Текст книги "Укрепленный вход"

Автор книги: Стивен Соломита

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

– Как давно это случилось, мисс Элле? – спросил Тиллей.

– Вы знаете, недавно. – Она посмотрела историю болезни Чемберза. – Около двух лет назад он попал в автомобильную катастрофу, к нам его привезли из больницы. А мозговые приступы начались около пятнадцати месяцев назад.

– Его навещают родственники?

– Он давно овдовел и не имеет детей. Все его дела находятся в ведении адвоката Уильяма Хольтца.

Мудроу попытался не проявить волнения. Может быть, их усилия и не напрасны.

– А мы могли хотя бы взглянуть на мистера Чемберза? – спросил он. – Мне нужно удостовериться, что он – именно тот самый человек, который нам нужен.

Луиза Элле нажала кнопку и попросила секретаря прислать медсестру Роулинз. Через несколько минут без стука вошла немолодая негритянка.

– Вы меня звали, Луиза? – спросила она.

– Я хочу, чтобы вы провели этих офицеров к палате Симона Чемберза. Пусть они на него посмотрят. Полиции требуется удостоверить его личность. Это займет несколько минут.

Им дали понять, что они должны быстро взглянуть на Чемберза и уйти, а медсестра Роулинз при этом отвечает за то, чтобы все прошло нормально. Собственно, у Мудроу не было против такого подхода никаких возражений. Ему действительно требовалось всего-навсего определить, что между домом престарелых и компанией «Болт Реалти» нет ничего общего, и Чемберз в этой игре – подставная фигура.

Медсестра с равнодушным видом провела их по цепочке коридоров к одноместной палате в южной части здания.

– Одну секунду, мисс Роулинз, – сказал Мудроу перед тем, как им войти. – Я могу задать вам пару вопросов?

– Про Адольфа? – Медсестра улыбнулась.

– Кто такой Адольф?

– Мы так называем Чемберза. Он был порядочным сукиным сыном, пока его не хватил удар.

– Вы называете этого человека Адольфом, потому что он был подлецом?

Роулинз опять улыбнулась.

– Мы называем его Адольфом потому, что он чертов нацист. У него татуировка на руке. Даже целых две. На правом плече свастика, а на левом – две молнии. Эта символика связана с политикой. В аварии он получил переломы обеих ног и стал абсолютно беспомощным. Однако все время говорит о том, что бы случилось с людьми, которые за ним ухаживают, если бы его партия пришла к власти. Этот человек просто сумасшедший! Когда у него случились инсульты, весь персонал возрадовался.

Тиллей нервно рассмеялся: его нервы, как и Мудроу, были напряжены.

– А у него бывают посетители? – спросил Тиллей.

– Только юрист. Я не знаю, как его зовут.

– А Чемберз может писать? Он способен подписать документ?

– Да что вы, конечно нет! – уверенно сказала Роулинз. – Он полностью парализован.

– Кажется, вы не очень-то ему сочувствуете? – заметил Мудроу.

– Пока Чемберз мог говорить, он называл нас презренными ничтожествами. Мы только и слышали: «А, вот идет презренное ничтожество. Оно думает, что способно работать». Когда такое слышишь постоянно в течение нескольких месяцев, приберегаешь свою жалость для людей, которым она и в самом деле необходима.

Глава 28

Двадцать пятое апреля

Открыв глаза, Бетти Халука поняла, что идет очень сильный дождь. Несмотря на закрытые окна и задернутые гардины в квартире Стенли Мудроу, она это поняла, потому что ее приятель вошел в комнату промокший до нитки. Он был такой мокрый, что даже кончики пальцев стали морщинистыми, как у ребенка, которого слишком долго держали в ванне.

– Что с тобой случилось? – Она еще не до конца проснулась, но почувствовала: Мудроу сильно расстроен.

– Помнишь, какой великолепный летний день был вчера? С утра до вечера светило солнце. Разве можно предвидеть, что так похолодает всего лишь за шесть часов? Мы с Джимом решили забросить удочку и поймать на крючок Беббита. Обошли бары, потом клубы. Около четырех часов утра Джим сел в машину и поехал домой, к Розе, а я решил поискать бывшего заключенного по имени Монтроз, который обычно ошивается в известном мне клубе. Но его там не оказалось, а когда я вышел на улицу, полил настоящий ливень. А я ведь больше не могу бегать, Бетти. Пришлось идти домой пешком.

– Но хоть какие-то следы Беббита ты нашел?

– Нет, совсем ничего, – ответил Мудроу с невозмутимым видом. – Может, теперь он просто не бывает в этом районе. Сейчас восточная часть города – рай для поджигателей, с тех пор как городские власти объявили продажу пустующих зданий с аукциона. А бары, сама знаешь, как колонки скандальной хроники в газетах. Только в газетах пишут о звездах киноэкрана, а там обсуждают, кто где напакостил. Я не хочу сказать, что сегодня же найду Беббита, но, рано или поздно, если парень – профессионал, а это так и есть, он выплывет на поверхность.

– И ты что же, всю ночь только этим и занимался?

– Знаешь, такое дело делается медленно, – объяснил Мудроу. – Прошлая ночь была всего лишь началом. Вчера мы провели всю подготовительную работу: поговорили с барменами, завсегдатаями. А сегодня вечером поищем кое-каких стукачей, которые работали на меня, когда я еще был полицейским. Джим мне поможет. Мы их откопаем и немного прижмем.

– Ладно, ты бы лучше шел в душ, – сказала Бетти, направляясь на кухню. – Простудишься, если сейчас же не поменяешь одежду.

– Да, ты права. – Мудроу медленно встал со стула. – Пойду переоденусь, пока не приехала Леонора. – И он отправился в ванную комнату, оставляя за собой лужицы воды.

– А при чем здесь Леонора? – спросила Бетти.

– Кажется, мы можем прижать Хольтца.

Бетти налила в чашку кофе, добавила чуть-чуть молока, бескалорийного сахара из пакетика и понесла ее Мудроу. Он сидел в ванне в клубах пара, и на него лилась горячая вода.

– Господи! – воскликнул он. – Я даже не подозревал, как промерз и устал! Десять лет назад мог работать подряд сорок восемь часов и даже не думать об этом. А теперь всего лишь после одной бессонной ночи чувствую себя куском говядины в морозильнике.

– Почему бы тебе не рассказать мне обо всем, что произошло? – спросила Бетти.

Мудроу прислонился к стенке ванны. Воды становилось все больше, а от тепла его клонило ко сну.

– Ну предположим, под одним важным документом есть подпись некоего Симона Чемберза. Тем самым Симон Чемберз письменно клянется, будто вся информация о компании – «Болт Реалти» – чистая правда. Предположим, Симон Чемберз находится в доме престарелых в Бруклине. Пятнадцать месяцев назад у него был удар. Он не только не может подписать своего имени, но доктор говорит, его мозги абсолютно отключены. Я лично видел Чемберза, и, по-моему, врач совсем не шутит.

Бетти опустила крышку унитаза и присела на нее, потом спросила:

– Ты считаешь, Хольтц виновен в подделке официальных документов?

– Я вчера вечером заехал к Леоноре. Отдал ей пленку, на которой записан мой разговор с Розенкрантцем, и рассказал ей то, что сейчас тебе. Она считает, можно возбудить дело. В любом случае собирается поставить об этом в известность прокурора штата.

Бетти предложила Мудроу позавтракать. Этим утром она собиралась пойти на похороны Инэ Алмейды, побаивалась этого испытания и хотела провести хотя бы несколько минут наедине со своим другом перед тем, как он заснет. Бетти положила на сковородку масло и начала разбивать яйца в чашечку, несмотря на слабые протесты Мудроу.

– Стенли, – спросила она, когда яичница уже шипела на сковороде, – как ты думаешь, тебе действительно удастся найти людей, которые несут ответственность за все, что произошло?

Мудроу с удивлением взглянул на нее.

– Конечно, я найду их, а ты как думала? Послушай, Бетти, такого рода работа всегда полна разочарований. Надо быть к этому готовым, но ты не должен идти по следу с ощущением, что все бесполезно и ничего нельзя найти. Иначе можно сойти с ума.

– Не уходи от ответа на мой вопрос, – настаивала Бетти, и ее голос становился все более твердым. – Я хочу знать, поймаешь ли ты их?

– Почему ты меня об этом спрашиваешь?

Мудроу был искренне удивлен, и Бетти, почувствовав это, поняла, что ей необходимо рассказать ему о своих переживаниях.

– С тех пор как все произошло, – начала она, – я только и думаю, что о подлецах, которые это запланировали. Мне бы хотелось оказаться на месте Пола Данлепа и застрелить этих трех братьев. Черт возьми, иногда даже хочется, чтобы они были живы, потому что тогда я знала бы, на ком сосредоточить свою ненависть. Да, Стенли, именно это я чувствую. Самую обычную ненависть. Как только закрываю глаза, передо мной отчетливо возникает эта сцена – словно в кино. И в уме постоянно прокручивается то, что случилось. Только Данлепа там нет. Я стою около микроавтобуса, я спускаю курок, и я их убиваю. И от этого мне становится легче.

В то время когда Бетти Халука ехала на похороны Инэ Алмейды, а, Стенли Мудроу натягивал на голову простыню, чтобы поскорее уснуть, Марек Ножовски и Уильям Хольтц обсуждали будущее «Джексон Армз». Мартина Бленкса на встречу не пригласили по той причине, что именно его персона была в центре обсуждения.

– Знаешь, Марек, – заметил Хольтц, – должен признаться, мне никогда не нравился Мартин Бленкс. Слишком уж он высокого о себе мнения и всегда делает вид, будто знает больше тебя. В этом, правда, нет ничего удивительного. Я довольно много занимался уголовным правом, и мне не приходилось встречать достаточно крупного преступника, который бы не объяснял мне, как нужно вести его дело.

– Важно не то, что он преступник, – возразил Ножовски. – Важно то, что он ирландец. Ну да, конечно, ирландцы белее белых, но их проклятье – это религиозный фанатизм, а также отношения с англичанами. Кроме церкви и англичан, ирландцы ни к чему не в состоянии относиться всерьез.

Хольтц улыбнулся.

– Ирландцы, – заметил он, – тупы и упрямы. Они всегда были такими, потому что всю свою жизнь только и делали, что возились в земле, выращивали картофель. Они заменяют поэзию литературным анализом, и для меня это доказательство их предрасположенности к коррупции.

Ножовски засмеялся. Хольтц достал из маленького холодильника бутылку «Моэ э Шато Брю», стоящую сравнительно недорого (по стандартам Уильяма Хольтца), французское шампанское, которое он считал вполне соответствующим встрече такого рода.

– Предлагаю выпить за твой успех, – сказал юрист, наполняя бокалы. Он заметил гримасу Марека, но держал свой бокал поднятым, пока тот не взял свой. – Ну, ладно, выпей хотя бы за меня.

Ножовски сделал глоток.

– Неплохое вино, – заметил он. – Однако я что-то не вижу повода для праздника. Нам вот-вот дадут под зад.

– Я не хотел тебе об этом говорить, – мягко заметил Хольтц, – чтобы ты не строил иллюзий раньше времени, но сегодня утром, незадолго до твоего приезда, мне позвонил Моу Гребнитц. Кажется, ты его знаешь. Он скупает собственность в отдаленных районах Нью-Йорка. И наши домики на Холмах Джексона привлекли его внимание. Он предлагает за них девятнадцать миллионов. Он также согласен заплатить по счету, довольно большому, который лично я собираюсь предъявить за свои услуги. У тебя будет прибыль порядка трех миллионов.

Марек покачал головой, потягивая шампанское.

– Я рассчитывал на прибыль в двадцать миллионов долларов, и что, по-твоему, я должен радоваться трем?

– В некотором роде – да, – заметил Хольтц. – Ты вообще должен быть счастлив, что у тебя задница осталась цела. А три миллиона – не так уж и мало.

Марек зло ухмыльнулся.

– Ты говоришь так, будто у меня нет партнера.

– А разве не это ты сюда приехал обсудить?

Марек встал и начал взад-вперед ходить по комнате.

– Конечно, я не собираюсь делить доход с этим скотом, который обошелся мне в десять миллионов долларов, – твердо сказал Ножовски. – Если бы Бленкс не был таким кретином, мы бы довели наш план до конца. Но теперь ему придется заплатить за все. Надеюсь, корпорации это не повредит.

Хольтц покачал головой.

– Разумеется, нет. У Бленкса пятьдесят процентов акций корпорации, зарегистрированной на Багамах. Факт продажи этих акций Мареку Ножовски немедленно попадет в файл, как только Бленкс не сможет этого опротестовать, и никто никогда не задастся вопросом о правомерности сделки. Насколько я понимаю, единственная проблема состоит в том, кто всем этим займется.

– Проблемы нет, – ответил Ножовски. – Я уже все выяснил и продумал. В этом мое преимущество перед Мартином Бленксом. Он считает себя таким крутым, что я никогда не посмею выступить против него. Он и понятия не имеет о моих возможностях, удачах в прошлом и замыслах на будущее. Я отнесся к Бленксу, как к равному, а он отблагодарил меня, пустив по ветру мои деньги. И все от страха, что за ним охотится бывший полицейский. Когда я напомнил ему, мы – партнеры и должны принимать решения вместе, он просто рассмеялся. Он и его черножопый сообщник мне кругом все изгадили, и теперь я им отплачу!

– Насколько я понимаю, речь идет о Стенли Мудроу? Том частном детективе, который приходил ко мне в офис?

– Да, том самом.

– Да он просто идиот. – Хольтц вновь наполнил бокалы. – Старик, который хочет показаться крутым. Может быть, твой партнер нюхает свой собственный кокаин? Может быть, он уже так много перепробовал наркотиков, что стал параноиком?

Ножовски замахал рукой.

– Мне наплевать, почему он так поступает, но мне совсем не наплевать на свой реванш. Конечно, я не олимпийский стрелок, но уже десять лет стреляю по мишеням на различных соревнованиях. На расстоянии двухсот ярдов уж я не промахнусь.

В семь часов вечера Мудроу в машине Бетти подъехал к «Джексон Армз», чтобы поговорить с Пэтом Шиманом. После перестрелки прошло несколько дней, и перемены в доме были очень заметны. Прежде всего во входную дверь в подъезде вставлен новый замок. Из-за этого Мудроу, чтобы проникнуть внутрь, пришлось воспользоваться домофоном. Он не был уверен, что Шиман захочет с ним общаться, и позвонил Майку Бенбауму. Мудроу решил появиться возле двери Пэта внезапно.

Но Пэт Шиман безропотно впустил Стенли, и Мудроу сразу понял, что произошло. На диване Луи Персио уже не было, отсутствовали даже мелкие вещички, принадлежавшие ему. Не было коричневых аптекарских пузырьков, кислородной маски, зеленого кислородного баллона, газет и журналов, которые обычно лежали на кофейном столике, пластыря, ножниц и зажимов. Мудроу понадобилось несколько секунд, чтобы все это увидеть.

– Луи в больнице? – наконец спросил он.

– Луи умер, Мудроу. Я похоронил его в воскресенье.

– Я не знал. – Это было единственное, что он в состоянии был в тот момент сказать.

– Никто не знал, – ответил Шиман. – Никто не хотел знать. Даже в больнице. Я отвез его туда сам, потому что по телефону 911 мне даже не могли сказать, когда приедет «скорая». Собственно, ничего особенного. Из этого не стоит делать истории. Луи уже было тяжело дышать. Так случалось всегда, когда у него поднималась температура. Я отвез его в больницу Элмхарст.

– Они что, не хотели его брать?

Шиман был в трансе, и другой на месте Мудроу скорее всего удалился бы, оставив его в покое. Но Стенли был профессионалом, он десятки раз брал показания у родственников жертв. Он знал, необходимо дать Шиману выговориться.

– Когда попадаешь в муниципальную больницу, то первый, кого ты видишь, вовсе не медсестра, – сказал Шиман. – Тебя встречает охрана. Когда мы подъехали на такси, Луи уже был без сил. Я понес его на руках. Он совсем ничего не весил. Он сгорал у меня на глазах.

– А что охранники? Они пытались тебя остановить?

– Нет. Один охранник посмотрел на Луи и пошел искать медсестру. Понимаешь, уже потом я узнал, лучше бы мы вызвали «скорую» этой больницы, тогда все бы занесли в журнал, и они не имели бы права оставить больного надолго без присмотра, иначе их можно было бы за это привлечь к ответственности! А если ты приезжаешь своим ходом, очень сложно доказать, что ты приехал куда надо. Медсестра пришла минут через пять. Охраннику пришлось тащить ее за рукав. Естественно, она была не в восторге, тем более разозлилась, когда увидела Луи. «СПИД», – бросила она, будто палкой ударила. Единственное, что я могу сказать об этой суке хорошего, – так это то, что она не заставила нас ждать в приемной. Там было, наверное, человек двадцать со СПИДом. Нужно видеть, как они пытались сидеть на этих пластмассовых стульях. Большинство пришли сами и не были в таком ужасном состоянии, как Луи.

Мудроу сел на диван. Терпение и внимание – самые важные вещи в подобных ситуациях.

– Муниципальные больницы – это вообще мрак, и за последние пятнадцать лет они стали еще хуже, – сказал он.

– Да, – согласился Шиман. Он поднял на Мудроу глаза, опухшие от слез. – Вот чего я не смог сделать для Луи, так это положить его в частную клинику. Надо было купить ему страховку, но сначала я об этом не подумал, а потом стало слишком поздно. Никто бы не продал страховой полис человеку со СПИДом. Они там тоже не сумасшедшие.

– Так что тебе пришлось полагаться на государственную медицину?

– Да, именно так и случилось. Хотя в принципе это ничего не изменило. Медсестра нашла для Луи койку в коридоре, потому что все палаты были забиты. Черт возьми, и коридоры тоже забиты! Там везде лежали люди. Они плакали, стонали, пукали. Один пьяница так истекал кровью, что она капала у него сквозь матрас. У него была разбита голова, и он руками держал свою повязку. Никто ничем не хотел ему помочь. Медсестра секунд пять слушала сердцебиение Луи и велела ждать врача. Когда я сказал, что Луи необходима немедленная помощь, она заявила, если я буду дебоширить, то охранник просто выведет меня. И добавила: сейчас в больнице семь медсестер и шесть врачей вместо двенадцати медсестер и восьми врачей, и к тому же это случилось в пятницу вечером – к ним поступило пятеро пациентов с огнестрельными ранениями, так что нам с Луи ничего не оставалось, кроме как ждать.

Шиман помолчал, переводя дыхание. Он внимательно наблюдал за Мудроу. Особенности взаимоотношений с Луи Персио как бы отторгали его от всего остального мира.

– Как мне следовало поступить? Я не подозревал, что положение Луи настолько критическое. Думал, доктор вот-вот придет. А Луи разговаривал со мной. Он снова и снова повторял, как был счастлив, когда я к нему вернулся после тюрьмы, ведь он этого не ожидал. В который раз рассказал про родителей, выгнавших его из дому после первого привода в полицию: узнав, что он голубой, они выгнали его навсегда и прислали письмо с запрещением появляться в семье даже на праздники. Луи попросил, чтобы в день его похорон я отправил им письмо. Он говорил очень тихо, и я не все мог разобрать. Там ведь сумасшедший дом. Один орал по-испански. Его приковали к постели наручниками и вызвали охрану. Охранники прижимали его к кровати, пока медсестра не сделала укол. Не знаю уж, что она ему ввела, но через двадцать секунд он начал улыбаться широкой беззубой улыбкой и повторять: «Спасибо, спасибо!» Я и Луи засмеялись, мы думали, этому мужчине становится лучше, а он вскоре перестал дышать. Я громко закричал, и, наверное, врач подумал, что Луи умер. Врач был китаец. Он посмотрел на Луи и покачал головой: «Нет, нет. Мне очень жаль».

– У тебя есть что-нибудь выпить? – помолчав, спросил Мудроу.

– Я не хочу.

– Зато я хочу, – сказал Мудроу. – Сделай одолжение, если у тебя что-нибудь есть, скажи где.

– Посмотри в холодильнике. Там должна быть бутылка водки.

Мудроу достал бутылку, два стакана и вернулся в комнату. Должно быть, ситуация со стороны выглядела забавно: бывший заключенный в трауре и бывший полицейский. Такую парочку не часто увидишь. Вечная проблема для полицейского: в какой-то момент надо начать разговор о деле с человеком в горе, несмотря на его страдания.

– Я же сказал, не хочу. – Шиман показал на второй стакан.

– Просто так, на всякий случай, чтобы мне не пришлось приходить еще раз. – Он налил себе водки на три дюйма и медленно ее потягивал. – Совсем никакого вкуса. Я предпочитаю бурбон. Тогда уж точно знаешь, какой напиток в стакане.

– Ты зачем пришел, Мудроу?

– Послушай, мне не хотелось тебя беспокоить. – Теперь, когда они перешли к сути, Мудроу не спешил начинать. Лучше пусть Шиман сам его подтолкнет. – Если бы я знал о Луи, то не пришел бы.

Не поднимая глаз, Шиман вздохнул.

– Я твой должник, Мудроу. Нет вопроса. За то, что ты хоть немного, но облегчил последние дни Луи. Ты с ним общался, как и с любым другим человеком. Он даже посмеивался над этим. Я серьезно. Кто бы мог подумать, что единственным, кто может выносить общество Луи, кроме меня и медсестры, окажется полицейский! Это больше, чем услуга.

– Да ничего особенного, – сказал Мудроу. Он даже немного покраснел. – Не надо преувеличивать.

– Скажи мне, чего ты хочешь, Мудроу?

– Я все еще пытаюсь найти людей, которые ответственны за все, что здесь происходило. В прошлый раз я просил тебя переговорить кое с кем.

– Я поговорил, но, пожалуй, толком ничего и не выяснил. Такое ощущение, что вся эта публика сюда явилась из Чертовой Кухни, но я так и не понял, почему они сюда переехали. Может, если бы у меня было побольше времени… Но сейчас они все отсюда сматываются. Прошел слушок, что фараоны прикрывают это место.

– Это уж точно, – подтвердил Мудроу. – Продавцы наркотиков скоро будут взяты с поличным за нарушение прав собственности домовладельца, потому что живут, не оформив документы. А патрульные полицейские пару месяцев понаблюдают за домом.

– Ну тогда это конец и для меня, – сказал Шиман. – У меня тоже с документами не все в порядке.

– Не надо так быстро сдаваться. – Мудроу подлил водки в свой стакан, а потом налил Шиману. На этот раз тот не отказался. – Поговори с помощником юриста, – сказал Мудроу. – Как там его зовут?

– Кавеччи. – Лицо Шимана исказила гримаса. – От этого парня можно с ума сойти. Он без конца жалуется на все подряд.

– Но он специалист по жилищным вопросам. Может быть, с его помощью, а еще потому, что владелец здорово напуган, ты сможешь удержать за собой квартиру. – Мудроу немного поколебался и сказал, не поднимая глаз: – Я еще кое о чем хотел тебя попросить. Мы нашли имя того подлеца, который сделал поджог в подвале, но самого его взять не можем. Я просматривал его личное дело и заметил, что он мотал срок в Клинтоне в то же самое время, что и ты.

– Да? – заинтересовался Шиман. – Он белый?

– Да. Его имя Моррис Беббит.

– Беббит? Вот черт!

– Ты его знал? – Мудроу не мог сдержать волнения.

– Знал – слишком сильно сказано. Беббит сумасшедший, а я стараюсь держаться от сумасшедших как можно дальше. Ты знаешь, в тюрьме не так много белых. Поэтому, если есть хоть один, который настолько ненормален, что поджигает людей в их камерах, то тогда надо о нем разузнать получше, а то он и твою камеру подожжет. Беббит вышел двумя годами раньше меня.

– Да, да. И сейчас уже не в условном заключении, поэтому-то мы не можем его взять.

– Ты что думаешь, я знаю, где он живет?

– Нет, не думаю. Но может, ты знаешь людей, которые с ним тусуются? Может, кто-то из его друзей сейчас в условном заключении? Это бы мне помогло.

Шиман откинулся на стуле и немного подумал перед тем, как ответить.

– Извини, но я не смогу тебе назвать никаких имен, – наконец признался он. – Слишком поздно мне становиться стукачом. Если бы я знал, где Беббит, то сказал бы. Но назвать парней, которые с ним тусуются? Ты же их будешь раскалывать! Меня и Луи слишком долго прижимали. Все: и соседи, и офицеры, контролирующие условное заключение, и государственная медицинская служба, и медсестры «скорой помощи», и домовладельцы. Я не хочу, чтобы на моей совести был хотя бы один человек, которого я заложил.

– Да никого прижимать я не собираюсь!

– Ну, не надо.

Мудроу усмехнулся.

– Хорошо, но должен же быть какой-то выход?

– Всегда есть выход. Выход есть всегда. Поэтому ты здесь. – Шиман поднял голову. – На этой неделе я не буду работать, потому что у меня сейчас просто нет сил перевозить эти пакеты. Значит, будет время, чтобы все как следует разузнать. Понимаешь, во всем доме только улыбка Сильвии Кауфман меня не оскорбляла. Этого достаточно, чтобы взять на крючок сукина сына Морриса Беббита, даже если бы я тебе ничего не был должен. А я признаю, что должен. Да и не сидеть же без дела, все равно работать я сейчас не могу.