Текст книги "Дискрет (СИ)"

Автор книги: Светлана Тулина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Тут как раз зуммер пискнул и створки открываться начали. А я что? Я уже на полпути к кофеварке. Это когда кэп орёт на всех диапазонах почище взбесившегося радиопульсара и поминает родословную вашей матушки до самого Большого взрыва – можно наплевать и забыть, мимо ушей пропуская. А когда этак вот со значением что-то очень ласково просит – тут уж в горсть то, на чём сидят, и крупными скачками.

Так что мне повезло – гостей тогда я так и не увидел.

Потому что одно дело – кают-компания, большая она. А столкнись мы с ним в тесном тамбуре, лицом к лицу – меня бы точно вывернуло…

Двое их было.

Все из себя важные такие и представительные. И мрачные, как манулы, которых не погладили вовремя. На меня даже не глянули, как на пустое место.

Шерифа я уже видел в новостях, да и второго тоже – он врал грудастой репортёрше, что всё под контролем. Был он каким-то университетским начальством, то ли декан, то ли ректор. И местный мэр – по совместительству. Патриархальная планета, что вы хотите, никакой специализации, любой профессор может стать мэром. Шмонило от него так, что глаза слезились. Плотный вертящийся клубок из страха и облегчения, вовек одно от другого не распутаешь. Прогрессоров он боялся до судорог – а кто из атавистов их не боится? Но и облегчение при этом испытывал немалое. Похоже, профессор при жизни был той ещё занозой для начальственной задницы.

А вот шериф ничего не боялся. И разило от него хотя и не менее сильно, но совсем иначе, уверенностью такой разило, напряжением, усталой неприязнью и виноватостью. А ещё от него искры сыпались – острые такие, агрессивные. Скрытая вина всегда так выглядит. У меня даже в висках заломило. И потому, поставив им кофе на столик, я со своей чашечкой отошёл в самый дальний угол.

В этом мне опять повезло.

Мне вообще феноменально везло в тот день. Вот, например, кофе этот. Я ведь его разлил не в стандартные стаканы из небьющегося пласта, а в тончайшие фарфоровые чашечки – за что, кстати, удостоился одобрительного шевеления бровью от кэпа. Кэп сервизом очень дорожил и юзать разрешал только в особых случаях. Вот и нёс я этот факанный фарфор осторожно, всецело его сохранностью поглощённый и ни на что стороннее не отвлекаясь.

Помню, идя к облюбованному диванчику в дальнем углу, я оченьнеполиткоректно подумал, что иногда и прогрессоры бывают правы, и без убитого ими профа мир станет только лучше. Он успел достать всех. Мэр вон, хоть и пытается держать скорбную мину, уже на всю каюткомпанию нафонтанировал вонючей радостью. И никаких у него сожалений, а страх – это понятно. Да и шериф, друг детства… не всё с ним так просто. Слишком уж сильно он угрызается… И надо совсем без извилин быть, чтобы не понять причины. Слышал он тот ночной звонок, к аналитикам не ходить! Слышал, но не захотел отвечать. А кто бы на его месте захотел, спрашивается? Иногда я понимаю прогрессоров, не при политкоре будь сказано. Возможно, я понимал бы их ещё лучше, если бы не Катарина…

На том реконструкте её руки так и остались лежать на столике – и казались неправильно короткими. Из-за отрезанных пальцев. Прогрессоры всегда так делают – поочередно удаляют у отказавшегося от модификации человека все органы чувств, которыми он не желает пользоваться в полной мере. После чего взрослых просто убивают. Они считают, что взрослые уже затвердели и неспособны к изменениям. А вот дети ещё могут измениться – если постараются. Только нужно их заставить очень постараться. И удалить ненужное.

И потому детей они оставляют в живых – на некоторое время, давая им шанс отрастить новые – лучшие – органы и тем самым доказать своё право на дальнейшую жизнь.

Бред, конечно.

Вот только они действительно в это верят.

Они ведь очень дотошные, как все фанатики. И если их внимание почему-то привлекла эта захолустная планетка – то единичной зачисткой дело не ограничится. Основное население Эври вообще пришлось эвакуировать – ну, во всяком случае, то, что от него осталось. Это ещё до моего рождения было. Эври – она тоже из белого списка…

Я осторожно угнездился на угловом диванчике. Убедился, что с последней (моей) кофейной чашечкой всё в порядке. И перевёл взгляд на гостей. Считай, что впервые на них действительно посмотрел.

И увидел…

Кофе я выпил залпом, чтобы не заорать.

Не почувствовал ни вкуса, ни температуры – а, между прочим, девяносто девять и восемь, старался же.

Кэп сидел с ним рядом. Разговаривал. Улыбался даже. Жал руку, с которой ещё капает… он что – не видит? Не чувствует? Вот так – сидит рядом, и не видит? Жмёт руку – и не чувствует? Да не может такого быть, не слепой же он!

Я старался смотреть мимо, но всё равно краем глаза отчётливо видел – да и как тут не увидеть-то, это совсем атавистом быть надо, не при политкоре будь сказано, чтобы не увидеть… кровь, она яркая такая, просто надо чуть по особому глаза скосить, и сразу видно, она светится. И никогда не смешивается, надо просто расплести по разным уровням. Вот и тут…

Пять разноцветных, мерцающих, не смешивающихся…

Меня замутило. Хотел глотнуть кофе, но только всухую лязгнул зубами по остывающему фарфору – чашка была пуста. Несколько раз глубоко вдохнул, стараясь не слишком сопеть. Отпустило.

Это хорошо, что наши гости слепые и не видят, что я весь взмок, и сердце колотится как оглашенное. Капитан не слепой, он видит. И делает знак – свободен, мол. Уходи, пока можешь. Это он правильно – ещё не хватало мне при гостях-атавистах в обморок грохнуться. Стыдобища. За мной такое уже наблюдалось – гормоны, чтоб их! То живот ни с того ни с сего скрутит, то давление падает, как у обкурка, то водоворотики перед глазами, и – хряп! – уже лежишь.

Короче, ушёл я. Тут как раз Эджен пришёл, а я под шумок и слился, как левая горючка у пройдошистого суперкарго. Не мог я смотреть, как ещё и Эджен пожимает руку этому…

Пришёл в себя уже над раковиной в туалете. Меня всё-таки вырвало. Стало немного легче. Кэп у нас поклонник водных процедур, и потому санузел устроен по классу люкс, а не только ионниками оборудован. Мне раньше как-то неинфракрасило, а вот сейчас заценил – снизил температуру до восьми градусов и сунул голову под струю. Затылок обожгло. Это хорошо, скоро совсем отпустит.

Подержав голову под ледяной водой, пока не заломило кожу на лбу, я отряхнулся и сел под ионник – пусть подсушит. И попытался трезво взглянуть на сложившуюся ситуацию.

Как это ни скверно, но следовало признать, что у меня съехала рубка. Интересно, можно ли сойти с ума под воздействием возрастного гормонального взрыва? Наверное, можно. Зрительные глюки уже есть – ведь не может же быть так, что два вполне нормальных человека ничего не видят в упор, и только я, звездень этакая, всё насквозь и до глубин? Не может. Да и какая, к пульсарам, кровь?! Не было там крови, я же отлично помню реконструкт. Прогрессоры всегда пользовались лазерными скальпелями, кровь прижигается одновременно с надрезом, всё очень чистенько. Так что даже будь я нормален и окажись этот тип действительно одним из них – не мог он ни в чём запачкаться. Впрочем, чушь я несу – не может он оказаться одним из них, не бывают прогрессоры атавистами. Это как пчела с сахарным диабетом.

Бред.

Ионник был тёплым, но я поёжился. Всё-таки бред. Инструкция на этот счёт однозначна – при обнаружении неполадок в собственном организме следует немедленно доложиться начальству и лечь в диагност.

Диагност у нас с позапрошлого раза так и не починили, ложиться в него – себе дороже, такого вколет, что могут и не откачать потом. Что остаётся?

Доложить кэпу?

Ага.

И что дальше?

К аналитикам не ходить, спишут. Вот прямо тут и спишут, на этой жуткой планете, полной слепых. Или в госпиталь упекут. Галочки боялся, дебилоид! Тут и без галочки спишут, кому нужен в экипаже чел с напрочь съехавшей рубкой, которому мерещится невесть что?

Язакрыл глаза. Их щипало.

Стоп.

Не надо себя навинчивать. Может, всё ещё и не так страшно. Может, эта резь в глазах – вовсе не от того, на что я сначала подумал. Может, это симптом какой, и вся проблема как раз в глазах. Просто единичный сбой периферийной рецепторной системы, а вовсе не конкретный завис операционки. Может, он и прошёл уже, этот случайный сбой, и больше не будет никаких глюков…

Ага.

А у свинок есть крылышки. И на одной из них я полечу домой…

Не знаю, кто такие свинки. И знать не хочу. Эту фразу любила повторять моя бабушка, я и запомнил. В детстве, помнится, очень хотел их увидеть. И полетать. Потому что был твердо уверен – раз бабушка говорит, значит, крылья у свинок действительно есть.

Короче, не стал я никуда ложиться и никому ничего докладывать, а вернулся к кают-компании. Но заходить тоже не стал, в коридоре остался. Решил проверить кое-что прямо так, через переборку.

Вообще-то, я ещё из санузла пытался их рассмотреть, но через перекрытие и две переборки получилось плохо, там коммуникаций понапихано, не разглядеть толком. Вот и подобрался поближе.

Остановился, уткнулся лбом в холодную стенку, зажмурился, отсекая визуалку. она часто только мешает, сбивая. Всмотрелся сквозь.

Ну вот, так и есть! Конечно же, нет там никакой крови, мне просто показалось по примитивной аналогии.

Я открыл глаза.

Крови не было.

Но я всё равно отчётливо видел следы чужой боли и смерти на его руках. Пять чётких линий.

Три из них были более тусклыми, окончательными. А две – мерцали неровно и слегка дёргались.

Значит, сын профа тоже жив. Об этом спорили – он ведь старше был и уже не носил детской следилки, и правильно, я свою начал срывать сразу, как в школу пошёл, не фиг позориться…

Бред…

Я сам-то себе не верю, так кто мне поверит?

И никакой помощи. Мне бы кто помог… впрочем, мне-то как раз помогут. Добрые такие и ласковые, в синих робах, в доме, где стены комнат обиты мягким…

А этот подонок договорится с капитаном. И улетит. На нашем корабле. Может быть, даже в моей каюте поселится. У них почти нет своих кораблей, а рейсовые заходят редко, вот он и договаривается сейчас. Долететь до какого-нибудь густонаселённого мира, а там и до столицы. Вроде как лично сообщить и поднять тревогу. А на деле – просто затеряться. Ищи его потом.

И никто не поможет бедной дурочке, чей сигнал потихоньку наливается оранжевым.

Нет уж!

Пусть это бред, но я же вижу. И, значит, оно есть. И, кстати, вижу отчётливо и устойчиво, а бред не может быть устойчивым, ведь правда же?

И тут…

Я даже дышать перестал, влипнув в переборку.

Эджен!

Он о чём-то говорил с этим, у которого руки. И он, ну этот, который, слегка сократил дистанцию. Непроизвольно, во время разговора. А Эджен точно так же непроизвольно отодвинулся. Да ещё и слегка поморщился при этом – атавист не заметил бы под дежурной улыбкой, но я-то не атавист! Я и через переборку увидел! И между ними снова метра полтора. А у Эджена дистанция комфорта не больше локтя. Значит, он тоже что-то чувствует – не так остро и отчётливо, как я, но всё же чувствует! Потому и отодвигается.

А капитан – нет. Меня-то он давно заметил, поглядывает недоуменно, хмурится. Он сидит совсем рядом с этим, у которого руки… и ничего. Не отодвигается и не морщится. Вернее, морщится слегка – но только по моему поводу.

Почему он не видит?

Нет, неправильно поставлен вопрос – почему вижу я?

Какое такое преимущество может быть у меня и совсем чуть-чуть у Эджена – и совершенно отсутствовать у нашего славного кэпа? Чего такого во мне особенного, кроме мерзких прыщей и не менее мерзких гормонов?

Стоп.

А почему, собственно – кроме?

Что делают гормоны, кроме прыщей? Обостряют реакции. А что такое реакция?..

Ну да.

Ха!

Значит, вовсе не бред! Значит, и от них бывает польза. А кэп – ну что кэп, он просто старик, потому и не видит уже ничего. Нету у него уже никаких гормонов!

И не мешают они соображалке нисколько, вот я же понял всё! И справедливость восторжествует, и никуда не сумеет удрать этот, у которого руки по локоть. Потому что вот я сейчас отлипну от переборки и войду в кают-компанию, гордый, как Капитан Легенда, и пальцем ткну в негодяя, и добьюсь…

Я отлип от переборки и пошёл. По коридору. Очень неприятное ощущение, когда кровь приливает к ушам. Они начинают гореть.

Добьюсь. Ага. Это я-то?

Я, который и так уже политкорами на клавишу взят за грубое и предвзятое отношение к представителям атавистических меньшинств? Лишней галочки я себе добьюсь, это к аналитикам не ходить. А чего другого – навряд ли.

Но самый ужас не в этом – самый ужас, что не поверят, а потому и проверять не станут. Зачем? И этот, у которого руки по локоть, просто посмотрит с жалостью, примет извинения от кэпа за неполиткоректное поведение бывшего члена экипажа и полетит себе, куда хотел. А сигнал детской следилки так и будет мигать – сначала оранжевым, потом всё темнее, красным, и снова темнее, до почти чёрного. Пока не погаснет совсем. Дешёвая модель с точностью до ста километров в любую сторону. Это в пустыне ещё дает какие-то шансы на обнаружение, но не в городе. И зачем они вообще такие нужны?!

Вот так и получилось, что оказался я перед этой самой дверью. Последнее место, где бы я хотел оказаться, будь у меня выбор. Но выбора не было, потому что глупая девчонка меньше суток назад прикрепила свой дурацкий призыв о помощи ещё не отрезанными пальцами, и человек за этой дверью – наша с нею единственная надежда. Ему поверят. Именно ему и именно здесь поверят на все сто – если, конечно, сначала он поверит мне.

Я вздохнул.

Смотрел я в пол. Просто из вежливости. Подглядывать за тем, кто не может тебя видеть, как-то нехорошо. А человек за этой дверью видеть меня сквозь неё не может, потому что он – атавист. Наш корабельный атавист, взятый капитаном в качестве талисмана. Мода такая у капитанов пошла после аварии на «Мари-Те», но речь сейчас не о ней.

И вот его-то мне и предстояло убедить. Убедить слепого в том, что я один вижу то, чего не видят остальные. Ага. Да к тому же после тех гадостей, что я ему в запале наговорил при нашей последней ссоре. Кстати, третью галку я как раз за эту самую ссору и заработал, слишком уж тогда кричал громко и неполиткоректно, даже на афро-ящик записалось.

Извиниться.

Объяснить, что я дурак. Что я совсем так не думал, что я вообще не думал, не умею я думать, потому что дурак. На гормоны сослаться. Вот! Всё равно про них объяснять придётся, вот всё на них и валить. Ну, хочет если – пусть тоже обзовёт меня. К примеру, молокососом. По уложению это почти приравнивается, я проверял. И слово мерзкое, аж передёргивает, как представишь… но пусть обзовёт хоть десять раз, мне не жалко! Лишь бы поверил…

Дверь распахнулась в тот момент, когда я начал опускать руку, так и не постучавшись. Четвёртый раз уже, кстати, не постучавшись.

Он стоял на пороге, уставив на меня свои жуткие белёсые глаза и улыбаясь.

– Привет! А я думаю – кто это там сопит и топчется? Да не стой ты, как приколоченный. Зря, конечно, что без пива, но всё равно заходи.

Извиниться я тоже не успел. И понял, что если хочу успеть хотя бы что-то – извиняться не стоит и начинать, надо сразу о главном. О девочке, которая умрёт, если ей не помочь.

Ну, я и сказал. А потом, чтобы не быть голословным, просто врубил комм и отыскал ту кримформашку с грудастой репортёршей – конечно, включив адаптированный для атавистов вариант трансляции, я же не маленький.

Каким-то краем сознания мне было интересно – произведет ли на него репортёрша такое же сногсшибательное впечатление. Но ничего особенного не уловил – у него даже пульс не ускорился. А потом, на самом трогательном моменте реконструкта, когда у меня даже горло перехватывало несмотря на то, что виделне впервые – он только поморщился и процедил сквозь зубы:

– Репортёр явно неместная. С чего она взяла, что ребёнок с Новожмеринки знает англик? А даже если и знает, глупо звать на помощь на неродном…

Он замолчал, морщась, словно разжевал что-то горькое.

Я осторожно пожал плечами:

– Но она же позвала.

Позвала. Глупо спорить. Вот он, HELЬ еённый, на весь экран как раз показали.

Атавист тормознул трансляцию и посмотрел на меня. Нет, я не вру – именно посмотрел! И с таким выражением, словно это не он, а я ущербен, и ему меня ужасно жаль, вот только говорить он об этом не хочет.

– Да не звала она. В том-то и дело. Ты же вроде умный парень… читаешь даже. Отвлекись от того, что болтала та дура, думай сам. Ты ребёнок. На твоих глазах только что убили родителей и искалечили брата. Сейчас и тебя, наверное, будут убивать и калечить, только вот дети не верят в собственную смерть. Зато они верят в справедливость. Так чего захочет в такой ситуации ребёнок? Помощи? Как бы не так! Вот ты – чего бы ты захотел? Ну?!

Я снова дёрнул плечом.

Хотел сказать, что не могу представить себя маленькой девочкой. Но вместо этого вдруг выдавил:

– Отомстить.

– Вот! – атавист радостно ткнул меня пальцем в грудь. Больно, между прочим, ткнул. – Отомстить, указать на мерзавца…Думать ты умеешь, не безнадёжен! Поглядим теперь, умеешь ли ты смотреть и видеть. Смотри сюда!

Его палец прошёлся по замершим в воздухе буквенным фишкам.

– Тебе ни одна из них не кажется странной? Ну?! Неужели ты не видишь, что последняя перевёрнута? Вернее, на самом-то деле как раз и нет, если с нужной стороны посмотреть, перевёрнутой тебе покажется предпоследняя, но сейчас, при таком положении… Девочка торопилась, набирала наощупь, вкривь и вкось, но букв-то всего четыре! Отвлекись ты от хелпа, подумай, что ещё могут значить эти четыре буквы… Она, конечно, изучала англик в школе, но она атавистка, то есть изучала по старинке, запоминая. В тебя же загружена стандартная языковая база, основные ты должен знать на хорошем уровне. Раш или самостий, судя по названию планеты, ну? Да, у неё был латинский шрифт под рукой, но слово-то явно рашное. Столик потом перевернули, но она-то не вверх ногами писала. Переверни! Ну?!

Я стиснул зубы.

Вот такой он всегда – с полтычка выбешивает! Сам слепой – но при этом ведёт себя так, словно это мы все – слепые, а он один самый умный. Ни за что бы к нему не пришёл, если бы не Катарина.

Главное теперь рассказать всё быстро и не сорваться.

И я рассказал про этих, в кают-компании. И что у одного из них руки по локоть…

Тут меня снова затошнило, и я предпочёл просто переключить комм на внутреннюю трансляцию. Пусть посмотрит пока, а потом я всё объясню и ткну пальцем…

Атавист уставился на экран, как заворожённый, потом обернулся ко мне и назвал умницей. Сказал, что всегда в меня верил. И даже по плечу слегка стукнул – одобрительно так.

У меня аж язык отнялся от неожиданности.

А потом поздно было – он вызвал кэпа, сначала просто по связи, а потом попросил, чтобы тот подошёл на три минуты, разговор, мол, есть. И сказал это таким тоном, что кэп даже не вякнул.

А может, кэп просто увидел его – через все переборки, с кэпа станется. И сам всё понял.

Уже потом, давая интервью центральным кримформаторам и благосклонно взирая на выдающиеся достоинства той самой репортёрши (вживую, они, кстати, оказались вовсе и не такими уж выдающимися), наш капитан скажет, что с самого начала всё понял и просто тянул время. Бдительность, мол, усыплял, и всё такое. Но это он потом так говорить будет. После того, как шерифа скрутили и выволокли с корабля местные силы правопорядка, а мэр, расплескав кофе и расколотив фарфоровую чашечку, в панике жался к стенке кают-компании и смотрел на нас так, словно это мы были маньяками. Он так ничего и не понял, этот мэр.

А поначалу и кэп тоже не мог понять, что от него хотят и почему атавист тычет пальцем в эти четыре буквы и требует их перевернуть. Пока атавист не начал ругаться. Вот тогда наш кэп поверил. Голову вывернул чуть ли не вверх бородкою, моргнул на буквы пару раз и сильно так помрачнел. А потом долго смотрел на экран внутренней связи, по которому всё ещё транслировали кают-кампанию, глаза щурил, зрение перестраивая – и нахмурился ещё больше. А потом и вызвал кого полагается.

Позже, когда про колледж выяснилось, последние сомнения отпали у всех. Меня даже никто и не спрашивал ни о чём.

То заведение, в котором покойный профессор учился вместе со своим другом-шерифом – оно особенное было. Специальное такое. Для детей с социопатическими отклонениями. Чего вы хотите – планета из белого списка, ничего они не корректируют, даже это! И не было у этого гада помощников – просто стрелял с двух рук, вот и всё. Про методы прогрессоров он знал – а кто не знает?! – вот и пытался сымитировать. Прогрессоры не убивают детей, вот и он не мог их сразу убить. Потому и звонил себе домой, выяснял, не задержалась ли случайно там сверх положенного приходящая домработница – она студентка и иногда работала по ночам. Когда никто не откликнулся, понял, что путь свободен и можно волочь. Что и сделал. И пусть теперь аналитики выясняют, чем уж так в тот вечер его смертельно обидел профессор. Мне неинтересно.

Мне другое интересно – вот, например, что же это за рашное ругательство такое было, благодаря которому наш недоверчивый кэп атависту поверил сразу. Ну, почти сразу. Явно неполиткоректное ругательство, короткое такое. И наверняка очень древнее – ни в одном современном справочнике запрещённых к употреблению слов я его так и не нашёл, хотя искал потом долго.

Интересно, что атависту за это ругательство ничего не было. Нет, я понимаю, что иначе тогда нельзя было, капитан бы не поверил. Но всё равно неприятно. Меня бы за такое сразу на клавишу, а ему – ничего, словно так и положено! Несправедливо всё-таки.

А Катарина мне письмо прислала – с благодарностью. Я сначала даже не влетел, а когда дошло – приквазарил. Настоящее, рукописное! Кто из наших может похвастать тем, что ему девчонка – пусть даже и такая соплюха – сама письмо написала? Не записала, не надиктовала, не набила даже – а именно накорябала, как в глухой древности, настоящим световым карандашом по настоящей пластбумаге! Соплюха соплюхой, а с понятием. Я даже решил, что обязательно ей отвечу в том же стиле – вот только научусь эти факаные буквы выцарапывать не так криво, а то нехорошо как-то. Она вообще-то кульная, я с ней потом по комму общался, нормально. Хоть и атавистка, но вовсе не такая бесячья, как наш. Просила про звёзды рассказать. А мне чё – трудно, что ли? Сейчас мы далеко, связь уже не берёт, но будем возвращаться – опять с ней поболтаю.

А с нашим, корабельным, я больше вообще разговаривать не буду. Опять он меня уделал. И ещё смеётся, словно бы так и надо. Нет, ну не обидно, да?!

Ругательство – ладно, а вот откуда он узнал, кто из двоих наших гостей – убийца?…

Как догадался?

Я ведь не успел ему тогда ничего сказать! Вообще ничего! Ни про гормоны, благодаря которым я всё вижу, ни про этого, у которого руки… я даже пальцем в него ткнуть – и то не успел!

Ну вот что за зараза. Как он это делает?!

Так и хочется выругаться, и обязательно неполиткоректно.

И, кстати, всё-таки… что же это за ругательство такое – негр?