Текст книги "Подражание королю"

Автор книги: Светлана Климова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Часть третья
КЛИНИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ

Глава 1

Ночь прошла спокойно. Степан продрых все это время под батареей, изредка постанывая, вздрагивая и тоненько всхлипывая во сне. Как мне кажется, с оттенком сексуального разочарования. Я где-то читал, что скотч-терьеры сами по себе не в состоянии развязаться, им нужна квалифицированная помощь, так что бедняга отвел душу как бы только наполовину. Иногда я трогал его нос – бархатный и холодный, – пес шумно вздыхал и тут же открывал глаза; взгляд у него был незрячий, но вполне доброжелательный. «Давай спи дальше, парень, – говорил я ему, – утро вечера мудренее».

Около восьми Степан был выпущен на улицу и, пока я сдавал смену, минут двадцать сонно побродил под кустами у подъезда и между машинами на стоянке, орошая колеса. Только когда он вернулся, я принял решение вымыть пса, прежде чем безнадежно опоздать в прокуратуру.

К счастью, дали горячую воду. Пока я драил его под душем чудодейственным мылом «Сейфгард», а затем сушил феном, пока отскребал ванну, чтобы самому в нее влезть, в мойке размораживался кусок мяса, а на плите клокотал чайник.

Затем мы на скорую руку позавтракали, причем Степан, проглотив мясо, тут же сел рядом со мной и выпросил половину яичницы с беконом. От кофе он отказался и, удовлетворенно икнув, вперевалку отправился на мой диванчик, пал на него и тут же захрапел. Я пулей выскочил из дома.

Было уже половина одиннадцатого, когда я, старались казаться полупрозрачным, прошмыгнул в комнату, где собирались практиканты и откуда можно было позвонить в больницу. Телефон, к моему изумлению, оказался свободен, а комната пуста.

Я набрал номер отделения, где лежала Сабина, и попросил пригласить ее лечащего врача. Через пару минут я услышал недовольный докторский баритон.

– Нормально, – ответил он, когда я задал свой вопрос о самочувствии Сабины Георгиевны. – Я отменил обезболивающее, но оставил снотворное, так как больная всю ночь находилась в… э-э… довольно буйном состоянии.

Я едва не выронил трубку.

– У нее острое психомоторное возбуждение, – продолжал доктор, – порывалась встать и куда-то звонить, отказалась пользоваться судном. Очень беспокойная больная. Связки не повреждены, но на несколько дней ей необходим полный покой. А почему не пришли ее родственники? – В голосе врача прозвучало удивление.

– Понятия не имею, – соврал я.

– А кто такой Степан?

– Ее скотч-терьер, пес.

– А вы, собственно, кто? – подозрительно спросил врач.

– Сосед.

Непродолжительное молчание повисло между нами.

– Еду-то ей принесут? А то на нашем пайке… Я не успел ответить, потому что меня оторвал от телефона возмущенный голос следователя Трикоза, моего давнего знакомца:

– Башкирцев, что это вы тут делаете?

Я положил трубку, обернулся и невинно произнес:

– Собираю информацию, Сергей Романович. Добрый день! Рад вас видеть в добром здравии.

На длинной физиономии следователя появилось брезгливо-удивленное выражение. Выпученные, как у богомола, глаза, казалось, были готовы незамедлительно испепелить мою персону.

– Вас все ищут! Бегом в операторскую!

– Да что стряслось-то? Горит?

– Узнаете! – коротко рыкнул он и, развернувшись как циркуль, шагнул в коридор на своих негнущихся в коленях ногах.

Я поспешил за Трикозом, только сейчас отметив, что в воздухе следственного управления царит необычайное возбуждение. Следуя за Сергеем Романовичем, я пару раз зафиксировал присутствие начальства самого высокого ранга.

– Что происходит? – вполголоса спросил я, догоняя Трикоза.

– Четвертый эпизод, – ответил он, не поворачивая головы. – Сегодня ночью милицейский патруль наткнулся на труп молодой женщины в самом центре. В части парка, примыкающей к университету. Почерк тот же, вплоть до номера на щеке. Голова отделена и установлена на возвышении…

– Где именно?

– На аллее, позади университетских кортов. Она возвращалась с тренировки и, чтобы сократить дорогу, пошла задами. Именно там он ее и подстерег…

Я вбежал в кабинет, где стояли компьютеры, а Трикоз, подпрыгивая, помчался дальше. Мне сразу же сунули в руки пачку бумаг, хотя, как я понял из разговоров, следственная бригада все еще продолжала работу в районе кортов.

Начал я с чернового протокола осмотра места происшествия, из которого следовало, что в два часа ночи вблизи университетского спорткомплекса была обнаружена отделенная от тела голова женщины, зафиксированная на картонном ящике из-под бананов. Ящик располагался в точности посередине узкой аллеи, ведущей в парк. Далее осмотром было установлено, что «местом происшествия является плохо освещенная площадка в десяти метрах от тыльной стороны двухэтажного здания университетских кортов».

Я знал это место. Если выйти за неохраняемые ворота комплекса и свернуть направо, пересечь небольшой пустырь, где громоздились штук пять контейнеров с мусором, то, пройдя еще сотню шагов по узкой аллейке, петляющей среди редкого кустарника и каштанов, можно выйти прямиком на центральную аллею парка, на которой обычно выгуливают собак, а летом допоздна околачиваются очумелые парочки. Помнится, там прилепилась еще и пиццерия – вот вам и мусорные баки на пустырей, а рядом с ней кирпичное здание платного туалета. Девушка, очевидно, как и многие завсегдатаи кортов, решила сократить дорогу.

Про ящик и голову я узнал из разговоров сотрудников прокуратуры, когда, оторвавшись от суконного описания места преступления, вышел покурить в коридор.

Возвратившись, я снова сел за клавиатуру и задумался. Она была умерщвлена точно таким же способом, как и три предыдущие жертвы. То есть все той же цепной пилой «Турист». Где же этот гад поджидал ее? Закончить тренировку девушка могла максимум в десять; ну допустим, заболталась с кем-то, но почему она не пошла другой дорогой, через освещенный и безопасный внутренний двор университета? Не сам ли убийца и вызвался ее проводить? Гадай теперь сколько угодно. Результаты медицинской экспертизы еще не поступали, так что до сих пор не ясно, когда, собственно, она погибла, но в коридоре я слышал, что личность убитой уже установлена: тело обнаружилось в кустах неподалеку, а рядом с ним – спортивная сумка с зачехленными ракетками и документами во внутреннем кармане, застегнутом на молнию.

Я вздохнул и забарабанил по клавишам.

Меня прервали на фразе: «С места происшествия изъяты: сумка спортивная „Данлоп“ темно-синего цвета…» Уже отводя взгляд, я успел прочесть в конце рукописного абзаца: «… заколка для волос».

Позади стояла моя однокурсница Люся Цимбалюк, вместе со мной проходившая практику.

– Хай! – без энтузиазма буркнул я. – Чего надобно?

– Егор, – сказала она, – можно тебя попросить об одолжении?

– Давай! – Я придвинул стул и усадил ее затылком к монитору.

Люся была рослой эффектной барышней, чуть постарше меня. Ее мечтой была должность районного судьи. Что уж ее привлекало в этом – Бог знает. Я же знал, что она обитает в пригороде, в большом хлебосольном доме бывшего директора совхоза, и иногда на запыленной темно-красной «Ниве» ее привозит в институт старший брат – румяный бугай с рыжими и жесткими на вид, как стальная проволока, волосами.

Запинаясь, она проговорила:

– Что-то мне с утра не по себе после сегодняшних криминальных событий.

– Хорошо тебя понимаю, дорогая. Мне также довольно кисло. Помимо всего, я провел ночь на дежурстве.

Она участливо взяла мою руку холодной ладошкой и потянула к себе.

– Егор. – Девушка понизила голос. – Я боюсь ехать домой одна. Уже будет темно, когда я сойду с электрички, а там еще топать через лес…

– Позвони родителям, – начал я, но Люся меня прервала:

– Думаешь, я бы так не сделала? Но отец с братом уехали на пару дней в Москву, а мать встречать меня не пойдет ни за что.

– При всем желании не смогу тебя проводить, радость моя, – виновато пробормотал я. – У меня соседка в больнице, мне обязательно нужно ее проведать, и протоколов опять же гора.

– Егор! – Ее зеленоватые, с огромными зрачками глаза остановились на моей переносице, так что я невольно задумался, что это она там обнаружила. – Давай я все за тебя здесь сделаю, а ты позволь мне переночевать у тебя. А?

– Люська, – воскликнул я, – какие тут могут быть вопросы? Ночуй! И без всякой отработки. – Я кивнул на тупо мерцающий монитор.

– Нет, – сказала она. – Уж лучше я поработаю. До вечера.

– Ты можешь с этими бумажками застрять надолго.

– Ну и что? – проговорила моя однокурсница. – Это же город!

Я фыркнул. Люся подняла на меня потемневшие глаза.

– Тебе разве не кажется, что следующую жертву он будет искать за городом?

Я подивился ее логике, но быстро вычислил, что все складывается мне на руку – я смогу, не отпрашиваясь, прямо сейчас сбегать к Сабине.

– Так, – деловито произнес я вставая, – вот тебе ключи от квартиры, у меня есть запасные. Вот адрес. – Я черкнул на листке все что полагалось, плюс этаж, каким троллейбусом добираться до проспекта, остановку и добавил:

– Приходи когда захочешь, там на вахте будет Анна Петровна, скажешь, что ко мне.

Прикупи чего-нибудь поесть, в доме пусто.

– Спасибо, – с чувством сказала Люська. – Я еще выпить куплю, ладно?

Спасибо тебе, Егор.

Я удивленно взглянул на нее, но промолчал. Любой женщине станет жутко от известия, что в городе орудует маньяк, но Люська Цимбалюк была такая крепкая и надежная и никак не походила на слабонервную барышню.

Я усадил ее за компьютер, показал, где остановился, и добавил:

– Здесь еще «Постановление о создании специальной следственной группы», «Отдельное поручение», «Протокол выемки», «Постановление о назначении судебно-медицинской экспертизы», парочка «Направлений» и еще какая-то муть.

Остальное возьмешь в десятой комнате. Спросят меня – скажешь: забрал следователь Трикоз. Встретимся вечером.

Девушка кивнула и благодарно на меня посмотрела. Я схватил куртку и сумку и помчался по коридору к выходу, стараясь ни с кем не столкнуться и как можно незаметнее выбраться наружу.

Однако на первом этаже меня перехватил легкий на помине Трикоз. Пожевав синими губами, он сообщил мне, что ему поручено доставить родителей девушки для опознания тела.

– Им, конечно, ничего не сказали в подробностях. Она и в самом деле возвращалась с тренировки – мы допросили ее тренера. Знаешь, все эти платные секции… Девочка училась на первом курсе, в этом году закончила школу. Звали Аня… – Сергей Романович явно нервничал. – Родители, не дождавшись, позвонили в милицию… Между прочим, шеф решил пока не сообщать детали, а тело предъявить вместе с головой, как если бы она была убита бритвой…

– Вы думаете, им от этого легче? – пробормотал я.

– Как это? – удивился Трикоз. – А ты, кстати, куда намылился, Башкирцев? – подозрительно осведомился он.

– Везу документацию, – ляпнул я первое, что пришло в голову.

– Куда?

– В горадминистрацию, – врал я дальше.

– А-а, – сразу успокоился Трикоз. – Ну, я побег. В контору сегодня не вернусь. Там придется еще доставить свидетелей…

Я посмотрел ему вслед. Он был вполне доволен собой. Мертвая безголовая Анечка была уже только объектом следственных действий – не более. Жизнь продолжалась, и каждый как мог выполнял свою функцию.

В больницу я приехал нагруженный провиантом для Сабины Георгиевны и пятью бледно-розовыми гвоздиками. Коридор второго этажа, где при входе было обозначено: «Второе травматологическое отделение», оказался пустым, так как я прибыл в послеобеденный час. Двери палат были закрыты, и я спросил у молоденькой медсестры, восседавшей за дежурным столом и резво строчившей что-то в тетрадке, как отыскать больную Новак. Сестричка ответила, но строго велела снять верхнюю одежду и обувь и оставить внизу в раздевалке.

Пришлось снова спуститься. В гардеробной дедок на протезе выдал мне куцый белый халат и безразмерные тапочки без задников. Я рассовал по карманам халата деньги и документы и прямиком двинулся в палату номер семь.

Сабина сидела, подложив пару подушек под спину, на крайней у окна кровати и читала. Нога ее, спеленатая в колене тугой повязкой, покоилась на еще одной подушке, свернутой валиком. Помимо Сабины Георгиевны, в палате находилось пятеро больных, всего же я насчитал восемь коек. Пациентки возлежали как Бог послал: полусидя, с поднятыми зафиксированными конечностями, а одна дама и вовсе на голой доске, безмолвно уставившись в потолок восковым профилем. По панели стены повыше тумбочки шустро мотался упитанный рыжий прусачок.

Сабина оторвалась от книги и буркнула: «Наконец-то!» – когда я, скромно опустив глаза, присел на пустую кровать рядом. Отложив книгу, она взяла из моих рук цветы и велела добыть банку с водой. Голос с доски тут же внятно растолковал, как это сделать, и уже через несколько минут я вновь опустился на скрипучий матрас.

Пожилая дама успела привести себя в порядок. Тумбочка, куда был отправлен роман и водружена банка с цветами, также сверкала чистотой. Сабина причесалась, накинула на себя легкое покрывало и теперь сидела прямо, надменно глядя на меня, словно полководец, раненный на поле боя по недосмотру гвардии. В то время как битва продолжается – уже без его участия…

– Есть хотите? – прямо спросил я.

– Нет, – отмахнулась она. – Оставьте это. Скажите лучше – Степан возвратился?

– Да.

Сабина облегченно вздохнула.

– Я так и думала! – воскликнула она. – Стив – умный мальчик. Быстрее расскажите мне о нем.

Я отчитался по минутам.

– Теперь он проспит до вечера, – сказала, выcлушав меня, Сабина. – Пожалуйста, Егор, побудьте с ним еще чуть-чуть. Я скоро выйду отсюда. По-моему, он к вам привязан куда больше, чем к моим домашним. Кстати, как там они?

Я ответил, что мне ничего не известно, и повторил вопрос о еде.

Сабина велела мне заткнуться и не истязать ее, потому что час назад ей удалось затолкать в себя полный больничный обед.

– И как? – поинтересовался я.

– Жива, – кратко ответила Сабина и добавила:

– Это только Степка перебирает едой, а я… Что там у вас?

Я перечислил. Она сказала – это суньте в холодильник, а это поставьте в тумбочку, но от кофе она бы не отказалась.

Информированная дама с доски за моей спиной тут же порекомендовала, как вскипятить воду, и поделилась с нами сахаром. Когда все было готово, я наполнил чашки и придвинулся поближе к Сабине. «Какой же у вас, Сабиночка, милый внучек!» – резюмировала доска.

Сабина неопределенно хмыкнула.

– Ну и что же у вас случилось, Ежи? – негромко произнесла она. – Я же вижу по вашим глазам.

– Сабина Георгиевна, – прошептал я, – опишите мне еще раз приятеля покойной Елены Ивановны. Он действительно показался вам привлекательным?

– Ну, что-то в этом роде в нем было, – неохотно произнесла она. – Красивым его не назовешь, однако ни в коем случае и уродом. Крепкий, серьезный, внушающий доверие. Хотя могу открыть вам секрет: женщины в массе своей чрезвычайно глупы. Что у них возникает в голове при виде мужчины – тайна за семью замками. Почему эротическое любопытство, свойственное особям обоего пола, перерастает в сильнейшее влечение и в каждом отдельном случае подчиняется собственному сюжету, известно лишь наверху.

– Зачем же он голову-то ей отрезал? – возмутился я.

– Не хочу я этого знать, – отмахнулась она. – Елена, на мой взгляд, была обычной озлобившейся квочкой, она не сумела преодолеть в себе комплексы и неудовлетворенные желания…

– Сабина, – перебил я, – скажите, как звали этого человека?

Она как бы не услышала.

– Знаете, Егор, – задумчиво проговорила она, помешивая остывший кофе, – сегодня ночью мне не спалось и я думала о таком коротком пребывании человека на земле. Он проживает свою жизнь в слепоте, потому что никто его не учит видеть и понимать. Зрячее понимание – вот основа настоящего бесстрашия. Моя дочь вышла замуж за ничтожного человека, потому что приняла желаемое за действительное; мне жаль ее, но, видно, такова участь Женечки… Где она, грань между любовью и ненавистью? Ночью мне показалось, что мой унизительный страх перед этим жутким человеком, о .котором вы все время расспрашиваете, прошел, но почему бы ему не вернуться снова?

– Давайте дадим показания, – брякнул я. – Ведь мы с вами вполне уверены, что это был именно он.

– И вы, Егор?

– Да.

– Почему вы пришли к такому выводу? Я оглянулся. Палата наполнилась негромкими разговорами, каким-то движением, сквозняками и хлопаньем двери – к больным начали стягиваться посетители.

– Вам ходить можно?

– Немного. Подите возьмите у сестрички костыль, и мы с вами устроимся в холле, в креслах, там в это время никого нет и телевизор, слава Богу, выключен.

Я принес Сабине облупленный костыль, употреблявшийся, похоже, еще в первую мировую, и помог подняться. Она с наслаждением повертела головой, выйдя со мной из палаты, и мы поковыляли по коридору.

Холл и в самом деле пустовал.

– Ну, – сказала Сабина усаживаясь, – выкладывайте…

Я поведал ей все, что знал: о первой, все еще не опознанной голове, о том, как нашли Елену Ивановну, о меценатке Капитолине, вздумавшей прогуляться по родимым полям, о цепной пиле, о нумерации и, наконец, о девочке Ане, обезглавленной сегодня ночью.

– Ну и дела… – пробормотала она, – поистине срань господня. Это все так и есть, как вы рассказываете?

– С чего бы мне врать, Сабина?! – возмущенно воскликнул я. – В городе бродит сумасшедший, и не известно, за кем он сейчас охотится.

Даже в сумерках, заполнивших помещение, я увидел, как она побледнела.

Сабина придвинулась ко мне и положила совершенно ледяные пальцы на мою руку.

Пальцы подрагивали. Чтобы вывести ее из шокового состояния, я неуклюже заметил:

– Сабина Георгиевна, у вас, между прочим, очень красивые сережки.

– Брат подарил по случаю рождения Жени… Это настоящие бриллианты, – машинально ответила она. – Егор!

– Что?

– Пожалуйста, зайдите к моим сегодня же, отведите к ним Степана и велите моей дочери не выходить вечерами на улицу без него.

– Вы полагаете, Степан в состоянии защитить Евгению Александровну?

– Конечно, Егор. Он никогда не подпустит к ней чужого. Зайдите к ним сразу же и попросите завтра меня навестить. Придумайте что-нибудь о том, как я сюда угодила…

– Хорошо. – Я чувствовал, что Сабина близка к обмороку, и решил временно отложить продолжение беседы о Дровосеке. – Вы сможете позвонить мне сегодня около девяти? Лично?

– Попробую. Костыль не отдавайте.

Совершенно не удовлетворенный собой, я проводил Сабину Георгиевну обратно в палату. Там ярко горел свет, пахло разогретым домашним борщом и лекарствами, больные устраивались как могли в своих железных колыбелях. Сабина, подпрыгивая, пробралась наконец в свой угол и тяжело опустилась на кровать.

Костыль она засунула между батареей отопления и матрасом. Лицо ее слегка порозовело, но глаза блуждали, выражая глубокую задумчивость.

– Я покормлю вас.

– А? – сказала она.

– Вам необходимо поужинать, – громко проговорил я. – Там есть кефир и творог. Батон. Сыр. Колбаса.

– Сыр отнесите Стивену, – произнесла она. – Колбаску Павлуше – он это оценит. А творог съешьте сами, у вас молодой организм, растущий.

– Нет, – сказал я твердо, – садитесь поудобнее и не морочьте мне голову.

При слове «голова» Сабина вздрогнула и умоляюще взглянула на меня. Я выскочил из палаты, отыскал в столовой, которая была еще открыта, чистую миску и чашку, накрошил творога, полил его йогуртом и, добавив к этой трапезе булку и горячий чай, отнес все в палату.

– На ужин была пшенная каша, – сообщили мне. – Но мы не хотели вас с Сабиной Георгиевной беспокоить.

– Спасибо! – воскликнул я без воодушевления. Сабина спала, укрытая одеялом чьей-то сердобольной рукой. В ушах у нее поблескивали зеленоватым золотом сережки, а руки сжимали свежую городскую газету, помеченную сегодняшним числом. Она, видимо, взяла номер у кого-то в палате, чтобы просмотреть информацию о вчерашнем преступлении. Но я-то знал, что там об этом ничего нет.

Ни слова.

Я поставил миску и чай на тумбочку, накрыл их салфеткой и, пожелав спокойной ночи соседям Сабины, вышел в коридор, спустился вниз, переобулся и рванул на остановку – дожидаться своего троллейбуса.

Мне не очень хотелось возвращать пса Сабининым родичам, и я решил, прежде чем подняться к себе, заглянуть к ним в двадцать четвертую. О Люсе я и думать забыл и вспомнил о ней лишь на подходе к дому, когда машинально взглянул на свои окна. Они были темны, следовательно, Степан томился в одиночестве.

Входя в подъезд, я спросил свою сменщицу Анну Петровну, не приходила ли ко мне рыжеволосая высокая девушка. Получив сугубо отрицательный ответ, я попросил пропустить мою однокурсницу в любое время. Анна Петровна согласно тряхнула кудряшками и побежала на улицу – подъехал «шевроле» из четырнадцатой.

Парковался он всегда со скандалом.

Я поднялся на шестой и нажал кнопку звонка. Дверь распахнулась, и передо мной возник взлохмаченный пацан, жующий здоровенный гамбургер.

– Родители дома? – спросил я. – Позови кого-нибудь, пожалуйста.

– Па! – вякнул он и скрылся за дверью двадцать четвертой.

Я прислушался. Из квартиры доносился стук, будто там заколачивали деревянный ящик. С минуту никого не было, затем ко мне вышел Павел Николаевич Романов. Был он в кухонном фартуке поверх майки и спортивных штанов с пузырями на коленях; его бледная мясистая грудь тяжело вздымалась. В вырезе колыхался большой алюминиевый крест на черной шелковой бечеве. Павлуша взглянул на меня с недоуменным испугом, и тут же выражение его лица сменилось на скорбное и отчасти укоризненное.

«Знаете, что мы с Сабиной отчебучили…» – мелькнуло в моей порядком утомленной голове, и я уже открыл было рот, чтобы покаяться, но он опередил меня:

– Вас, кажется, зовут Егор?

– Да.

– И вы уже в курсе случившегося с Сабиной Георгиевной?

– Да, но я…

– Такой прискорбный финал, – с пафосом произнес Павлуша.

Теперь пришло время удивляться мне:

– Что вы имеете в виду?

– Она всегда была страшно рассеянна и неосмотрительна, – как бы не слыша моего вопроса, продолжал Павлуша. – И вот результат. А вы, собственно, по какому делу, Егор?

Не успел я ответить, как в тамбур вышла Евгения Александровна. Глаза ее, обведенные черными кругами, с испугом остановились на моей оторопелой физиономии.

– Кто это, Павлуша?

– Молодой человек пришел принести соболезнования, Евгения.

Я попятился к лифту.

– Проходите! – воскликнула Евгения. – Извините только – у нас жуткий беспорядок…

Я сделал еще пару шагов назад и проговорил:

– Если позволите, я зайду попозже, меня там… э-э… ожидают. До свидания… – Я нажал кнопку лифта и, когда дверь распахнулась, прыгнул в него, крикнув:

– Позже!

Проехав этаж вниз, я бросился к своей двери. На мои судорожные попытки попасть ключом в замок скотч-терьер отозвался глухим рычанием.

Я вскочил в прихожую, метнул сумку под вешалку и, на ходу потрепав холку виляющего хвостом и выглядящего довольным жизнью Степана, кинулся к телефону, чтобы набрать номер Плетневых.

Откликнулась Фаина Антоновна.

– Мужа нет дома, – расстроенным контральто проговорила она.

– Послушайте, – начал было я, – что, собственно, происходит в двадцать четвертой?

– А вы разве ничего не знаете, Егор?

– Откуда? Меня весь день не было дома.

– Сабиночку сегодня утром похоронили…

– Что?!

– Да, – печально произнесла Плетнева, – в тот день, когда вы дежурили, рано утром ее сбил прямо под нашими окнами автобус. Неужели вы до сих пор не в курсе?

– Нет, – ошарашенно проговорил я. – Только что мы разговаривали с зятем Сабины Георгиевны, и он мне ничего не сообщил…

– Этот… остолоп! – воскликнула Фаина Антоновна. – Чего вы от него ожидали? Недаром Сабина его не жаловала… Он даже нам ничего не сказал. Вчера она погибла, а уже сегодня он ее тайком похоронил…

– Почему тайком?

– Разве порядочные люди так поступают? – прогудела в трубку Фаина. – Я звоню им днем, спрашиваю, как Сабиночка, а этот Романов отвечает:

«Кремирована».

– Господи помилуй!

– Да, Егор! Именно так! А ведь все мы тут – не чужие…

Я попрощался с Плетневой и задумчиво побрел в прихожую. Любопытная складывалась ситуация. Сабина будет звонить в девять – и что я ей должен говорить?

Степан уже сидел на старте у двери. Вид у него был положительный, и пахло от него мылом «Сейфгард». Мне напрочь расхотелось отдавать пса Романовым.

Я присел на корточки и негромко произнес:

– Парень, мы сейчас пойдем гулять. – При слове «гулять» у Степана уши встали столбом. – Прошу тебя: веди себя прилично, как и положено солидному псу.

Твоя хозяйка отсутствует по недоразумению, назовем это так…

Скотчу быстро надоело слушать мой монолог, и он боднул меня башкой под коленки.

– Пошли! – вздохнул я, запер дверь, и по черной лестнице мы спустились вниз. Я надеялся, что Анна Петровна не задвинула засов на двери, выходящей в подъезд.

Так оно и вышло. Больше того, сама она вместе с мужем прогуливалась между припаркованных на стоянке машин.

Мы сразу свернули за дом, дошли до арки между пятиэтажками и углубились в безлюдный на первый взгляд двор.

Это было роковой ошибкой, потому что нам все чаще стали попадаться гуляющие особи всех собачьих пород обоего пола и Степан повел себя как всегда.

Я с тоской вспомнил, что его ошейник и поводок остались в кармане куртки хозяйки. Будь моя голова посвободнее, я мог бы подумать об этом еще в больнице.

Теперь я уже почти не видел его в темноте, снующего в кустах, и только догадывался, где пес решил затормозить и оставить метку. Поминутно вопя:

«Степан, ко мне!» – мне пришлось пронестись вслед за ним по всем злачным местам микрорайона: от мусорных баков и гаражей до покалеченных дворовой элитой скамеек – и все это в кромешной тьме. Джинсы мои были по колено в грязи, спина взмокла, горло пересохло. Но это было еще полбеды.

Самое скверное заключалось в том, что Степану не нравились практически все встречные кобели, и мне приходилось орать, надсаживая глотку: «Фу! Стоять!»

Пес подчинялся, но глухо рычал, и шерсть на его загривке вставала дыбом.

«Скажите, какой крутой! – укоризненно говорил я ему после очередного столкновения с каким-нибудь там ротвейлером, который, слава Богу, был на поводке. – Ну что бедняга тебе сделал? За что ты его ненавидишь?»

В конце концов мы забрели в освещенный детсад напротив нашего дома.

Степан сбросил пар и смирно шел рядом, очевидно сублимировав сексуальную энергию. Однако порох в пороховницах еще имелся. На выходе мы лоб в лоб столкнулись со светло-серой пуделихой с бантиком в челке, которая при виде устремившегося к ней, словно взбесившийся танк, Степана взвизгнула и села на круглую попку. Ее хозяйка заквохтала, глядя, как скотч-терьер, принюхиваясь, кровожадно кружит вокруг ее кудрявого сокровища, но я ее успокоил:

– Степан не причинит девочке неприятностей. Скотчи – джентльмены и умеют деликатно ухаживать, – и наконец-то закурил.

– Все-таки вы уберите пса, – проговорила женщина. – Моя Маечка такая нервная…

– Степан, ко мне! – протрубил я что было мочи.

Стервец и ухом не повел. Он суетился возле пуделихи, и та без всякой боязни кокетливо косила на него пуговичным глазом. Или он уже выдохся, или она пахла не так, как полагается, но рвение Степана, кажется, пошло на убыль. Чтобы не искушать судьбу и дальше, я направился к дому, а пес пошлепал сзади.

Возвратились мы тем же путем, как и выходили. Анна Петровна дремала вполглаза за барьером и Степана, похоже, не заметила. Меня она спросила: «Что, лифт опять барахлит?»

Я недоуменно пожал плечами.

Мы без помех поднялись в мою пустую нору, и я – уже во второй раз за этот день – вымыл пса.

Ужинали мы Сабининым творогом, который я предусмотрительно переполовинил в пропорции один к пяти в пользу растущих организмов – моего и Степана. Для равновесия я выпил две кружки кофе с двумя сигаретами, погрузившись в горячую воду.

Когда, ошалев от жары, я выполз оттуда, скотча нигде не было видно, и мне ничего не оставалось, как сесть в кресло и подождать звонка Сабины – и он последовал примерно через минуту.

– Простите, дорогой, что я тревожу вас позже назначенного времени, но мне никак не удавалось добраться до аппарата.

– Ничего, Сабина Георгиевна, я как раз гулял со Степаном.

– Как он? – Спит, разумеется.

– Вы заходили к моим?

– Да.

– Почему же вы не оставили Стиви?

– Их не оказалось дома…

– Это что-то новенькое, – удивилась Сабина. – Павлуша терпеть не может ходить по гостям.

– Я зайду к ним завтра, сейчас ведь начало одиннадцатого. Поздно, пожалуй.

– Да, – согласилась Сабина. – И я уже не буду им звонить. По утрам у нас здесь обходы, и посещение разрешено только после двенадцати.

– Вам Плетнева передает привет.

– Спасибо. И вы передайте Фаиночке от меня.

– Спокойной ночи, Сабина.

– Всего хорошего, мой дорогой, – сказала она и повесила трубку.

Я обессиленно откинулся в кресле и как бы задремал. Из сладостной нирваны меня вырвал скрежет дверного замка, заставив буквально выпрыгнуть в прихожую. Спросонок зарычал Степан, и я, обернувшись, зловещим шепотом скомандовал: «Тихо!»

Но это была всего-навсего Люська. Мы обрадовались друг другу чрезвычайно. Я попытался познакомить ее со Степаном, но он не соизволил появиться, заслышав незнакомый женский голос. Тогда мы отправились на кухню – пить водку, которую она принесла с собой. Телефон я предусмотрительно отключил.

При виде яств, которые возникли из чрева рюкзачка моей гостьи, в животе у меня заурчало. Мой растущий организм был буквально потрясен. Людмила посетила туалет, повозилась в ванной, а я тем временем накрыл кухонный стол. На сковородке шкварчали симпатичные свиные отбивные, но Степан проигнорировал их сладостные ароматы, наверное, из чистой вредности…

– Помянем! – сказала Люська, глядя на меня зелеными русалочьими глазами, и подняла стакан, в котором я, действуя как искусный престидижитатор, соорудил «Кровавую Мэри».

Я вздрогнул. В прямом смысле этого слова, все еще надеясь, что она не заметит моего состояния. Она и не заметила, опрокинула в себя горячительное и бодро зажевала, ловко орудуя ножом. Ей и самой, бедняжке, целый день было жутковато…

О происходящем в стенах прокуратуры мы не говорили, я лишь попросил ее в паузе перекура, пока мы еще были на полпути к гавани, чтобы с утра она меня прикрыла. На компьютере и вообще. Мне надо сбегать в больницу, сказал я, потом расскажу, в чем проблема.

Она кивнула. Подробности ее не интересовали. Оказывается, моя однокурсница – классный парень… и вообще…

Я уже не возился с «Мэри». Томатный сок мы выпили просто так. По мере убывания жидкости в бутылке у Люськи светлели глаза. Мне было тепло и по-дурацки бездумно. Я сказал ей, что она, когда распускает волосы, похожа на Джулию Роберте. Она туманно улыбнулась и предложила послушать музыку.

Обнявшись, мы отправились в комнату, и я негромко включил последний компакт «Супермаркса», хотя слушать его нужно на полную мощность. Я тоже был джентльменом и помог ей избавиться от одежды, после чего она показалась мне большой и прекрасной, как Афродита Книдская. Пока я пододвигал ее, обнимая, к своему узкому незастеленному дивану, она, в свою очередь, ловко освободила меня от джинсов и свитера.