Текст книги "Мареновая роза"
Автор книги: Стивен Кинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 42 страниц)
– Обязательно! – закричала она с яростью, совсем ей не свойственной. – Если такому копу известно, как связаться с Норманом, он обязательно это сделает. Он передаст Норману, что я ходила в полицию и рассказала о нем. Если я раскрою им свой адрес, – а они обычно требуют адрес, когда ты подаешь официальное заявление, – он непременно сообщит его Норману.
– Я уверен, что ни один полицейский…
– Скажи, они когда-нибудь сидели у тебя дома за столом, играя в покер, или перед телевизором, комментируя «Дебби в Далласе»?
– Ну… нет. Нет, но…
– А я знаю, что это такое. Я слышала, о чем они разговаривают между собой, и знаю, как они смотрят на остальной мир. Да, они именно так относятся к нему: они и остальной мир. Даже самые лучшие из них. Мир делится на них… и отбросы. Вот так-то.
Он раскрыл рот, чтобы сказать что-то, но не нашел нужных слов. Предположение о том, что Норману благодаря тайной телеграмме какого-нибудь приятеля-копа станет известен ее адрес на Трентон-стрит, прозвучало весьма убедительно, но не в этом заключалась главная причина, заставившая его промолчать. Выражение ее лица – вид женщины, невольно ушедшей с головой в ненавистное, несчастное (и не очень далекое) прошлое – дало ему понять, что сейчас бессмысленны любые доводы. Она испытывает непреодолимый страх перед полицейскими вообще, вот в чем дело, а его жизненный опыт достаточно велик, чтобы знать: не все привидения можно одолеть примитивной логикой.
– Кроме того. Анна сказала, что мне не обязательно обращаться в полицию. Она объяснила, что если преступление совершил Норман, то они должны первыми найти его, а не я.
Билл задумался над ее словами и пришел к выводу, что в них есть определенный смысл.
– Что она собирается предпринять?
– Она уже принимает меры. Анна отправила факс какой-то тамошней женской группе – в том городе, из которого я приехала, – и сообщила о случившемся здесь и своих подозрениях. Попросила предоставить, если возможно, всю имеющуюся информацию о Нормане. Через час ей прислали целую кипу сведений о нем, включая фотографию.
Билл удивленно вскинул брови:
– Оперативно сработано, честное слово.
– Мой муж сейчас настоящий герой у себя дома, – мрачно пояснила она. – Пожалуй, за месяц ему ни разу не пришлось платить за выпивку. Он возглавлял группу, которая разоблачила большую преступную банду. Два или три дня подряд все газеты выходили с его портретом на первой полосе.
Билл присвистнул. Возможно, ее страх не столь параноидален, как кажется на первый взгляд.
– Женщина, получившая просьбу Анны, пошла еще дальше, – продолжала Рози.
– Она позвонила в полицейское управление и спросила, нельзя ли ей поговорить с ним. Придумала историю о том, что ее группа хочет вручить ему свой почетный диплом.
Он на минутку задумался над услышанным, затем вдруг рассмеялся. Рози чуть улыбнулась.
– Дежурный сержант покопался в компьютере и ответил, что лейтенант Дэниэлс находится в отпуске. Где-то на западе, он не уточнил, где именно.
– Но он на самом деле может отдыхать там, – задумчиво произнес Билл.
– Конечно. И если кто-то пострадает, то это произойдет по моей ви…
Он положил ей руки на плечи и повернул лицом к себе. Глаза ее широко раскрылись, и Билл заметил в них остатки раболепного страха. Эти глаза ранили его сердце новым и странным образом. Он неожиданно вспомнил историю, которую слышал в Центре американских евреев, когда до семилетнего возраста посещал занятия религиозной школы. Историю о том, как во времена пророков людей иногда забивали камнями до смерти. Тогда он подумал, что это, наверное, самая жестокая из всех изобретенных человеком форм смертной казни, гораздо хуже, чем расстрел или электрический стул, – такая форма смертной казни, которой нет ни объяснения, ни оправдания. Теперь же, увидев, во что превратил Норман Дэниэлс эту прелестную женщину с хрупкими, нежными чертами лица, он засомневался в правоте детских умозаключений.
– Не говори, что ты виновата, – перебил он ее. – Не ты ведь создала Нормана.
Рози растерянно заморгала, как будто подобная мысль никогда раньше не приходила ей в голову.
– Я не пойму, каким образом ему вообще удалось разыскать этого парня Слоуика.
– Очень просто. Он стал мной.
Билл посмотрел на нее. Она кивнула.
– Звучит невероятно, но это так. Он способен перевоплощаться в других людей. Я видела, как он делает это. Наверное, именно так он распутал дело с бандой.
– Наитие? Интуиция?
– Больше. Скорее, похоже на телепатию. Он называет это блеснением.
Билл покачал головой.
– Значит, речь идет об очень серьезном и странном парне, верно?
Его реплика до такой степени удивила ее, что она даже слегка рассмеялась.
– Боже, ты просто не понимаешь! Ну да ладно. Как бы там ни было, женщины из «Дочерей и сестер» располагают его фотографией и собираются принять чрезвычайные меры предосторожности, особенно во время пикника в субботу. Кое-кто из них даже будет иметь при себе баллончик со слезоточивым газом… во всяком случае, те, кто сумеют им воспользоваться в крайней ситуации. Об этом рассказала Анна. И все было бы хорошо, но потом она добавила: «Не волнуйтесь, Рози, мы попадали и не в такие передряги» – и все опять перевернулось с ног на голову. Потому что, когда погибает человек, – замечательный человек, как тот, что спас меня на ужасном автовокзале, – это уже совсем не мелочи.
Ее голос снова взвился, убыстряясь и грозя перерасти в крик. Он взял ее руку и погладил.
– Я все понимаю, Рози, – произнес он, как ему казалось, успокаивающим тоном. – Я знаю, это очень серьезно.
– Ей кажется, что она делает все как следует, – я имею в виду Анну, – что им уже приходилось выкарабкиваться из подобных неприятностей. Господи, да она просто звонила в полицию, когда какой-то пьяница швырял в окно камнем или шатался у входа, дожидаясь возможности плюнуть в сторону бывшей жены, если та выйдет на крыльцо за утренними газетами. Ей никогда не доводилось иметь дело с кем-то, хотя бы отдаленно напоминающим Нормана, она отказывается это понять, и потому-то мне так страшно. – Рози сделала паузу, чтобы немного взять себя в руки, затем улыбнулась через силу, глядя ему в глаза. – Во всяком случае, Анна говорит, что я могу оставаться в стороне; по крайней мере, пока.
– Я рад.
До здания Корн-билдинг оставалось всего несколько шагов.
– Ты ничего не сказал про мои волосы. – Рози снова метнула в его сторону быстрый, в этот раз слегка стеснительный взгляд. – Значит ли твое молчание, что ты ничего не заметил, или тебе не понравились?
Он с улыбкой повернулся к ней.
– И заметил, и понравились, просто голова занята другим – боялся, что больше тебя не увижу.
– Извини, что заставила поволноваться.
Она действительно сожалела о том, что стала причиной беспокойства Билла, но одновременно была рада тому, что он переживал. Чувствовала ли она что-то подобное во время встреч с Норманом в молодости? Рози не помнила. Память лишь подсказала, что он лапал ее под одеялом однажды вечером, когда они наблюдали за гонками на выживание, но все остальное пряталось – по крайней мере, сейчас – в густом тумане.
– Ты решила последовать примеру женщины на картине, верно? На той, которую купила в моей лавке?
– Может быть, – осторожно сказала она. Не показалось ли ему это странным? Может, поэтому он не отозвался ни словом о ее новой прическе?
Но он опять удивил ее, вероятно, еще сильнее, чем тогда, когда задал вопрос об Уэнди Ярроу.
– Большинство женщин после того, как покрасят волосы, больше всего похожи на женщин с крашеными волосами, – произнес он. – Мужчины обычно делают вид, что не замечают этого, однако они все видят, поверь мне. Но ты… как будто те волосы, с которыми ты появилась в ломбарде, были крашеными, а теперь они настоящие. Может, это похоже на самую идиотскую глупость, которую тебе когда-либо доводилось слышать, но я говорю то, что думаю… причем блондинки, как правило, крайне редко выглядят натуральными. Кстати, я советую тебе заплетать волосы в косу, как у женщины на картине. Ты станешь похожа на принцессу викингов. И коса сделает тебя еще привлекательнее в сексуальном смысле.
Оброненное им слово попало на красную кнопку внутри нее, давая волю чувствам, одновременно волнующим и крайне тревожным. «Мне не нравится секс, – подумала она. – Секс мне никогда не нравился, но…»
Она увидела, что с другой стороны к входу в Корн-билдинг приближаются возвращающиеся после перерыва Курт и Рода. Четверка встретилась возле видавших виды вращающихся дверей студии звукозаписи. Рода с откровенным любопытством окинула Билла с ног до головы оценивающим взглядом.
– Билл, это люди, с которыми я работаю, – сказала Рози. Вместо того чтобы утихнуть, жар продолжал нарастать, подкрадываясь к щекам и раскрашивая их ярким румянцем. – Рода Саймонс и Куртис Гамильтон. Рода, Курт, это…
На короткое, черное, как бездонная пропасть, мгновение она забыла, совершенно забыла, как зовут человека, который успел стать для нее таким значительным и близким. Затем, слава Богу, имя всплыло в сознании.
– Билл Штайнер, – закончила она.
– Приятно познакомиться, – произнес Куртис, пожимая руку Билла. Он бросил взгляд на здание, очевидно, уже видя себя с наушниками на голове.
– Друг Рози – мой друг, как говорится в пословице, – объявила Рода, протягивая руку. Тонкие браслеты на запястье слабо звякнули.
– Рад повстречаться с вами, – сказал в ответ Билл и снова повернулся к Рози. – Надеюсь, наша поездка в субботу не отменяется?
Помедлив секунду, она утвердительно кивнула.
– Заеду за тобой в половине девятого. Не забудь одеться потеплее.
– Хорошо.
Она почувствовала, как горячая волна, от которой вдруг потвердели соски, а в кончиках пальцев возникло острое покалывание, заливает все тело. Его взгляд снова попал на горячую красную кнопку, но в этот раз в ее реакции было больше радости, чем страха. Она неожиданно ощутила непреодолимое желание – смешное, но удивительно сильное – обхватить его обеими руками… затем ногами… а потом просто забраться на него, как на дерево.
– Ну что ж, тогда до встречи, – произнес Билл. Склонившись к ней, он чмокнул ее в уголок губ. – Рода, Куртис, приятно было познакомиться.
Он повернулся и зашагал прочь, насвистывая.
– Не сочтите за дерзость, Рози, у вас прекрасный вкус, – покачала головой Рода. – Какие глаза!
– Мы всего лишь друзья, – неуклюже соврала Рози. – Я познакомилась с ним…
Она не договорила. Внезапно все объяснения обстоятельств знакомства с Биллом показались ей чрезвычайно сложными, не говоря уже о том, что свидетельствовали они далеко не в ее пользу. Она пожала плечами и нервно засмеялась.
– Ну да вы сами понимаете.
– Как же, как же, – подтвердила Рода, провожая взглядом удаляющегося Билла. Затем повернулась к Рози и восторженно захохотала. – Конечно, понимаю. В груди такой старой развалюхи, как я, лишившейся даже внешних признаков женственности, до сих пор бьется сердце истинного романтика, который верит, что вы и мистер Штайнер будете только очень хорошими друзьями. Впрочем, вернемся к нашим баранам. Вы готовы?
– Да, – сказала Рози.
– И теперь, когда вы… скажем, привели свои личные дела в относительный порядок, смеем ли мы надеяться на некоторый прогресс в профессиональном отношении?
– Я уверена, что теперь дело пойдет на лад, – заявила Рози и не ошиблась.
VI. Храм быка
1
В тот четверг перед тем, как отправиться спать, Рози снова воткнула шнур недавно купленного телефона в розетку и позвонила Анне. Она спросила, не появились ли какие-нибудь новые сведения, не видел ли кто-нибудь Нормана в городе. В ответ на оба вопроса прозвучало категорическое нет, Анна заверила ее, что все в порядке, и в качестве утешения добавила набившую оскомину пословицу, гласящую, что отсутствие новостей – тоже хорошая новость. У Рози имелись свои сомнения в истинности последнего постулата, но она сочла за лучшее придержать их при себе. Вместо этого она, запинаясь, принесла Анне соболезнования по поводу гибели ее бывшего мужа, размышляя, есть ли у мисс Хорошие Манеры правила поведения в подобных случаях.
– Спасибо, Рози, – откликнулась Анна. – Питер был странным и трудным человеком. Он любил людей, но его самого любить было трудно.
– Мне он показался очень милым.
– Я так и думала. Для посторонних людей он являлся воплощением доброго самаритянина. Для семьи и тех, кто пытался войти в число его друзей, – а как вам известно, я принадлежала и к тем, и к другим, – он скорее был левитом. Однажды во время ужина, устроенного в честь Дня Благодарения он схватил со стола жареную индейку и запустил ею в своего брата Хала. Точно не помню, из-за чего, собственно, возник спор между ними; если не ошибаюсь, они обсуждали не то ООП, не то Сезара Чавеса. Обычно все скандалы между ними возникали на почве этих двух тем.
Анна вздохнула.
– В субботу днем соберется кружок поминовения – мы рассядемся на складных стульях, как пьяницы на заседании общества «Анонимные алкоголики», и будем говорить о нем по очереди. Во всяком случае, я думаю, что все сведется к разговорам.
– Выглядит довольно необычно и мило.
– Вам так кажется? – спросила Анна. Рози представила, как ее собеседница удивленно вскинула брови в своей высокомерной манере и стала еще больше похожа на Мод. – Мне все это представляется довольно глупым мероприятием, но, возможно, вы правы. Как бы там ни было, некоторое время пикник обойдется без моего присутствия, но я приеду позже, покинув кружок без особого сожаления. Хотя, конечно же, несчастные женщины нашего города потеряли в его лице настоящего друга, а это большая утрата.
– Если его убил Норман…
– Ну вот, вы опять за свое. Я знала, что этого не миновать. Поверьте, мне приходится иметь дело с женщинами, которых сгибают, ломают, комкают и коверкают миллионами разных способов на протяжении нескончаемых лет, и мне известно, что у них развивается комплекс мазохистского величия. Один из типичных синдромов пострадавшей женщины наряду с нелюдимостью и депрессией. Помните взрыв космического корабля «Челленджер»?
– Да… – Рози была заинтригована и не понимала, к чему клонит Анна, но катастрофу она помнила хорошо.
– В тот же день ко мне прибежала женщина – вся в слезах. На руках и щеках у нее были красные отметины: она щипала и била себя. Она заявила, что эти замечательные отважные мужчины и милая женщина-учительница погибли из-за нее. Когда я спросила, почему она так считает, посетительница объяснила, что написала не одно, а целых два письма в поддержку программы запуска пилотируемых космических кораблей, одно в «Чикаго Трибьюн», второе – члену палаты представителей от их штата. Дело в том, что через некоторое время пострадавшие женщины начинают автоматически принимать на себя вину. И не только за что-то конкретное – за все.
Рози вспомнила Билла, который провожал ее до Корн-билдинга, обнимая за талию. «Не говори, что ты виновата, – сказал он. – Не ты ведь создала Нормана».
– Долгое время я никак не могла понять эту часть синдрома, – призналась Анна, – но теперь мне кажется, что я разобралась окончательно. Кто-то должен быть виноват. Иначе вся боль, одиночество и депрессия не имеют ни малейшего смысла. Иначе человек сходит с ума. Лучше чувствовать себя виноватым, нежели свихнуться. Но вам, Рози, уже пора вырастать из этих штанишек.
– Я не понимаю вас.
– Отлично вы все понимаете, – спокойно возразила Анна, после чего разговор перекинулся на другие темы.
2
Через двадцать минут после того, как она попрощалась с Анной, Рози лежала в постели с открытыми глазами, сцепив пальцы и сунув руки под подушку, глядя вверх в темноту, и в ее голове воздушными шарами проплывали лица. Робби Леффертс, похожий на старичка, продающего билеты благотворительной лотереи или карточки с предсказанием судьбы; она увидела, как он протягивает ей билетик с надписью «Выйдешь из тюрьмы на свободу». Рода Саймонс с торчащим в волосах карандашом, говорящая Рози, что на ноги следует надевать нейлоновые чулки, а не лучки. Герт Киншоу, человеческий вариант планеты Юпитер, в неизменных тренировочных штанах и мужском свитере с V-образным вырезом – и то, и другое размера XXXL. Синтия Как-ее-там (Рози до сих пор не удалось запомнить ее фамилию), никогда не унывающая любительница панк-рока с волосами, выкрашенными в два ярких цвета, рассказывающая, что в детстве она часами сидела перед картиной, на которой вода в реке совсем по-настоящему текла.
И Билл, конечно же. Она увидела его карие глаза с проблесками зелени, волоски на висках, растущие к затылку, увидела даже крошечную точку шрама на мочке правого уха, которое он когда-то проколол (скорее всего, еще в колледже, набравшись смелости благодаря нескольким порциям горячительного), а потом дырочка заросла. Она почувствовала прикосновение его руки к собственной талии: теплая ладонь, сильные пальцы; время от времени его бедро касалось ее бедра, и ей хотелось знать, что он чувствует при этом, волнуют ли его прикосновения так же, как ее. Сейчас она с готовностью признавала, что ее эти прикосновения, без сомнения, возбуждают. Билл настолько отличался от Нормана, что представлялся ей едва ли не гостем из другой Солнечной системы. Она прикрыла глаза. Погрузилась в воспоминания. Из темноты выплыло еще одно лицо, проявляясь, как изображение на опущенной в химический раствор фотобумаге. Лицо Нормана. Норман улыбался, однако его серые глаза оставались холодными, как куски льда. «Я забрасываю блесну, дорогая, и в конце концов поймаю тебя на крючок. Лежу на кровати не так уж и далеко от тебя, между прочим, и думаю о тебе. И очень скоро мы с тобой поговорим. И я намерен поговорить начистоту. Правда, беседа не затянется надолго. А когда она завершится…»
Он поднял руку. В ней оказался простой карандаш «Монгол» № 2, заточенный острее, чем кончик иглы.
«В этот раз я не трону ни твои руки, ни плечи. Сейчас меня больше интересуют твои глаза. Или язык. Как тебе это нравится, милая? Получить карандаш в свой квакающий, лживый я…»
Ее глаза резко открылись, и лицо Нормана исчезло. Она снова зажмурилась и призвала на помощь лицо Билла. Несколько секунд Рози не сомневалась, что оно не появится, что вместо него вернется Норман, но этого не случилось.
«В субботу мы едем куда-то на мотоцикле, – подумала она. – Проведем вместе целый день. Если он вздумает поцеловать меня, я не стану противиться. Если захочет обнять меня, прикоснуться ко мне, позволю ему. Это настоящее безумие – до чего же мне хочется быть с ним.»
Она снова начала погружаться в сон и успела подумать, что ей, наверное, грезится пикник, который они с Биллом собираются устроить послезавтра. Кто-то еще выбрался на природу и остановился неподалеку от них. Какая-то семья с ребенком. Она слышала слабый детский плач. Затем, в этот раз громче, прозвучали раскаты грома.
«Как у меня на картине, – промелькнуло в голове. – Я расскажу ему о своей картине, пока будем завтракать, собиралась сделать это сегодня, но нам надо было поговорить совсем о другом, и я забыла, но…»
Гром прогрохотал снова – ближе и громче. В этот раз она немного испугалась. Дождь испортит весь пикник, разгонит всех посетителей из Эттингер-Пиера, сорвет планы «Дочерей и сестер», из-за него могут даже отменить концерт.
«Не волнуйся, Рози, гром гремит только на картине, к тому же все это происходит во сне».
Но если она видит сон, каким образом тогда чувствует подушку, придавившую ей руки? Как получается, что она до сих пор ощущает сцепленные пальцы рук и легкое одеяло, лежащее на ней? И почему по-прежнему слышит шум машин, проезжающих за окном ее комнаты?
Песня сверчков сливалась в единое непрерывное «тррр-тррр-тррр-тррр-тррр». Тихо плакал ребенок.
Неожиданно ее веки осветила изнутри яркая пурпурная вспышка, словно молния, и гром прогрохотал еще ближе.
Рози вскрикнула и села на кровати, слыша биение собственного сердца. Никаких молний. Никакого грома. Правда, ей показалось, что до нее по-прежнему доносится стрекот сверчков, да, но, возможно, это фокусы воображения. Она посмотрела на окно и увидела прислоненный к стене темный прямоугольник под ним. Картина. «Мареновая Роза». Завтра она свернет полотно, сунет его в сумку и заберет с собой на работу. Рода или Куртис наверняка подскажут адрес мастерской, где для картины изготовят новую раму.
И все же едва различимый стрекот сверчков не прекращался.
«Из парка», – решила она, укладываясь на подушку. «При закрытом-то окне? – ехидно переспросила Практичность-Благоразумие. В ее тоне ощущалось сомнение, но тревоги она не почувствовала. – Ты уверена, Рози?»
Разумеется, уверена. На носу лето, в конце концов, сверчки размножаются быстро, да, собственно, какая разница? Хорошо, пусть в картине действительно есть что-то странное. Надо полагать, странности рождаются в ее собственном сознании, из которого упрямо не желают выметаться последние отклонения, но допустим, что дело действительно в картине. Что теперь? Она не ощущала в холсте ничего по-настоящему плохого.
«Но ведь, признайся, разве она не кажется тебе опасной, Рози? – В этот раз в голосе Практичности-Благоразумия она безошибочно уловила взволнованные интонации. – Не будем говорить о злом или плохом, как ты это называешь. Сказки, разве не оставляет она впечатление опасности.»
Нет, на этот вопрос она не могла ответить отрицательно, но, с другой стороны, опасность подстерегает человека повсюду. Достаточно только вспомнить, что произошло с экс-мужем Анны Стивенсон.
Однако она не хотела вспоминать, что случилось с Питером Слоуиком, не желала возвращаться в места, которые на терапевтических сеансах иногда называли Гилти-стрит, улица Вины. Лучше помечтает о предстоящей субботе, попробует представить, что испытает при поцелуе Билла. Интересно, он положит руки ей на плечи или обнимет за талию? Каков вкус его губ? Как он…
Голова Рози упала набок. Пророкотал гром. Хор сверчков запел еще сильнее, и одно насекомое вдруг запрыгало по комнате, приближаясь к кровати, но Рози его не заметила. В этот раз нить, соединяющая сознание с телом, оборвалась, и она погрузилась в темноту.
