Текст книги "Повесть о Ратиборе, или Зачарованная княжна-2"

Автор книги: Светлана Фортунская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

В этот загадочный «салфет» завернуто было блюдце. То самое, волшебное. Размером с суповую тарелку.

– Ну, тятеньку с матинкой оно вам здесь, за горами, сейчас вряд ли показать захочет. Но, ежели яблочко у вас найдется, я вам то, что прежде было, покажу. Как я с мамушкой прощался, к примеру, или как матинка с тятенькой на престоле своем сидят.

– Это потом! – сказал нетерпеливый Жаб. – Ты покажи, чем твоя салфетка кормит, а главное, поит!

Ратибор пожал плечами, сдвинул посуду с угла стола в центр – место освободил, взмахнул салфетом (клаптик ткани размером тридцать на тридцать сантиметров) и сказал:

– Раз!

На салфетке появилась пластиковая (!) тарелочка и пластиковый же стаканчик. На тарелочке лежала круглая булочка, разрезанная вдоль, а внутри виднелись лист зеленого салата, котлета и ломтик сыра. В стаканчике плескалась коричневая жидкость.

Крыс радостно захихикал:

– Это же гамбургер!

– Чизбургер, – поправил я. – Видишь, сыр внутри. А в стаканчике, небось, кока-кола. Или кофе растворимый.

Лёня понюхала стаканчик, отпила.

– Кофе. Слишком слабый и слишком сладкий. И холодный к тому же.

– Салфетка Макдоналдс! – заржал Жаб. – Спорим, на счет два выйдет пицца! С кока-колой!

Ратибор, конечно, не знал таких слов, и потому недоуменно посмотрел на Жаба, пожал плечами и сказал:

– Лепешка какая-то, а внутри всякого разного напихано, и сыра, и грибов…

– Ясно, – сказал я. – Дальше можешь на показывать. А дай-ка я твою салфеточку поближе посмотрю…

Чизбургер мы отдали Петуху – он у нас всеядный. Все остальные предпочитали Домовушкину стряпню кушаньям из Макдоналдса.

Кофе Лёня не допила, отставила в сторонку.

Салфетка была из какой-то синтетики, с вышитым в центре знаком фирмы Макдоналдс, с неаккуратно подрубленным краем. С одной стороны к краю были пришиты две тряпочки – лейблы. Один лейбл сообщал, что данный продукт сделан в Китае («made in China»), а на другом картинки сообщали, что стирать изделие нельзя, и написано было, что рекомендована сухая чистка («clean dry only»).

– Все ясно, – мурлыкнул я. – Дешевый китайский ширпотреб. Еда для быстрого перекуса. Фаст, одним словом, фуд.

Глава двадцать вторая, в которой мы знакомимся с Аленой Чужаниновной

Общение с девушками доставляет удовольствие лишь в тех случаях, когда достигается через преодоление препятствий.

Кристобаль Хунта

Пусть не обижается на меня всемирно известная фирма Макдоналдс – она делает полезное и доброе дело: кормит миллионы людей всего мира пищей недорогой и легко насыщающей и – главное! – делает это быстро.

Когда я учился в институте, я тоже забегал перекусить между парами в одно заведение знаменитой фирмы. Там еще девушка одна работала – ну очень хорошенькая!..

Да, красота, по выражению одной героини Фаины Раневской – сила страшная.

В чем мы очень скоро убедились.

Пока я растолковывал Ратибору, что такое фаст-фуд, и что такое «маде ин Чина», и на каком это языке, а Ворон удивлялся, потому что никогда не слышал о магических предметах широкого потребления, да еще китайского производства, Домовушка достал яблочки.

Ратибор выбрал самое румяное и круглое, поставил блюдечко на стол и закрутил на нем, на этом блюдечке, это самое румяное яблочко. Знаете, как волчок запускают.

– А разве ты не будешь говорить «катись, мое яблочко, да по золотому блюдечку, покажи нам…»? – с подозрением поинтересовался Крыс. – Как же оно будет знать, что показывать?

– Ну, слова я сказать могу, да только они больше для протоколу, чем для дела. Пыль, значит, в глаза пустить, – пояснил Ратибор шепотом. – А блюдечко все равно показывает, что захочет…

– Самонастраивающийся аппарат, – хмыкнул Ворон. – Широкоформатный, судя по габаритам. И что же этот аппарат захочет нам показать?

– Сейчас увидим, – с этими словами Ратибор остановил яблочко, приподнял его за хвостик, и мы увидели…

Увидели мы комнату в нашей собственной квартире, и Ладу, свернувшуюся уютно под одеялом, и остекленевших претендентов, которые несли вокруг ложа Лады свой караул, бессонный и неподвижный. Изображение как-то подрагивало, и видели мы Ладу словно в дыму – неясно и расплывчато.

– Ой, – всполошился Домовушка, – никак пожар? – но, сбегав быстренько в большую комнату, успокоился сам и нас успокоил: – Спит Ладушка, княжна наша светлая, аки младенчик, сном невинным… Ой, а где ж младенчик наш и Алёнушка?

– Опомнился! – произнес презрительно Крыс, слизывая с усов остатки сметаны. – Она давно еще – вот когда вы салфетку разглядывали – ушла к своему чаду. Плакать. И биться. Как орлица над орленком. В истерику впала. Гы-гы.

Домовушка, вновь встревоженный, сбегал еще и в Бабушкину комнату.

Вернулся успокоенный:

– И все-то тебе, Крысик, наговоры наговаривать! Ничего она ни в какую тереку не упала, и ни из какой тереки не выпала, и не бьется она, тихонько себе плачет, и не над младенчиком вовсе, а над супругом своим, извращенным. То бишь превращенным. Однако надо бы тебе, Коток, поднапрячься, поразмыслить, да и придать ему, бедняжечке, вид потребный. Вот ежели б козлика – так я б пуху начесал бы, вам носочков тепленьких пуховых навязал бы… А Ладушке – полушалок…И Аленушке связал бы, когда б она обратно в молодицу превратилась…

Но Ратибор уже закрутил яблочко по новой, и мы сгрудились за его спиной, некоторые даже затаив дыхание (я, например). А товарищ капитан Паук повис на длинной нити прямо над блюдечком, чтобы смотреть сверху.

Блюдечко стало малиновым.

Ратибор постучал по краешку, чуть-чуть подвигал блюдечко по столу, малиновое уже занимало не весь экран, потом отодвинулось дальше – и стало ясно, что это чей-то объемистый, широкий, облаченный в малиновую юбку… Ну, скажем так – та часть тела, которая располагается сзади, между поясницей и ногами.

– Это мамушка моя, в дорогу меня собирает, в сундуке сапоги ищет… Вот, нашла, – комментировал Ратибор. На изображении была видна почему-то только нижняя половина – мамушкина юбка и ноги Ратибора, которые он обувал в сапоги, притопывал ими, показывая, что не жмут.

– Ракурс! – заорал Жаб, – сапожник!

– М-да, хотелось бы и головы видеть, – мурлыкнул я.

– А не только зады! – уточнил грубый Жаб.

Ратибор приподнял блюдечко, осторожно постукал по донышку.

Теперь стали видны только верхние половины – Ратибор, сосредоточенный, нахмурившийся, со стиснутыми зубами – сразу видно, что человек решился совершить подвиг. И дородная, пышная мамушка в малиновом сарафане, заливающаяся слезами – женщина, провожающая мужчину, решившего совершить подвиг. Прямо сцена из героической трагедии, акт первый!

– Очен-но симпатишная твоя мамушка, – сказал деликатно Домовушка. – И видно, что любит – вон как ревмя ревет!

– Ой, любит! – сказал Ратибор. – Она ж мне и кормилица – матинке за государевыми делами все недосуг было… Мамушка моя, Поликарпия Кондратьевна…

Ратибор грустно, с тоскою даже, вздохнул.

Потом решительно крутанул яблочко.

В этот раз мы увидели наконец, «матинку с тятенькой»: владетелей княжества Светелградского, князя Велемира Брониведовича, с княгиней его, Брониславой Еремеевной.

Увидеть-то увидели, а вот рассмотреть не смогли, потому что блюдечко показало нам общий вид стольного зала, причем показ велся откуда-то из-за колонны. Колонной мы налюбовались вдоволь – деревянная, резная и расписная к тому же.

– А поближе нельзя? – жалобно спросил Домовушка.

– И где звук? – спросил Жаб. – Что это за кино такое, немое? Хорошо хоть, что не черно-белое!

Ратибор снова начал стучать по блюдечку, вертеть его, приговаривая:

– Ща я его… Вот я его… А со звуком блюдцев и не бывает, что за новости такие!

– Блюдец! – поправил Ратибора дотошный Рыб. Его аквариум мы переставили на стол, чтобы и Карась мог посмотреть на маму и папу нашей Лады.

По блюдцу поползли полосы, потом мы увидели крыльцо, потом чьи-то ноги, а потом вообще ничего не увидели.

– Нет, – со вздохом сказал Домовушка, – телевизорная машина гожей! И кино показывает, цветное и со звуком, и новости рассказывает, что где в мире делается, и даже загадки загадывает! А это – как ты там сказывал, Коток? Ширь-потреб!

– Да ща! – чуть не плача, пообещал Ратибор, откусил от яблочка, которое прежде крутил на блюдечке, и потянулся за другим, крепким и тоже румяным.

Замена яблока не помогла – донышко блюдца потемнело, но изображения на нем не появилось.

– Да, с магической техникой в вашем Там не все обстоит благополучно, – задумчиво прокомментировал Ворон. – По-видимому, у вас больше полагаются на личное искусство мага, на вдохновение, талант и прочие свойства, не поддающиеся научной алгоритмизации…

Ратибор удивленно уставился на Ворона, полуоткрыв рот.

– А на что ж еще полагаться, как не на вдохновение и талант? Без таланту, да без вдохновения, да без мастерства ничего путного не наколдуешь! А что это за слово такое – ал-го-рит-ми-зация?

Я восхитился. Такое трудное слово – а он его почти что без запинки, только вот что по слогам, произнес! Ну и память!

– Ой, Ратиборушка, да плюнь! – воскликнул Домовушка. – Преминистр наш завсегда такие мудреные слова выискивает, что никому его не понять, разве что Котику нашему.

– Почему? – возмутился Крыс. – Я тоже его понимаю!

– А я – нет! – коротко взлайнул Пес.

– Молод потому что, – промурлыкал я. – В пятом классе этому не учат.

– А я вот десять классов имею, а тоже не понимаю! – квакнул Жаб. – Так что нас трое против вас двоих!

– Мне кажется, вы несколько преувеличиваете… – начал было Паук, но Рыб, высунувшись из аквариума, перебил его. Только Рыб, пожалуй, на такое способен – перебить Паука. Мне кажется, у него что-то не то со слухом. Или с мозгами.

– Алгоритмизация, молодой человек, – мекая и шлепая губами, начал Рыб, – это разработка алгоритма, то есть последовательности решения задачи, и описание этого решения поэтапно, в соответствии с алгоритмом. Как правило…

Но теперь перебили Рыба, и перебил его Ратибор, потому что под шумок Крыс забрался в сундучок и что-то там вынюхивал.

– Э, чего ты там забыл? – закричал Ратибор. – А ну вылазь оттедова!

– Я только на кольчугу хотел посмотреть, – оправдывался Крыс, но вид у него при этом был совсем не виноватый. Нахальный у него был вид, скажу я вам, и усы нагло топорщились.

– Я сам достану, а то ты помнешь еще! – недовольно сказал Ратибор, вытаскивая груду металлических бляшек, скрепленных между собой. Развернул – это было что-то вроде платья из металла. Я подумал – как нелегко, должно быть, приходилось рыцарям – таскать на себе такую тяжесть, а еще и шлем, и сапоги у них тоже были латные, железные, да еще мечом при этом размахивать и от чужих мечей уворачиваться – да, нелегка была жизнь у рыцарей!

– Что тут мять, железяки эти? – возмутился Крыс.

– Не, железяки эти не мнутся, – помотал головой Ратибор, откладывая кольчугу в сторонку и доставая из сундука коробочку. Вроде бы берестяную – но я в этом плохо разбираюсь.

– Невесту мою, Алену Чужаниновну, – нежно сказал Ратибор, поставил коробочку на стол, открыл – мы все дружно склонилось, чтобы посмотреть на невесту Ратибора.

Я-то думал, что в коробочке портрет невесты, или даже фотография – если в сказочном Где-То-Таме есть гамбургеры и пиццы, почему бы там не быть и фотографиям?

Но ни портрета, ни фотографии в коробочке не было, а была маленькая зеленая лягушка, которая мирно дремала в уютном гнездышке из пакли.

– Аленушка, свет мой, солнышко! – просюсюкал Ратибор, – Просыпайся, голубушка моя сизокрылая!

Лягушка открыла глазки, похлопала ими и выпрыгнула на стол.

Мы, ошарашенные, отшатнулись.

– Это ты что, на жабе собираешься того… жениться? – спросил я удивленно. И мы все, как по команде, повернули головы и посмотрели на Жаба. Все, кроме Ратибора – он поглаживал пальцем лягушкину спинку, и только что слюнки не пускал от умиления.

Жаб, пунцовый, как тот малиновый сарафан, что был надет на мамушке Ратибора, Поликарпии Кондратьевне, шумно дышал и пятился. Возможно, его возмутило мое пренебрежение к жабье-лягушачьему роду-племени? Поймите меня правильно – я не ханжа. Я много чего понимаю, и много к чему отношусь если не одобрительно, то с сочувствием, у всех вкусы разные и предпочтения тоже. Но межвидовое, даже межсемейственное скрещивание – это как-то… ну, вы меня понимаете. Ни к чему хорошему такие браки не приводят. А потомство? Это же что будет за потомство? Сирены, то есть русалки и, соответственно, русалы. Двоякодышащие, в общем. Ни на земле им места не найти, ни в воде.

Но на самом деле Жаб не обратил внимания на мои слова. Он не в воз-мущении пребывал, а в с-мущении – иначе почему он, допятившись до края стола, свалился бы, если б не вовремя подхвативший его за хвост Домовушка? Почему он, вырвавшись из ласковых лапок заботливого Домовушки, кинулся к окну, запрыгнул на подоконник и нырнул в свою миску, прикрывшись с головой полотенцем?

– Чего это он? – удивился Ратибор.

Мы дружно пожали плечами в недоумении.

– Не, я ж не Иван-царевич, – продолжал Ратибор, отвечая на мой вопрос, – да и Аленушка моя – не царевна-лягушка. Она обычная девушка, только необыкновенная, душевная, и красавица неописуемая. Моего наставника Чужанина Чужаниновича дочка единственная. Только вот матинка моя, она того… Крутенька, и на расправу скора, и матинке ни Алена Чужаниновна не нравится, ни Чужанин Чужанинович. И намерение мое серьезное к Алене Чужаниновне матинка не одобряет. Вот она как-то и погорячилась… Ну, да ничего – вот я Ладу Велемировну, сестрицу свою старшую, пред ее очи представлю – подобреет, авось, расколдует…

– А Чужаниныча она в кого превратила? – деловито осведомился Крыс. – Не в аиста ли?

– Точно, в аиста, – согласился Ратибор. – А ты откуда знаешь?

– Наш человек! – восхищенно отозвался Крыс. – Изощренное коварство!

Теперь пришел черед Ратибора пожимать плечами:

– Ну, без коварства на престоле долго не усидишь, скинут. Только вот аисты тут не причем. По-моему.

– Аисты питаются лягушками, – подсказал Ворон. – Крыс усмотрел злой умысел в действиях твоей матери и надежду на то, что отец проглотит свою дочь. По недомыслию. Я думаю, что она просто превращала неугодных ей подданных в болотных обитателей и не очень при этом задумывалась.

– Что не задумывалась – это уж точно, матинка никогда долго не раздумывает.

– А ты уверен, что твоя матушка их расколдует? А вдруг не захочет? – спросил я.

– Почему их? Ее, Аленушку, – Ратибор снова погладил лягушкину спинку. – Чужанин Чужанинович в тот же миг расколдовался, сам – тогда я у него и научился заклятия с себя сбрасывать.

– А что ж дочку не расколдовал? Ты же говорил, он магистр!

– Не захотел, – ответил мне Ратибор, продолжая поглаживать лягушку. – Сказал, что не время. И что нам полезно. А что полезно…

– Препятствия преодолевать, – подсказал Крыс.

Лягушка, то есть Алена Чужаниновна, открыла наконец глазки, выпрыгнула из коробочки на стол и сказала: «Ква!»

– А что, по-человечьи она не может? – с тревогой осведомился Пес.

– Не, не может. Все только квакает. Но я ее и такой люблю, Аленушку мою.

– А питать ее чем? – с тревогой спросил Домовушка. – Мошек-то у нас нет, как бы с голоду не померла! Может, молочка ей? Или хлебушка?

Алена Чужаниновна решила эту проблему без постороннего участия.

Ее длинный – такой же, как у нашего Жаба, только куда более изящный язычок вылетел из крохотного ротика, слизнул со стола каплю сметаны, которую уронил туда неаккуратный Крыс, и снова спрятался. Потом она зевнула, сказала: «Ква!» – развернулась и снова запрыгнула в свою коробочку.

– Водички бы ей, – попросил Ратибор. – Она страсть как плавать любит! Может, Рыбка ваша согласится к себе пустить?

– Милости просим, – галантно отвечал Рыб, пошлепав губами. – Вот разве что вода в моем аквариуме не совсем чиста. Имеет некоторый затхлый запах…

– Ой, Рыбик, прости, вчера еще собирамшись водицу тебе сменить, да ты ж видишь, – сокрушенно развел лапками Домовушка. – Вот только со стола уберу – и в сей же миг, а Аленушка твоя пусть пока что в коробочке побудет, уж ладно? – обратился он к Ратибору.

– Ладно, – покладисто ответил Ратибор, и напоследок еще раз погладив лягушку со словами: – Спи покамест, сладкая моя! – накрыл коробочку крышкой.

Коробочку он собрался было спрятать в сундучок, но Домовушка не позволил: духота там, и темень, там Алене Чужаниновне и захворать недолго. Лучше поставить коробочку на подоконник, тут у нас и травка, и молодая дубовая поросль (дубки Домовушка постоянно подстригал – и сверху, и снизу, то есть корни, которые бахромой висели под подоконником. Бонсай, должно быть, хотел вырастить).

Так что коробочку положили рядом с аквариумом, Домовушка засучил рукава, чтобы вымыть посуду, я было вызвался ему помочь – ага, так мне и дадут от дела отлынивать!

Ворон потребовал, чтобы мы проводили Ратибора в лабораторию, показать ему магические и технические приборы. Если они, конечно, еще сохранились.

Так что день для меня завершился нудным и неприятным трудом: уборкой в лаборатории.

Глава двадцать третья, в которой Жаб страдает

Ах, какая фемина!..

Паниковский, экс-сын лейтенанта Шмидта

Конечно, там мало что сохранилось, в лаборатории, разгромленной взрывом.

Вся химическая посуда разбилась вдребезги, и содержимое всех пробирок, колб и реторт безвозвратно погибло.

Электрические приборы уцелели, но для того, чтобы объяснить Ратибору их назначение и принцип их работы, нужно было, чтобы Ратибор имел хоть какое-то представление об электричестве, а он такового не имел. Слово «электрон» он знал («А как же! Грецкому обучен!»), но считал, что так называется янтарь. У них, в тридевятом царстве, янтарь ценился где-то наравне с жемчугом: дороже бирюзы, но дешевле аметистов. Аметисты стоили дорого, потому как в тридесятом государстве твердо верили: кто носит на себе аметист, тот никогда не опьянеет. И не сопьется.

Ворон фыркнул («Невежество!»), а я спросил:

– Ну и как, помогает?

– Кому как, – ответил Ратибор. – Некоторые напиваются, хоть ты им всю одежу аметистами разукрась.

– Естественно! – каркнул Ворон. – Влечение к спиртному есть генетическая и социальная функция, но никак не минеральная!

Ратибор, конечно, не знал, что такое «генетическая», и как понять слово «социальная», и пришлось объяснять, и, конечно, мне. Потому что объяснения свои Ворон осуществляет при помощи таких выражений, что становится еще более непонятно.

Что касается магических приборов, то тут, возможно, что-то и сохранилось – но понять, что именно, не было в большинстве случаев никакой возможности.

Разве что с летательным аппаратом типа «ступа» было все ясно – он погиб. Метлу-то, раздерганную для создания розог, чтобы выпороть Егорушку, я опять связал. Но теперь характерного звука при помахивании ею не наблюдалось – Ворон же утверждал, что должен раздаваться своеобразный такой посвист.

А ступа раскололась пополам. Ее можно было бы склеить, или же прибить половинку друг к другу гвоздями, но кто восстановит утраченное заклинание?

Ворон говорил, что все заметки, лабораторные журналы, описание действия уже сконструированных приборов и приборов, находящихся в стадии конструирования, были собраны в отдельный раздел в Бабушкином архиве.

Однако архив пропал, и это было непонятно, загадочно, интригующе – и здорово страшно.

В шкафу на полочке лежала обыкновенная рогатка, и непонятная штуковина с антеннами по бокам, и логарифмическая линейка с двумя стеклышками, и большой градусник – но я даже не мог понять, магические эти предметы, или нет. Ратибор утверждал, что магические, но для чего они? Как заставить их действовать? И что с их помощью можно делать?

В общем, мы убили кучу времени впустую. Ворон сказал, что это из-за меня: если бы я учился прилежнее, мы бы давно уже дошли до раздела «техническая магия, или магомеханика», и тогда все мне было бы сейчас ясно и понятно. Но, как я понял, до этого раздела даже Лада не добралась в своем почти вековом обучении. Когда бы я успел? И у кого же мне было учиться?

Голодные, усталые и от того злые, мы вернулись в квартиру, съели приготовленный Домовушкой ужин (оладьи с вареньем), и завалились спать: Ворон в кабинете, Ратибор с Лёней валетом на бабушкиной кровати, а я, как всегда, в кресле, в комнате, где спала Лада.

Сразу заснуть мне не удалось – знаете, так бывает, что от усталости и перевозбуждения, вызванного напряженным умственным трудом, вроде бы и валишься без сил – а сон не идет, и мысли в голове вертятся исключительно вокруг того, чем занимался целый день. Котам это не свойственно, людям – ну, бывало со мной такое, но крайне редко, и только в период сессии. Должно быть, это состояние характерно для магов-профессионалов, – так думал я, ворочаясь с боку на бок. Точнее, сворачиваясь клубком, разворачиваясь и перекладывая хвост то справа от тела, то слева.

Мне даже овечек пришлось считать, прежде чем я погрузился наконец в сон, и овечки, которые прежде смирно проходили через воротца, вдруг стали перепрыгивать изгородь, драться, щипать травку, а один злостный нарушитель порядка пинал меня рогами в плечико и шипел: «Слышь! Слышь!»

– Да слышу, слышу! – сквозь сон пробормотал я, отбиваясь от барашка.

Но барашек не отставал, и все повторял:

– Слышь, Котик! Проснись! – и почему-то голосом Жаба.

Это и был Жаб.

Когда я, полусонный и плохо соображающий, открыл глаза, я испугался – я забыл, как Жаб нынче выглядит, а он еще и укутался в полотенце. Полотенце сползало (жабьи фигуры не предназначены для ношения одежды) и топорщилось, потому что перья Жаба стояли дыбом.

– Котик! – взмолился Жаб совершенно несвойственным ему, обычно грубому, жалобным, даже молящим тоном. – Пожалуйста! На тебя одна надежда! Верни меня обратно!

Я сразу и не разобрался, о чем он, сказал:

– Ну, так иди себе на свой подоконник, кто же тебя держит-то? – и снова свернулся клубочком, чтобы досмотреть сон про овечек.

– Да ты не понял! – Жаб чуть не плакал, и это было так непохоже на него, прежнего, что я окончательно проснулся. – Верни меня обратно, в прежний вид! И так было хреново, пока эта, Аленушка, не появилась, а теперь хоть топись! Котик!

– А причем тут эта? Алена Чужаниновна? Тебе-то что до нее?

Жаб вздохнул, и перья его поникли.

– Ты ведь ее видел! Она же – красавица! А на меня теперь и уродина глядеть не захочет…

Я помотал головой. Голова была тяжелая и мотаться не хотела.

– А зачем тебе, чтобы она на тебя глядела? – я все еще ничего не понимал.

– Ну как же… – почти прошептал Жаб. Теперь поникли не только его перья, но и весь он, и глаза тоже стали не такие выпученные.

До меня, наконец, дошло.

– Ты что, влюбился?

Жаб не ответил, но вздохнул. И я понял – влюбился.

С ума они все посходили, что ли?

Ну, что Лёня над своим Чайником слезы льет – это как раз понятно. Все-таки родной муж, отец ее ребенка.

Что Ратибор на Алене Чужаниновне жениться собирается – это тоже можно понять: осталась надежда, что Алену вернут в прежнее обличье.

Но этот – туда же!

– У тебя же никаких шансов – не в этом виде, ни в каком другом. Во-первых, вы с ней разной породы – она из лягушек, а ты из жаб. Во-вторых, она чужая невеста – видел, как Ратибор с ней носится? В-третьих…в-третьих, ты пошляк и грубиян, а такие девушкам не нравятся.

– А мне все равно! – прорыдал Жаб. – Пусть даже и никаких шансов! Только бы она меня в таком виде не увидела! А ее еще на подоконник ко мне, рядышком, поселили… С Рыбом в аквариуме плавает…Ах, какая женщина!.. Какая женщина!..

Я припомнил, что Жаб не вышел к ужину, и почесал ухо. Да, пожалуй, дело серьезное: аппетит он уже потерял. От любви, положим, не умирают, а вот с голоду дохнут, еще и как.

– Ну не могу я! Не знаю, как! Ты ж слышал, что Ратибор сказал? Тут маг нужен, а я даже и не магеныш – ученик магеныша, к тому же не вполне грамотный.

– Так что мне, топиться? – упавшим до шепота голосом сказал Жаб.

Я разозлился:

– Топись!

– Так ведь не получится! – прорыдал Жаб. – Я ж этот… Двоедышащий! И повеситься не могу! У меня же шеи нету! Из окна что ли выпрыгнуть, все-таки пятый этаж, может, расшибусь?

Ну, это он размечтался. У него, у Жаба нашего, такая планида, то есть фортуна, что ни за что он насмерть не расшибется. Калекой, это может быть, останется.

Тут я вспомнил свои, теперь уже такие давние, порывы суицидного характера и устыдился. Да, тут то ли мать-Природа недоработала, то ли правы были древние греки – человек тем и отличается от животного, что в состоянии наложить на себя руки. От того, что у животных рук нет, а есть лапы, а лапы на себя не накладывают…

Я так глубоко задумался, что даже и задремал.

Жаб терпеливо вздыхал, постанывал, но в конце концов не выдержал.

– Ну Котик, ну, будь человеком, ну поднапрягись!

– Хорошо, – сказал я, – поднапрягусь. Но только не сегодня. Я, видишь ли, слишком устал. Я если сегодня начну колдовать, то еще хуже может получиться.

– Хуже уже не будет! Куда уж хуже! – запротестовал чуть-чуть оживившийся Жаб.

– Да? А если у тебя вырастут еще и рога, или хобот? Или и то и другое сразу – в добавление к хвосту и перьям?

– А… Ну да, – согласился снова поникший Жаб.

– Так что завтра, с утра – после завтрака, разумеется – я сразу же тобой займусь, – пообещал я. Я бы ему что угодно мог в тот момент пообещать, даже и в человека его превратить – так мне хотелось спать. – Только вот что – ты еще с Вороном поговори. Чтобы он мне какую-нибудь другую работу не нашел. Объясни ситуацию, и что другого выхода у тебя нет. Так прямо и скажи: нет, скажи, альтернативы! Или Кот мною занимается, или я топлюсь!

– Ага, – радостно кивнул Жаб. Еще бы – он добился от меня твердого обещания! Он же знает, что маги не врут! И не сообразил, что превратить его обратно в жабу я не обещал – я обещал только им заняться. – Так и скажу: нет, скажу, альмавивы…

– Альтернативы, – полусонно пробормотал я, укладываясь, сворачиваясь в клубок.

Он еще что-то бормотал, благодарно и нежно, но я его уже не слышал. Я спал, и мне снились прекрасные сны: про колбасу, сосиски и молоденькую кошечку из четвертой квартиры…