Текст книги "Посмертная маска любви"
Автор книги: Светлана Успенская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
Я присел на корточки. Провел пальцем по полу – слой пушистой пыли. Обвел пальцем разломанную раму от картины – сверху слоя пыли нет, а вот на ребре – пожалуйста. А ведь должно быть наоборот, ведь пыль садится на горизонтальные поверхности. Значит, кто-то трогал эти вещи совсем недавно. Кто-то перевернул здесь все вверх дном. Кто это был? Вдруг сам Артур?
Настороженно оглядываясь, я обошел большой неуклюжий стол. Внезапно моя нога потеряла опору и с грохотом провалилась куда-то вниз. Инстинктивно я схватился за край стола и повис в воздухе над черным провалом. Запах гнилой картошки резко усилился. «Погреб», – догадался я. Подтянулся на руках, сел на пол, свесил ноги вниз и задумался. Сейчас бы фонарик или, на худой конец, зажигалку… Как бы пригодился сейчас мой дракончик! Так я и знал, когда вещи внезапно теряются, они сразу же становятся нужны позарез…
Я ощупью пробрался к печке – может быть, удастся найти что-нибудь горючее. Среди вороха щепок для растопки и старых газет руки нашарили нечто, похожее на коробок. Так и есть – спички! Мне чудовищно повезло!
Спички отсырели, и прошло немало времени, пока одна из них, злобно шипя на меня, не изволила загореться. Я зажег от нее газету, потом какие-то щепочки, потом сухие веточки, пока, наконец, не удалось поджечь тряпку, намотанную на полено. С импровизированным факелом я спустился в подпол.
Ноги в ботинках мгновенно ушли в зловонную черную жижу. Чадящее скользкое пламя едва освещало маленькую каморку с испариной на потолке. Огромный сундук, в котором, очевидно, раньше хранились продукты, валялся перевернутый на земле, узкий лаз за ним входил горизонтально в стену. Я просунул руку в черную дыру – оттуда, сердито пискнув, выскочила мышь, испуганно взглянула на меня бусинками глаз и, шустро перебирая лапками, юркнула под сундук.
К моему великому разочарованию, в тайнике ничего обнаружить мне не удалось. Я решил уже вылезать наверх, подошел к стремянке, но ботинок, вымазанный скользкой грязью, неожиданно слетел со ступеньки и попал на что-то острое и твердое, лежащее в грязи. Я нагнулся, преодолевая отвращение и позывы рвоты, погрузил руку в липкую жижу, нащупал это что-то и быстро поднялся наверх. Наверху я обтер тряпкой вещицу и поднес ее к свету.
Это был японский глиняный дракончик – моя зажигалка.
Перерыв дом от подвала до чердака, я ничего более ценного, чем собственная зажигалка, не нашел, наскоро отмылся в бочке с мутной дождевой водой и поспешил на электричку.
Находка из подвала сильно озадачила меня. Что бы это значило? Я смотрел в окно, на убегающие вдаль садовые домики, пригородные платформы и пытался воссоздать в памяти события последних дней. Когда погиб Божко, была ли у меня тогда зажигалка – не помню. Мог ли сам Артур оставить ее в заброшенном доме, когда приехал туда за чемоданом, если она каким-то образом оказалась в его руках? Вряд ли. В последний раз я видел Артура недели за три до гибели, а тогда зажигалка находилась еще у меня, это точно. Помню, мы сидели с Кэтрин на кухне, и она щелкала дракончиком, щуря глаза на голубое пламя…
А если я случайно посеял зажигалку? Но где? В ночном клубе, у близнецов? Тогда кто привез ее в эту Богом забытую Воробьянку? Ну ясно, тот, кто, как и я, искал чемодан… Мои подозрения множились и разрастались. Каждый, буквально каждый из тех, с кем я встречался в последнее время, мог прикарманить моего дракона. А народу за последние дни я перевидал порядочно. Если хотя бы я мог точно сказать, когда дракона у меня не стало… Но, увы…
Если не Артур оставил зажигалку в подвале (в чем в глубине души я не был уверен), это может значить только одно – кто-то параллельно со мной ищет чемодан Ломакина. Так что же все-таки находится в этом виртуальном чемодане? И куда он исчез?
Задумчиво глядя сквозь мутное стекло, я тяжело вздохнул: как в сказке, иду, не знаю куда, ищу, не знаю что… Вспоминая свои хаотические действия в последние дни, мне казалось, что долгое время я гоняюсь за огромной птицей, которая притворяется раненой, припадает на ногу, бестолково взмахивает крыльями, пытаясь взлететь, но, как только я подступаю к ней и пытаюсь схватить блестящий хвост, – перья проскальзывают между пальцев, птица взлетает, хохоча и курлыкая, усаживается на ветке неподалеку и кокетливо ждет, когда я снова приближусь к ней, чтобы в ту же секунду, заворожив меня своей кажущейся доступностью, отлететь, заманивая в глухую непроходимую чащу.
– Я поймаю тебя, проклятая курица, – грозно пообещал я кому-то в темноту, когда за черным стеклом электрички появился освещенный перрон вокзала.
Две девицы опасливо покосились в мою сторону, принимая, очевидно, за тихого идиота. Но даже для идиота я казался себе недостаточно умен. Особенно когда, придя домой, услышал на автоответчике приглушенный страхом и бессилием голос: «Антон погиб… Утонул в море… Как и когда – неизвестно, но, очевидно, это несчастный случай».
«Несчастный случай, несчастный случай…» Я глупо улыбался, глядя в глухую пустоту внутри себя. По моим щекам, кажется, текли слезы.
Глава 12
Удалось узнать немного – в шторм купался в пьяном виде с какой-то девицей. Его вещи нашли на берегу, а девица, по всей видимости, безболезненно смылась. Квартирная хозяйка заявила о пропаже клиента, только когда закончились оплаченные вперед курортные дни, а до этого неопознанный труп молча покоился в морге, ожидая опознания. В это время я прохлаждался, естественно, у Кэтрин, Ринат занимался какой-то постмодернистской акцией, Слава Гофман боролся с конкурентами на рынке ложных шампиньонов, а близнецам, очевидно, до фонаря была смерть какого-то программиста. В день гибели Загорского его видели в ресторане с какой-то особой, которую потом тщетно пыталась отыскать милиция. Впрочем, я думаю, они не особенно-то и старались – мало ли курортников тонет в пьяном виде…
Ну что я могу сказать о чувствах, обуревавших меня после этого известия… Ничего, кроме детской фразы: «Когда я узнал об этом, я очень расстроился…» Как описать тот страх, что помимо воли растекался по жилам, поднимался вверх и держал за горло мертвой хваткой, не отпуская ни днем, ни ночью, без перерыва на обед или на сон? Как описать то непрерывное зудящее чувство бессилия, которое выбивало почву из-под ног, пеленало безразличием крепче, чем новорожденного младенца. Как передать всю гамму предчувствий, озарений и бессмысленных догадок, то и дело потрясавших меня? Под какую музыку напеть тот безумный припев, возвращавшийся ко мне снова и снова, – имя ему «несчастный случай».
И до какой степени Кэтрин казалась мне правой, когда говорила, что смерть Сашки Абалкина не случайна. Слишком уж она была нетипичная, непохожая на те происшествия, которые украшают уголовную хронику в столичных газетах. Она – ключ ко всем остальным смертям. И за ней косяком идут несчастные случаи, замаскированные под убийство, убийства, замаскированные под несчастные случаи, – все это, как звенья одной цепи, выстраивается в единую логическую картину.
Мысль о том, что все происходящее – чья-то расплата с участниками нашей штурмовой бригады, постепенно принимала во мне характер стопроцентной уверенности. Неужели эту кашу заварил сам Касьян, получив в руки почти неограниченную власть вора в законе, главаря одной из крупнейших криминальных группировок столицы, неужели Косой мстит таким образом, задавшись целью вырезать нас всех подчистую? Но, вздохнул я, зачем ему сдался тихоня Загорский? Вряд ли Касьян даже знал о его существовании.
Черт подери, нелепица какая-то… А может быть, это дело рук каких-то экстремистских организаций, которые расправляются с моими друзьями по политическим соображениям? Но такие организации обычно афишируют себя, хотя бы в пропагандистских целях, – нет, кажется, это слишком нереально. Однако черная, слепая, безжалостная сила вырастала на горизонте, как смерч, и грозила смести меня, микроскопическую песчинку, попавшую в губительный водоворот.
– Ты понял, что я была права, Сержи? – покачала головой Кэтрин, внимательно выслушав меня. – Я не хочу тебя пугать, но, кажется, зря ты не послушался моего совета и не уехал. Возможно, последние события – это чья-то тщательно продуманная игра.
– Наверное, ты права. – Я мрачно перебирал отполированные миллионами касаний деревянные бусы, лежавшие на ее столе, кривая ухмылка исказила половину лица. – И если я смотаюсь, то, возможно, мне удастся протянуть еще пару десятков лет в страхе и неуверенности. А это не жизнь. Будь что будет. Лучше уж я останусь здесь. Интересно, сколько мне осталось? День, два, неделя?.. Тот, кто поджарил меня на медленном огне в загородном доме Абалкина, вряд ли успокоится…
Я подошел к окну. Асфальт блестел дождем, капли барабанили о жесть карниза, отбивая какую-то африканскую мелодию.
В глаза бросился лист, заправленный в машинку. Ну, так и есть: «More contacts with America». В глаза опять бросилось словосочетание «Russian Mafia». Я хмыкнул – ха, русская мафия… Потусторонние силы – вот самая непобедимая мафия, сто очков форы любому киллеру…
– Неужели ты за целый месяц так и не дописала статью, Кэтрин? А я-то думал, что у американских журналистов поточный метод производства, ни дня без строчки…
Лист бумаги как будто даже пожелтел от времени и света.
– Очень мало времени. – Кэтрин следила за мной внимательным взглядом. В синеве ее глаз посверкивали темные настороженные отблески. – Материала не хватает.
– Все-таки чем ты занимаешься, Кэтрин? – В моем голосе против воли прозвучал настороженный интерес, который мне не удалось скрыть. – Почему ты ничего не рассказываешь мне о себе? Я хочу все знать! Чем ты живешь, что думаешь, с кем встречаешься, где бываешь…
– Зачем, Сержи? – Голос Кэтрин звучал мягко, но чуткая осторожность проглядывала в нем сквозь кошачью податливую ласку.
– Нам лучше поговорить начистоту, – мрачно произнес я. – Ты думаешь, я ничего не вижу и ни о чем не догадываюсь? Ты где-то пропадаешь неделями, твоя статья уже месяц не дописана, ты осведомлена о встречах наркомафии, а меня используешь для установки жучков в шикарных банях… Что я могу думать о тебе после этого, Кэтрин?
– И что же ты думаешь, Сержи? – Неожиданно ее настороженность пропала, как будто испарилась под жаркими лучами солнца, в глазах, плавно поднимающихся уголками к вискам, веселыми бесенятами заплясали смешинки. – Я знаю, что ты думаешь обо мне, Сержи…
– Что же?
– Наверное, ты думаешь, что я американская шпионка и должна завербовать мало удачливого русского литератора, чтобы он работал на ЦРУ. – Она иронически фыркнула, не сдержавшись.
Не удержавшись, я улыбнулся в ответ – Кэтрин читала мои мысли лучше, чем раввин комментирует Талмуд, кажется, она знала обо мне больше, чем я сам мог себе признаться. И в то же время я испытал некоторое облегчение – ее насмешка как будто разбивала мои подозрения, развеивала их в прах.
– А что, это не так? – Я улыбнулся через силу.
– К сожалению, нет. – Кэтрин почти в открытую смеялась. – Если бы это было так, наверное, тогда моя зарплата соответствовала бы моим трудозатратам. Но я всего-навсего скромная журналистка, с детства мечтавшая о Пулитцеровской премии. И надо сказать, я все-таки получила ее за серию статей о незаконных махинациях вокруг конного спорта и о бутлегерах. Хочешь посмотреть мой диплом?
– Хочу, – с вызовом сказал я.
Она подошла к шкафу, села на пол, поджав ноги по-турецки, и достала папку с золотым тиснением. В ней лежал украшенный цветными завитушками лист, на нем готические буквы, образуя затейливую вязь, складывались в надпись «Katrin Mayflower». Кэтрин благоговейно провела пальцами по плотной бумаге.
– Это свидетельство о получении Пулитцеровской премии. Мне присудили ее четыре года назад, когда я работала в маленькой газете в Нью-Йорке. – Ее голос срывался от волнения, акцент стал заметнее (если бы она с таким придыханием произносила мое имя, я бы с радостью боролся для нее хоть бы и со всей мафией мира!). – После этого мне предложили пятигодичный контракт с Агентством вечерних новостей, AEN, – неплохая карьера для моих неполных тридцати! Я сама попросилась в Россию – это очень тяжелый участок работы, но мне в то время нужна была тяжелая работа…
Она замолчала. Я сел рядом с ней на пол и дружески положил ей руку на плечо. Мне показалось, что Кэтрин готова заплакать.
– Понимаешь, – продолжала она как будто через силу, – тогда я только что рассталась с близким человеком, и лишь адски тяжелая работа могла заглушить эту боль… Я в России уже три года… Ты не знаешь, что для меня значат эти три года… Три года я стучалась о бетонную стену, пока стена не начала вдруг поддаваться. И вот цель была уже близка, я добыла важные свидетельства против международной преступной организации – и вдруг мои записи в один прекрасный день пропадают…
– Ты говоришь о кассете? – спросил я.
Кэтрин вздрогнула:
– О кассете? О какой кассете? Ах да, и о ней тоже. Но кассета – не главное… Вот посмотри…
Она вытащила из ящика целую кучу пожелтевших газет. Они рассыпались по ковру, как огромные желтые листья в осеннем парке.
– Это статьи, опубликованные на родине. А это – в местной, русской прессе. – Она протянула мне потертый лист «МК». Я пробежал глазами мелкий газетный текст и задержался глазами на подписи: «Кэтрин Мэйфлауэр, корреспондент AEN в Москве».
– Неужели ты еще сомневаешься, Сержи? – неожиданно спросила она меня, кладя руки мне на плечи.
Я растерянно смотрел на нее. В глубокой бирюзе глаз закипали горячие слезы, веки немного припухли. Она напоминала незаслуженно обиженного ребенка – и одновременно человека, который непременно хочет меня убедить в своей правоте.
– Нет, Кэтрин, нет… Не сомневаюсь. – Я покрывал частыми быстрыми поцелуями ее лицо. – Я тебе верю, Кэтрин… Я верю тебе так, как не верю никому, даже самому себе…
Слава Гофман не сразу открыл мне дверь. Сначала он долго разглядывал меня в глазок, потом подозрительно выспрашивал, один ли я пришел. Только после этого загремели замки, дверь распахнулась, и хмурая фигура, опасливо заглянув через мое плечо, неприветливо пробормотала:
– Проходи скорее, чего стоишь…
Железная дверь с грохотом захлопнулась за моей спиной, и я очутился в чернильно-темной прихожей.
– Ну, чего тебе? – Слава явно не был в восторге от свидания со мной.
– Поговорить надо. – Я нерешительно огляделся. Темнота и негостеприимность хозяина сильно смущали меня.
– Говори.
Мы прошли в такую же темную комнату.
– Ты бы хоть портьеры раздвинул, – с наигранной веселостью начал я. – Сидим как в склепе…
Славу даже передернуло от моего высказывания. Он бухнулся в кресло и с мрачной недоверчивостью уставился на меня. В полумраке белки его глаз опасно блестели. Я заметил, что он одет в костюм и ботинки, как будто собирался уходить из дому.
– Тебя что, Шурка прислал? – подозрительно спросил он. В воздухе сгущалось и росло напряжение.
– С чего ты взял? – искренне удивился я. – Я сам… Да ты что, Слав, я ведь, наоборот… Слушай, давай шторы раздвинем, невозможно разговаривать.
Я решительно встал и направился к окну.
– Сиди! – За моей спиной раздался сухой металлический щелчок.
Я оглянулся. В руке Славы слабо поблескивал вороненый ствол.
– Славик, ты что, обалдел? – Я застыл в полуобороте.
– Сядь и не делай резких движений. – Его голос звучал твердо и тихо.
Подчиняясь, я плюхнулся на стул.
– Вот так-то лучше. – Слава немного расслабился, но оружия из рук не выпустил.
– Слушай, – миролюбиво начал я, – кажется, это не лучший твой день, я, пожалуй, пойду отсюда…
– Говори, зачем пришел… Ты ведь теперь на посылках у братьев, шестерка хренова.
Надо ли говорить, что его слова не доставили мне никакого удовольствия.
– Славик, ты что? Я же к тебе как к другу, а ты…
– Как к другу… – Мрачная ухмылка расползлась по темному лицу моего собеседника. – Не ты ли вчера палил в меня как в друга из-за угла?
– Да ты что, Славик…
– Да ладно, ладно… Знаю, что не ты. – Дуло пистолета постепенно опускалось вниз – я почувствовал некоторое облегчение и даже облокотился затекшей спиной на спинку стула. – А то хрен бы я тебя впустил сюда…
– А что произошло-то?
– Что произошло? – Слава дернул головой и разразился целой серией демонически-мрачных усмешек. – Он еще спрашивает… Ничего особенного. Совершенно ничего особенного! Просто дело, наконец, дошло и до меня… Помнишь, мы говорили с тобой после того, как погиб Коля Ломакин? Я тебе тогда чуть не поверил. Думал, ерунда, несчастный случай… А вот теперь и со мной чуть было не произошел «несчастный случай»…
– Тебя пытались убить?
– Пытались… – Слава опять передернулся всем телом. – Попытка – не пытка… В меня вчера стреляли…
– Кто? Когда? – Я даже привстал от изумления.
– Сиди. – Дуло пистолета опять глядело черным оком прямо мне в лицо. – Я так просто им не дамся! Через час здесь будут телохранители из агентства, они проводят меня на самолет. Я улетаю! К черту вас всех, я улетаю!..
– Куда?
– Так я тебе и сказал… Ничего, ты здесь посидишь часика три, а пока выберешься отсюда и добежишь до своих хозяев, я уже буду в голубом небе. Извини, Серый, но придется погостить тебе у меня. Может быть, конечно, это не входит в твои планы…
– Славка, да ты что, меня в заложники берешь, что ли? – Я прямо обалдел от такого поворота событий.
– Называй как хочешь. – Славка говорил тихим, но твердым голосом. – Но я теперь никому не верю.
– Да что с тобой стряслось, в конце концов, ты можешь объяснить? Поверь, я ведь ни сном ни духом…
– Ничего такого, Серый. Ничего такого… Просто очередь, наконец, дошла и до меня. Кое-кто очень сильно захотел отправить меня на тот свет… Вчера я, по счастью, остался жив, но если задержусь здесь хоть на пару часов, то свидание с тем светом в конце концов состоится…
– Ты видел человека, который в тебя стрелял, Славка?
– Конечно видел, Серый… Я ведь не слепой. И сдается мне, ты очень неплохо знаешь этого человека… Очень неплохо!
– Кто он? Косой? Или Юрка? Шурка?
– Нет! Неужели ты еще не допер, что близнецы не занимаются грязной работой, Серый? Для этого у них есть мелкие шавки вроде тебя…
Я с трудом сдерживался, чтобы не двинуть ему в морду. Но меня останавливал черный глазок пистолета, с дьявольским упорством глядевший мне прямо в лицо.
– Это был Толенков, – продолжал Славка, издевательски посматривая на меня. – Я узнал его сразу. Он не очень-то и скрывался, был уверен в успехе… Но я недаром служил в ВДВ, меня голыми руками не возьмешь. Эта закалка – на всю жизнь… Мне удалось выбить у него вот эту пушку. – Он кивнул на пистолет. – Толенков не ожидал сопротивления. Он думал, что я покорно позволю пристрелить себя, как ягненка, убаюканный сказочками о вечной дружбе. Но я не такой дурак, чтобы дать застрелить себя… От близнецов, говорят, не уйдешь… Но от Толенкова я уйду. Понял? Уйду!
– Почему, Славка? Почему они хотят убрать тебя?
– Потому что, наконец, настала и моя очередь, Серый. А почему они убрали Эдика, Сашку Абалкина, Артура, Колю и, наконец, даже безобидного Антошку Загорского?
– Нет, Славка, ты путаешь. Антон сам виноват, – твердо сказал я. – Насчет остального – не знаю, но Антошка – это недоразумение в чистом виде. Он купался пьяный в шторм.
– Ты уверен, Серый? Ты уверен? – Славка снизил свой голос до свистящего шепота, грозно и торжественно звучавшего в полумраке. – Скажи мне, Серый, как часто ты видел пьяным Антошку Загорского?
– Никогда.
– Вот видишь! Да он, кроме пива, ничего никогда не пил… И у него был разряд по плаванию… Но он им почему-то мешал. Ты не знаешь, чем он им мешал, Серый?
Я только смутно догадывался об этом.
– А ты знаешь, Славка?
– И я не знаю. – Славка поигрывал пистолетом в руке. – Я знаю только, что я им не угодил. Я видел эту рыжую стерву, которая убрала Колю Ломакина. Не знаю, как уж она это сделала, это ее дело, но меня волнует, что они попытались свалить убийство на меня. Будто это моя фирма прислала ядовитые грибы в «Красный петух». И мотив они мне тоже придумали – застарелая ревность.
– К кому? – удивился я.
– Ты ее знаешь. – Славка мрачно ухмыльнулся одной половиной рта. – Ты с ней провел чуть было не последнюю ночь своей жизни…
– Инга? – ошеломленно пробормотал я.
– Да. – Славка, прищурившись, наблюдал за моей реакцией. – Она уже на том свете, но, как ни странно, она тоже замешана в этой свистопляске… И знаешь что я тебе скажу? Слава Богу, что ее больше нет. Иначе все сложилось бы еще хуже.
– Куда уж хуже?.. Но неужели Инга тоже была… – Язык не поворачивался договорить фразу.
– Моей любовницей? – докончил за меня Славка. – Да, и не только моей… Она прыгала в постель к одному только затем, чтобы сразу же перекочевать из нее к другому. Не знаю, остался ли кто-нибудь из нашей компании, кого бы она не использовала… Разве что Загорский – он был слишком занят, чтобы обращать на нее внимание… Даже Игорь Копелян, наш святоша, и тот пытался скрыться от нее в семинарии, чтобы избавиться от слишком навязчивого внимания. Не знаю, удалось ли это ему…
– Что ты говоришь, Славка!
– Ровным счетом ничего особенного, – холодно и равнодушно парировал Гофман. – Мы с ней даже собирались пожениться после развода с Сашкой. Но Инга уже на пороге ЗАГСа слиняла от меня к Ломакину – и слава Богу, что слиняла! Может быть, если бы этого не случилось, то это я сейчас гнил бы на Востряковском кладбище, а не Коля… Однако берегись, Серый, когда-нибудь очередь дойдет и до тебя…
Раздался резкий звонок в дверь, я даже подпрыгнул от неожиданности.
– Спокойно! Сиди на месте, – тихо произнес Славка, не отводя от меня черного дула, подошел к окну и, осторожно отогнув край портьеры, выглянул на улицу.
Звонок повторился.
– Встань лицом к стене, руки за голову, – приказал мне Гофман, махнув пистолетом.
– Славка, да ты что!.. – возмутился я.
– Без глупостей. – Голос его звучал холодно и тихо. – И учти, я держу тебя на мушке.
Пришлось подчиниться. Я уткнулся носом в обои и сцепил руки за головой. Все равно, если это пришли убивать Славку, то заодно и меня отправят на тот свет.
Славка крадучись подошел к двери.
– Кто там? – спросил он негромко, прильнув к глазку.
Я оглянулся. Его рука с пистолетом была вытянута в мою сторону.
– Назовите пароль, – так же тихо произнес он, приникнув к двери.
Ответ пришедших, очевидно, удовлетворил его. Щелкнул замок, отъехал в сторону засов, звякнула цепочка.
В комнату вошли двое парней в длинных плащах, с металлическим взглядом глубоко вдавленных в череп глаз.
– Ну что, поехали, хозяин? – хладнокровно произнес один из них, окинув спокойным равнодушным взглядом и меня, и пистолет в руке Славки, и тут же добавил, кивнув в мою сторону подбородком: – А этого куда?
– Свяжите его, веревку возьмите в ванной, – приказал Славка. В его голосе явно сквозило облегчение.
Я разозлился. Ну Славка, ну друг называется! А я ему еще сочинения давал списывать в школе! После этого он – гад ползучий, дрянь, сено, пропущенное через лошадь!
Подспудно я понимал, что моя ярость слепа и глупа. Если бы я испытал то же, что и он вчера, когда в него стреляли, то же, что он испытал, когда ждал, что его придут убивать, я бы, наверное, вел себя так же, если не хуже. Что ж, его можно было понять… Но мне от этого не было легче.
– Только не слишком туго, – снисходительно добавил Славка. – Чтобы часа на два хватило.
Ну что ж, и на том спасибо…
Телохранители притащили толстую бельевую веревку и начали умело меня связывать, переворачивая, как бесчувственную куклу. В запястья и щиколотки болезненно впились узлы, локти почти сошлись за спиной.
– Что вы делаете, сволочи, – незлобиво сказал я им, – я ведь не акробат, в самом деле, чтобы так выгибаться…
– И рот ему закройте чем-нибудь, – попросил Славка голосом капризного клиента.
– Гад ты, Славка! – только и успел крикнуть я, как мне с силой разжали зубы и запихнули в глотку грязное полотенце. Оставалось лишь надеяться, что полотенце было не для ног.
Обмотанный веревкой, изогнувшийся, как дождевой червяк, я лежал на ковре и только бестолково мычал, поводя глазами из стороны в сторону. Славка уже натягивал плащ, пушку он деловито сунул в карман – я его больше не интересовал. Небольшой чемодан стоял наготове около дверей.
Я скосил глаза в его сторону – мне показалось, что на черных глянцевых боках объемного кейса желтело пятнышко подмосковной глины. Я еще яростнее замычал, пытаясь вытолкнуть языком кляп.
– Гляди, как извивается, – с добродушной улыбкой заметил один из телохранителей. – Прямо как телка за сто баксов в постели. – Он весело хмыкнул, с откровенным интересом наблюдая за мной.
– Перенесите его на диван, – деловито бросил Славка, доставая из кармана небольшой нож.
У меня все помертвело внутри. Сейчас меня зарежут, как младенца, а я даже не смогу сопротивляться! Вот и верь после этого людям…
Телохранители подняли меня за ноги и за плечи и бросили на диван. Славка, подошел к изголовью, нагнулся надо мной, раскрыл нож и – одним махом перерезал телефонный провод, идущий к красному аппарату, который находился на расстоянии высунутого языка от моей головы.
– Прощай, Серый, – тихо произнес Гофман, по-свойски похлопав меня по плечу. – Передай привет своим хозяевам… Пусть не ищут меня, бесполезно…
Я бестолково замычал в ответ.
Хлопнула входная дверь, раздалось звяканье ключа в замке, потом взревел мотор автомобиля во дворе – и все смолкло. Я лежал спеленатый, как младенец, и бессмысленно глядел в потолок. На кухне равномерно капала вода.
Освободиться от веревок мне удалось действительно не раньше, чем через два часа. Все это время я ерзал по дивану, пока не свалился на пол, сгибался, терся узлом о стулья и устал так, как будто все это время провел в «качалке», кидая пудовые гири. Я вспотел, как мышь под метлой, извозился в пыли, но в итоге все же вылез из Славкиных тенет и присел отдохнуть.
В это время самолет с этим придурком на борту, наверное, был уже в воздухе.
Я сидел, тяжело дыша и туго соображая, что же мне теперь делать и куда отправляться.
Внезапно в полнейшей тишине загремели ключи в замке.
Гигантским скачком, который бы сделал честь олимпийскому чемпиону по прыжкам в сторону, я отпрыгнул в угол и затаился за креслом. Черт! Надо было сразу же драпать из этой меченой квартирки и не ждать, сидя как телок, пока Толенков припрется кончать Славку. А может быть, это Гофман сам возвращается, чтобы прикончить свидетеля?
Железная дверь с медленным скрипом отворилась, в полумрак зашторенной комнаты шагнула темная фигура в плаще. Осторожно скрипя половицами, она сделала несколько шагов, нагнулась, подняла с пола бельевые веревки и в задумчивости остановилась.
– Кэтрин! – обрадованно крикнул я и шагнул из своего укрытия.
Женщина в плаще испуганно вскрикнула и оглянулась. Что-то непонятное и блестящее с металлическим лязгом упало на пол – это был небольшой черный пистолет.
