Текст книги "Мареновая роза"
Автор книги: Стивен Кинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 42 страниц)
13
Все пошло кувырком, когда паскуда Роуз перегородила ему путь на лестницу вешалкой. Норман умудрился заплутаться в ней; правда, не он сам, а плащ, который ему так нравился. Один крючок вешалки застрял в петле для пуговицы – лучший фокус недели! – другой влез в карман с нахальством неопытного вора, пытающегося выудить бумажник. Третий медный крючок, словно палец садиста, воткнулся в самую уязвимую точку на теле мужчины. Рыча и проклиная ее на чем свет стоит, он попытался броситься вперед и вверх. Отвратительная вешалка вцепилась в него всеми щупальцами, не желая выпускать добычу, а волочить ее за собой, как выяснилось, не было никакой возможности; одна лапа просунулась между перилами лестницы, удерживая его, как якорь.
Он должен подняться наверх, должен. Не хватало еще, чтобы стерва заперлась в своей конуре с сосунком. Ему необходимо добраться до них раньше. Норман не сомневался, что, если потребуется, без особого труда выбьет дверь, за свою карьеру полицейского ему довелось взломать не один десяток дверей, причем с некоторыми пришлось повозиться, однако в данной ситуации главное – время. Он не хотел стрелять в нее, такая смерть была бы слишком быстрой и легкой для Роуз и ей подобных, но если путь, по которому он следует, не выровняется в ближайшее время, то, возможно, иного выбора не останется. Какой позор! Какое разочарование!
– Да надень же меня, хозяин! – взмолился бык из кармана плаща. – Я в форме, я отдохнул, я готов!
Превосходная мысль. Норман выхватил маску из кармана и напялил на голову, вдыхая запах мочи и резины. Как ни странно, запах оказался не таким уж и противным; более того, если с ним свыкнуться, он даже приятен. Во всяком случае, запах оказал успокаивающее воздействие.
– Viva el toro! – бросил он боевой клич, срывая плащ с плеч. С пистолетом в руке побежал вверх по лестнице. Проклятая вешалка треснула под тяжестью его ног, наградив, однако, напоследок чувствительным тычком в левую коленную чашечку. Норман не почувствовал боли. Он улыбался под маской и дико щелкал зубами, получая удовольствие от звука, похожего на стук сталкивающихся бильярдных шаров.
– Не надо играть со мной в кошки-мышки, Роуз. – Он попытался встать на ноги, но колено, в которое угодило щупальце вешалки, предательски подогнулось. – Остановись там, где стоишь. Даже не пытайся убежать. Я только хочу поговорить с тобой.
Она заорала в ответ – слова, слова, слова, не имеющие значения. Он возобновил путь, продвигаясь на четвереньках, стараясь двигаться как можно быстрее и шуметь как можно меньше. Наконец, почувствовав движение прямо над собой, выбросил руку вперед, схватил ее за левую ногу и впился ногтями. Какое приятное ощущение!
«Попалась, птичка! – подумал в диком, торжествующем возбуждении. – Попалась, слава Богу! Попа…»
Ее нога вынырнула из темноты с неотвратимостью тяжелого подкованного лошадиного копыта, и в результате его нос занял на лице новое положение. Боль оказалась ужасной – словно кто-то разворошил внутри черепа гнездо диких африканских пчел. Роуз вырвалась, но теперь Норман не почувствовал этого, он катился, кувыркаясь, по лестнице, стараясь зацепиться рукой за перила – касаясь их только пальцами, – но не в силах остановить падение. Так добрался до самой вешалки, пересчитав все ступеньки; остатков благоразумия хватило, чтобы убрать пальцы со спускового крючка пистолета, иначе он рисковал бы продырявить себя… а судя по тому, как развивались события, такая возможность не исключалась. Секунду-другую лежал неподвижно, приходя в себя, затем встряхнул головой и снова пополз по лестнице.
В этот раз его сознание не совершило скачка и не сорвалось в пропасть беспамятства, он отдавал себе отчет в производимых действиях, однако все же не имел представления о том, что они кричали ему сверху и какими словами отвечал он. Раздробленный нос занимал все его чувства, отгораживая остальной мир красной пеленой боли.
Он помнил, что на сцене появился новый персонаж – традиционный случайный свидетель, и дружок Роуз пытался предупредить его об опасности. Самое приятное в предусмотрительности сердобольного сосунка заключалось в том, что его жужжание помогало Норману легко ориентироваться в темноте: никаких проблем. Он нащупал шейку сосунка и снова принялся душить его. В этот раз намеревался довести начатое дело до конца, но тут из мрака вынырнула ручонка Роуз и уткнулась ему в щеку… в резиновую маску. Наверное, так ощущает женские ласки мужчина, находящийся под воздействием новокаина.
Роуз. Роуз прикасается к нему. Она близко, совсем рядом, в пределах досягаемости. Впервые с того дня, когда она покинула дом с проклятой банковской карточкой в сумочке, Роуз находится совсем рядом, и Норман в мгновение ока потерял всякий интерес к плейбою. Он схватил ее руку, затолкал через ротовое отверстие маски в собственный рот и что было сил впился зубами в ее пальцы, испытывая подлинный экстаз. Но…
Но потом произошло нечто невероятное. Нечто очень плохое. Нечто ужасное. Норману показалось, что она выдернула его челюсть, словно дверь с петель. Две отточенные стальные стрелы боли скакнули от скул к вискам и встретились под сводом черепа. Он взвыл и попятился прочь от нее, сука, грязная сука, что с ней произошло, что изменило ее, превратив из тщедушной безропотной предсказуемой мышки в такое чудовище?
Случайный свидетель решил дополнить сценарий своим участием, и Норман почти не сомневался в том, что выстрел достиг цели. По крайней мере, кого-то он подстрелил: так кричат только от пулевого ранения или сильного ожога. Затем, когда он направил пистолет в ту сторону, где, по его предположениям, должны находиться Роуз с дружком, слуха Нормана достиг стук закрывшейся двери. Все-таки паскуда успела запрятать любовника в свою конуру.
Но сейчас их уход занимал в его мыслях далеко не первое место. Главное – это боль, которая сконцентрировалась теперь в области челюсти, и Норман на время забыл о сломанном носе, ушибленном колене и пострадавших от столкновения с вешалкой яичках. Что она сотворила? Он ощущал нижнюю челюсть как некое продолжение лица, зубы представлялись ему спутниками, вращающимися по независимым орбитам вдали от кончика носа.
«Не будь идиотом, Норми, – раздался успокаивающий голос отца. – Подумаешь, свернули челюсть. Ну и что? Ты же знаешь, как следует поступать в подобных случаях. Так что же ты медлишь?»
– Заткнись, старый извращенец! – попытался произнести Норман, но с вышедшей из подчинения челюстью ему удалось лишь выдавить несколько бессвязных нечленораздельных междометий: «Аа-ыы, аы иаэ-э!» Он положил пистолет на пол, поддел резиновые бока края большими пальцами (но не натянул ее на лицо до самого низа, что облегчало задачу), аккуратно прижал основания ладоней к челюсти. Свободно болтающаяся челюсть смахивала на вышедшее из строя шарнирное соединение.
Приготовившись к боли, он сдвинул ладони чуть глубже, отвел локти в стороны и резко толкнул челюсть внутрь. Боли было предостаточно, главным образом из-за того, что сначала челюсть встала на место лишь одной стороной. Нижняя часть лица съехала набок, словно перекосившийся ящик комода.
«Походи с такой рожей немного, Норман, и она никогда уже не станет прежней», – предупредил его презрительный голос матери – старой гадюки, которую он помнил слишком хорошо.
Норман повторил процедуру, направляя усилия на правую сторону челюсти. С отчетливым звучным щелчком челюсть встала на положенное место. Впрочем, его не покидало ощущение некоторой слабости, как будто сухожилия растянулись, и им понадобится довольно продолжительное время, чтобы принять прежние размеры. Ему казалось, что, если он зевнет, челюсть опустится до самого пупка.
«Маска, Норми, – подсказал папаша. – Не забывай про маску. Натяни ее полностью, она тебе поможет».
– Совершенно верно, – согласился бык. Голос его звучал невнятно, ибо во время пластической операции Норман сдвинул ее набок, смяв рот Фердинанда, однако понять сказанное не составляло труда.
Он осторожно опустил маску на лицо, поправил нижний край так, чтобы он приходился под линией челюсти, и почувствовал, что маска действительно помогла; она удерживала части его лица на своих местах.
– Отлично! – воскликнул Ферди. – Считай, что это просто вспомогательная повязка.
Норман сделал глубокий вдох и не без труда встал на ноги, засовывая пистолет сорок пятого калибра за пояс брюк. Все в порядке, – подумал он. – Никого, кроме парней, не впускать; дело предстоит не женское. Ему даже показалось, что через глазницы маски он стал видеть лучше, словно его зрение приобрело масштабность.
Несомненно, это лишь проделки воображения, но ощущение; тем не менее, приятное, и он с удовольствием отдался ему. Нечто из серии психологических упражнений для восстановления утраченной уверенности.
Он на мгновение прижался к стене, затем ринулся вперед и обрушился всей массой на дверь, за которой укрылась Роуз со своим дружком-сосунком. От столкновения челюсть болезненно дернулась, несмотря на плотную перевязь маски, но он без колебаний снова бросился на дверь, напрягая все силы. Дверь загрохотала в коробке, и на верхней панели появилась длинная трещина.
Норман неожиданно пожалел, что рядом с ним нет старого приятеля и напарника Харли Биссингтона. Вдвоем они бы снесли дверь с первой попытки, и в знак благодарности позволил бы Харли поразвлечься с его женушкой, пока он, Норман, занимался бы ее дружком. Развлечение с Роуз составляло едва ли не главное потаенное желание Харли Биссингтона; Норман никогда не понимал до конца его страсти, безошибочно угадывавшейся в глазах напарника всякий раз, когда тот посещал их дом. Он снова бросился на дверь.
При шестом ударе – или при седьмом, счастливое число, он сбился со счета – дверь сорвалась с петель, и Норман катапультировался в комнату. Она здесь, они оба здесь, им просто некуда деваться, но какое-то мгновение их не видел. Ручьями стекавший пот застилал глаза. Комната была пуста, но ведь это невозможно! Через окно они выбраться не могли: оно опущено и закрыто на защелку.
Он забегал по комнате, топчась по прямоугольнику света от уличного фонаря, растерянно озираясь по сторонам; рога Фердинанда со свистом рассекали воздух. Где же прячется эта сука? Куда она подевалась? Боже милостивый, куда же она запропастилась?
Норман увидел распахнутую дверь в другом конце комнаты и закрытую крышкой корзину для белья. Бросившись к двери, он заглянул в ванную. Никого. Разве что…
Он выхватил из-за пояса пистолет и дважды выстрелил в душевую занавеску, проделав два похожие на испуганные глаза отверстия в виниловой пленке с цветочным рисунком. Затем одернул занавеску, загремевшего металлическими кольцами. Пусто. Пули раздробили пару керамических плиток в стене; невелика потеря. Впрочем, возможно, все к лучшему; он ведь не собирался пристрелить ее, нет. Да, но где же она все-таки?
Норман выскочил из ванной, рухнул на колени, поморщившись от боли, и провел стволом пистолета влево-вправо под кроватью. Никого. Он разлаженно грохнул кулаком по полу.
Направился к окну, отказываясь верить глазам, потому что окно – это единственная оставшаяся возможность… впрочем, ему так казалось до тех пор, пока не заметил свет – яркий свет, лунный свет, во всяком случае очень похожий на лунный, вырывающийся из другой открытой двери, той, мимо которой промчался, когда ввалился в комнату.
«Лунный свет? Тебе кажется, что ты видишь лунный свет? Норми, у тебя явно поехала крыша. На тот случай, если ты запамятовал, за окном густой туман, сынок. Туман! И даже если бы сейчас была ночь самого полного из всех полнолуний, перед тобой встроенный шкаф. Шкаф, дубина!»
Может, и так, но за свою жизнь Норман пришел к выводу, что его сладкоголосый, жирноволосый, вечно пьяный папаша, знавший толк в способах развращения малолетних детишек, хорошо разбирается не во всем. Норман знал, что из шкафа в стене комнаты, расположенной на втором этаже жилого дома, не должен сочиться лунный свет… но именно это он видел.
Опустив руку с пистолетом, он медленно приблизился к дверце шкафа и остановился в потоке лучей. Сквозь глазницы маски быка (почему-то казавшиеся теперь одной глазницей, через которую он смотрел обоими своими глазами) он уставился на шкаф.
На деревянных боковых стенках встроенного шкафа торчали крючки, на металлической перекладине посередине покачивалось несколько пустых вешалок для одежды, но задняя стенка отсутствовала. Ее место занимал залитый лунными лучами пологий откос холма, поросшего буйной высокой травой. Он увидел, как в сумеречной темноте мелькают светлячки, вычерчивая хитроумные световые узоры. Бегущие по небу облака, проходя неподалеку от луны (еще не достигшей фазы полнолуния, но приближающейся к ней) или проплывая под ней, превращались в комья светящейся ваты. У основания холма расположилась какая-то развалюха. Норману строение напомнило разрушенный восставшими рабами дом богатого плантатора или ветхую церковь.
«По-моему, я сошел с ума, – мелькнула у него в голове мысль, давно потерявшая оригинальность. – Сошел с ума или она расшибла мне башку, и все это – какой-то идиотский сон».
Нет, не годится. Он не примет такое объяснение.
– ВОЗВРАЩАЙСЯ СЕЙЧАС ЖЕ, РОУЗ! – заорал он в пустоту шкафа… который, если строго придерживаться фактов, перестал быть шкафом. – ВЕРНИСЬ, СУКА, КОМУ СКАЗАЛ!
Никакого ответа. Лишь безмолвный холм… и едва слышное дуновение ветерка, который принес с собой запах травы и цветов, подтверждая, что все видимое им – не удивительный, похожий на реальность обман зрения.
Да, и еще кое-что: треск сверчков.
– Паскуда, ты украла мою банковскую карточку, – добавил Норман уже не таким уверенным голосом. Как всегда, воспоминание о краже вызвало в нем бурю гнева. Он протянул руку и схватился за металлическую перекладину, как пассажир в вагоне метро, держащийся за поручень над головой. Перед ним простирался странный, залитый лунным светом мир, но он почувствовал, как посыпались осколки страха, разбитого мощной волной ярости. – Ты ее украла, и я хочу поговорить с тобой. Хочу поговорить… начистоту.
Пригнувшись под перекладиной, он вошел в шкаф, сбив при этом пару вешалок, со стуком упавших на деревянный пол. Постоял еще мгновение неподвижно, вглядываясь в незнакомый таинственный мир впереди. Затем шагнул в него.
Нога чуть-чуть провалилась, как иногда бывает в старых домах, где полы в комнатах располагаются на разном уровне. Один-единственный шаг, и он уже стоял не в чьей-то комнате на втором этаже какого-то жилого дома – стоял в густой траве и вдыхал пахучий ветер, шелестевший вокруг него. Ветер задувал в глазницу маски (все верно, глазница действительно только одна; каким образом так случилось, он не помнил, но теперь, когда оказался в ином мире, это воспринималось как нечто совершенно естественное), освежая болезненно чувствительную и мокрую от пота кожу. Он схватил маску за нижний край, намереваясь содрать ее и подставить лицо упоительному дуновению ветра, но маска словно намертво прилипла к коже. Она не поддалась ни на дюйм.
IX. «Я плачу»
1
Билл обвел омытый лунными лучами пейзаж внимательным взглядом человека, отказывающегося верить собственным глазам. Его рука невольно поднялась к шее и принялась растирать ее. Рози увидела распространявшиеся по коже синяки и кровоподтеки.
Ночной бриз прикоснулся к ее лбу, как заботливая рука. Прикосновение было мягким, теплым и ароматным. В нем не чувствовалось туманной влажности, не ощущалось сырого привкуса огромного озера, раскинувшегося к востоку от города.
– Рози? Это происходит на самом деле или только кажется?
Прежде, чем ей в голову пришел какой-то ответ, их привлек требовательный, уже знакомый ей голос:
– Женщина! Ты, женщина!
Голос принадлежал женщине в красном, только теперь она была в обычном платье, как показалось Рози, голубого цвета, хотя при лунном свете могла и ошибаться. На полпути от вершины к подножию холма стояла «Уэнди Ярроу».
– Спускайтесь сюда скорее! Нельзя терять ни минуты! Другой вот-вот появится, а у нас много дел! И очень важных!
Рози по-прежнему держала Билла за руку. Она потянула его за собой вниз, к «Уэнди», но он воспротивился, с опаской взирая на темнокожую женщину. Сзади – приглушенно, но все же устрашающе близко – раздался голос Нормана, изрыгнувшего новый набор проклятий в ее адрес. Билл подпрыгнул, но не сдвинулся с места.
– Кто это, Рози? Кто эта женщина?
– Потом. Идем скорее!
В этот раз она не потянула его за собой – подхлестываемая отчаянием она попросту рванула его за руку. Он повиновался, но не успели они сделать и десятка шагов, как Билла снова согнуло пополам от сильнейшего приступа кашля; он остановился, задыхаясь и сверкая выпученными глазами. Рози воспользовалась паузой, чтобы расстегнуть застежку-молнию кожаной куртки, затем стащила ее и бросила на траву. За курткой последовал свитер. Оставшись в блузке без рукавов, она быстро надела на руку браслет, подняв его выше локтя и тут же ощутила прилив могучей силы; не имело значения, существует ли эта сила на самом деле или только в ее восприятии. Рози бросила последний быстрый взгляд через плечо, ожидая увидеть надвигающегося на них Нормана, но его пока не было. Она увидела лишь тележку для пони, самого пони, распряженного и пасущегося в зарослях серебристой от лунного света травы, и тот же мольберт с холстом, который стоял здесь во время первого ее путешествия в этот мир. Изображение на холсте снова изменилось. Во-первых, центральным персонажем стояла не женщина, а существо, напоминавшее рогатого демона. Собственно, это и есть демон, решила она, демон в мужском обличье. Рози узнала Нормана и вспомнила, как при короткой вспышке пистолетного выстрела увидела торчащие у него над головой рога.
– Женщина, ну почему же ты такая нерасторопная? Шевелись!
Она обхватила Билла, который уже кашлял не так сильно, левой рукой и повела его, поддерживая, к тому месту, где их нетерпеливо дожидалась «Уэнди». Когда они спустились к ней, Рози уже почти полностью несла Билла на себе.
– Кто… вы? – выдавил Билл, вопросительно глядя на темнокожую женщину, когда они подошли ближе, и снова закашлялся.
«Уэнди» проигнорировала вопрос и подхватила его с другой стороны, помогая Рози справиться. А когда заговорила, то слова ее были обращены к Рози.
– Я припасла ее дзат заранее и положила его под стеной храма, так что с этим все в порядке… но нам надо поторапливаться! Ни секундочки лишней у нас нет!
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – заметила Рози, в глубине души догадываясь, о чем идет речь. – Что такое дзат!
– Оставь свои вопросы на потом, – оборвала ее женщина. – Давай лучше прибавим шаг.
Поддерживая Билла с двух сторон, они зашагали по вьющейся на склоне холма тропинке к Храму Быка (и Рози удивилась тому, насколько легко восстанавливаются в памяти вроде бы не сохранившиеся в ней детали) Тени идущих неотступно следовали по траве рядом. Здание вырастало перед ними, словно живое, голодное, алчное существо, казалось, будто оно стремится к ним. Рози испытала огромное облегчение, когда «Уэнди», не доходя до ступенек храма, свернула вправо и повела их в обход строения.
За углом храма на одном из развесистых колючих кустов, словно небрежно брошенное платье, висел дзат. Рози посмотрела на странное одеяние с опаской, но без удивления. Это был мареновый хитон, двойник того, который облекал тело стоящей на холме женщины с безумным и чувственно-сладостным голосом.
– Надевай, – коротко приказала темнокожая женщина.
– Нет, – слабо запротестовала Рози. – Нет, я боюсь.
– ВЕРНИСЬ СЕЙЧАС ЖЕ, РОУЗ!
Билл вздрогнул от обрушившегося на них крика и повернул голову, озираясь широко раскрытыми глазами; лицо его побледнело, хотя в этом, наверное, стоит винить луну, губы дрожали. Рози тоже содрогнулась от ужаса, однако под покровом страха, словно крупная акула под днищем утлой лодочки, описывал круги раскаленный гнев. Еще секунду назад она отчаянно цеплялась за призрачную надежду, моля Бога, чтобы Норман не смог проникнуть в этот мир, чтобы не последовал за ними, чтобы картина захлопнулась у него перед носом, как двери вагона в метро. Теперь же она поняла, что этого не произошло. Он нашел лазейку и очень скоро будет вместе с ними в этом мире – или уже здесь.
– ВЕРНИСЬ, СУКА!
– Надевай, – повторила приказ женщина.
– Зачем? – спросила Рози, но руки ее уже принялись стягивать блузку через голову.
– Почему я должна задевать это платье?
– Потому что так желает она, а она всегда получает то, что хочет. – Темнокожая женщина посмотрела на Билла, который не мог оторвать взгляд от Рози. – А ты не пялься. В своем мире можешь любоваться ею, пока глаза не заболят, мне все равно, но тут это не позволяются. Отвернись, если не хочешь неприятностей.
– Рози? – нерешительно окликнул ее Билл. – Это сон, правда?
– Да, – подтвердила она, улавливая в собственном голосе холодок и неожиданно возникшую рассудочность, о существовании которых и не подозревала. – Да, это сон. Выполняй все, что она говорит.
Он повернулся резко, как солдат по команде «кругом», и посмотрел на узкую тропинку у стены здания, скрывающуюся за углом.
– И эту упряжку для титек снимай тоже, – велела темнокожая женщина, нетерпеливо ткнув пальцем в бюстгальтер Рози. – Под дзатом не должно быть ничего.
Рози расстегнула и сняла бюстгальтер. Затем, не расшнуровывая, сбросила кроссовки и сняла джинсы. Она выпрямилась, оставшись в простых белых трусиках, и посмотрела на «Уэнди», которая утвердительным кивком ответила на немой вопрос. – Да, и их тоже.
Рози стащила трусики, потом осторожно сняла с колючего куста мареновое платье – дзат. Темнокожая женщина шагнула вперед, чтобы помочь ей одеться.
– Я знаю, как его надевать, не мешай! – отмахнулась от нее Рози и опустила на себя хитон, словно ночную рубашку.
Женщина измерила ее оценивающим взглядом, не проявляя ни малейшего желания помочь Рази даже тогда, когда та замешкалась с бретелькой дзата. Справившись с новым для нее одеянием, Рози посмотрела на себя. Хитон оставлял обнаженным правое плечо, над левым локтем сиял золотой браслет. Она превратилась в зеркальное отображение женщины на холме.
– Можешь повернуться, Билл, – сказала она. Он так и сделал, после чего оглядел ее с ног до головы, задержавшись чуть дольше, чем следовало, на выпуклостях сосков, явственно проступавших через тонкую ткань. Рози не возражала.
– Ты совсем не похожа на себя, – вынес он окончательное резюме. – Выглядишь по-иному. Опасно.
– В снах бывает и не такое, – произнесла она, снова улавливая в голосе холодновато-рассудочные интонации. Ей претил такой тон… и одновременно нравился.
– Должна ли я рассказать, что от тебя требуется? – осведомилась женщина. – Думаю, нет. Конечно, нет.
Рози повысила голос, и крик, сорвавшийся с ее губ, музыкальный и дикий, ничуть не походил на ее прежний голос; это был голос той, другой… и вместе с тем и ее голос тоже, да.
– Норман! – закричала она. – Норман, я здесь, внизу!
– Святой Иисус, Рози, нет! – ошалело уставился на нее Билл. – Ты соображаешь, что делаешь?
Он попытался схватить ее за плечо, но она раздраженно сбросила руку, наградив его предупреждающим взглядом. Ему не оставалось ничего другого, как отступиться – что он и сделал, встав рядом с «Уэнди Ярроу».
– Это единственный и, кроме того, правильный путь. К тому же… – Она перевела взгляд на «Уэнди», и в ее глазах мелькнул огонек сомнения. – Мне, собственно, и не придется ничего делать, верно?
– Верно, – согласилась женщина в голубом платье. – Хозяйка сама справится. А если тебе вздумается помешать ей – или помочь в этом деле, – скорее всего, она заставит тебя пожалеть об этом. От тебя требуется единственное – делать то, что всегда делают женщины, как считает тот придурок наверху.
– Одним словом, я должна увлечь его за собой, – пробормотала Рози, в глазах ее отразилось сияние луны.
– Совершенно верно. Уведи его по тропинке. По тропинке через сад.
Рози набрала полную грудь воздуха и позвала его снова, чувствуя, как браслет наполняет тело странным, безрассудно-сладким огнем; ей нравился звук собственного голоса, мощный и уверенный, похожий на боевой клич техасских рейнджеров, который недавно огласил стены подземного лабиринта, клич, разбудивший затихающего младенца и заставивший его плакать.
– Я зде-е-есь, внизу-у-у-у-у-у-у, Норман!
Билл, пожирающий ее глазами. Испуганный Билл. Она не испытывала удовольствия, наблюдая жалкое выражение его лица, но ей хотелось видеть его таким. Хотелось. В конце концов, он тоже мужчина. А мужчинам следует время от времени напоминать, что и женщина способна внушать страх, не так ли? Иногда в страхе мужчины перед женщиной кроется ее единственная защита.
– А теперь иди, – велела темнокожая женщина. – Я останусь здесь с твоим мужчиной. Нам ничего не грозит; тот, другой, пройдет через храм.
– Откуда ты знаешь?
– Они всегда идут через храм, – прозвучал простой ответ женщины. – Не забывай, кто он.
– Бык.
– Верно, бык. А ты та, кто прядет шелковую нить для шляпы, которую наденет ему на голову. Только не забывай, что, если он тебя настигнет, ничто и никто не остановит его. Если поймает, то убьет тебя. Просто и ясно. И ни я, ни моя хозяйка не сможем помочь. Он хочет испить твоей кровушки.
«Мне ли об этом не знать, – подумала Рози. – Уж это мне известно гораздо лучше, чем тебе».
– Не ходи, Рози, – взмолился Билл, – Оставайся с нами.
– Нет.
Она оттолкнула его в сторону и пошла вперед; острая колючка царапнула ее по бедру, и боль оказалась столь же приятной, как и исполненный могучей силы крик. Даже ощущение, что из царапины сочится кровь, доставило ей наслаждение.
– Маленькая Рози.
Она повернулась.
– Ты должна дойти до конца раньше, чем он. Знаешь почему?
– Конечно, знаю.
– Что вы имели в виду, говоря, будто он – бык? – растерянно спросил Билл.
В его словах звучала тревога, он показался ей мелким и незначительным… И все же Рози никогда не испытывала к нему такой любви, как в этот момент, и никогда ее чувства не достигнут такого накала в будущем. Бледный, потерянный, он казался ей таким беззащитным.
Билл снова закашлялся. Рози осторожно положила ладонь на его плечо, опасаясь, что он отпрянет. Но этого не произошло.
– Оставайся здесь, – сказала она. – Оставайся здесь, ничего не бойся и веди себя как можно тише.
И поспешила прочь. В последний раз край ее маренового хитона мелькнул у дальнего угла храма, где тропа расширялась, а затем Рози исчезла из виду.
Мгновение спустя ее крик, легкий и одновременно ужасный, снова сотряс тишину ночи:
– Норман, в маске ты выглядишь настоящим кретином… Я больше не боюсь тебя, Норман…
– Боже, он ведь убьет ее, – прошептал Билл.
– Может быть, – спокойно отреагировала женщина в голубом платье. – Как бы там ни было, кто-то умрет сегодня навер… – Она умолкла на полуслове и склонила голову набок, внимательно прислушиваясь.
– Что вы дел…
Коричневая рука мелькнула в воздухе и зажала ему рот. Женщина не прилагала видимых усилий, но ему показалось, что рука ее состоит из стальных пружин. Смутное предположение быстро переросло в уверенность и потрясло сознание, когда он ощутил прикосновение ее ладони к губам, когда подушечки пальцев надавили на щеку: это не сон. Как бы ни хотелось ему поверить в обратное, это совсем не сон.
Темнокожая женщина привстала на цыпочки и прижалась к нему, как возлюбленная, все еще закрывая ладонью рот.
– Тс-с, – еле слышно прошептала она ему в ухо. – Он идет.
Билл услышал шелест травы и опавшей листвы под чьими-то шагами, затем его слуха достигло тяжелое надсадное дыхание с присвистом в каждом вдохе. Такое вдыхание ассоциировалось в его сознании с людьми, гораздо более грузными, чем Норман Дэниэлс – с теми, кто весит по меньшей мере триста фунтов. Или с крупными животными. Женщина медленно отняла руку от лица Билла, и они застыли, вслушиваясь в звуки приближающегося существа, Билл обнял ее за плечи, она положила руку ему на пояс. Так они и стояли, и Билл вдруг исполнился странной уверенностью в том, что Норман – или то существо, в которое тот превратился, – не пойдет через храм. Он (оно) обойдет здание и наткнется на них. Он – бык – остановится, взрыхляя копытом землю, низко пригнув похожую на наковальню голову, а потом бросится на них, погонит по узкой тропе, настигнет, затопчет их, поднимет на рога, разорвет в клочья.
– Тс-с-с-с, – выдохнула она.
– Норман, ты идиот…
Звуки окутывали их, как туман, как лунный свет.
– Какой же ты дурак… неужели ты действительно думал, что сумеешь поймать меня? Глупый старый бык!
Последовал взрыв звонкого презрительного смеха, вызвавшего в уме Билла образы битого стекла, глубоких колодцев и пустых комнат в полночь. Он содрогнулся и почувствовал, что все его тело покрылось гусиной кожей.
Со стороны холма, от передней части храма, какое-то время не доносилось ни звука (лишь редкие порывы ночного бриза приглаживали колючий кустарник, словно рука, приводящая в порядок всклокоченные волосы), затем тишина воцарилась и там, откуда взывала Рози. Плоский лунный диск над головой спрятался за облако, подкрасив его края в серебристый цвет. Небо сверкало россыпями звезд, но Билл не заметил ни одного известного ему созвездия. Затем:
– Норррма-а-аннн… ты уже не хочешь поговори-и-и-и-ить со мной?
– Как же, как же, обязательно поговорю, – пробурчал Норман Дэниэлс.
И Билл почувствовал, как темнокожая женщина в испуге прильнула к нему; его сердце едва не выпрыгнуло из груди и забилось где-то под самым кадыком. Нормановский голос прозвучал на расстоянии не более двадцати ярдов. Как будто до этого он намеренно производил сильный шум, позволяя им следить за его продвижением, а потом решил, что наступило время затаиться, и с этого момента вел себя совершенно бесшумно.
– Поговорю, как же, обязательно поговорю с тобой начистоту, падаль.
Указательный палец темнокожей женщины предостерегающе прижался к его губам, но Билл не нуждался в предупреждениях. Их взгляды встретились, и Билл вдруг заметил; она совсем не уверена, что Норман проследует через храм.
Тишина продолжала раскручиваться в спираль вечности. Даже Рози, казалось, ждала.
Затем, теперь уже дальше, опять раздался голос Нормана:
– Эгей, старый хрыч! Ты-то что здесь делаешь?
Билл опустил голову и вопросительно взглянул на свою спутницу. Та отрицательно покачала головой, признаваясь, что и ей происходящее непонятно. Затем случилось нечто ужасное: ему захотелось прокашляться. Настойчивый зуд за мягким небом нарастал, сводя его с ума. Он прижался ртом к плечу, стараясь во что бы то ни стало удержать кашель в горле, чувствуя на себе пристальный встревоженный взгляд женщины.
