Текст книги "Гвардия Феникса (сборник)"

Автор книги: Стивен Браст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 59 (всего у книги 60 страниц)

ОБ АВТОРЕ

Браст: Позвольте мне сказать, что, прежде всего, я счастлив с вами познакомиться.

Паарфи: Так.

Браст: Первый вопрос, который я хотел бы вам задать, и не сомневаюсь, что читателей это тоже интересует, звучит следующим образом: вы пишете так специально? Таков ваш стиль или вы сознательно играете в игры с читателем – на правах автора?

Паарфи: Боюсь, я не понимаю вопроса, который вы оказали мне честь задать.

Браст: Ну хорошо. Я заметил, что вы поменяли некоторое количество покровителей. Не хотите ли это прокомментировать?

(Паарфи хочет только одного – разозлиться.)

Браст: В таком случае давайте обсудим поступление в учреждение, которое вы называете Институт. Вы все еще надеетесь туда попасть?

Паарфи: Вы специально стараетесь меня оскорбить, сэр?

Браст: Прошу прощения. Ну хорошо, вы женаты?

Паарфи: Я не понимаю, почему читатель должен интересовать себя... собой... им... вот проклятый язык! Как вам удается на нем говорить?

Браст: Употребляю местоимения «он» и «ему».

Паарфи: Возмутительно! А если...

Браст: Давайте не будем на этом останавливаться, хорошо?

Паарфи: А как вы решили данную проблему в моем труде?

Браст: Использовал слова «он» и «ему».

Паарфи: Какой абсурд! В некоторых случаях...

Браст: Я и в самом деле не склонен обсуждать эту тему.

Паарфи: Хорошо.

Браст: Итак, что вы говорили?

Паарфи: Я говорил, что не понимаю, с какой стати читателя может интересовать вопрос моего матримониального статуса. Более того, это вопрос личный, и я не склонен его обсуждать.

Браст: Некоторые наши читатели хотели бы знать...

Паарфи: А вы женаты?

Браст: ... Я понял, что вы имеете в виду. Будут ли еще написаны книги про Кааврена?

Паарфи: Не исключено.

Браст: Значит, возможно, будут.

Паарфи: Так.

Браст: Дело в деньгах?

(Паарфи отказывается отвечать.)

Браст: Как вы относитесь к музыке?

Паарфи: Я не понимаю, почему вы задаете мне такой вопрос.

Браст: Чтобы выяснить, слышали ли вы какие-нибудь из моих музыкальных произведений, например «Новый выпуск» в исполнении «Смеющихся котов» (магнитофонная запись); «Как можно путешествовать» в исполнении «Смеющихся котов» (магнитофонная запись и компакт-диск); «Королева воздуха и тьмы» в исполнении Морригана (магнитофонная запись); «Король дуба и всего святого» в исполнении Морригана (магнитофонная запись); «Роза для бунтаря» в исполнении Стивена Браста (магнитофонная запись и компакт-диск) – все можно заказать в «Стил Дрэгон пресс». Если вы желаете получить каталог, пошлите конверт с маркой по адресу: Почтовое отделение, абонентский ящик 7253, Миннеаполис, Миннесота, 55407. Цена всего лишь...

Паарфи: Возмутительно. Я не намерен сидеть здесь и выслушивать, как вы самым бессовестным образом...

Браст: Ну хорошо, хорошо.

Паарфи: Итак?

Браст: О чем вы хотели бы поговорить?

Паарфи: Можем обсудить какие-нибудь литературные вопросы. Например, проблемы создания художественного произведения. Или давайте поговорим о данной конкретной работе, в которой появится отчет о нашей беседе. Разумеется, я имею в виду «Рассказ о некоторых событиях, происшедших в конце правления его императорского величества Тортаалика I».

Браст: Я... ну... на самом деле я дал вашему произведению другое название.

Паарфи: Что вы сделали?

Браст: Доверьтесь мне.

Паарфи: Правильное название, сэр, таково...

Браст: Послушайте, я хорошо знаю издателей. Вам понятно?

Паарфи: Вы этим гордитесь?

Браст: Ну, может быть... Будьте любезны, объясните, пожалуйста, почему вы иногда используете футы, дюймы, мили и тому подобное, а потом вдруг переходите на метры, сантиметры и километры. Несколько раз вы даже употребили такие единицы измерения, как лиги и фарлонги?

Паарфи: Я считаю, что вам следует прекратить задавать мне вопросы, на которые вам известны ответы. Более того, любой умный читатель и сам их прекрасно знает.

Браст: Раскройте свою мысль, пожалуйста.

Паарфи (с обиженным видом): Хорошо. В то время, когда происходили события, о которых я повествовал, в Империи имелось шесть совершенно различных систем измерения. Ваш перевод этих понятий в термины, понятные читателю, является попыткой сообщить об их существовании. Ну вот. Довольны?

Браст: Благодарю вас. Не намекнете ли вы читателю, где в данном произведении можно найти Деверу?

Паарфи: Так получилось, что в данной истории она не появляется.

Браст: Да? Но я сказал вам...

Паарфи: Было бы неправильно и нечестно просто «вставить» ее в какое-нибудь место повествования, в то время как я не смог ничего узнать о том, где она появлялась и появлялась ли вообще.

Браст (невнятно).

Паарфи: Прошу прощения?

Браст: Ничего.

Паарфи: Вам не трудно придумать вопрос, ответ на который потребовал бы некоторых мыслительных усилий?

Браст: Хорошо, для кого вы пишете?

Паарфи: Прошу прощения?

Браст: Когда вы создавали свое произведение, вы имели в виду какую-то определенную аудиторию?

Паарфи (впервые с интересом): Отлично. Я пишу для тех, кто любит читать.

Браст: Ну конечно, только...

Паарфи: Мне кажется, вы меня не поняли. Я имел в виду, что пишу не для тех, кто любит хорошие истории, рассказанные хорошим языком, и не для тех, кто берет в руки книгу, чтобы заняться исследованием (как говорят ваши критики) «человеческой сущности». И уж конечно, не для тех, кто радуется красиво расположенным на странице словам и фразам.

Браст: Вы говорите о наборщиках?

Паарфи: У меня складывается впечатление, что вы пытаетесь превратить все в шутку. У вас ничего не получится.

Браст: На самом деле, мне кажется, я знаю, что вы хотите сказать. Ваш читатель не торопится узнать, что произойдет в следующую минуту, но наслаждается тем, как сконструированы предложения и все повествование. Я прав?

Паарфи: Совершенно.

Браст: Интересно.

Паарфи: А как насчет вас, сэр?

Браст: Меня?

Паарфи: Для кого пишете вы?

Браст: Хм... Мне кажется, я хочу доставить удовольствие всем вышеназванным.

Паарфи: Прошу прощения?

Браст: Всем тем, кого вы называли некоторое время тому назад, тем, кто любит хорошие истории, тем, кто...

Паарфи (с иронией в голосе): Вне всякого сомнения, достойная цель. И все же разве вы не пишете в каком-то определенном жанре, или, если быть более точным, маркетинговой категории, в которой невозможно создать бессмертное произведение?

Браст: Давайте не будем забираться в такие дебри.

Паарфи: Хорошо. Скажите мне, а что обозначают буквы «PJF», стоящие после вашего имени?

Браст (сердито): Я же сказал, что не хочу обсуждать эти вопросы.

Паарфи (строго): Прошу прощения. Но если вы зашли так далеко, что ставите непонятные буквы после собственного имени на обложках своих произведений, мне кажется, читатель имеет право знать, что они означают. Может быть, это такая особенная шутка? Давайте, сэр, вам представилась возможность раскрыть публике свой секрет.

(Браст отказывается отвечать.)

Паарфи: Как хотите. Назовите, пожалуйста, имена ваших любимых писателей.

Браст: Ну, Александр Дюма...

Паарфи: Неужели, какая неожиданность!

Браст: Твен, Шекспир...

Паарфи (фыркнув): Вы окажете мне огромную любезность, если перестанете пытаться произвести на меня благоприятное впечатление и назовете имена писателей того времени, в котором вы имеете честь работать.

Браст: Вы говорите о современных писателях?

Паарфи: Если вам не трудно.

Браст: Ну хорошо. Шеттерли, Йолен, Желязны, Вулф, – если начать с конца алфавита. И возможно, Балл, Геймен, Дин, Долки, Кроули и Форд – если сначала. Или...

Паарфи: Я не понимаю.

Браст: Не важно. Я ужасно люблю Патрика О'Брайана и Роберта Б. Паркера. Диана Уэйн Джонс просто великолепна. Пожалуй, мне не стоит упоминать Меган Линдхольм, потому что я написал вместе с ней книгу, но...

Паарфи: Вы полагаете, что ни одно из этих имен мне не известно?

Браст (сдержанно): Вы же спросили.

Паарфи: Более того, я никогда не поверю, что кто-то может «ужасно любить» кого-то.

Браст: Придется поверить.

Паарфи: В таком случае, может быть, назовете кого-нибудь из своих коллег, кто не попадает в категорию тех, кого вы «ужасно любите»?

Браст: Что?

Паарфи: Назовите плохих писателей, которые работают в одной с вами «области» – если можно так сказать.

Браст: А, понятно. Ладно. И возможно, обезьяны...

Паарфи: Иначе говоря, вы отказываетесь отвечать?

Браст: Вот именно.

Паарфи: Хорошо. Не хотите ли рассказать о том, над чем вы сейчас работаете?

Браст: Я собираюсь написать еще одну историю о Владе Талтоше.

Паарфи (зевает): Правда?

Браст: Да. В моем произведении ему платят огромную, сказочную сумму за то, чтобы он прикончил утомительного, занудного, манерного писателя исторических романов, но в конце концов он делает работу бесплатно, да еще в процессе обнаруживает, что получает удовольствие, пытая и...

Паарфи: Полагаю, наш разговор окончен.

Браст: Вот именно.

Паарфиротика

Случилось так, что в одну из домиц весной 109–го лета правления императрицы Зерики Четвертой некая леди из Дома Лиорна находилась в гостинице «Одинокий сад», той самой, где был создан «Поединок всадников» – и одиночество леди разделял лишь бокал с вином. Одета леди, известная под именем Челани, была просто: бурые бриджи, блузка бледно–красных тонов с вырезом низким ровно настолько, чтобы намекнуть на очертания ее высокой крепкой груди, и легкий шерстяной плащ в цвет бриджей.

Она сидела и время от времени поглядывала в сторону дверей.

Почти ровно в первом часу пополудни в двери вошел молодой человек из Дома Дзур. Был он рослым и крепко сложенным, весь в черном, квадратная челюсть его свидетельствовала о силе воли, размах плеч доказывал честность, а крепкие мышцы бедер, подчеркиваемые облегающими панталонами, говорили о неутомимости в постельных утехах.

Он сразу же заметил Челани. Пока он подходил к ее столу, она успела встать и вежливо поклониться, на что он ответил столь же учтивым поклоном.

– Милорд Туллис, – сказала она.

– Миледи Челани.

– Не желаете ли вина, сударь?

Брови его нахмурились.

– О, по правде говоря…

– Да? – переспросила она. – По правде говоря?

– Иными словами, если вы желаете честного ответа…

– О, поверьте мне, честность для меня является одной из высших добродетелей!

– А, в таком случае, вы желаете, чтобы я поделился с вами своими истинными желаниями относительно вина?

– Милорд, умоляю вас отметить, что ничего иного я и не желаю вот уже почти целый час.

– В таком случае я, пожалуй, выражаю определенное стремление начать, э…

– Начать?

– Дело, которое мне искренне не хотелось бы откладывать даже на недолгий срок, чтобы выпить бокал вина.

– Милорду, вероятно, известно, сколь важным бывает терпение, и сколь сильно предвкушение способно увеличить грядущее наслаждение?

– О, не могу сказать, будто это не так. Однако…

– Да?

– Вы ведь сами спросили.

– Воистину так, сама, – ответила Челани, пораженная глубочайшей справедливостью этого замечания.

– Итак?

– Что ж, милорд, в таком случае давайте проследуем наверх, покои уже подготовлены.

И сей предложенный план был беспромедлительно претворен в жизнь.

Покои, о которых говорила Челани, располагались на верхнем этаже «Одинокого сада», в задней части. Они представляли собой отдельную комнату, изрядную часть которой занимала большая кровать, дубовая, с атласными простынями, шелковыми подушками и вельветовыми одеялами, отделка же комнаты была выполнена в бледно–желтых тонах, соответствующих цвету штор, которые как раз колыхал ветерок из приоткрытого окна. Освещали комнату четыре висячих светильника, по одному в каждом из углов.

Челани закрыла дверь и повернулась к Туллису.

– Итак, теперь…

Эти слова, однако, были последними, которые она успела произнести до того, как Туллис, одним скользящим шагом покрыв расстояние между ними, обхватил ее обеими руками и припал ртом к ее губам.

Поцелуй – мы упростим рассказ, называя его поцелуем, хотя в действительности он включал несколько различных действий обоюдного притяжения, влечения и страсти; для начала, то соприкосновение губ, ртов и языков, именуемое в обычных обстоятельствах поцелуем и далее именуемых нами именно этим словом; объятия, то есть обоюдное обхватывание руками друг друга; в некоторой степени – ласки, то есть пока четыре руки стискивали два тела с силой, свидетельствующей о немалом накале страсти, в то же самое время четыре ладони, соединенные с этими четырьмя руками, полностью отдались поглаживанию, сжиманию, похлопыванию и растиранию (насколько все это возможно было проделать сквозь препятствующую доступу одежду) тех анатомических подробностей, которые возлюбленным казались наиболее привлекательными и доступными в нынешнем их положении, – этот поцелуй, заметим мы, был исполнен такой страсти, нежности и продолжительности, что автор сгорает от стыда, не в силах должным образом вместить его описание в одно предложение.

Челани, вынуждены мы добавить, хотя и озадаченная той внезапностью, с которой Туллис начал объятия, ни единым намеком не дала понять, что ей это неприятно. Напротив, все ее телодвижения свидетельствовали о готовности ответить страстью на страсть, желанием на желание и объятием на объятие. Когда же поцелуй в конце концов закончился, Челани, дыша с изрядным трудом, проговорила:

– Милорд!

– Что?

– Я…

– Миледи что–либо неприятно?

– Неприятно? Нет. Однако…

– Да?

– Вы обратили внимание на нашу одежду?

– Я заметил, что она по–прежнему на нас.

– Именно, – сказала она. – Я и сама заметила то же самое, и это показалось столь важным, что я пожелала убедиться в вашей осведомленности о данном факте.

– О, уверяю вас, он от меня не ускользнул.

– И?

– О, миледи Челани, мне представляется, что нам следует от нее избавиться, причем…

– Да? Причем?

– Причем так быстро, как мы только сумеем. Ну, что скажете относительно данного плана?

– Клянусь вам, сударь, именно этот план я предложила бы и сама, если бы…

– Если бы что?

– Если бы вы первым не сделали это.

– В таком случае мы согласны?

– Целиком и полностью!

– Тогда давайте позаботимся о воплощении данного плана без дальнейших проволочек.

– Сударь, разумность ваших слов достойна мудреца–атиры.

Попытка воплотить данный план, однако, успехом в данном случае не увенчалась. А все потому, что уже первый этап, каковой включал избавление Челани от блузки, был завершен лишь частичным обнажением ее плеч – Туллис же, утробно заурчав, обнаружил, что категорически не в силах удержаться от того, чтобы покрыть вышеупомянутые плечи нежными ласками и мягкими поцелуями, на каковые Челлис ответила вздохами и внезапной утратой интереса к продолжению процесса разоблачения, вместо этого полностью отдавшись кратковременным ощущениям – впрочем, ощущения эти, как вы понимаете, были исполнены чувств, и отнюдь не неприятных.

– Ах, – выдохнула она.

– Видите, – проговорил Туллис между поцелуями – говоря фактически в ее плечи и шею, ибо именно по ним двигались его губы, – я просто не в силах выпустить вас из рук.

– И не только из рук, – отозвалась Челани, а по тембру голоса чувствовалось, что у его обладательницы кружится голова, – но и из губ тоже.

– О, вы это заметили?

– Кажется.

– Но вы не возражаете?

– О, ничуть, однако…

– Да?

– С таким подходом, сударь, вы рискуете так никогда и не снять блузку, а она, видите ли, будет препятствовать дальнейшим ласкам.

– О, вы безусловно правы, восхитительная моя прелестница. И все же, разве не вы недавно сделали замечание относительно терпения и предвкушения?

– Воистину так, это говорила я, – согласилась Челани, чье лицо покрывал румянец. – Однако…

– Да?

– Я не соотносила это замечание с собой.

– А теперь вы это сделали?

– Признаю, есть некоторая справедливость в том, что вы сделали честь объяснить мне.

– Искренне рад, что это так.

– И все же…

– Все же?

– Когда ваши губы так прижимаются к моим плечам, к моей шее, к моей спине… – ах! ах! – я просто не могу дождаться часа, когда для ваших ласк откроется еще часть меня!

– Итак, вы желаете, чтобы я…

– Чтобы вы продолжали меня раздевать, сударь. Заверяю вас, в итоге вы обретете мою искреннюю признательность.

– Ну что ж, продолжаю. Вот, видите, блузка уже у вас над головой.

– О, и правда.

– А сейчас она уже на полу.

– О да! О да!

– И теперь выше талии…

– Да, выше талии?

– На вас лишь тончайшая сорочка, которая не только обеспечивает мне роскошный панорамный вид на пару идеальной формы холмиков, каковые я заметил в первый же миг нашего с вами знакомства…

– Да–да, не только?

– Но также открывает еще несколько местечек для доступа моим губам – каковые губы, клянусь, не желают ничего иного, кроме как исследовать то, что глаза мои только что пожирали с такой страстью, как будто передо мной накрыта роскошная трапеза, приготовленная самим маэстро Валабаром!

– Ах, сударь, но ваши руки!

– О, да, действительно. Руки мои – весьма невоздержанные, признаюсь – опережают мои губы в поиске прелестей, которые жаждут и те, и другие.

– Ах, милорд, какие чувства пробуждаете вы во мне!

– Заверяю вас, во мне они пробуждаются в той же мере. Но вот, видите, руки мои ухитряются проникнуть под вашу сорочку, тогда как губы мои – вот и вот – находят начало пути в те же края, только сверху вниз.

– О да, именно это и происходит!

– А теперь руки мои, двигаясь самым что ни на есть невоздержанным образом…

– Да? Да?

– Снимают с вас и сорочку.

– Итак…

– Итак, теперь ничто не препятствует воссоединению моих губ с этими идеальной формы грудями, и особенно…

– Да, особенно?

– Особенно с их участками, вот здесь, на самых кончиках – как мне говорили, весьма чувствительных.

– О, вас не ввели в заблуждение, вы правы! Видите, как они вздымаются в ответ?

– Сударыня, от моего внимания никак не может ускользнуть то, сколь благодарственно они демонстрируют себя моим губам, и доказательство тому – моя собственная плоть – вы ведь чувствуете ее прикосновение здесь, у вашей ноги? – стремящаяся прикоснуться к вам, еще и еще…

– Ну конечно же, милорд, конечно же я ее чувствую, и заверяю вас, что мне чрезвычайно приятно служить источником подобного возбуждения, ибо столь же приятными источниками являются ваш язык, ваши губы и зубы, ваши пальцы, искусно порождающие такое же возбуждение на двух инструментах, на которых они исполняют истинную симфонию…

А теперь мы обязаны ответить на вопрос, которым, без сомнения, давно уже задается читатель: с какой это стати мы возложили на себя обязанность описывать, причем столь подробно, действия двух персон, хотя обычная вежливость предписывает оставить их наедине, уважая чужое право наслаждаться самыми сокровенными минутами своей жизни.

На вопрос этот есть два ответа. Кое–кто из наших братьев–авторов (в частности, похоже, мужчин, поэтому «братьев» особенно уместно), видимо, имеет на удивление слабое понимание сущности возбужденной женщины, можно даже заподозрить, что они сами никогда не видели такой. В частности, к нашему общему смущению, мы вынуждены нередко читать описание любовных игр, где один из участников (как правило – мужчина, как и искомый автор) выведен испытывающим глубочайшее внимание к кончику женской груди, каковая столь часто используется в роли удобного объекта для демонстрации обоюдного влечения, и вышеупомянутый кончик описан отвечающим на это внимание так, словно он соединен с плотью своего рода пружиной, которая с помощью языка или пальцев вдруг распрямляется. Воистину, слишком часто наш брат–автор использует для этого действия слова, являющиеся поэтическим описанием звука распрямляющейся пружины.

И именно по этой причине мы вынуждены показать, что сколь бы сильна ни была страсть, описание пробуждения этого уголочка женского организма не только не требует столь неточных и. вообще говоря, глупых объяснений – более того, гораздо лучше работает простая и точная характеристика того, как эта часть тела отвечает на реальные действия реального человека. Заверяю вас, братья–авторы, что если вы усвоите этот урок, ваши читатели лишь поблагодарят вас.

Разумеется, даже достигнув этой цели, мы не будем столь жестоки и не оставим читателя в неведении относительно дальнейших подробностей предмета нашей беседы – иными словами, если читателя интересует, как события развивались после того эпизода, где мы оставили наших героев, то наш долг как авторов удовлетворить это любопытство, а считать ли интерес читателя академическим или похотливым, решать не нам.

Расставив таким образом необходимые акценты, вернемся же к Челани и Туллису, которые, заверим читателя, отнюдь не пребывали в бездействии в течение нашего краткого, но необходимого отступления. Воистину, за это время Челани – которую читатель мог заподозрить в том, что роль ее в повествовании более пассивна, нежели активна – схватила подол рубахи Туллиса и, когда он поднял руки над головой, стянула с него блузу и отшвырнула прочь, словно стоила она меньше, чем лист чублика в первый день зимы; и воистину, для них обоих в то время его рубаха значила ничуть не больше, ибо как дерево избавляется от листьев в ожидании весны, когда придет час отрастить новую крону, так и оголение торса Туллиса, который был теперь на равных с Челани, открыло возможность для новых прикосновений двух обнаженных тел, а прикосновения эти не могли не породить у них восторг, который мы, уступая искушению, сравним с радостью смены времен года, когда молодое семя пускает ростки и весь свет вокруг кажется более чувствительным и живым.

– Ах, ах, – сказал Туллис, – чувствовать, как вы так вот прижимаетесь ко мне…

– Да, милорд?

– Это само совершенство.

– Рада, что это так, ибо со своей стороны…

– Да, миледи?

– Чувствовать ваши ладони на спине, а в частности, ваши пальцы там, где моя спина изгибается чуть выше талии, порождает во мне дрожь, которую я не в силах описать.

– Мне это также нравится, однако…

– Да?

– Мне куда больше понравится, если, пока мы вот так вот касаемся друг друга…

– Да, пока мы касаемся?

– Мы заодно воспользуемся случаем и поцелуемся снова.

– О да, в таком случае давайте же приступим к этому и не будем медлить. Приняв это решение, они тут же прижались друг к другу ртами, словно каждый из них пытался выпить весь воздух из легких другого, они дышали единым дыханием и страсть их росла и росла.

Поцелуй длился и длился, а Туллис понял, что не в силах помешать своей руке скользить по ее телу вниз – и, найдя место, где Челани округлялась назад и чуть пониже талии, он стиснул найденное, притянув ее еще ближе к себе.

– Ах! – выдохнула она. – Стремительный дзур! Что вы делаете?

– Вы желаете, чтобы я остановился, ласковая моя лиорн?

– Остановился? Напротив, я желаю, чтобы вы продолжали!

– В таком случае я повинуюсь вашим желаниям столь же охотно, как если бы вы высказали их именем моего принца.

– Вы сама почтительность. О, но что это вы делаете теперь?

– Сударыня, я снимаю с вас бриджи.

– Да, но…

– Но?

– Пока вы не свершили это необдуманное действие…

– Да?

– Вы не забыли, что на мне сапоги?

– О, и правда, это обстоятельство я упустил из виду.

– Итак?

– Что ж, если вы позволите мне встать перед вами на колени…

– Да, если я позволю вас встать передо мной на колени?

– То вы сможете опереться рукой на мое плечо, сохраняя равновесие, пока я…

– Да, пока вы?

– Пока я приложу все усилия, осторожно удаляя то, что скрывает ваши ножки, и одновременно оголяя пред моим восхищенным взором ваши стройные и изысканные лодыжки.

– Откуда же вы знаете, что лодыжки у меня стройные и изысканные?

– Заметил это при первой нашей встрече, когда вы носили платье. В таких вопросах я совершенно уверен.

– Вы, значит, разбираетесь в женских лодыжках.

– Не отрицаю, у меня есть кое–какой опыт по данной части.

– В таком случае я полностью принимаю комплимент, который вы имели честь высказать в мой адрес.

– И вы совершенно правы, поступая так.

И пока продолжался этот разговор, Туллис, всячески демонстрируя пыл, сделал именно то, что сказал; иными словами, он снял с Челани сапоги и воспользовался представившимся случаем полюбоваться ее лодыжками. Более того, в коленопреклоненном положении рот его оказался как раз на уровне пупка Челани, и он не устоял перед искушением обнять ее обеими руками за талию и прижаться ртом к этому весьма чувствительному местечку.

– О, сударь! – воскликнула она. – Я почти чувствую ваш язык!

– Очень вероятно, – отозвался Туллис.

– Ах, и бриджи мои уже сползли ниже колен!

– Да, и могу к этому добавить лишь одно…

– Добавить лишь одно?

– А именно, если вы не пожелаете обратного…

– Не пожелаю?

– То ваши шаровары последуют за ними.

– Ах! Ах!

– Вы желаете, чтобы я сдержался, о восхитительная?

– Нет! Нет! Продолжайте! Ах, вот вы и сделали это, и я обнажена!

– Ослепительно обнажены.

– Но, но, что это вы такое делаете? Ваши губы, они – ах! ах! там! там! Да, не останавливайтесь! Однако…

– Да, сладкая моя?

– Мои ноги.

– Великолепные ноги, без всяких сомнений. Так что с ними не так?

– Они слабеют, и я чувствую, что я сейчас упаду.

– О нет, так нельзя. Вот, давайте–как повернемся. Теперь кровать позади вас.

– Ах, я падаю. Да, да. Вы сводите меня с ума! Видите, как я дрожу?

Разве вы не придете ко мне?

– То есть вы желаете завершить эту беседу?

– Я не просто желаю, я должна!

– Тем лучше, ибо клянусь вам, моя драгоценная…

– Да?

– Если я не получу вас здесь и сейчас, то умру на месте.

– Тогда живите же, мой добрый дзур, живите! Вот, я помогаю вам снять сапоги, а теперь панталоны… О, и что же это тут передо мной?

– Ах, сударыня, я уверен, вы знаете, что это такое. Но – ах, что же это вы делаете? Вы хотите, чтобы я потерял сознание? Да, да, именно, вы желаете, чтобы я сошел с ума. О! Какое наслаждение! Кровь моя кипит, я сейчас взорвусь!

– Ну так идите же ко мне!

– Иными словами, вы желаете, чтобы я полностью воссоединился с вами?

– О, в этом смысле…

– Да?

– Я жажду этого всем своим существом.

– Тогда я так и сделаю.

– Что? Прямо сейчас?

– Если таково ваше желание.

– Скорлупа и осколки! Я уже час как не желаю ничего иного!

– Тогда вот он я.

– Ах! Именно этого я и желала.

– И я тоже!

– Я рада, ибо было бы грустно испытывать сие желание в одиночестве.

– О, моя прекрасная лиорн, но ведь вы не одна. Чувствуете, как я вхожу в вас?

– Да, да! Вот, я крепко обхватываю вас теми самыми ножками, которые вы имели честь похвалить.

– Тут им самое место. Однако теперь я обязан вас поцеловать.

– О да. Ваши губы, ваш рот.

– Ага, вот так!

– Я сейчас взорвусь!

– О! О да, взрывайтесь, милая моя Челани, и если случится так…

– Да?

– Клянусь, что ваша вершина воспрянет одновременно с моей!

– Но вы уверены?

– Сомнения тут неуместны.

– Тогда пусть так и будет! Ах! Я взрываюсь, я вся переполнена!

– О! Я возношусь на небеса, я сливаюсь с вами.

– Да, да, мой возлюбленный дзур, мы одно целое!

– Как я вас люблю, моя прекрасная лиорн! О, вы чувствуете, я продолжаю даже после того, как мы вместе взорвались?

– Да, да, мой бесстрашный герой! Ах. какое наслаждение, какое удовольствие.

– А теперь…

– Да, теперь?

– Теперь, сударыня, я вынужден прерваться.

– О, но ведь не навсегда?

– Нет, но увы, на несколько минут.

– А потом?

– О, потом, если пожелаете…

– Да, если пожелаю?

– Что ж, потом мы повторим снова!

– Сударь…

– Сударыня?

– Лучшего я и не желаю.

(c) Kail Itorr, перевод, 2012