Текст книги "Атом"

Автор книги: Стив Айлетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

11 – Стрелятор

Крепость, конечно, сущий Шляпленд, но чтобы быть хорошей правой рукой, Нек не может обойтись феней и тупопушками. Он открывает свой походный арсенал и выбирает образцы. Камера переливается чёрным, как гнездо пауков. В ней парламентская вибрация мёртвой энергии.

Кость руки соединена с костью кисти, кость кисти соединена с распределительным «Звездносветным Уличным Чистильщиком»: полуавтомат, двенадцать зарядов, восемнадцатидюймовый ствол и трёхсекундная задержка. Оружие на все случаи жизни: пистолеты настроения, метаболики, модники, вуайеристы, пушистики, багрянцы, геодезики, диагностики. Луза Палмтоп. Гневный пистолет. Винтовка Пенроуза, автоматическая, как мать-природа. Револьвер несовместимости – плохая пушка, он после неё галлюцинирует. Кальмаровая граната, похожая на морского ежа. Столбнячная ракета. Колокол Свободы. Семя х/б. Мурексовые патроны. Стеклодутый пистолет, который исчезает после первого выстрела. Ледяные криопули. Запатентованный ресничный ударник. Мясные метательные ножи. И вот она, Эсхатологическая винтовка, патронник с крыльями чайки и инкрустированная фруктовым деревом рукоять. Наведи прицел и разгони жертву до космического финала – к праху или славе. Метафизическая рулетка, заряженная в пепел. Её разработчик, Джонни Рыба-Пилот, вывел теорию, что вес души равен разнице между весом человека до смерти и после. Чтобы собрать практические доказательства, ему надо было знать, когда точно будут происходить смерти, и вышел на связь со стрелками города; так вышло, что когда Джонни появлялся взвесить кого-нибудь, они знали, что сейчас в них будут стрелять. Результаты озадачили Джонни – вес жертвы до и после совпадал. Это коронер Рекс Камп указал, что в теле жертвы содержится пуля. Теория Уравнения Джонни РП – вес души равен весу пули, выселяющей её – родилась, чтобы порадовать своих создателей. Но как сказал всеобщий любимый гуру оружия Брут Паркер, качество теории равно скорости, с которой она вылетает из Уэзерби Марк V.

– Ладно, – говорит Нек, – эти пули сами себя не выстрелят. – Оставалось шесть лет до того, как первое оружие обретёт абсолютное сознание. Он поднимает Эсхатологическую винтовку, тяжело дыша в спёртом воздухе.

– Нет такой вещи, как нормальный ангел, – шепчет Атом, глядя вниз на город. – Так оно никогда не делается.

Мэдисон высовывает голову из окна, дымя сигаретой.

– Полегче, Тэфф. Нам надо поговорить. Атом ползёт по карнизу и забирается в офис.

– Как там Фиаско – хвастлив, но как хакер никакой?

– Не будь таким мерзавцем. Фиаско в некотором роде честен. Сбитый с толку и в разлуке с деньгами, он хватает всё подряд, как обезьяна.

– Звучит тупо.

– Великие вещи могут тупо звучать. Что-нибудь звучит тупее и скучнее, чем забивание гвоздей?

– Гвозди в собственный гроб?

– Успокойся, Тэфф. Если уж на то пошло, мы с тобой две стороны одной крышки.

Атом с радостным трепетом наблюдает, как она рассказывает о процессе мозга. Мэдди погрузилась так глубоко, что навестить её он может только на подводной лодке.

– Есть в этом джентльмене что-то странное, Тэфф, – говорит она. Лампочка на столе мигает, сообщая о незваном госте. – Его… модифицировали.

– Копобработка?

– Нет, но я чувствую, над ним поработали. Как будто он под удалённым контролем.

– А кто на кнопке – Гарпо Маркс? Распахивается дверь, на пороге стоит Туров с весьма пожёванным видом.

– Атом! Мне досталось больше, чем я надеялся в жизни получить!

– Туров, я считал тебя вездеходным подхалимом. Способным выпить молоко, если придётся. А теперь ты притворяешься маленькой пижамой?

Кажется, что Туров теряет почву в битве против безумия. Он играет на струне прозрачных пластиковых чешуек.

– Там будут оранжевые стены и шаффлборд, Туров. Что ты там понял?

– Они обычно – беспокойный бисер. – Туров нервно стреляет глазами в Мэдисон, потом переключается на Атома. – Надо поговорить.

– Валяй.

– Есть другое место?

– Миллионы. Это всё, что ты хотел узнать?

– В какую игру ты играешь?

– Ты видишь мою игру каждый раз, как заходишь ко мне в офис, Туров. Сядь.

Туров садится на место для клиентов и смотрит в сторону, на возвышающуюся Мэдисон.

– Ты на восемьдесят процентов состоишь из бурого жира, милый, – говорит она.

– Где ваш морской монстр?

– В магазине тел, – говорит Атом, опускаясь в кресло напротив.

– Слава Богу, – бурчит Туров, вытирая лоб шёлковым платком. – Надо сказать, ужасно сложно руководить делом, когда эта антисоциальная мурена жуёт декорации.

– Отвлекает меньше, чем «голос ветра».

– Что там на столе?

– Просто изюминка.

– А я подумал, паук.

– Мечтатель. – Атом щелчком отправляет изюминку в пространство.

– Ты ведь меня презираешь?

– Позволь мне выражаться аккуратно, мистер Туров, – я не вижу разницы между коровой и твой ногой. Ты дёргаешься, как кукла со дня первого сотворения мира.

– Ты глубоко тупиковый индивидуум, – напряжённо скрежещет Туров, наклоняясь вперёд.

– Есть копы, есть бандиты, есть я – найди уже свой эшелон.

– Это как черепаха?

– Забудь, Тэфф, – говорит Мэдди. – Я не поверю, что этот парень сумеет правильно сесть на толчок.

– Да как ты смеешь! Я добросовестно пришёл сюда!

– С чем в кармане?

– Информация, мистер Атом. – Голос Турова срывается на еле слышимый шёпот. – Про Кэндимена. Он учёный джентльмен, написал книгу, доказывая это. Но Кафка ему нужен не для научных целей.

– Мыщелок из руки Гогола Шульца.

– Может быть, – кланяюсь твоей образованности. Но должен сказать, Кэндимен пылает немодным страхом, что мы все будем ободраны и разорваны в ядерной печи.

– Он может оказаться прав, – говорит Атом, закуривая аморт и откидываясь в кресле.

– Он говорит, только скользящие по земле насекомые выживут в огненном шторме. И он определённо порос бивнями в попытках создать род человеческих насекомых, которые выживут на этой проклятой планете.

– Каждому нужна цель.

– Ты не понимаешь, – возбуждённо хнычет Туров. – Он уже помещал мозг жука в человека, а мозг человека в жука. Эти ужасы он уже совершил.

Атом слышал о таких делах. Парень по имени Кидди Дазуза чувствовал, что он форель, запертая в человеческом теле и оставленная для трансвидовой операции. Он слил деньги на катер и в отчаянии пытался закачать свою голову в тело Джеда. Но его разум был забракован за укрывательство оптимизма. Похоже, рыбы – машины, рукотворные они или нет.

– Готов спорить, результаты были суровые.

– Весьма суровые, мистер Атом. Но теперь Кэндимен собирается разработать мозги, как лучше сказать, половина на половину.

– Туров, ты с утра закидывался кислотой? – мягко спрашивает Мэдисон.

– Она попала в точку, Туров. Или в моллюска. Эй, погоди, ты говоришь, что джентльмен – какой-то мозговой хирург?

– Нет, мистер Атом, он нанял человека, доктора ДеВорониза, я его презираю. Он таскает с собой странные устройства, как надомный дантист. Он из тех, кто держит своих предков в качестве украшения. Даже Кэндимен перестал доверять ему – меняет основы в страхе предательства.

– Значит, джентльмен собирается сделать мозги старого брата таракана моделью для жуковека, которого так хочет сотворить.

– Звучит как сказка, мистер Атом, но я вас уверяю, это страстное убеждение Кэндимена.

– Что ценно, Туров, – мы как раз узнали, где тыква. Глаза Турова выпучиваются, как у королевской креветки.

– То есть, раньше у тебя… Раньше у тебя никогда не было мозгов! – Задыхаясь, он лепечет. – Я оторву тебе обе руки и использую их для покраски города, ты… ты…

– Ты действительно умеешь себя вести, ты знаешь об этом? – говорит Мэдди, улыбаясь Атому всем телом.

– Твоё тело – храм, солнышко, но твоя голова – собор. – Атом надевает инфракрасные очки. – Я вытащу пистолет из основы, потом пойдём варить тыквенную кашу.

Под домом Атома подземный лабиринт, основанный на компьютерной томографии его черепной коробки. Глядя на спускающийся лифт, Нек, проскакав вниз по бесконечной гулкой лестнице, потом по проходу, бренчащему спрятанной техникой, зарывается теперь в погреб между двумя рядами труб. Волоча за собой Эсхатологическую винтовку, он добирается до железной сетки – за ней вертикальная вентиляционная шахта, ревущая сгоревшей пылью.

Похожий на ворона, Атом бредёт по дороге, нависающей над шахтой и обрывающейся в пустоту. Там стоит хромированный демонстрационный стенд с пи-столетом. Он похож на тонкий «армани».38, сделанный из чёрного бриллианта. По виду Нек готов поверить, что в нём совсем нет внутренних элементов, статуэтка-фетиш. Его дырявые бока – совсем как у самолёта-невидимки.

Но когда Атом касается его – прямо перед тем, как всё взрывается к чертям – пистолет становится прозрачным, как стекло. Ужас охватывает Нека и подкатывает к горлу. Потом он разглядывает потайные небеса скрученных стен, чудовищного смеха и взрывного сияния. Голоса рождения, тусклые капельки ландшафта и кровавые бабочки смерчат в воздухе. Атом – призрачное привидение под дождящими ранами и обтекающим склоном. Жёлтый спинномозговой свет течёт по шахте колодца, и его тени дрожат, а плащ развевается. Вспышки звезды падают в глубины. Чувства Нека начинают стробировать. Мелькание зубов отбрасывает искры. Красные пальцы обнимают рукоять пистолета. Город ослепительных игл. Потом он не видит ничего, глазные впадины его черепа парализованы холодом.

Выжженный до призрака, он вываливается на улицу, смазанную дождём.

12 – Кем бы ты ни был, это становится ясно

– Я выудила книгу жуков этого джентльмена, – говорит Мэдди, когда Атом ныряет в машину. Туров сидит сзади с видом осаждённой крепости. Мэдди выводит экран на замутнённое дождём лобовое стекло. – Она называется «Холостая Мать, Посмотри на Меня».

Атом проматывает текст, читает, пока они трогаются.

«Бдительное дитя может сказать тебе, что жизнь съёживается, как низкий остров. Организованная религия прибавила Иисуса к пищевым группам. Обязанность обладать деньгами, вынужденные цветы договорённостей, имитация споров, консервированные выстрелы, суровый яд судебных разбирательств, бесплодная попытка западной культуры зачесать волосы на лысину – вот написанная кровью и английскими буквами хромота человечества. Род человеческий держит в руках порог вдохновения, дабы его не захватило остроумие».

– За нами хвост, – говорит Атом.

«Амбиции появляются там, где я сторожу их. Абсурдно верить, что природа разрушает нравственность подобно тому, как мы не годимся для того, чтобы судить суетливые существа в наших стенах. Они чужие нам, и какова будет мера их величия или безрассудства? Насекомые не одеваются. Они корчатся и дрожат, очевидно, по превосходным причинам. Их защита растёт изнутри. И пока наше время проходит, вина идентична прогрессу. Жаркая смерть приближается, и в мои мечты врывается топот суставчатых конечностей членистоногих».

– Темнеет. Это основная тональность?

– Потом станет благочестивой и умоляющей – там целая глава про усики. Он зовёт их любовными хлыстами.

– Тут он прав, – выпаливает Атом. Он прячет своё внезапное смущение за импровизированным выражением яркого самодовольства. – А, солнышко, вот куда мы поедем – Центральный вокзал Светлопива.

Мэдди бросает на него испепеляющий взгляд и жмёт на газ.

– Взяла отказники? – спрашивает Атом, когда они входят на вокзал.

– Думала, ты взял.

– Как мы умудрились оба уйти без пропускных плащей?

– Я не в настроении, – говорит Мэдди. – Вот ящик.

Атом распахивает дверь одноразовым кальмарключом – внутри управляемый криокулер. Мэдди вытаскивает его и изучает пульт.

– Некислая система.

Атом жмёт на расконсервирование, и во все стороны вырывается пар. Он откидывает крышку, чтобы бросить взгляд на белый гриб компактных извилин, и немедленно захлопывает её.

– Здесь не самое лучшее место, – решает он. Закрывает камеру хранения и ломает твердосмольный ключ в замке.

Они бредут через вестибюль, Атом тащит кулер за ручку.

Посмотрев на Атома в вентиляционной шахте, он не может рисковать и пытаться убрать его из Эсхатологической винтовки. Так что Нек перещёлкивает ограничитель на «Доводе», превращая его в полное эго. Его намерение заводится до максимума.

Припарковавшись в переулке за Центральным вокзалом, он проверяет оружие в свете фар. Жестяная дверь бумкает и открывается – он выдвигается за неё, дождь капает со ствола «Довода». Атом появляется с ящиком кулера. Клин тёмного вещества обтекает вокруг другой его руки.

– В последний раз, когда я это видел, оно выглядело как стеклянный пистолет. Из чего он сделан?

Уставившись в дуло упрёка Нека, Атом быстро справляется с собой. – Карбон, – говорит он.

– Давай сюда череп в переноске.

– А что на обмен?

– Если бы ты не был таким умником, я бы дал тебе совет. Но идёт дождь. И кем бы ты ни был, это становится ясно. Извини, но для тебя история закончится неприятно.

Когда Нада Нек давит на спуск, его засасывает в ручку винтовки как сморщивающийся воздушный шар, кости мелятся в муку и струёй бьют из дула вместе с потоком крови, плоти и воды. Невоздержанный бандит опустошён и мерцает. Розовое облако вьётся перед Атомом. Оружие, повисшее в воздухе, падает и лязгает по земле.

Атом выезжает на машине Нека на Улицу Засад, и в это время Мэдисон появляется с другой стороны. Атом перескакивает в другую машину, и они, визжа колёсами, уносятся прочь. – Хвост всё ещё здесь, – говорит Мэдди.

– Кто это? – цедит Туров.

– Кэндимен. За ним Эдди Термидор. За ним кто-то вообще больной.

Стоящая на обочине патрульная машина вспыхивает мигалками и разворачивается за ними.

– И мёртвый.

Мэдисон уходила с Центрального вокзала со скомканным плащом в руках, и толпа преследователей приняла его за тыкву. Теперь Атом откидывает крышку и достаёт образчик. Податливая плоть блестит холодным потом. Мэдди кидает беглый взгляд.

– Странно выглядит, правда?

– За нами едут четыре машины, а вы обсуждаете… – Туров наклоняется вперёд и видит мозг, его тирада обрывается. Голос начинает шипеть.

– Оно?

– Та самая ось дерьма, – бурчит Атом. Он чувствует жёлтые волны, выжирающиеся из тыквы и окрашивающие воздух. – После похорон нас отправляют на чердак и забывают, но только не его. Спорю, этот красавчик весит пять фунтов. Можно его использовать как боксёрскую лапу. Я не к тому, что он действительно этим занимался. Кирлиан дерьмовый.

Они сворачивают на Синг, свирепо раздирая шины. Фары, мечась, выхватывают уличные скандалы и граффити.

– Могло так быть? Он всё ясно видел. Просто кричал не с той стороны лица.

– Думаю, зависит от его защитных реакций.

– А книги не были его защитной реакцией? – спрашивает Мэдисон, когда они выезжают на Автостраду Портис.

– Искусство – взрывающийся сэндвич.

– Тогда всё сходится. Но что, если она поддельная?

– Чтобы распознать подделку, надо определить разницу, верно? Но если это другая работа, почему её классифицируют как подделку? Потому что какие-то идиоты не могут отличить одну работу от другой?

– Ах ты мой малыш.

Фонари автострады мелькают сзади неё, она выдувает ему поцелуй, который вскрывает его швы.

– Почему мы едем за Коротышкой, мистер Кэндимен? Почему он в машине умника?

– Знаешь, Джоанна, когда я смотрю на тебя, понимаю, как далеко ушла наша раса.

Джоанна поворачивается назад и выдаёт небрежную улыбку.

– Дураки будут уверять, что не занимают позиций, умные – что занимают. Врут и те, и другие. Имена пленяют, чтобы записать. Не попадай в плен к своему имени, мальчик мой.

– Хотите, я могу бобануть машину, мистер Кэндимен?

– Используй «Ингрем» – оскорбление не работает в качестве посмертного оправдания. И чуть побыстрее, будь любезен.

Джоанна думает так медленно, что видит всё вокруг во временном промежутке – для его сознания они сдут со скоростью четыре сотни миль в час. М11 поднимается в его руке медленно, как часовая стрелка, и пламя летит в закрытое окно – лобовое стекло изрывается наружу.

– Держись за свою шляпу, Джоанна, – кричит Кэндимен сквозь шум автострады. – Быть мишенью, кто бы ни стрелял, весьма неприятно.

– Может моя жизнь двигаться чуть быстрее? – лает Термидор с заднего сидения. За рулём Сэм «Сэм» Бликер, он не отвечает; по совету Брута Паркера он регулярно практикует технику обрезания негативного внутреннего диалога, посему удерживает внимание; для этого он заявляет себе: «Я тот, кто идёт по пляжу / стреляет в президента / пинает монашку» или что там навевают обстоятельства.

– Цени-ка, – бурчит Термидор, снова откидываясь назад и глядя в окно. – Все лица плоские, как у совы, поток жизни бьёт их о стены тупиков. Всё убрано в образе их близких. Это кротость, к которой я склонен относиться терпимо, понимаешь ли. Что я хотел сказать, для разрыва штатов трудно было бы найти лучшее время. Знаешь, иногда сделка портится быстрее бананов, но сейчас энтропия играет на стороне тех, кто влияет на мой образ жизни. – Он снова наклоняется вперёд. – Эй, Сэм, машина гейская – вместо подушки безопасности разворачивает гигантский рахат-лукум. Запирай Еврокарт, чтобы вышел чистый выстрел, ага?

Сэм бросает вперёд бронированный лимузин. «Я тот, кто вмолотится в Рено Меган», – думает он.

– Это у них кресс-салат в покрытии, а, Сэм? Их обоих бросает вперёд, когда у машины вминается задница.

– А, Сэм? Ау, Бликер, кинь-ка мне сюда труп.

– Я сосредоточиваюсь, босс.

– Мне плевать на состояние твоих кишок, Сэм. Этот демонический всезнайка как раз собрал бакалею – когда я закончу с ним, он будет вполне мёртв и похоронен в куче бобов.

– Не факт, что у вас получится, босс.

– Я тоже могу расстрелять его. Отчего же не расстрелять? Ты о чём ваще?

– Обещайте, что не разозлитесь.

– Ничего не обещаю. Обещаю надавать тебе по жопе.

– Я как-то слышал, в Атома однажды стреляли на Падшей Улице, там потом чёрт знает что творилось.

– Пошевели уже мозгами, Сэм. Говорю же, ни один человек не управляет каждым своим вдохом. Ни ты, ни даже я. Дам тебе совет, который мне дали много лет назад. Ты можешь увидеть что-нибудь в глазах человека, пускай – ненависть, зависть, маниакальную жажду власти, – но всё фигня, пока оно там есть. У него же там полная каша. Да, это залог спасения, когда ты подбиваешь бабки своим недостаткам в таком ключе. У меня только один глаз – и я им смотрю в оба.

– Кто дал вам этот совет, босс, – Коко Клоун?

– Не твоё дело, – отрезает босс, вспоминая свою мать. – Давай скрипи колёсами, лихач.

Сэм «Сэм» Бликер вытаскивает помповую «Мит-субиси», высовывает из окна и опорожняет обе ноздри. Еврокар искрит и сворачивает. «Я тот, кто зря тратит патроны», – говорит он сам себе, лавируя между взрывами.

– Трупы годятся не только для похорон, – говорит ДеВорониз. Фонари высвечивают лицо, полное угрозы. – Медленно мели детей – поражение отличный отдых.

– Как скажете, мистер, – говорит таксист. Как водитель бронированного светлопивского такси со вспахивающим улицу клювом, он знает искусный баланс силы, присущий бизнесу. – Хотите, поставлю музыку?

– Власти гребут под себя всё. Они прибивают гвоздями лужу вина к столу.

– А-га.

– Была однажды плохая божественность замкнутости и веры, что завалила людям обзор головами. Библия никогда не успокаивает побуждение, дабы принудить к чистоте. Её на это не хватает.

– Понимаю, о чём вы.

– Но есть выход. – Да?

– Гипостазис утверждает, что Самаэль ошибается.

– Все мы ошибаемся.

– Ад тоже на свой лад – земля гармонии. Но без принуждения иерархия нестабильна. Возьми пистолет. – ДеВорониз передаёт вперёд маленькую, масля-нистую «Беретту 92Ф», автоматику, таксист берёт её, смотрит в зеркало и глубоко вздыхает, смиренно качая головой.

– Стреляй в машину перед нами. Я получу этот орган, даже если нам с тобой придётся в процессе погибнуть.

– Нам с тобой?

– Пардон – тебе и мне.

Таксист щёлкает на счётчике револьвера, окно и глаза поднимаются одновременно. – Хорошо, мистер, но вы потеряли все шансы отвертеться. – Первая очередь пришла на финиш впереди всех на скорости 1280 футов в секунду, лизнув лимузин, как ухо любовника.

– Раздобудь мне пару или там десяточек хот-догов, Бенни, – бормочет Блинк, вгрызаясь в бургер.

– Мы в машине, Шеф. У нас погоня.

– Думаешь, я не знаю? – кричит Блинк, тепловики срываются с его лица. – Я конвоировал гонщиков, когда ты ещё тюнинговал свой первый трёхколёсник. Боже, этот бургер из тех, что надо проглотить, если тебя поймали за вражеской границей?

– Тут пальба, Шеф, – говорит Бенни, вглядываясь вперёд. – Гильзы летят, как блюдца над Мехико.

– Знаешь, что мне нравится в старых добрых патрульных играх, Бенни? Они как провокация, но без планирования. Полёт пуль грубо нарушает контролируемое воздушное пространство. Вишь лимузин? Поворачивая зажигание в этой матушке, слышишь придушенный смешок – она приветствует первого парня, предложившего приделать плавники к машине. Деньги в этом проклятом банке.

– Прибавьте чуток скорости, Шеф.

– Спорю на твою шоколадную жизнь. – Блинк раскуривает «Гинденберг», глубоко затягивается. Задумчиво выпускает дым. – Слышь сюда, Бенни, лохи – отстой отстоев. Чей ещё скелет хочется поставить в ванной и в упор не видеть, разве что захочется счесать об него отмершую кожу? – Ещё одна затяжка. – И, Господи, когда не получается его достать, что мы делаем? Пытаемся найти копию.

– В Еврокар попали, Шеф. Сзади волочится бампер.

Блинк хмурится, оглядываясь по сторонам. – В чём смысл человеческого подбородка, Бенни?

– Наверно, человеческое лицо должно где-то кончаться, Шеф.

– Звучит, на мой вкус, как признание поражения. Может, поэтому мы больше не эволюционируем? Подбородок перекрывает нас как эдакий ограничитель?

– Вы меня убиваете, Шеф.

– К слову, я знаю, у тебя нелады с боеприпасами, Бенни, но абсолютно очевидно, что нельзя позволять своим предубеждениям вмешиваться в исполнение долга. Вытаскивай «Итаку», спрячь сердце за значком и не ослабляй защиту.

Блинк говорит, исходя из своего опыта. Тогда, на тренировке копов, Академия наняла актёра, чтобы тот выпрыгнул, стреляя в класс из «узи» холостыми патронами, чтобы обеспечить тему для разбора полётов, но, молниеносно среагировав, Блинк встал с настоящим «узи» и завалил его.

Держась за руль одной рукой, Бенни вытаскивает свой упрёк и высовывает голову в ночь. Он целится в шипованное такси и жмёт. Отдачи нет, отчёт унесён прочь ветром, и он понятия не имеет, разрядился ли пистолет.

Что-то сминает крышу над головой ДеВорониза, когда он разглядывает счётчик – таксист выпустил пятнадцать пуль и вщёлкивает новую обойму, производя очередной залп. Сэму «Сэму» Бликеру что-то хлестнуло по руке, и он шарашит удачный выстрел через заднее стекло Еврокара и далее. Туров сияет в страхе, когда что-то грохочет по обшивке. Он бурчит, слабо и назойливо. – У моих нервов есть права, пожалуйста, сбавьте скорость.

Мэдди смотрит в зеркало и видит звёздную россыпь из радиаторного полуавтомата. Она тянется к переключателю и разворачивает маскировочную си-стему. Современные маскировочные устройства работают по принципу отрицания возможного. В отличие от термоптического камуфляжа, отрицаемая маскировка считывает то, во что наблюдатель не в состоянии поверить, и посылает микроволновый импульс, имитирующий этот объект. И наблюдатель отказывается его воспринимать. Но с машинами проблема – они не только слишком большие для психологической слепой зоны некоторых людей, они ещё и слишком быстро двигаются, чтобы сфокусировать сенсор на наблюдателях. Мэдди решила проблему, превратив машину в объект универсального отрицания в действительности, а не в видимости. Нажав на выключатель, она переключает двигатель машины на дешёвый электромотор в багажнике, причём скорость остаётся прежней. Для преследователей же с машиной Мэдди происходит что-то странное. Сначала выключается двигатель, потом сама машина растворяется и исчезает.