Текст книги "Обратная связь (сборник)"
Автор книги: Стивен Кинг
Соавторы: Роджер Джозеф Желязны,Филип Киндред Дик,Боб Шоу,Рэндал Гаррет,Джон Браннер,Джон Герберт (Херберт) Варли,Грегори (Альберт) Бенфорд,Фред Сейберхэген,Грег Бир,Джон Койн
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)
– Верджил…
– Слушай! И думай, Эдвард. – Он заговорил возбужденным тоном: – Наблюдай! Во мне происходит что-то значительное. Они общаются друг с другом через жидкости организма, и химические сигналы проникают даже сквозь мембраны. Они там мастерят что-то новое, может быть, вирусы, чтобы переносить данные, хранящиеся в цепях нуклеиновых кислот. Кажется, они имеют в виду РНК… Похоже на правду. Я их так и программировал… Но еще и плазматические структуры… Возможно, именно это твои машины и выделили как признак инфекции – их переговоры у меня в крови, информационные пакеты… Химические характеристики других особей. Равных. Начальников. Подчиненных.
– Верджил, я внимательно слушаю, но мне действительно кажется, что тебе следует лечь в больницу.
– Это моя свадьба, Эдвард, – сказал он. – Я – их вселенная. Они поражены новыми открывшимися горизонтами…
Верджил снова умолк. Я присел на корточки рядом с его креслом и закатал рукава халата. Вся рука у него была словно исчерчена крест-накрест белыми линиями. Я уже собрался вызывать машину "скорой помощи", когда он вдруг встал и потянулся.
– Ты когда-нибудь задумывался, – спросил он, – сколько клеток мы убиваем каждый раз, когда делаем даже простое движение?
– Я вызову машину, – сказал я.
– Нет, – произнес он твердо. – Я же сказал, что я не болен. И я хочу иметь возможность распоряжаться самим собой. Знаешь, что они сделают со мной в больнице?.. Это как если бы пещерные люди принялись чинить компьютер тем же способом, каким они чинят свои каменные топоры. Фарс…
– Тогда какого черта я здесь делаю? – спросил я, разозлившись. – Ведь я ничем не могу тебе помочь. Я такой же пещерный человек.
– Ты друг, – произнес Верджил, взглянув мне в глаза, и у меня возникло ощущение, что в мою сторону смотрит не только он один. – Ты мне нужен для компании. – Он рассмеялся. – Хотя на самом деле я отнюдь не одинок.
В течение двух последующих часов он расхаживал по квартире, прикасался к вещам, выглядывал в окна, потом медленно, неторопливо приготовил ленч.
– А знаешь, они действительно могут ощущать свои собственные мысли, – сказал он около полудня. – Я имею в виду цитоплазму. Судя по всему, она имеет собственную волю, своего рода подсознательную жизнь – в отличие от разума, который клетки обрели совсем недавно. Они слышат нечто похожее на химический «шум» отделяющихся и возвращающихся на место молекул.
В два часа я позвонил Гэйл и сказал, что буду поздно. Меня буквально трясло от напряжения, но я старался говорить спокойно:
– Помнишь Верджила Улэма? Я сейчас у него.
– Все в порядке? – спросила она.
Да уж куда там…
– Все отлично, – ответил я.
Верджил заглянул в комнату как раз, когда я попрощался с Гэйл и положил трубку.
– Это целая культура! – провозгласил он. – Они постоянно купаются в море информации. И, постоянно вносят туда что-то новое. Получается своего рода «гештальт». Строжайшая иерархия. За клетками, которые взаимодействуют с другими неправильно, они высылают особые фаги. Специально изготовленные вирусы, предназначенные для конкретных клеток или групп. Против них нет абсолютно никакой защиты. Вирус протыкает клетку, она лопается, взрывается и растворяется. Но это не тирания. Я думаю, что на самом деле у них гораздо больше свободы, чем при демократическом устройстве. В том смысле, что они так сильно отличаются друг от друга. Ты можешь себе это представить? Они отличаются друг от друга даже больше, чем мы.
– Подожди, – сказал я, взяв его за плечи. – Верджил, ты слишком много и сразу на меня навалил. Мне это больше не под силу. Я ничего не понимаю и не очень верю.
– Даже сейчас?
– Ладно. Допустим, ты даешь мне э-э-э… верную интерпретацию. Честную. И все это правда. А ты не задумывался о последствиях? Что все это означает и к чему может привести?
Он прошел на кухню, налил стакан воды, вернулся и встал рядом со мной. Детская увлеченность на его лице сменилась трезвой озабоченностью.
– Я всегда плохо представлял себе будущее.
– А тебе не страшно?
– Было страшно. Но сейчас я не уверен. – Он нервно подергал пояс своего халата. – Знаешь, я не хотел бы, чтобы ты думал, будто я действовал в обход тебя, через голову или еще как, но вчера я встретился с Майклом Бернардом. Он меня обследовал в своей частной клинике, взял образцы на анализ. Сказал, чтобы я прекратил облучение кварц-лампой. Сегодня утром, прямо перед тобой, он мне позвонил и сообщил, что все подтверждается. Но просил никому ничего не говорить. – Верджил замолчал, и на лице его снова появилось мечтательное, самоуглубленное выражение. – Целые города из клеток… Эдвард, они проталкивают сквозь ткани похожие на фимбрии каналы, чтобы распространять информацию…
– Прекрати! – не выдержал я. – Что там еще подтверждается?
– Как сказал Бернард, у меня в организме обнаружились "крайне увеличенные макрофагоциты". И он подтвердил анатомические изменения. Так что мы с тобой на этот счет не заблуждаемся.
– Что он собирается делать?
– Не знаю. Думаю, он сможет убедить руководство «Генетрона» возобновить работы в моей лаборатории.
– Ты этого хочешь?
– Дело не только в лаборатории. Сейчас я тебе покажу. Перестав пользоваться лампой, я изменился еще сильнее.
Он расстегнул халат и сбросил его на пол. Все тело у него было расчерчено белыми пересекающимися линиями. На спине вдоль позвоночника эти линии уже начали образовывать твердый гребень.
– Боже правый! – вырвалось у меня.
– Еще немного – и мне уже нельзя будет появляться нигде, кроме лаборатории. В таком виде невозможно бывать на людях. А в больнице, как я говорил, просто не поймут, что со мной делать.
– Но ты… Ты же можешь переговорить с ними, сказать, чтобы они действовали не так быстро, – предложил я, понимая, что произношу весьма странные вещи.
– Да, могу. Но они не обязательно меня послушаются.
– Я думал, ты для них бог или нечто вроде этого.
– Те, кто подключился к моим нейронам, на самом деле не очень важные фигуры. Просто исследователи или что-то в этом духе. Они знают о моем существовании, знают, кто я такой, но это не означает, что они убедили тех, кто стоит на верхних ступенях иерархической лестницы.
– У них идут дебаты?
– Похоже на то. Однако все не так плохо, как тебе кажется. Если вновь откроют мою лабораторию, у меня будет и дом, и рабочее место. – Он выглянул в окно, словно высматривал кого-то внизу. – У меня больше никого нет. Кроме них. И они ничего не боятся, Эдвард. Никогда в жизни я не чувствовал ни с кем такого родства. – Снова блаженная улыбка. – Я в ответе за них. Я им как мать.
– Но ты же не знаешь, что они будут делать дальше.
Он покачал головой.
– В самом деле, Верджил. Ты говорил, что это цивилизация…
– Тысяча цивилизаций!
– Тем более. А цивилизации, как известно, нередко кончают плохо. Войны, загрязнение окружающей среды…
Я словно хватался за соломинку, пытаясь унять растущую панику. Мне явно не хватало опыта, компетенции, чтобы охватить происшедшее во всей его потрясающей грандиозности. То же самое относилось и к Верджилу. Когда дело касается глобальных проблем, менее проницательного и способного на зрелые решения человека даже представить себе трудно.
– Но рискую только я один.
– Ты не можешь знать этого наверняка. Боже, Верджил, посмотри, что они с тобой делают!
– Со мной! Только со мной! – выкрикнул он. – Ни с кем другим!
Я покачал головой и поднял руки, признавая свое поражение.
– Ладно. Ну откроет Бернард лабораторию, ты переселишься туда и превратишься в подопытную морскую свинку. А что дальше?
– Они не приносят мне вреда. Я сейчас больше, чем старый добрый Верджил Улэм. Я – целая галактика, черт побери! Сверхпрародитель!
– Ты, может быть, имеешь в виду сверхинкубатор?
Он пожал плечами, не желая ввязываться в спор.
Всего этого мне оказалось более чем достаточно. Выдумав какие-то нелепые оправдания, я распрощался с ним и ушел. Потом долго сидел в холле внизу, успокаивая нервы… Кто-то должен убедить его. Но кого Верджил послушает? Он виделся с Бернардом…
И того, похоже, история Верджила не только убедила, но еще и очень заинтересовала. Люди типа Бернарда обычно не подталкивают верджилов улэмов этого мира к необдуманным действиям – за исключением тех случаев, когда чувствуют, что ситуацию можно обернуть себе на пользу.
Всего лишь догадка, но я решил попробовать. Подошел к уличному телефону, воткнул в щель кредитную карточку и позвонил в "Генетрон".
– Будьте добры, разыщите, пожалуйста, доктора Майкла Бернарда, – обратился я к секретарше.
– Простите, кто его спрашивает?
– Это его секретарь из "Телефонного сервиса". Поступил крайне важный звонок, а его бипер, видимо, не работает.
После нескольких минут ожидания Бернард взял трубку:
– Кто вы такой, черт побери? У меня нет никакого секретаря в "Телефонном сервисе".
– Меня зовут Эдвард Миллиган. Я друг Верджила Улэма. Нам, похоже, нужно встретиться и кое-что обсудить.
Договорились о встрече на следующее утро. По дороге домой я пытался придумать себе какое-нибудь оправдание, чтобы не выходить на работу еще один день, потому что я совершенно не мог думать о медицине и пациентах, которые заслуживали гораздо большего внимания.
Я испытывал чувство вины, озабоченность, злость и страх.
В таком душевном состоянии меня и застала Гэйл. Я нацепил маску спокойствия, и мы вместе приготовили ужин. Потом, обнявшись, долго стояли у выходящего к заливу окна, глядя, как зажигаются в сумерках городские огни. Несколько скворцов из оставшихся на зиму еще прыгали по увядшей лужайке в последних отблесках дневного света, потом унеслись с налетевшим порывом ветра, от которого задрожали стекла.
– Что-то случилось, Эдвард? – мягко спросила Гэйл. – Ты сам расскажешь или будешь и дальше делать вид, что все нормально?
– Просто настроение неважное, – ответил я. – Нервы. Работа в больнице.
– О Боже, я поняла, – сказала она, садясь в кресло. – Ты решил развестись со мной и жениться на той женщине по фамилии Бейкер.
Миссис Бейкер, о которой я как-то рассказывал Гэйл, весила триста шестьдесят фунтов и догадалась, что она беременна, только на пятом месяце.
– Нет, – сказал я вяло.
– О, великое счастье! – провозгласила Гэйл, легко касаясь моего лба. – Но если вытягивать из тебя все клещами, можно сойти с ума.
– Видишь ли, я пока не могу об этом говорить, так что… – Я погладил ее по руке.
– Какие мы отвратительно серьезные, – сказала она, поднимаясь. – Я пойду приготовлю чай. Ты будешь?
Она обиделась, да я и сам мучался оттого, что никому не мог ничего рассказать. Хотя почему бы и не открыться ей? Мой старый друг превращается в галактику…
Вместо этого я убрал со стола. В ту ночь мне долго не удавалось заснуть. Я сидел в постели, положив подушку за спину, и глядел на Гэйл. Пытался разобраться, что из всего того, что знаю, реальность, а что домыслы.
"Я врач, – говорил я себе. – Профессия, связанная с наукой, техникой. И мне положено обладать иммунитетом к подобным футуристическим потрясениям".
Верджил Улэм превращается в галактику.
Как бы я себя чувствовал, если бы в меня пересадили триллион крошечных китайцев? Я улыбнулся в темноте и в тот же момент едва не вскрикнул: существа, обитавшие у Верджила внутри, были совсем чужими для нас, настолько чужими, что я или Верджил даже не могли рассчитывать на быстрое понимание. Может быть, мы вообще никогда их не поймем.
Однако это все домыслы, а я очень хорошо знал, что на самом деле относится к реальности. Спальня. Городские огни, просвечивающиеся сквозь тюлевые занавески. Спящая Гэйл. Это очень важно. Гэйл, спящая в постели.
Снова мне приснился тот самый сон. На этот раз город вошел через окно и набросился на Гэйл. Огромный, шипастый, ползучий, весь в огнях, он рычал что-то на непонятном языке, состоящем из автомобильных гудков, шума большой толпы и грохота строек. Я пытался бороться с ним, но он все-таки добрался до Гэйл… и превратился в поток мерцающих звезд, рассыпавшихся по постели, по всему, что нас окружало. Я резко проснулся и до самого рассвета больше не сомкнул глаз. Встал, оделся вместе с Гэйл и поцеловал ее перед уходом, ощутив сладострастную реальность доверчивых человеческих губ.
Затем отправился на встречу с Бернардом. В его распоряжение был отдан кабинет в одной из больших пригородных больниц. Я поднялся лифтом на шестой этаж и воочию убедился, что могут сделать известность и состояние.
Прекрасно обставленная комната, изящные гравюры на шелке, украшающие стенные панели из дерева, мебель из хромированного металла и стекла, кремового цвета ковер, китайская бронза, полированные шкафы и столы.
Бернард предложил мне чашку кофе. Я не стал отказываться. Он сел сбоку от письменного стола, я – напротив него с чашкой кофе во влажных ладонях. На нем был серый с иголочки костюм. Седые волосы и четкий профиль дополняли картину. В свои шестьдесят с лишним он здорово напоминал Леонардо Бернстайна.
– По поводу нашего общего знакомого… – начал Бернард. – Мистера Улэма. Блестящий ученый и, я не побоюсь этого слова, отважный.
– Он мой друг. И я обеспокоен тем, что с ним происходит.
Бернард остановил меня, подняв палец:
– Но этот отважный человек совершил безрассудный, идиотский поступок. Того, что с ним произошло, просто нельзя было допускать. Решиться на такой шаг его вынудили обстоятельства, но это, конечно, не оправдание. Однако что сделано, то сделано. Настолько я понимаю, он вам все рассказал.
Я кивнул:
– Он хочет вернуться в "Генетрон".
– Разумеется. Там все оборудование. И видимо, там же будет его дом, пока мы не разберемся с этой проблемой.
– Разберетесь… Как? И какой в этом прок? – Легкая головная боль мешала мне думать.
– О, я могу представить себе множество областей применения маленьких сверхплотных компьютеров на биологической основе. Право, это не так сложно. В «Генетроне» уже сделано несколько важных открытий, но тут совершенно новое перспективное направление.
– Что вы имеете в виду?
– Я не вправе обсуждать перспективы, – Бернард улыбнулся, – но это будет нечто совершенно революционное. И нам просто необходимо поместить мистера Улэма в лабораторные условия. Мы должны провести такие эксперименты на животных. Разумеется, придется начинать все с начала. Дело в том, что э-э-э… колонии Верджила нельзя перенести в другой организм: они базируются на его лейкоцитах. Поэтому нам нужно будет создать новые колонии, которые не будут вызывать в других организмах иммунную реакцию.
– Подобно инфекции? – спросил я.
– Думаю, можно допустить и такое сравнение. Но Верджил не инфицирован.
– Мои тесты показали, что это не так.
– Видимо, аппаратура среагировала на те участки информационных потоков, что плавают в его кровеносной системе. Как вы думаете?
– Я не знаю.
– Послушайте, я бы хотел, чтобы вы заглянули в нашу лабораторию, когда Верджил туда переберется. Ваш опыт может оказаться для нас полезным.
Нас. Значит, он с «Генетроном» заодно. В состоянии ли он сохранить объективность?
– Каков ваш собственный интерес во всем этом деле?
– Эдвард, я всегда держался на переднем крае своей науки. И не вижу причин, почему бы не поработать здесь. С моими знаниями функций головного мозга и нервной системы, после всех исследований по нейрофизиологии, что я провел…
– Вы могли бы помочь «Генетрону» избежать правительственного расследования, – сказал я.
– Весьма грубо. Слишком грубо и, кроме того, несправедливо.
– Возможно. Но я согласен. Я бы очень хотел побывать в лаборатории, когда Верджил туда переедет. Разумеется, если при всей моей грубости приглашение еще остается в силе.
Бернард посмотрел на меня острым взглядом. Он понимал: я не буду играть на его стороне, и на какое-то мгновение эти мысли совершенно отчетливо проступили у него на лице.
– Конечно.
Он поднялся и протянул мне руку. Ладонь у него была влажная. Хотя Бернард старался этого не показать, нервничал он не меньше моего.
Я вернулся домой и просидел там до полудня. Читал и пытался разобраться в своих мыслях. Прийти к какому-то выводу. В частности, решить, что все-таки составляет реальность и что я должен защищать.
Перемены человек может принимать только в определенных дозах. Нововведения – это хорошо, но понемногу и постепенно. Нельзя навязывать их силой. Каждый имеет право оставаться прежним, пока не решит, что готов.
Величайшее научное открытие после…
И Бернард будет навязывать его силой. «Генетрон» тоже. Мысли об этом казались невыносимыми. «Неолуддит», – обозвал я сам себя. Действительно, грязное обвинение.
Когда я нажал кнопку с номером квартиры Верджила на переговорной панели в холле высотного здания, он ответил почти сразу.
– Да, – сказал он возбужденно. – Поднимайся. Я в ванной. Дверь не заперта.
Я вошел в квартиру и двинулся по коридору к ванной. Верджил сидел в розовой воде, погрузившись до самого подбородка. Он рассеянно улыбнулся и всплеснул руками.
– Выглядит так, словно я перерезал себе вены, да? Не волнуйся. Все в порядке. «Генетрон» берет меня обратно. Бернард только что позвонил. – Верджил указал на отводной аппарат с интеркомом, установленный в ванной.
Я сел на крышку унитаза и сразу обратил внимание, что у шкафа с полотенцами на самом краю полки над раковиной стоит отражатель для загара с многочисленными лампочками для дневного света. Однако провод был выдернут из розетки.
– Ты в самом деле этого хочешь? – спросил я, опустив плечи.
– Пожалуй, да, – сказал Верджил. – Они смогут позаботиться обо мне лучше других. Так что я решил привести себя в порядок и сегодня вечером отправляюсь. Бернард заедет за мной на своем лимузине. Класс! Отныне у меня все будет по высшему классу.
Вода розоватого оттенка выглядела странно: это совсем не походило на растворенное мыло.
– Что это у тебя в воде – пенный шампунь? – спросил я, но спустя секунду догадался сам – и мне стало вдруг нехорошо: настолько очевидными и неизбежными были эти события.
– Нет, – сказал Верджил.
Это я уже знал.
– Нет, – повторил он, – это выделения через кожу. Мне не все рассказывают, но я думаю, что теперь они начали высылать разведчиков, первопроходцев. Астронавтов.
Он внимательно посмотрел на меня, и в его взгляде я не заметил даже тени озабоченности, скорее, просто любопытство: как, мол, я на это отреагирую. Подтверждение моей догадки, прозвучавшее в его словах, заставило меня внутренне сжаться, словно я готовился к удару. Прежде я совсем не думал о такой возможности, видимо, потому, что был занят другими аспектами проблемы.
– Это первый раз случилось? – спросил я.
– Да, – ответил он и рассмеялся. – Я все думаю, не выпустить ли этих чертенят в канализационную систему. Пусть узнают, каков на самом деле наш мир.
– Они же распространятся тогда по всему свету!
– Это точно.
– Как ты себя сейчас чувствуешь?
– Сейчас очень даже неплохо… Их тут, должно быть, миллиарды. – Еще один всплеск рукой. – Как ты думаешь? Может, стоит их выпустить?
Быстро, почти не раздумывая, я опустился на колени у ванны. Мои пальцы сами нащупали провод от лампы для загара и воткнули вилку в розетку. Верджил как был мальчишкой, когда подводил ток к дверным ручкам, варил пунш, окрашивающий мочу в синий цвет, и разыгрывал тысячи других дурацких шуток, так им и остался. Он не вырос, не созрел до понимания, что его гениальности вполне достаточно, чтобы действительно изменить мир, но при этом нужно обладать еще и огромным чувством ответственности.
Верджил протянул руку к пробке, затыкающей слив.
– Знаешь, Эдвард, я…
Он так и не договорил. Я схватил лампу, бросил ее в ванну и тут же отпрыгнул назад, потому что вода буквально взорвалась облаком пара и искр. Верджил закричал, судорожно дернулся – затем все замерло. Лишь продолжала шкворчать лампа, да от его волос поднималась тонкая струйка дыма.
Я поднял крышку унитаза, и меня тут же стошнило. Потом я зажал нос и прошел в гостиную. Ноги вдруг отказались держать меня – и я рухнул на диван.
Примерно через час, порывшись на кухне, я нашел коробку отбеливателя, нашатырь и бутылку виски. Вернулся в ванную и, старательно отворачивая взгляд от Верджила, налил в ванну сначала виски, потом нашатырный спирт, потом высыпал отбеливатель. Хлорка тут же забурлила в воде, и я вышел, плотно затворив за собой дверь.
Когда я вернулся домой, в квартире звонил телефон, но я не стал снимать трубку. Вдруг это из больницы? Или Бернард? А может, полиция. Легко представлялось, как я буду с ними объясняться. «Генетрон» напрочь откажется подтвердить мой рассказ. Бернард вообще заявит, что ничего не знает.
Я ощущал невероятную усталость во всем теле, мускулы сжимались в тугой узел от напряжения и… Даже не знаю, как можно назвать такое чувство. Чувство, возникающее после…
Осуществления геноцида?
Совершенно дикая мысль. Я не мог поверить, что своими руками убил сотни триллионов разумных существ. Уничтожил целую галактику… Смехотворное обвинение. Но мне было совсем не смешно.
Гораздо легче верилось в то, что я убил человека, своего друга. Дым, оплавленный каркас лампы, растекшаяся лужица пластика розетки, обгоревший провод…
Верджил!
Я бросил ему в ванну включенную лампу для загара. Меня по-прежнему мутило. Сны, города, насилующие Гэйл (что, интересно, с его прежней подружкой, Кандис?). Вода, утекающая в трубу. Галактики, рассеянные вокруг нас. Бесконечный ужас… Но одновременно – огромный потенциал красоты. Новая форма жизни, симбиоз, трансформация.
Убил ли я их всех? На мгновение меня охватила паника. Завтра, подумалось мне, я схожу туда и простерилизую квартиру. Что-нибудь придумаю. О Бернарде я даже не вспомнил.
Когда вернулась домой Гэйл, я спал на диване. Поднялся я, чувствуя себя очень скверно, и она тут же это заметила.
– Ты не заболел? – спросила Гэйл встревоженно, присаживаясь на край.
Я покачал головой и спросил:
– Что у нас сегодня на обед? – Язык меня не слушался. Слова давались с трудом.
Гэйл положила руку мне на лоб:
– Эдвард, у тебя температура. Очень высокая.
Я дотащился до ванной и взглянул на себя в зеркало. Гэйл остановилась позади меня.
– Что это? – спросила она.
Под воротничком рубашки вся шея у меня была исчерчена белыми линиями. Как на шоссе. Видимо, они проникли в мой организм уже давно, несколько дней назад.
– Влажные ладони… – проговорил я.
Удивительно, что это не пришло мне в голову раньше.
Очевидно, мы чуть не умерли. Сначала я еще пытался бороться, но буквально через несколько минут ослабел настолько, что уже не мог пошевелиться. Гэйл оказалась в таком же состоянии спустя час.
Я лежал на ковре в гостиной весь мокрый от пота. Гэйл – на диване. Лицо ее стало белым, словно тальк, глаза закрылись – как труп в лаборатории бальзамирования. Некоторое время мне казалось, что она действительно умерла. И даже в том беспомощном, болезненном состоянии меня не оставляла злость за неспособность вовремя подумать о всех возможных последствиях. Но вскоре и на это не осталось сил. Я не мог даже моргнуть; поэтому закрыл глаза и просто ждал.
В руках, в ногах явственно ощущался ритм какой-то деятельности. С каждым толчком крови внутри меня возникал некий шум, похожий на звучание оркестра в тысячу музыкантов, играющих вразнобой целые фрагменты нескольких симфоний. Музыка, звучащая в крови… Постепенно звук становился резче, но одновременно и слаженнее: нагромождение акустических волн стихало, разделяясь на отдельные гармонические сигналы.
Эти сигналы словно врастали в меня, в ритм моего собственного сердца.
Сначала они подчинили себе наши иммунные реакции. Война – а это действительно была война, какой на Земле никто никогда не знал, война с триллионами, участвующими в сражениях, – продолжалась около двух дней.
К тому времени когда я нашел в себе силы, чтобы добраться до кухонного крана, они уже принялись за мой мозг, пытаясь расколоть коды и найти бога, скрывающегося в протоплазме. Я пил и пил, пока меня не замутило, затем попил еще, уже медленными глотками, и отнес стакан воды Гэйл. Она прижала его к потрескавшимся губам и принялась жадно пить. Глаза ее покраснели, вокруг присохли желтоватые грязные крошки. Но теперь коже вернулось некое подобие нормального оттенка. Через несколько минут мы уже сидели за кухонным столом и вяло пережевывали пищу.
– Что это за чертовщина с нами приключилась? – спросила она первым делом.
У меня не было сил объяснять, и я лишь покачал головой. Затем почистил апельсин и поделил его на двоих.
– Надо вызвать врача, – сказала она.
Но я знал, что мы этого не сделаем. Я уже начал получать от них сообщения, из которых становилось понятно, что возникшее у нас ощущение свободы иллюзорно.
Сначала сообщения были предельно просты. В мыслях вдруг возникали даже не команды, а скорее воспоминания о командах. Нам запрещалось покидать квартиру: видимо, те, кто нами распоряжался, поняли нежелательность таких действий, хотя сама концепция наверняка казалась им совершенно абстрактной. Нам запрещалось вступать в контакт с другими себе подобными. По крайней мере какое-то время нам будут разрешать принимать пищу и пить воду из-под крана.
Когда спала температура, процесс трансформации пошел быстро и решительно. Почти одновременно нас с Гэйл заставили замереть. Она в тот момент сидела за столом, а я опустился на колени и едва видел ее краешком глаза.
На руке у Гэйл уже начали образовываться гребни.
Они многому научились, пока жили внутри Верджила, и теперь применяли совсем другую тактику. Часа два все мое тело невыносимо чесалось и зудело – два часа в аду, но потом они наконец прорвались к мозгу и нашли меня. Многовековые по их шкале времени попытки увенчались успехом, и теперь они получили возможность общаться с неповоротливым, медлительным разумом, который когда-то владел вселенной.
Они отнюдь не были жестоки. Когда концепция вызванного их действиями неудобства и его нежелательности стала понятна этим маленьким существам, они сразу принялись за работу, чтобы устранить неприятные ощущения. И пожалуй, перестарались. Еще час я пребывал в состоянии абсолютного блаженства, лишив их всякой возможности контакта.
На следующее утро нам снова разрешили двигаться. Главным образом для отправления физиологических нужд: от кое-каких продуктов жизнедеятельности они не могли избавиться сами. Я послушался – моча оказалась фиолетовой, и Гэйл последовала моему примеру. Мы долго смотрели друг на друга пустыми глазами, потом она выдавила из себя улыбку.
– Они с тобой тоже разговаривают? – спросила Гэйл.
Я кивнул.
– Значит, я не сошла с ума.
В последующие двенадцать часов контроль ослаб, и мне удалось набросать значительную часть этой рукописи. Подозреваю, что в это время в моем организме шла еще одна война. Гэйл могла немного шевелиться, но не более того.
Когда они снова вернули себе всю полноту власти, нам было приказано обняться, и мы без колебаний подчинились.
– Эдди… – прошептала Гэйл, и мое имя стало последним звуком, который донесся до меня снаружи.
В таком положении, стоя, мы и срослись. Через несколько часов наши ноги превратились в массивную опору, которая растеклась по полу во все стороны сразу. Отдельные отростки поползли к окну, к солнечному свету, и на кухню – к источнику питьевой воды. Вскоре филаменты добрались во все концы комнаты, содрали краску и штукатурку со стен, затем обивку и наполнитель с мягкой мебели.
К следующему утру трансформация завершилась. Я теперь не очень хорошо вижу, и мне трудно судить, на что мы похожи. Видимо, на две огромные плоские клетки, распустившие во все стороны сростки филаментов и растекшиеся по квартире. Великое имитирует малое.
Мне было приказано продолжать записывать свои впечатления, но скоро это будет невозможно. День ото дня, по мере того как нас поглощают находящиеся внутри мыслители, оба наших разума теряют устойчивость. С каждым днем наши личностные характеристики утрачиваются. Мы действительно огромные, неуклюжие динозавры. Теперь наши воспоминания хранятся в миллиардах маленьких существ, наши личности рассредоточены по объему преобразованной крови.
Скоро необходимость в централизации отпадет совсем.
Мне сообщили, что водопровод и канализация находятся в их власти. Многие люди на других этажах уже подверглись трансформации.
Через несколько недель по старой временной шкале мы доберемся до озер, рек и морей уже огромным числом.
Я даже не могу догадаться, каковы будут последствия. Каждый квадратный дюйм поверхности планеты забурлит разумом. А годы спустя – может быть, раньше – все люди сольются, отбросив личное.
Появятся новые существа, и их будущие мыслительные способности просто невозможно себе представить.
Ненависть и страх теперь полностью оставили меня.
Меня – нас – волнует сейчас только один вопрос.
Сколько раз подобное случалось где-то еще? Землю никогда не посещали пришельцы из космоса. Да и зачем им это?
Ведь в каждой крупинке песка можно найти вселенную.