Текст книги "Атом"

Автор книги: Стив Айлетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

16 – Сон

– Тэфф, – говорит Джед Хельмс, катая своё глубокое тело по офисному баку. – Кажется, мне снился сон.

Он мигает фонарями своих глаз, нарывы света пульсируют на реактивных шипах и серебряных ячейках боли.

– Офис, ловушка, весь город затоплены водой. Я могу идти куда хочу – я свободен.

Атом откидывается в кресле, руки за головой, разглядывает вентилятор на потолке.

– Мэдди говорит, может, у тебя сверхкомпенсация за короткий радиус убийства.

– Может быть. Я знаю, Мэдди до сих пор работает над непромокаемыми сигарами, большим чаном и прочим. Но со времени того прикола с головоягодами, Крепостью и кульбитами в горячей ванне с Черри и Линдой мой кругозор расширился.

– Ты ел кульбиты? Ладно, всё кончено. Я избавился от оси дерьма, каждый занимается собственными проблемами. Мы пока отдыхаем. Я тебе уже рассказывал про моего отца?

– Миллион раз.

На столе мигает лампочка, и через мгновение вплывает парень, который словно бы умер, но продолжает двигаться из неукротимой злобы. Лоснящийся и отпо-лированный, как жук (Атому любопытно, успел ли он сгнить), он мимоходом выпучивает глаза на основные объекты в комнате и принимается скрипеть туберку-лёзный протест в мегафон «Беретты 92Ф».

– Ты понимаешь, что ты наделал?

– Напомни, я забыл.

– У тебя в руках был один из ключей к выживанию нашего интеллекта, а ты – ты отдал его президенту?

– Иногда так бывает.

– Как так? Все поблизости перещёлкиваются в негатив, так что ли? Совершенная посиди-посмотри тупость твоих действий, твоя разнузданная заносчивость, эти психованные трусы в заднице, которые ты используешь для связи, этот пустой дом с одним офисом, этот пылающий вестибюль? Ты голый! Ты вообще псих?

– Правда, ужасно дорого? – Атом вытаскивает аморт из пачки и раскуривает. – Надо установить вращающуюся дверь, а то столько людей приходит свалить своё добро со спины брани.

– То, что я хочу сказать, слишком важно, чтобы соотноситься с моей пушкой в засаде.

– Пали, если можешь.

– Принять вызов – значит увидеть нищету видения вызывающего.

Атом видит, как дрожит пистолет. Этот иссушенный упырь сбит вбок, но его глаза замутнены агрессией. Все равно, что поймать на себе взгляд того, что ты только что отправил в помойку.

– Пока мы тут расселись по окопам, эта криокорзина уезжает из города. Потому что мне всё это не нравится, – добавляет Атом раньше, чем ДеВорониз успевает спросить, и вдавливает аморт в стол. – Взять тебя и джентльмена, как вы махаетесь головами, словно бейсбольными карточками – разве так себя должны вести взрослые люди?

– Чёртов дурак, – шипит ДеВорониз. – Мозг в холодильнике – не мозг Кафки. Я провёл операцию раньше, чем этот пентюх Фиаско решил спереть его. Мозг Кафки в голове Кэндимена.

– Чего?

– Ага, – торжествует ДеВорониз. – И кто теперь голый? Подумай, Атом, – после столь длительной консервации жизненно важно омыть мозг кровью. И кто бы додумался искать его там? Это была первая фаза операции. Вторая была вплавить часть сознания Кэндимена назад в череп и, наконец, покрыть тело хитиновым панцирем. Туров ничего об этом не знал.

– И раньше, чем ты справился, Фиаско спёр набивку Кэндименова черепа, решив, что похищает башку, которую раньше взял в Хранилище Мозгов. А как же джентльмен со своим мозгом бродил и гоготал в вокзальной камере хранения?

– Холодильник связан с имплантированным церебральным интерфейсом, его сигнал передаётся в приёмник в позвоночнике Кэндимена. Система делалась на время, Атом, и радиус сигнала ограничен. Когда мозг Кэндимена покинет Наш Прекрасный Штат, разум, дремлющий в его черепе, захватит контроль. Теперь ты понимаешь, что ты наделал, самодовольный маньяк?

– Выбор между одержимым жуками патрицием, наряженным, как отсек бункера, или тощим человеком в обрюзгшем теле, мне ясен как день. Джентльмен свободен, ага? Можно заподозрить, что ты планировал захватить его тело и коф К, как только понял бы, что с К всё в шоколаде. И когда джентльмен съехал из твоего отеля, рычагом для него стали мозги в этом криоящике. Ты и впрямь облажался на этот раз, да? Ты бродишь по городу, обнюхиваешь каждый след, настолько же незаметный, как свинья на минном поле – и всё ради своих драгоценных блох.

– Жуки будут господствовать среди углей конфликта, мистер Атом. Как идиоты господствуют в этом котле злобы и…

– Ты в домике, док, – не считая неожиданностей. И ты с ними не справишься. Ты конформист из лагуны. Спорим, ты не представлял, что нить преступлений завяжется такими узлами, когда кодировал её. Если я буду дальше смотреть на тебя, я умру от скуки.

– Или от моей пули.

Дверь распахивается за спиной ДеВорониза и Кэндимен вваливается внутрь, балаболя.

– Я должен был знать, сэр, – говорит он, пытаясь сфокусироваться на Атоме. – Да у вас тут прямо облако яда. Знали бы вы, что он играет на себе. Громадные глобулы в переулках, сэр, я могу указать вам главу и строку его порочности…

Уже не радостный и непробиваемый, он передёргивается, смотрит вокруг, словно ни в чём не уверен.

– Ты на связи, Кэндимен?

– … в той свивающейся катастрофе, которую зовут миром. Отказ определяет вас среди подвижной жестокости. Отличная оценка, сэр… – Он опирается о стену и тяжело соскальзывает на пол, его голос слабо трепещет. – … преждевременное прерывание методической процедуры… и подпольные муравьи роятся, как электроны… хватит агонии… к чему продолжать… – Он очень жалостно смотрит вверх, перемена в нём подчеркивает слабеющие рыдания. Может, время и пренебрежение сделали свою работу над его мозгом, но первое ясное заявление К:

– Я не воровал Гогола. – Его дух пронизан ядом. – Не больше, чем Шульц воровал у меня. И я вообще не слышал о Замятине!

– Видишь? – лает ДеВорониз, указывая пистолетом.

– И чего ты кривишь моську – ты получил, что хотел, так? Вот он. Эй, К, Брод неласково обошёлся с твоим завещанием, а? Ты будешь рад услышать, что он уже умер.

– Вот это действительно и есть Америка, – мычит К, неуверенно вставая.

– И как ощущения?

– Словно её построили на прошлой неделе.

– Ага. Ты осознавал что делается, пока у руля был джентльмен?

– По большей части. Кость чужого лба блокировала меня. И я жирный – не получается исчезнуть.

– Наверно, ужасно обидно, – говорит Джед из бака, – смотреть на мир, но не иметь возможности действовать или влиять на него.

Кафка смотрит на него напряженным взглядом с зарождающимся презрением.

– К у нас скандальная техника, Джед, – говорит Атом.

– Говорит как девчонка, – замечает Джед.

– А это что за херня? – выдыхает ДеВорониз, уставившись в бак. – Ты сам это сделал? Он наделён сознанием? Гибрид?

– Видишь, почему я хотел закончить это дело, Джед?

– Ты прав, пахнет оно неважно.

– Хочешь сходить на рыбалку?

Они ещё смеются, когда звонит телефон.

– Извините, ребята, – говорит Атом и щёлкает тумблером. – Да, Мэдди.

– Термидор считает, что похитил меня, – говорит она ему.

– Ты где?

– Комната Кэндимена на улице Птиц.

– Как он нашёл лабораторию?

– Никак – я навещала Блоху в обезьяннике, там они меня и сцапали.

– Что-нибудь использовала?

– Не хочу пачкать кровью штаны. Давай приезжай.

– Я знал, что если мы побродим у дома Атома, то найдём шкурку Гудини. Скелет Сойера щёлкает, как манометр котла.

Давно расставшийся с собственным скелетом, Блинк неодобрительно оценивает чужие. Полицейское наблюдение приносит ограниченные плоды.

– Вы хотите помочь Атому разобраться с Сойером, или как? Система ломается, Шеф, наручники расщёлкиваются.

– Может, да, может, нет. Только если руки как веточки, можно из них выскользнуть, но Сойер уродец. Эти наручники были закрыты, когда включился свет, Бенни. Гадская дверь тоже, а Сойер сделал ноги. А потом он располагается здесь, принёс с собой какую-то носяру – может, ту, которую описал таксист. А где она была между этими сценами? Он её проглотил? А что, удобно.

Только их головы торчат из моря пончиков в патрульной машине. Они как тонущие гиганты, поросшие спасательными поясами.

– Ты замечал когда-нибудь, что нельзя увидеть в одной комнате Иисуса и Оливера Харди? Я первый, кто видит в этом подозрительное?

– Как правило, да, Шеф. А что за арбакль пришёл потом?

– Где-то я это видел – Атом истинный катализатор. Не меняется. Может, я решу его за это уважать.

– Зачем-зачем?

– Зачем пилот-камикадзе надевает гадский шлем? Я не делаю прогнозов, Бенни, и никогда не буду.

– Так какова настоящая история Атома?

– Влип в какие-то благородные неприятности и вылип отягощённый дарами, которыми пришлось владеть с честью, как я слышал.

– Кто-то выходит, Шеф.

Три фигуры появляются из дома Атома. Завёрнутый в плащ труп баюкает окровавленное лицо, сзади идёт обнажённый Атом, а между ними жирный джентльмен тащит рыбобак. Во мраке бака перекатывается гигантская пасть с хвостом – голос Атома доносится до коповозки.

– Самооперирование, а, профессор? Очень модно. Не забудь, Джед, жевать не меньше десяти минут Правильно, К?

– Ну что ж, Господи, благослови, – громыхает Блинк. – Зацени, Бенни. И пусть не говорят, что идеализм умер.

17 – Девушка, которая смерть

– Хочешь порядка в этом мире, – бурчит Мэдди, разглядывая полную комнату толкущихся задержанных, – где есть холодильник.

– Думаешь, Атом придёт за тобой? – спрашивает Китти на соседнем диване. Она ретуширует губную помаду из баллончика.

Мэдисон скрывает удивление – она не знала, что Китти здесь.

– В Атоме нет перманентного зла, – говорит она. – А что у вас с Фиаско?

– Эдакая любовь-ненависть. Он меня любит, а я его ненавижу. Мёд твёрже, чем сердце Гарри.

– А?

– Говорю, мягче, чем варёный смарф. Он мечтатель, но сам об этом не знает. Когда мечтаешь, то не знаешь, что мечтаешь, правильно? Он такой, неотёсанный, да?

– А как он тебя воспринимает?

– Как что-то, чем я не являюсь.

– Я не то имела в виду, милочка.

– А? О, ты в том смысле, что люди иногда притворяются, мол, меня нету? Да, в этом плане он не такой высокомерный.

– А где ты выбирала личико?

– Вот, из газетной вырезки, – говорит Китти, вытаскивая потрёпанный кусок пергамента из сумочки. – Не помню точно, как всё было, но разве это не клас-сический гламур?

– Мама! – кричит Термидор, узнавая лицо. – Когда она была молодая, эту фотографию напечатали в некрологе в день её кончины! – И он взрывается рыданиями.

В конце концов, почти в десять часов вечера, Атом приходит к дверям комнаты в отеле, его пускают вместе с рыбобаком, К, а перед ними входит доктор ДеВорониз.

– Вся команда в сборе, – объявляет Термидор, наливая «Брызги Джакада» у стойки бара. – Ну что ты как не родной, Атом.

– Ничего не могу с собой поделать. Я рад, что ты завёл новых друзей, Термидор. – Атом видит Турова, угрюмо сидящего в углу. – Вернулся назад, а?

Туров ёрзает. – Нет, просто было поздно, и… – И тут он видит ДеВорониза. – А что он тут делает? Не верьте ему, мистер Кэндимен, никого не слушайте.

ДеВорониз фыркает.

– Это не Кэндимен, болван. Твой хозяин покинул нас, когда я вскрыл коробочку и вытащил его мозг – через два часа после того, как Фиаско вернулся из Хранилища. Мозг в этом конфетном клоуне принадлежит Кафке.

– Он врал, – вскипает Туров. – Он врал мне! Врал, когда открыл этот проклятый морозильник!

– Мальчики, мальчики! – смеётся Термидор. – А ну прекращайте, а то под перекрёстным огнём я начинаю нервничать. Я порос бивнями, собирая всех в одном месте, так что воздержитесь от беспорядков, лады? Вы все меня знаете. На сегодняшний вечер аварийная бригада – Кортес Убийца.

– Йо, – говорит Кортес.

– Сэм «Сэм» Б ликер.

«Я тот, кого представляет босс», – думает Сэм.

– И Глушак.

Глушак шевелит губами, не издавая ни звука.

– Если вы как следует посмотрите, то сможете засечь Невидимую Мисс Мира, Китти Стиклер. Печально, что эта кукла теплая исключительно по ассоциации.

– Если бы я не была леди, я бы вбила тебе зубы в рот.

– Да, но в этом платье ты выглядишь по-дурацки. Далее, в углу у нас дрожит мистер Туров, поток жалоб. Шприц испуган, но действует.

Туров жалко выглядит.

– Джоанна, силач, выросший в полиэтиленовом тоннеле.

– Капризный, капризный, – хихикает Джоанна.

– Парень без одежды – Тэффи Атом, шутник.

– Мужик, ты знаешь, где подлить уксуса.

– Рыба-мутант немножко музицирует.

– В шторм сойдёт любой порт, – булькает Джед.

– Дикая кошка – Мэдисон Барбитур, она – интересный случай. Всё, что я знаю наверняка – она не просит чужого одобрения. Прислушайся к совету, он тебе пригодится.

– Можешь хранить свой совет в сухом прохладном месте.

– Вон то шатающееся тело, шустрые руки, – я не уверен, что это у нас тут. Видел что-то похожее в старых фильмах с пробирками и электрическими бурями. А его жирный друг, похоже, кому-то крепко задолжал. Какая турбулентность по ту сторону глаз.

Жирный Кафка сидит на деревянном стуле рядом с рыбобаком. Он в испуге поднимает глаза, готов защищаться.

– Насколько я знаю, я никому ничего не должен. Конечно, я получал взятки от юристов, чтобы помягче обойтись с ними в «Процессе», но сделка есть сделка, правильно? Свою часть я выполнил. И разве кто-нибудь пострадал? Что вы на меня уставились? Я похож на подозрительного персонажа? Вы думаете, я хотел оказаться в этом месте? Я представлял всё по-другому! Где поющие голоса? Где гармония? Это чёрное бремя правды! Время длится дольше, чем надежда! Время дольше, чем надежда! – Он зарывается лицом в ладони. – Холодный нож сквозь тонюсенький покров работающего мозга! – И он в конвульсиях обрушивается на пол.

– Мне нравится этот парень! – выдыхает Туров.

– Близится время сделать наш ход, Бенни; пускай то, что развивается там наверху, дотушится до полного вкуса. Помнишь убийства-клише? Засунь их в реаль-ность, посмотри, сколько они выдержат? Похоже, что народ в этом город больше заботится о качестве преступлений, чем о количестве. Интересно было только, когда шла серия.

– Около года назад, да, Шеф? – говорит Бенни, сидящий за рулём. – Парень оказался заперт в подвале и подняться до окна мог только на паре шнурков.

– Ага. Власти отреагировали на мух и вонь. Нашли его пустоглазого, а мясо всё сошло на крем-безе.

– А ещё был парень, привязанный на поле во время грозы, с громоотводом на спине, и молнии всё били и били.

– И парень, погибший на качелях, рядом с каруселями. Но что бьётся клювом в моём пульсирующем мозгу, так это установка дыма без огня. Парень в закрытом доме, включена машина сухого льда, включена пожарная поливалка, дом залит водой. Если бы дым шёл от огня, поливалка бы погасила его и отрубилась, правильно? Но детекторы дыма не сработали бы из-за дыма ото льда, Бенни.

– В точку, Шеф, поливалку запустили вручную.

– Убийца должен был использовать мотор ложного трения.

– Ага, он его обманул.

– Но знаешь, Бенни, мне кажется, что клише опровергли, когда мы обрадовали током того пария на стуле.

– Почему? Из-за клуба дыма из его головы или потому что он был невиновен?

– И то и то, Бенни, и в этом вся прелесть. Ладно, будем считать, что уже пора.

– Не знаю, в какой они комнате, Шеф.

– Давай упростим дело – вызывай подмогу, Бенни. – Блинк открывает дверь машины – тяжкая лавина пончиков обрушивается на улицу. Он пялится на Отель на улице Птиц сквозь клубы дыма от сигары. Хороший вечер для задержания. От предвкушения по его звёздно-полосатому сердцу бежит рябь. Он поднимает мегафон.

– Так, в Птичьем Отеле, слушайте сюда. Вы все под неправомерным арестом. Выходить по одному в темпе вальса.

В Отеле на улице Птиц восемьдесят комнат. В каждой застывает немая сцена: бакалейщик ламинирует уши шаркающего слонёнка, клоун срывает распятие с шеи усомнившегося священника, торговый показ выпущенной копами удушающей рейки, конкурс поедания пирогов со штык-ножа, безлицый человек производит кодеиновое мороженое в грохочущем барабане, суровое собрание группы поддержки невоздержанных стрелков, фарфоровая собака, кричащая невнятно и приглушённо, любовники, разыгрывающие похищение инопланетянами, расстрельная команда казнит грязного байкера, бабушка сидит, смеётся перед аэротурбиной, раввин, пробивающийся через чью-то шапку, ловец водорослей, выжигающий глазок с прицелом у себя на лбу, шаткий старик целуется со львом, сделанным из губки, хихикающие спаниели, готовящие ещё более зловещие коктейли с зонтиками, исторические слушания предсмертных криков Запаты на восковом барабане, уборщица, неосознанно засасывающая своего ангела-хранителя в пылесос, сенаторы в галошах, под давлением нагнетающие в штаны строительную пену – все застывают и смотрят наружу, на Блинка, ревущего объявление. Потом все как один вылетают из отеля, под фейерверк выстрелов. Первой в дверь проламывается группа поддержки невоздержанных стрелков. Коповозку разносят на жестяные транспаранты. Блинк и Бенни лежат за ней, считают патроны, как мелочь в кошельке. – Сколько стрелков, Бенни?

– Шестьдесят четыре. И одна старая леди кидает камни.

– Будь благословенна. Какой рукой кидает, правой или левой?

– Обеими, Шеф.

– Это дух общества. – Мигалку разносит залпом, который Блинк не удостаивает ответным выстрелом. – Это наводит на размышления о том, как люди путаются. Может быть, слово «левый» относится к правой руке.

– Чё вы имеете в виду, Шеф? – перекрикивает Бенни беспорядки.

– Все знают, что левое и правое – неправильные. Правое на самом деле надо называть левым, а то, что мы называем левым, – вообще другим словом. Как тебе эти яблочки?

– Готовы, Шеф?

– Готов. – Блинк крутит свою носяру. – Я беру на себя лево, ты бери право.

Они встают из-за обломков и стреляют направо, убивая старуху. На третьем этаже открывается окно и высовывается голова Эдди Термидора. – Эй, там, потише, некоторые из нас тут пытаются пожить свою жизнь!

– Эдди Термидор! – зовёт Блинк. – Сойер там, наверху?

– Думаю, у вас.

– Шеф Блинк, – говорит голый Атом, появляясь в окне. – Они готовят желе в форме моряка, помогите мне.

– Остальные могут идти по делам, по домам и прочим радостям, – окликает Блинк стрелков. Стрельба иссякает, и толпа с ворчанием всасывается обратно в отель. – Мне нужны все в той комнате наверху – передняя в центре.

18 – Не хватает места

Коповозки рвутся и воют, как гагары.

– Вы это слышали? – говорит Атом. – Блинк у нас коп, смытый в унитаз и разросшийся в канализации. Его безумие вошло в государственный архив. Нам ос-тались считанные минуты, чтобы настроиться на воплебудки.

– Ты к чему ведёшь, сыскарь? – щёлкает Термидор. – К чему ты ведёшь? Кто дал тебе право садиться за руль?

– Говорю вам, мы сидим на динамите. Однажды Блинк приблизился к осознанию, что его волосы загорелись. Теперь эти стильные события можно объяснить так, чтобы это сработало в нашу пользу, и я уверен, что способен обеспечить необходимую глубину швов. Потом будем поддерживать доверие. Видите ли, это детали, обосновавшиеся в проницательном сознании. Это правда, ведь так? Проще всего для начала использовать заблуждение. Только не отколите какую-нибудь глупость. Глянь на своего стрелятора Кортеса, упрёк в руках, глаза, как сиськи хмыря, щетина, как у ерша. Через четыре-шесть лет он возглавит группировку, через семь будет безумнее, чем коллекторная крыса, а остатки отойдут к Бетти. Это можно использовать. Молодая кровь у власти, куча трупов, нам нужен козёл отпущения.

Мне эта мысль не нравится, – тяжко роняет Кортес.

– Мне тоже, – медленно бормочет Термидор, косясь на Кортеса. – Атом, как ты, не пряча умище, прожил дольше минуты?

– Не знаю, – признаёт Атом. – Если честно, сам беспокоюсь.

– Тебе положено беспокоиться.

– Ладно, ладно. Значит, Кортес не купился. А как насчёт Джоанны?

– Этот увалень? Жирный гидроцефал?

– Почему нет? Конечно, биологически он на ничейной территории, но тем большее впечатление он произведёт на копов. Посмотрите на него. Он просто создан для этой роли. Тупой и очевидный, бреется песко-струйкой, лучше и не скажешь. Будем повторять им снова и снова, что он руководил всем предприятием. А потом дадим волне обрушиться на него.

– Ты действительно думаешь, что этот вездеходный идиот – наш билет на выход? – спрашивает Термидор. – А какой мотив?

– Будем думать.

– Мне кролики нравятся, – предлагает Джоанна.

– Ну и вот, Джоанна хотел выйти из дела, завести кроличью ферму, и на это ему нужны были деньги. Он прицепил магнитную мину к заднице и вошёл в цитадель, требуя солидную сумму в обмен на твою жизнь. Ты осмеял его, назвал клоуном, даже бросил в него брюссельской капустой. Джоанна дёрнул за верёвочку, но мина не сработала, и вся банда поверглась в язвительный смех. Джоанна сказал – запоминай, Джоанна – «Ты за это заплатишь», и со слезами убежал в ночь.

– «Ты за это заплатишь», – хмурится Джоанна. – За кроликов?

– Прекращай, шутник, – щёлкает Термидор.

– Оставьте его в покое, – бормочет Кафка, потом выкрикивает то же самое.

– Когда он проходил мимо Хранилища Мозгов, мина детонировала, – продолжает Атом, – разнесла здание в щепки, но наш Убийца-Проманьонец остался на месте. В этот момент мимо пробегал никто иной, как Гарри Фиаско. Джоанна знал, что тот состоит в группировке, поэтому включил его в план, как навести копов на Тер-мидора, человека, который насмехался над ним.

– Как-то всё нелепо, – смутно бормочет Туров. – С чего бы Фиаско участвовать в его планах?

– Потому что Джоанна видел, как тот носит боди. Води, которое ты заставил его надеть, Туров, засунув его в стальной загон на окраине города. Вместе с дюжиной других невезучих. Ему одному удалось бежать, и ты не мог с этим смириться. Ты преследовал его в шипова-ном бронированном автомобиле, похожем на гигантскую тёрку. И ты гнался за ним, а интрига Джоанны развивалась. Определить ценность случайного объекта, подобранного с земли, мозга. Устроить вокруг него переполох – привести Термидора к мысли, что это истинная и единственная пикантность. Сделать так, чтобы Гарри выступил со своей историей перед судом и указал на группировку. Тем временем по всему городу квадратеют люди. Это тоже ты, да, Джоанна? И ты ос-тавляешь кипеть все ингредиенты сплетни, пока каждое органично произошедшее убийство, скопленное дьявольски опытными полицейскими, неизменно тайком откладывается среди их тоски по таким временам.

– А что я всё это время делаю? – спрашивает Термидор.

– Вырезаешь жестяные пистолетики для кукольных домов. С твоим единственным глазом ты весьма поднаторел в такой тонкой работе. Ты добиваешься патента на идею, когда Фиаско попадает в тюрьму, выбивая тебя из струи. Сэм «Сэм» Бликер может подтвердить, что тем вечером ты нарядился Сайта Клаусом и рыдал, пока борода не отвалилась, как подтаявший снег, и во весь голос сетовал на хрупкую сложность человеческого сердца.

Сидя на краю кресла, Сэм «Сэм» Бликер баюкает на коленях пистолет. Он хмурится.

– А я что делал?

– Ты угощал его суфле из алтея. Потом пошёл к Глушаку и сказал: «Это займёт его на некоторое время», и вы вдвоём, хихикая, пошли купаться ночью обнажёнными. С этого началась ваша любовь. На следующий день вы тайком поженились. Когда священник бурчал слова, обманчивые и торжественные, ты осознал, что вы – дриады схватки, герои, покинутые в этической спешке. Ваши подведённые смертью, налитые кровью глаза закрылись друг напротив друга тем вечером в красоте немого счастья и изнеможения. Вы были ближе, чем рай и ад, и вы принялись спорить друг с другом.

Сэм «Сэм» Бликер смотрит на Глушака, который беззвучно шевелит губами. Потом поворачивается к Атому.

– Он говорит, что не умеет плавать.

– Шут с ним.

– А что я делал, после того как съел суфле? – спрашивает Термидор.

– Тебя накрыл глубокий сон, – объясняет Атом. – И тебе снилось, что тебя коронуют по какой-то древней церемонии. Когда опустилась корона, вокруг начала порхать радужная бабочка, и её зажало между короной и твоими волосами зомби. Убрать её значило нарушить ход церемонии, и красоту оставили среди серых вспышек до её конца. Глубоко тронутый, ты проснулся с планом объявить себя официальной ва-лютой и читать свою стоимость каждый день в газетах. Ты вошёл в лифт и сказал мужчине, читающему как раз такую газету, что в добавок ко всему обаяние распустилось. «Действительно», – вежливо ответил парень, переворачивая страницу. – «Я открыл собачий приют». У тебя в животе всё перевернулось, когда лифт начал останавливаться, и лампочки коротко пригасли. «Привет, – говорит мужчина, – наверно откачивают темницу». Он достаёт акваланг из дипломата и надевает, поправляет мундштук и затягивает ремни. «Что происходит?» – кричишь ты. Он же оглядывается на тебя и, удивлённый, произносит что-то невразумительное, указывая на акваланг. Он трясёт тебя за плечи, когда вода начинает сочиться в щель в дверях и капать с потолка. Человек показывает на дверь, пытаясь объяснить, а капель превращается в душ, ко-торый набирает силу и мощь. Человек подбирает дипломат и стоит в поднимающейся воде. Ты стоишь в углу, хныкаешь. Газета кружится и качается на волнах. Свет вырубается, и человек произносит что-то через мундштук. Вода доходит тебе до колен, и ты бредёшь в другой угол, ощупывая стену в дегтярной тьме. Ты тянешься, и потолок легко сдвигается от прикосновения; ты слышишь скрип люка и удар, как у крышки жестянки с печеньями. Открываешь его, подпрыгиваешь и цепляешься за края, подтягиваешься, задыхаясь от усилий. Человек начинает протестовать через мундштук и тянуть тебя за ноги. Ты лягаешь его и выходишь победителем, встаёшь и огляды-ваешься. Ослепительный свет бьёт тебе в глаза, и ты слышишь придушенные смешки откуда-то спереди. Спотыкаясь, идёшь вперёд, прикрываешь рукой глаза, с испугом обнаруживаешь, что стоишь на театральной сцене перед полным залом. Почувствовав твоё смущение, они замолкают и сочувствуют тебе, и только пара безжалостных смешков. Ты шаркаешь вперёд, штаны насквозь промокли. «Где отель?» – вопрошаешь ты. К твоему удивлению, аудитория взрывается смехом, и некоторые даже аплодируют. Ты косишься на будку суфлёра – от смеха по его лицу катятся слёзы. Ты снова поднимаешь взгляд на аудиторию. «Я заблудился», – объявляешь ты. Крики веселья отдаются эхом; ты пытаешься разглядеть выход, а смех стихает, и ты молотишь кулаками по заднику. «Выпустите меня отсюда», – вопишь ты в ярости. Аудитория ревёт, и ты возвращаешься и пинаешь суфлёра в морду, а они катаются в проходах. Некоторые извиваются в невероятных корчах на спинках кресел, трепеща в истерике. «Что это за место?» – вопрошаешь ты. Потом спрыгиваешь со сцены и хватаешь зрителя за загривок, но опускаешь кулаки при виде человека, столь обессилевшего от хохота, что он не способен ответить тебе, даже если бы захотел. Ты прорываешься по центральному проходу, некоторые пытаются коснуться тебя, когда ты проходишь мимо, даже билетёр хихикает в слезах, выражая своё почтение между всхлипами. Похоже, все восхищаются тобой. Снаружи, перед театром всюду расклеены плакаты с твоим лицом, улыбающимся и в цилиндре. Уже ночь, идёт дождь, и ты ловишь такси. Когда ты садишься и говоришь, куда тебе надо, водитель отвечает, что отель разрушили китайцы двадцать лет назад. «Извините?» – спрашиваешь ты, наклоняясь вперёд. Водитель поворачивается к тебе – у него разложившаяся козлиная голова. Белая пена стекает с губ, а глаза закатились. Шины визжат, водитель безжизненно обвис на ремнях, машина запрыгивает на тротуар и влетает в витрину. Звенит сигнализация, и вдали лают собаки, когда ты выбираешься из обломков под душем воды, фонтанирующей из гидранта. Детали, Термидор, улавливаешь мысль?

– Погоди, это про мою жизнь мы тут говорим, – протестует Термидор. – Я просыпаюсь, и что происходит?

Атом его игнорирует.

– При всём уважении к Джоанне, он берёт Китти в руки, говорит, что если она даст ложные показания против Гарри, он объяснит ей надёжный путь в жизни, как использовать таланты, которые у неё есть, вместо талантов, которые, как она считает, у неё есть. Сделка есть сделка, как говорит К-мен.

– Ты говоришь, я навела копов на Гарри?

– Я даю тебе оправдание. Китти фыркает.

– Послушай, фраер, я вообще ничего не говорила, вообще ничего.

– Естественно, ангел мой. Но ещё он сказал, что если ты не испустишь фонтан красноречия, он порвёт тебя как занавеску и бросит тебя лицом в горе. Ты по-чувствовала… как бы ты себя почувствовала?

– И я почувствовала себя… ну… загнанной в угол?

– Загнанной в угол, конечно. Как конфетка в витрине. Конечно, ты исторгла поток и получила вознаграждение.

– Ну и какую мудрость веков этот парень мне поведал? – бросает вызов Китти, уже заинтересованная. Атом подходит и наклоняется к её уху, шепчет, и снова отодвигается. Китти смеётся холодным и счастливым, как рассвет, смехом.

– А как насчёт жирдяя? – вопрошает Термидор.

Кафка, ревниво признавая способность Китти ускользать от его взгляда, пугается, когда главарь группировки указывает на него.

– Он ничто, – объявляет Атом, – неуместный, таких можно застрелить дюжину в любой аптеке на углу. Его единственное отличие – статус экс-чемпиона в бла-городном искусстве британского боя животами,[4]4
  Gut-barging (сталкиваться животами) – реально существующее английское (шотландское) боевое искусство. Цель соревнования – используя исключительно живот, вытолкать противника с мата.


[Закрыть] где его боевой кличкой было «Пузан На Взводе» или «Буфер». Он быстро стал набирать популярность и был известен тем, что перед матчем издевался над оппонентом, выкрикивая фразу «Я считаю, что категорически лучше тебя в бое животами». Его победный лебединый нырок в ауди-торию легендарно вошёл в анналы обвинений в нанесении увечий. Он систематически брал золото, пока его не похитили, усадили на принудительную диету, а потом выпустили стройного и ладного за пару минут до боя. Появление на ринге этой зашуганной тростиночки в глазах медиа стало началом конца, и теперь, хотя он долгие годы жрал как лошадь, ему позволяют только открывать двери магазинов в своих старых блестящих поясах. В неправильном месте и в неправильное время он обнаруживает, что впутался в угрюмый разговор с Туровым, который к тому моменту вцепился в потрёпанный канат над зевотной пропастью собственной не-состоятельности. Пытаясь вырваться, он оделся женщиной, но выглядел исключительно как фонарь на стероидах. Его фотография была помещена на обложке специального журнала, и от стыда он не мог выйти из крошечной комнатки. Термидор ворвался с ломом доброты, иссушая страдальца своим милосердием. Сэм «Сэм» Бликер и Глушак прислуживали, Кортес за кулисами готовил удар, Джоанна и его вынужденные подельники обрушились как стена дождя на невинного Эдди. Джед здесь в качестве пищи, Мэдди – свидетель нашей глупости, а призрак Джорджа Вашингтона живёт в термостате. Всем сестрам по серьгам, а, К-мен?

– Значит, увалень купился. А что будем делать с Туровым? – спрашивает Термидор.

– Утопим в розовой воде.

– Ах ты… – Туров борется сам с собой, нервный и задыхающийся. – Да тебя надо утопить в собственной слизи, ты…