Текст книги "Великан (ЛП)"

Автор книги: Стюарт Слейд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Почему?

Вийнан на мгновение задумался. Он просто знал, что должен что-то сделать. Но попытался объяснить.

– Сэр, я пять лет был пилотом бомбардировщика. Сегодня я впервые воочию увидел, что делают мои бомбы. Для меня война закончена, и пора попытаться возместить нанесённый урон.

– Лейтенант, в моей стране давно нет традиции верить на слово. Слишком часто им злоупотребляли во время нашей гражданской войны. Но у нас также принято отдавать окончательное решение на рассмотрение офицера. Я рассчитываю на доверие и принимаю ваше слово. Назначаю вас к доку Ганнингу, он решит куда вас лучше направить. Томас раздобудет какую-нибудь форму. И советую помалкивать, лейтенант. Вряд ли немецкие лётчики-бомбардировщики популярны сейчас.

Вийнан мысленно посмотрел на армию, приближающуюся к огороду. Над забором мелькнул красно-бело-синий флаг со звёздами и полосами.

– Разве я немец, сэр? Я голландец.

Теодор усмехнулся и вывел его. Адмирал помассировал правый глаз.

Присматривай за ним, «котик»… За этим голландцем. Доверяй, но проверяй.

Германия, Потсдам, штаб командования ОСПВО

Фельдмаршал Херрик чувствовал себя самым несчастным человеком на свете. Веер огромного американского авианалёта продолжал разворачиваться над всей территорией Германии. Каждое звено из более чем двухсот шло к тому или иному городу. Ожидаемого разворота для концентрации на единой цели так и не произошло. Сейчас это уже не было возможно по времени и расстояниям. Но куда они, в таком случае, летят?

Несколько минут назад случился краткий всплеск радости, когда Аахенский региональный центр доложил о сбитии одного из гигантов. И это оказался единственный успех всей системы. Беглый взгляд на отчёт показал, что это была счастливая случайность. Звену Me-263 повезло вовремя попасть в нужное место и победить. Прочие же гиганты уходили от обстрела легко и непринужденно. Да ещё какие гиганты! Теперь ОСПВО располагала свежими данными. Десятимоторные чудовища, с шестью толкающими поршневыми двигателями и четырьмя реактивными. Неудивительно, что они так маневрируют. Казалось бы, есть слабое место – огневая точка всего одна, в хвосте. Американцы должны были превратить Азоры в сплошную авиабазу, чтобы организовать рейд таких самолётов. Но в чём задача налёта?

Настолько крупный самолёт способен нести бомбовую нагрузку больше, чем любой предшественник. Наверное, даже вдвое больше, чем B-29. Херрик видел «Суперкрепость», кропотливо собранную из обломков самолётов, сбитых во время налётов 1944-45 годов. В воздух её поднять, конечно, не удалось, но он впечатлился её размерами и мощью, хотя счёл технологическим тупиком. По крайней мере, именно так выглядел B-29. Но новые бомбардировщики затмили их. Возможно, американцы надеются, что три самолёта способны вывалить достаточно бомб, чтобы уничтожить цель? Глупость. Нужно очень много взрывчатки для уничтожения хотя бы одного завода. Или рассчитывают, рассыпая бомбы на десятками городов, подорвать боевой дух или вызвать политический переворот? Ещё бóльшая глупость. А американцы отнюдь не дураки. Они отличные инженеры, что наглядно показывали плывущие в высоте бомбардировщики, правда, учёные неважные. Всё, что у них есть – реактивные двигатели, радары, ракеты, авиапушки – всё содрано с немецких технологий. Но не глупцы. Так что же они затеяли? Неужели это транспортники, которые высадят парашютный десант по всей Германии?

Его размышления были прерваны внезапным вскриком одной из диспетчеров. Она упала на стол, со стоном зажимая уши ладонями. Причину услышали все. Из наушников хлынуло душераздирающее завывание, сопровождаемое кратким рёвом статических помех. Потом наступила тишина. Женщины с квохчущим шумом бросились успокаивать её. Он засомневался, восстановится ли у неё слух. От звукового удара такой громкости барабанные перепонки бедной девочки наверняка встретились посреди головы.

– Герр фельдмаршал, Аахенский региональный центр на линии.

Это было хорошей новостью. Именно они передали о сбитом американском самолёте.

– Сообщают об огромном взрыве над Дюреном. Даже в Аахене вспышка была очень сильной, и они видят, как оттуда поднимается облако… Грибообразное облако… Говорят, его высота достигла десяти километров и оно подсвечено багровым изнутри. Пытаются связаться с местным центром управления, но все каналы связи с Дюреном отказали. По всей области трудности на коммуникациях. Передают, что звено американских самолётов заходит прямо на Аахен.

Внезапно глаза девушки расширились, и она сорвала наушники. Вовремя. Они упали на стол, как отброшенная ядовитая змея, и тут же разразились уже знакомым электронным воем и взрывом статики. Потом всё стихло.

Херрик посмотрел на ситуационную карту. Девочки отметили Дюрен на ней красным кругом, чтобы отметить место первого взрыва. Тот же круг появился на Аахене. Неожиданно память выдала, при чём же тут кошка. Кот в ящике. Кот Шредингера. Ему рассказывали об этом на собрании, иллюстрируя принцип неопределённость Гейдельберга. Нет, Гейзенберга. Точно. Собрание проводил сам Гейзенберг, в 1943-м, объявляя об остановке немецкого атомного проекта. Исследования показали, что такое оружие технически невозможно. Он помнил описание «невозможной» бомбы. Сотни или даже тысячи тонн обычной взрывчатки по мощности. Единственным ударом можно разрушить целый город. Унести её может один самолёт. К городам по всей стране приближались небольшие группы бомбардировщиков. Возможное объяснение было только одно. Гейзенберг сказал, что это невозможно, но американцы как-то создали такие устройства.

– Святая матерь божья, нет!

В его крике смешались гнев, страх, отчаяние, ярость, унижение и разочарование. Понимая неизбежность полного провала и предопределённой гибели, фельдмаршал опустился на стул, уронив голову на руки. Еле слышно он прошептал:

– Боже милостивый, пощади нас.

Бог его не слышал.

Германия, Дюрен, перекрёсток Шенкельштрассе и Филиппштрассе. Эпицентр.

Сирены воздушной тревоги завыли ещё несколько часов назад, но серьёзно их восприняли немногие. В конце концов, Германия восьмой год воюет, и шесть лет из них ни один вражеский самолёт не замечали над Рейхом. Старый Толстяк сдержал свое обещание. Геринг до сих пор оставался главой Люфтваффе, вместо Майера, которого прочили на эту должность. Кроме того, осведомлённые люди сказали, что к каждому городу направляется всего несколько машин. Говорили, что один из этих гигантов сбит западнее Дюрена, и конечно, остальные тоже скоро получат своё. Небо было ясным, с редкими облачками, инверсионные следы двух самолётов хорошо различались на ярко-голубом фоне. Многие даже специально вышло на улицы, чтобы посмотреть, как их собьют. Самые везучие стояли на перекрёстке, когда «Кристина» полковника Каннингема выпустила свой груз.

По мере падения устройства, сигналы от радара и датчиков давления пробудили электронный блок. С этого момента жить Дюрену оставалось считанные мгновения. Электрический импульс разлетелся по тридцати двум раздельным проводам. Через три тысячных доли микросекунды импульсы достигли детонаторов, размещённых на сфере из взрывчатки. Её отлили из смеси двух разных типов, с быстрой и медленной детонацией. Всё рассчитали так, чтобы тридцать два взрыва создали идеально сферическую ударную волну, направленную в центр с мощью трёхсот килограммов динамита. Через десять микросекунд урановый шар диаметром тринадцать сантиметров был обжат до пятисантиметровой жидкой капли.

Через девятнадцать микросекунд сработал небольшой полоний-бериллиевый запал, размещённый напротив центра сжатия. Он выбросил поток нейтронов в урановую сферу. Первые из них были поглощены атомами урана и заставили их распасться. До тех пор продукты распада обычно покидали сферу. Теперь сверхплотное сжатие заставляло частицы находить другие атомы и вовлекать их в нарастающую цепную реакцию. Это произошло примерно шестьдесят раз за следующую микросекунду.

На двадцатой микросекунде процесс завершился и вышел за пределы боеголовки. Начался распад. Гамма-излучение уже достигло области в четыреста метров в каждом направлении. Участок пространства над Дюреном, размером с грузовик, содержал энергию, равную взрыву тридцати пяти тысяч тонн тротила. Температура урановой капли достигла двадцати двух миллионов градусов – больше, чем в центре Солнца. Гамма-лучи пронзили детонирующую массу со скоростью света. Этот огромный выплеск был поглощён окружающим воздухом, раскалившимся настолько, что он сам стал светиться.

Образовался пылающий газовый шар, испускавший всевозможные виды излучения. Гамма-лучи, рентген, ультрафиолетовое, видимый свет, инфракрасное и радиоволны. Электромагнитный импульс насытил металлические предметы и создал скачок напряжения, который повредил или уничтожил электрооборудование, линии электропередачи и связи. Через пятьдесят микросекунд почти все телефоны и радиопередатчики в Дюрене вышли из строя. На семидесятой микросекунде огненная сфера разрослась до двухсот двадцати метров и продолжала расширяться многократно быстрее скорости звука. Её центр оставался раскалённым, а пограничная область, раздвигавшая воздух, стала остывать. Яркость продолжала падать. На восьмисотой микросекунде она сравнялась с солнечной. В этот момент произошёл срыв, и образовалась ударная волна, начавшая движение на десятикратной скорости звука. Она распространялась так быстро, что за ней создавалось частичное разрежение. В результате её проход сопровождался резким нарастанием и таким же резким падением давления. Потом волна отразилась от поверхности и усилилась. Редкие облака над Дюреном разлетелись в стороны. Спустя девятнадцать секунд, на расстоянии около трёх километров, скорость фронта упала до звуковой.

В этот миг огненная сфера расширилась до двухсот восьмидесяти метров с температурой поверхности около тысячи трёхсот градусов. Так как ударная волна уже отошла, внешний слой вновь разогрелся от внутреннего. Началась вторая, тепловая вспышка. Через секунду после начала взрыва сфера разрослась до трёхсот шестидесяти метров, а температура выросла до шести тысяч градусов – как на поверхности Солнца. Расширяясь, она теряла тепловую энергию и свечение. Достигнув четырёхсот метров в диаметре, шар пламени растратил девяносто процентов своего изначального жара.

Охлаждающаяся сфера продолжала подниматься и расширяться, вздымая след из дыма и пыли, формируя причудливый и пугающий атомный гриб. Он больше не пылал, но сохранял красноватый оттенок, даже когда вырос до десяти километров. По мере падения температуры влага конденсировалась и шляпка гриба побледнела, создавая впечатляющее, многослойное облачное образование.

Солнце для Дюрена погасло. Возникла тёмная область, почти скрывшая опустошение. Сто восемьдесят метров в эпицентре сплавились в стекло. В радиусе двух километров всё пылало. Пыль и обломки падали с неба вместе с чёрным дождём, образованным конденсацией воды на мелких частицах. Дождь шёл несколько часов, но когда он закончился, Дюрен уже был мёртв.

Взрыв и пожары были видимыми проявлениями, но явился и третий всадник ядерного апокалипсиса. Высокоэнергетическое гамма-излучение, частицы атомов, преобразованных во время взрыва, повреждали клетки живых существ. Подобно снегу, радиоактивные обломки падали на разрушенный город, обжигая открытую кожу. Те, кто остался в живых, быстро погибли от больших доз облучения, разрушавшего центральную нервную систему. Конвульсии, кома и смерть за считанные минуты. Те, кто остался в зданиях, продержались немногим дольше.

В медицинский словарь добавился новый термин – лучевая болезнь. Совместное воздействие внутреннего и внешнего кровотечений, повреждения иммунной системы, диареи, тошноты, рвоты, анорексии, язвы, потери волос, бесплодия, повреждения щитовидной железы, лихорадки и поражения печени. Деревья, млекопитающие и птицы погибли от взрыва, огня и радиации.

Из почти девяноста тысяч жителей Дюрена больше чем шестьдесят тысяч умерли через десять минут после пролёта «Кристины». Остальные умрут в течение недели.

Германия, близ Дюрена, 101-й учебный панцергренадёрский отряд

Майор Йохан Люп осознавал, что ему поставили нелёгкую задачу – провести оценку и высказать два противоположных мнения по тактическому применению. Одно из них получалось правильным решением неправильной проблемы, другое – неправильным решением правильной проблемы. Но сделать выводы требовалось. Тактические требования были просты и весомы. В России американская армия стала применять для перевозки пехоты бронетранспортеры. Полностью закрытые, чисто гусеничные, вооружённые пулемётами. Они заменили старые полугусеничники и дали пехоте заметное тактическое преимущество. Понадобился равнозначный ответ.

Прототипы заказали у двух компаний. Хеншель выкатил броневик, созданный на базе восьмиколёсного шасси. Длину увеличили, сделали прямоугольный корпус с амбразурами и отдельной башенкой под 20-мм автоматическую пушку MG-151. Кормовая часть откидывалась для быстрой высадки. Красиво, продуманно, хорошо спроектировано – но на колёсах. А нужна была гусеничная машина.

Порше предложил гусеничный бронетранспортёр. Майор Люп очень хотел когда-нибудь повстречаться с доктором Фердинандом и внести в его анатомию несколько незапланированных изменений. Машина Порше весила втрое больше «Хеншеля» и была спроектирована на грани безумия. У неё тоже имелся пандус, но откидывался он вверх, принудительно. Нет питания – БТР закрыт. Не было амбразур для стрельбы изнутри, зато множество огневых точек с дистанционным управлением, когда-то разработанных для не существующего теперь тяжёлого истребителя Ме.210. А ещё из-за огромной массы он оснащался двумя моторами и пожирал горючее с фантастической скоростью.

Люп передёрнулся. Пожалуй, надо передать разработки Хеншеля в КБ Порше и попросить спроектировать всё заново. Он уселся в машину – к счастью, это был «Хеншель» – и попытался собрать разбегающиеся мысли, чтобы составить письменный доклад. Большую часть утра они потратили, пытаясь вытащить БТР Порше из канавы. Он был тяжелее большинства танков, и это оказалось нелегко. Расслабившись в тусклом свете, он пытался найти подходящие прилагательные для описания, когда внезапно земля под колёсами яростно сотряслась. Землетрясение? Конечно нет, здесь для них неподходящее место. Потом он неожиданно понял, что внутри уже не сумрак. Яркий, ослепительный сине-белый свет лился через каждую щёлку.

Снаружи раздался крик, БТР покачнулся под ударом горячей воздушной волны. Крик был заглушен яростным рёвом, таким, что зубы задрожали. Тряска всё продолжалась и продолжалась. Майор схватился за край корпуса, на него сыпались сорванные приборы. Наконец всё прекратилось, и он выскочил наружу. Над располагавшимся поблизости Дюреном вздымалось огромное, чёрное, пылающее багровым и оранжевым грибообразное облако. Редкие тучки разлетелись в стороны, образовав причудливые кольцевые фигуры. От такого зрелища Люп вздрогнул. Подойдя к своим людям, он увидел, что унтер-офицер и рядовой лежат на земле, а медик перевязывает им глаза. Доктор глянул на майора и покачал головой.

– Когда произошёл взрыв, они смотрели прямо на него, – показал он на облако. Его губы зашевелились бесшумно, но Люп смог прочитать дальнейшее: «Они ослепли навсегда».

– Поднимайте людей, грузите раненых в «Порше». Мы должны быть в Дюрене и оказать всю возможную помощь, неважно что там произошло. Собираем колонну, я ведущий.

Всего насчитывалось пять машин. Два «Хеншеля», два «Порше» и командная. Неплохая подвижная группа, но маленькая – если размах бедствия хоть немного соответствует его опасениям.

Непосредственно перед тем, как они тронулись, полыхнуло вновь. На этот раз в направлении Аахена. Менее ярко из-за расстояния, но Люп отметил, как люди мгновенно спрятались в тень. Снова жестоко содрогнулась земля, через несколько секунд пришла ударная волна. На горизонте стал расти ещё один гриб. Пока они добрались до Дюрена, он насчитал в разных местах полтора десятка таких зловещих знаков. В любом случае это не случайное происшествие.

От холма над городом Дюрен выглядел печально. Масштаб катастрофы трудно было переоценить. Весь город затянуло желтоватым дымным светом. Повсюду полыхали пожары и постоянно вспыхивали новые. Всего за пять минут Люп увидел, как полоса огня делит город надвое. Над одной половиной солнце ещё светило ярко, над другой нависала тьма. И она непрерывно наползала на Дюрен, прямо на глазах.

Луп обратил внимание на необычный дождь. Он пошёл прямо сейчас, чёрный и липкий, пристающий ко всему. Капли, упавшие на деревья и листья, оставались, покрывая всё чёрной плёнкой. Когда они попали на форму, ткань потемнела. Дождь прилипал к открытой коже, вызывая сильный, грызущий зуд. Майор попытался стереть капли салфеткой, но лишь убедился, что они въелись. Как и сатанинский напалм амеров, смыть его оказалось невозможно.

Их маленький конвой поехал дальше к городу. У предместий они встретили обезумевшего голого человека, бегущего прочь. На голове он держал железное ведро, будто скрывая лицо. Люп остановил машину. Человек сильно обгорел и едва держался на ногах. Он раз за разом повторял, что мать разбудила его утром, и что он мыл руки, когда это случилось, а мать была на третьем этаже их дома и её сдуло взрывом. Солдаты попытались снять ведро, но он сопротивлялся. Кричал, что не хочет ничего видеть – неважно, что происходит, просто не хочет. Когда они всё-таки сняли жестянку, им открылось столь опухшее лицо, что нельзя было сказать, открыты его глаза или закрыты. Пока отряд стоял, майор слушал, как стонет и завывает воздух, хотя после взрывов наступила тишина. Загадка. Колонна тронулась дальше, по гребню небольшой гряды холмов.

Дальше, вдоль берега Рура, лежал городской парк. Проезды и мосты были заблокированы стволами упавших деревьев и стали почти непроходимы. Проехать на обычных грузовиках здесь не получилось бы, даже БТР с трудом смог. Искорежённые стволы обуглились с той стороны, которая смотрела к центру города. С противоположной листва уцелела, но уже желтела и умирала. Какая-то лучистая энергия, подумал Люп. Обычно деревья не гибли так быстро. Они до последнего боролись за жизнь, даже переломанные артиллерией стремились выбросить новые побеги. Но здесь сдались не только деревья. Трава и кустарники или почернели, или обуглились, или болезненно пожелтели.

В этот миг майор увидел источник звука. Это был вовсе не ветер. Парк переполняли сотни, а может и тысячи жутко обожжённых, травмированных людей. Волосы жертв скрутились или превратились в пепел, лица опухли и побагровели от ожогов. С открытых ран свисали клочья кожи, одежда обуглилась. Все были окровавлены. Многие лежали на ставнях, служивших носилками. Они были похожи на призраков. Внутренние органы выпирали из-под рук, в тишине раздавались стоны, крики, кто-то неподвижно и молча сидел, ожидая смерти. Люп раньше видел обгоревших. Он вытаскивал солдат из горящих бронемашин, видел жертв ненавистного напалма, но никогда не сталкивался с подобными повреждениями. Выражение «обжечься до кости» было ему знакомо, но как-то раньше не приходилось видеть.

Повсюду простирался ужас в чистом виде. В одном месте сидел человек, у которого с верхней половины тела слезла кожа. У женщины рядом выпали глаза, и она кровоточила всей поверхностью тела. Рядом – мать и ребёнок, словно освежёванные. Отец стоял неподвижно возле них, исполосованный чем-то до кончиков пальцев. Прямо у дороги лежала группа старшеклассников из местной гимназии. Они были на улице, когда упала бомба. Ожоговые пузыри уже начали лопаться, обвисая как тряпки. У некоторых обгорели ступни, там где раскалённый тротуар прожёг обувь. Люп то и дело слышал винтовочные выстрелы. Его солдаты, преодолевая ужас, творили единственно доступное милосердие для тех, чьё состояние было слишком тяжело.

Потрясённый до глубины души, майор отдал приказ трогаться и ехать в центр города. Здесь они ничего не могли сделать. Размах бедствия оказался слишком велик. Ни помочь, ни облегчить страдания. Может, в самом городе получится чем-то помочь. Ошеломленные, молчаливые бойцы уселись по машинам и переехали через Рур по железнодорожному мосту. По счастливой случайности он хоть и накренился, и горел, всё же устоял и вполне мог выдержать вес тяжёлой бронетехники. Рельсы с моста сдуло, а ударная волна, отразившись от воды, приподняла полотно сантиметров на тридцать. Фермы оплыли, как горячая ириска. На бетонной отмостке остались тени от сгоревших человеческих тел, а по другую сторону, на водяном баке, контуры расплавившихся кранов.

Внизу, у реки, люди набирали воду. Но она была хуже цианида. Сверху солдаты видели комья странной радужной пены на поверхности. Те, кто пил эту воду, быстро умирали с криками и конвульсиями. По реке плыли тела тех, с кем панцергренадёры завтракали всего несколько часов назад. Теперь их несло вниз по течению, со вздутыми животами и искажёнными лицами. Люп предположил, что они прыгнули в воду, чтобы спастись от палящего жара. На мосту стояли четыре брошенные лошади, поникшие головами, с обширными ожогами на боках. Майор со своими людьми съел достаточно лошадей, чтобы сразу распознать запах жареной конины. Однажды ему повезло раздобыть «Парабеллум» вместо дрянного «Вальтера». Теперь он пристрелил из него страдающих животин.

Впереди по обе стороны дороги лежало бесчисленное множество мертвецов. БТРы ехали дальше. Майор увидел женщину, ноги которой зажало большим бревном от горящего дома. Она не могла выбраться и звала на помощь, но рядом никого не было. Все спасались как могли. Солдаты подняли бревно тросом, но женщина умерла, как только тяжесть исчезла.

Ближе к центру появились целые толпы обожжённых людей, ищущих спасения. Но их окружили пожары. Дома горели, перекрыв все возможности бегства. Одежда обуглилась дочерна, кожа воспалилась и обмякла, будто виниловая пластинка под солнцем. Чёрный дождь и пепел терзали Люпа, но даже так он не представлял, что чувствует человек в таком состоянии. Он видел ослепшего ребёнка, глаза которого стекали по щекам как слёзы. С криком «Мама, забери меня!» он пробежал дальше, упал и умер. Череда людей ковыляла навстречу, по сумеречной улице, подсвеченная только огнями горящих зданий. Каждый держал руку на плече идущего впереди. Майору показалось, что они одеты в закопчённое рваное тряпьё, но потом рассмотрел – это клочья их плоти отходили от костей. Визжащий грохот турельного MG-42 опередил его приказ всего на долю секунды.

Должно быть, горожанин услышал стрельбу, так как выбрался из-за груды развалин. Он явно успел частично укрыться, левая часть его тела обгорела, а правая осталась нетронутой.

– Стрелять из пулемёта в черте города строго запрещено! – честно сказал он и истерично расхохотался, а потом сказал, чтобы они здесь ничего не трогали. Бедный безумец, подумал Люп, пожалуй, свихнуться – единственный разумный шаг.

Теперь они ехали через часть города, где здания разрушились и полегли в стороны от центра. Будто бетон и кирпич могли сбежать от ярости того, что уничтожило Дюрен. Внутри, под пылающими завалами, оставались люди. Одним из последних уцелевших строений было региональное отделение «Дойче Банка», примерно в восьмиста метрах от места взрыва. На каменных ступенях отпечатался тёмный силуэт человека. Скорее всего, он сидел задумавшись, опустив локоть на колено и подперев рукой подбородок. Может, ему сказали, что его кредит превышен, и требуется взнос. Может, он думал о том, кто из его друзей может помочь деньгами. Невероятная вспышка взрыва запечатлела контуры фигуры, отметив миг смерти.

Далее повсюду лежали завалы. Горящие завалы, окружённые вонью горелого мяса. Центральная часть города, попавшая непосредственно под взрыв, была разрушена почти полностью. Уцелели только немногочисленные железобетонные здания, но даже от них остались только пустые коробки, объятые пламенем. Всё, что не крепилось намертво к бетону, сгорело или улетело. А потом перед ними открылось такое, чего Люп раньше никогда не видел. Там, где находился центр города, образовалась целая площадь из чёрного стекла. Оно называлось тринитит[57]57
  Стекловидный минерал, образующийся на поверхности земли под воздействием плазменного шара ядерного взрыва. Именован по кодовому названию первых американских испытаний, «Тринити».


[Закрыть], хотя майор и не знал этого. Чёрный вдавленный диск, окруженный горящими зданиями, увенчанный жутким облаком в чёрно-красном небе, походил на какую-то извращённую арену, где демоны устраивают свои сатанинские игрища. Броневики проехали в центр пекла, оставшегося от Дюрена, и остановились, образовав пятиугольник носами наружу, будто защищаясь от окружающего ужаса. Люп смотрел на десятки тысяч мертвецов вокруг. Он ещё не ведал, что и сам мёртв.

Германия, Потсдам, штаб командования ОСПВО

Дюрен, Аахен, Кёльн, Эссен, Дортмунд, Дюссельдорф, Дуйсбург, Бохум, Вупперталь, Билефельд, Бонн, Гельзенкирхен, Мёнхенгладбах. Красные круги двигались по карте Германии, подобно опасной заразе. Электронный шторм, взрыв статических помех, затем полная тишина в эфире. В операционном центре ОСПВО стояла тишина, которую нарушало всхлипывание женщин, плачущих за терминалами связи.

Крёфельд, Оберхаузен, Хаген, Хамм, Эрне, Мюльхайм, Золинген.

Мэр Золингена получил образование в британском университете и бегло говорил на английском. Чудом ему удалось связаться с одним из бомбардировщиков, приближающихся к его городу. На английском языке он просил их не сбрасывать, что в городе только женщины и дети. Ответом было холодное «Мы не говорим по-немецки». Потом вой, грохот статики и мёртвая тишина.

Нойс, Падерборн, Реклингхаузен, Боттроп, Ремшайд, Зиген, Мерс, Бергиш, Гладбах, Изерлон, Гютерслох.

Гютерслох пытался сдаться. Вещал на всех доступных частотах. Передачи закончились в завывании, взрыве статики и молчании.

Марл, Люнен, Вельберт, Ратинген, Минден.

Все ранние цели находились в области, контролируемой региональным центром «Северная Рейн-Вестфалия». Какое-то время фельдмаршал Херрик надеялся, что нападение там и закончится, что американские бомбардировщики всего лишь стремятся уничтожить немецкую промышленность. Но после того, как Рурланд исчез под чудовищными атомными грибами, надежда только таяла. Херрик отчаянно цеплялся за неё, безо всякой причины думая, что налёт всё-таки ограниченный.

Майнц, Людвигсхафен, Кобленц, Трир, Кайзерслаутерн.

Все в области центра управления «Рейнланд-Пфальц». Херрик чувствовал, что его мир рушится. В душе билась жестокая ирония. Он долгие годы строил ОСПВО, интригуя, защищая и обеспечивая ресурсами. Делал всё, чтобы защитить Германию. Теперь система, которая должна была стать венцом его профессиональной жизни, съёжилась до беспомощного зрителя, способного лишь наблюдать за уничтожением страны.

Штутгарт, Мангейм, Карлсруэ, Фрайбург, Гейдельберг.

Тысяча лет истории сносилась презрительно, мимоходом. Фельдмаршал будто наяву видел, как американские бомбардировщики беспрепятственно летят над Германией, вываливая смерть на беззащитную землю. Время от времени раздавался резкий женский крик, когда чей-то родной город исчезал под красной точкой. Другие реагировали иначе. Кто-то просто молча смотрел, кто-то падал в обморок. Одна улыбалась.

Хайльбронн, Ульм, Пфорцхайм, Ройтлинген, Людвигсбург, Виллинген-Швайниген.

Внезапно в операционном центре возникло оживление. Появилась знакомая фигура, лично Старый Толстяк. Правда, теперь не был совсем уж толстяком, и выглядел намного лучше, чем несколько лет назад. По слухам, он избавился от морфиновой зависимости, почти убившей его. Рейхсмаршал спокойно сел в углу, наблюдая, как по большому планшету ползёт краснота.

Эсслинген, Франкфурт, Висбаден, Кассель, Саарбрюккен, Дармштадт, Оффенбах, Ханау.

Новые всплески электронного воя, треск статических помех, зловещая тишина.

– Как мы до этого дошли? – Херрик больше спрашивал сам себя, хотя его потрясённый разум уже слабо различал, что вокруг происходит. Но именно Геринг ответил.

– Иногда во время ночного полёта лётчик берёт курс на неверную звезду, и некому его остановить. Когда он наконец понимает ошибку, то оказывается в неизвестности, и никакая карта не поможет ему вернуться. Всё, что он может сделать, продолжать лететь в надежде, что так или иначе что-то наладится. Но этого не происходит. В конечно итоге падение и пожар. Германия встала на ошибочный курс много лет назад, а остановить нас было некому. Вот теперь мы падаем и скоро сгорим.

Гамбург, Бремен, Бремерхафен, Брауншвейг, Киль, Эрфурт, Оснабрюк, Ольденбург, Геттинген, Вольфсбург, Зальцгиттер, Гера, Хильдесхайм, Йена, Вильгельмсхафен, Флёнсбург.

Три взрыва произошли над Гамбургом и Вильгельмсхафеном, два над Килем. Верфи подводных лодок, тупо подумал Херрик. Они терзали американцев в 1942-м и ещё три года угрожали. Теперь амеры мстили. Боже небесный, какую месть они творили! Воистину, бойся гнева терпеливого человека.

– Но люди не заслужили этого, – снова он не понял, что говорит вслух. И снова ответил Геринг, сидя в углу. Это даже не был разговор, скорее последние слова двух мертвецов.

– Люди? Не заслужили? Друг мой, вы знаете, кто основал Гестапо? Я. Я сделал. Это моё творение. Я создал его из прусской криминальной полиции. У нас были информаторы в каждом квартале, в каждом магазине и конторе, на каждой фабрике. Мы слышали каждый пук! И что, кто-то возражал? Отнюдь. Когда полиция приезжала забирать коммунистов, евреев, профсоюзных лидеров и славян, никто ни слова не сказал в их защиту. Что происходит с арестованными, знали все. Но разве хоть кто-нибудь предупредил их или помог бежать? Почти ни разу. Сколько переворотов и покушений на фюрера задумали? Ни одного.

Мюнхен, Нюрнберг, Ганновер, Аугсбург, Вюрцбург, Ингольштадт, Фюрт, Эрланген.

Восемь взрывов над Мюнхеном. Одна из женщин поперхнулась и её вырвало на пол. Она вышла из-за стола, переговорила с охранником и вышла улицу с его пистолетом. Секунду спустя треснул выстрел. Солдат выглянул наружу и вернулся, убирая «Вальтер» в кобуру.

– А где фюрер? – на этот раз Херрик спросил совершенно сознательно.

– В Берлине. Отказывается верить любым сообщениям о происходящем. Полагает, что налёт был отбит. Отказывается укрыться в бункере. Думаю, не стоит говорить ему, что мы впустую угрохали миллиарды марок на бесполезную систему ПВО. Но не беспокойтесь, фюрер видит иную реальность, не ту же, что и мы. Он давно уже витает в собственном мире. Он слышал голоса задолго до изобретения радио. Вы потрясены? Что он может нам сделать? Убить? Ну так американцы собираются сделать это за него. Если хотите застрелиться, могу одолжить пистолет. Он надёжный.