355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Стив Айлетт » Атом » Текст книги (страница 4)
Атом
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 00:56

Текст книги "Атом"


Автор книги: Стив Айлетт



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

9 – Наполеон в пустыне

– Фиаско!

От этой судьбы не уйдёшь, Генри Блинк – коп настолько, насколько хватает глаз. Однажды его даже чуть не убедили продать рекламное место на заднице – почти моральное падение, о котором он предпочитает не вспоминать. С сигарой во рту, больше похожей на ножку дорогого стула, он поднимает глаза на крепость груп-пировки и размышляет, какое предоставление улик принесёт парню больше вреда. Чем больше он думает, тем больше доказательств находит.

– Ты влип в жареную ситуацию, Фиаско, – кричит он сквозь вопилку. – Самое забавное, что это правда, живчик. Давай спускайся.

– Думаете, он сдастся, Шеф? – спрашивает Бенни Танкист, искоса поглядывая на Блинка.

– Если есть на свете правосудие, Бенни. Фиаско дышит сквозь трещину в законе.

– Убивает людей, и всё в таком роде, да, Шеф?

– Спорю на твою шоколадную жизнь, что его никто не принуждал. Однажды он делал выставку в куртке из парашютного шёлка. Использовал мима как живой щит. Помогал принимать болтающиеся позы, когда били пули. Бенни, ты там был?

– Отпуск, Шеф. Гавайи.

– Это где местные заранее надавали тебе венков? Так себе приветствие.

– Там их всем дают, Шеф. У них пессимистическая культура. Придумали серфинг.

– К слову сказать, у рыб бывает кессонная болезнь? Эта мысль всё ноет и ноет в моём замученном мозгу – я хочу сказать, когда рассматриваешь жизнь на таких глубинах, у них нет никакой пигментации.

– Вроде бы некоторые из этих прозрачных дутиков могут взрываться, Шеф, – неуверенно бормочет Бенни, отводя взгляд, – если слишком быстро всплывают.

– Ты настоящий светоч мудрости, Бенни, дай спрошу кой-чего ещё. Если нам придётся врываться в эту оживлённую недвижимость, ты пошёл бы внутрь через ворота или через крышу?

– Я не слишком рвусь нападать на банду с патронами второй свежести, Шеф. – Бенни только что снабдили Интелом «Итака», с отдачей как на игровом автомате.

– Постреляешь из него, ещё понравится, танкист. Сияющая истина в том, что Термидор вряд ли выдаст своего головореза. У него типа такой кодекс, безупречная смесь фактов и вымысла. Начинал у Коровы с расстрела четырёх сотен имитаторов Элвиса из муниципальной башни. Выстрелы и унизительное сквернословие. Рекс Камп тогда только начинал работать коронером, он по уши погряз в работе. Этот расстрел и сопутствующий эмоциональный багаж принесли ему всеобщее уважение. Пока мы стоим здесь, избитые и оплёванные, Термидор, небось, ржёт при свете разгульной лампы.

– Так почему мы здесь, Шеф?

– Потому что мы копы, Бенни. Хорошо устроились в круговороте углерода. И так красным крыльям наших сердец проще махать.

– Смотрите – Фиаско, Шеф.

Щель в бронированных воротах с грохотом захлопнулась за спиной Гарри Фиаско, пока он шёл вперёд с поднятыми руками.

– Ты арестован за разбрасывание по общественной магистрали мозгов, подобно крабам, ползущим размножаться на пляж, – объявил Блинк, когда тот подошёл. – Ты честно заработал смертную казнь.

– Благодарю, мистер Блинк.

– Зачитай ему эти как-их-там права, Бенни.

– «Миранда», Шеф.

– Как ты зовёшь себя в свободное время, принесёт тебе больше авторитета, чем мне, танкист.

ДНЕВНИК АТОМА

Не могу перестать думать о суровых чертах пантер, хомяках с жирными щеками, тупоголовых черепахах, колышущихся в океане. Печальный начальник метро, усики пушатся, как чертополох. Кошка – создаётся ощущение, что у неё в морде взорвалась сигара. Отец города, недоверчиво сбитый в канаву. Пчёлы не слышат, но, похоже, знают, когда подниматься в воздух.

Туров разваливается, как промокший батон. Прогуливаясь по Валентайн, в штанах уличной ценой в пять долларов, он вспоминает другую улицу в Танжере, по которой он брёл в тех же самых штанах. Торговец даже попытался продать ему платье, начался спор, в ходе которого он, хотя и прорываясь через иностранный язык, недвусмысленно разъяснил, что Турову явно не хватит мужества доказать свою мужественность. Туров задыхался от негодования, когда на сцене впервые появился Кэндимен.

– Я буквально был вынужден подслушать твою дискуссию с сим негодяем, сэр. Только неисправимый ли цемер мог попытаться продать платье человеку столь однозначной целостности.

– Да что ты об этом знаешь?

– Большое дело, сэр, и я говорю это во всех возможных смыслах. Объекты истинной и постоянной ценности часто оказываются незамеченными этими коммер-сантами, пока ими не завладеет кто-нибудь вроде меня или тебя. Моё имя Кэндимен, сэр, и ты поймёшь лучше меня, что я восхищаюсь человеком, который знает, как говорить о человеке, который знает, как восхищаться человеком, который знает, как восхищаться человеком…

Память булькает нелепицами, когда Туров входит в «Бар Задержанной Реакции». Он жаждет ясности – ради стабильности.

– Что будем? – спрашивает бармен. – Белый плащ? Жёлтую птицу? Могучий Вурлитцер?

– Знаешь, как делать Рутинное Бытие?

– Естественно. Еды? Похоже, ты при последнем издыхании.

Туров разглядывает исходящую паром тарелку на стойке бара, содержащую большое ракообразное, возможно, внеземного происхождения; острый аромат, поднимающийся над ним, затуманивает всякую надежду на диалог. Туров подносит ко рту надушенный платок. – Если вы извините меня за такие слова, вот это конкретное блюдо ставит больше вопросов, чем даёт ответов.

– Я зову его «Последний Побег Шульца». Кстати, это мне напомнило, слышал новости? Фиаско поджаривают с рыбой.

– Чего? – говорит Туров, будто постепенно просыпаясь.

– Для Фиаско примеривают урну. Антиамериканские склонности.

Туров переживает:

– Когда это было?

– Только что слышал. – Тото запускает миксер. – В бронированном городе происходит десять миллионов историй. Это ты тогда расспрашивал Блоху о Фиаско?

– Атом! – многозначительно шепчет Туров. – Из-за этого времяжора я буду истекать топливом при температурах ниже нуля. – И он утыкается лицом в стойку, пока на поверхности не сгущается озеро слёз.

– Да, Атмен – тёмная лошадка, – продолжает Тото, рассеянно натирая стакан. – Модальность ЧД. Отец работал поваром в крепости мэра в центре города. Даже в те времена мэр не то чтобы полнился специями, скажу я тебе. Если бы у него был неразменный пенни, он бы потратил его на парикмахера. У каждого ублюдка вокруг больше воображения в лацкане, чем у придурка, про которого я говорю. Общественность оплакала его и переключилась с толстых намёков на беглый огонь. Старик Атома оказался одним из основных врагов на стороне мэра. В те времена – молодой человек, конечно. Известен ударами в спину. Душа редкая, как двойной кокос. Мораль и острая сила духа. Юноша в современном ключе. Ощущал скорее тысячелетнюю усталость, нежели тысячелетнюю мудрость – постоянная боль меняет приоритеты человека, знаешь ли. И что особенно потрясло его, это то, что в кабинете мэра всегда мешался болван, похожий на рыбу-барабанщика в длинном шарфе. Так что он решил убить мэра и занять его место. «Я знаю необходимые лживые конструкции», – подумал он. Всё, что нужно – чистая рубашка и комплект глаз, которые в закрытом состоянии похожи на открытые.

Далеко позади Турова мрак бара зашевелился, как оркестровая яма гигантских насекомых.

– Прозрачные веки, – бурчит кто-то, – как у совы.

– Точно, Молотила. Так что повар знал, что заподозрят его, если он отравит мэра, поэтому решил столкнуть его с балкона во время выступления. Мэру хватило чутья осознать, что он в опасности, но не хватило богатства воображения, чтобы отвратить удар – он посчитал, что его долг выше его прав. А мы все знаем разницу между правами и долгом.

– Ты, конечно, не ждёшь, что я прокомментирую, – говорит Туров с места аварии.

– Право – это то, что мы хотим делать, и за что нас не благодарят, – продолжает бармен, – тогда как долг – это то, что мы не хотим делать, и за что нас не благодарят. Мэр пошёл надувать народ, и классика использования возможностей: повар столкнул продажного чиновника в толпу, где его растоптали, как грецкий орех во франкировальной машине. Повара избрали мэром, и он восхвалял небеса своим хохотом.

Дон Тото на мгновение прекращает натирать стакан, прихмуривается на среднюю дистанцию, потом продолжает.

– Однако городские жители начали болтать о странной юркой твари, которую видели мельком, и папка Атома – теперь уже мэр – заразился вспучивающимся страхом. Сопоставив определённые факты, он понял, что прямо перед убийством мэр выжег превентивное обвинение повара на панцире земляного краба, которого повар оставил абсолютно живым на блюде, как сейчас французы оставляют омаров полежать-похихикать пару часов перед тем, как зажарить. Потом мэр его выпустил.

– Извините, я правильно вас расслышал? – вяло говорит Туров, поднимая взгляд, в котором зарождалось мучительное изумление. – Вы говорите, что опре делённые факты привели его к подобному выводу? Земляной краб? Какие факты помогли ему, и я бы добавил, вам, поверить в эту байку?

– Не в последнюю очередь – любимое замечание мэра повару, мол, он в курсе, что тот хочет его отравить, последующие сношения мэра с бутановым факелом и тот факт, что краб после убийства исчез. На самом деле, вероятно, мэр считал, что краб сам по себе содержит яд и потому обеспечит однозначную улику, когда его поймают.

– Ну конечно. И как я сам не догадался?

– Так что гигантский земляной краб носился по тёмным переулкам, – подводит итог Тото, – и на нём накарябано убийственное доказательство. Мэра постоянно преследовали мысли о чудовище. И в итоге он сошёл с ума, и удовольствие от этого было таким сильным, что все выразили одобрение по поводу его продвинутого духа. Чтобы избежать грядущего суда, он решил вести себя так, что когда ракообразное поймают, его собственную смерть припишут новому повару, парню, которого он справедливо подозревал. По ходу дела новый повар всё-таки его перфорировал и оформил всё как суицид, заняв его пост мэра.

– Если только я не ошибаюсь самым печальным образом, герой вашей истории сейчас мёртв. – Туров роется в своей куртке в поисках сигарет.

– К этому моменту вовсю ходили слухи, что на спине переулочного краба какое-то мудрое сообщение, ага? Но уже в те дни копы избегали всего, что может поко-лебать их неведение. Чудовище выросло жуть каким большим и при приближении людей впадало в ярость, старательно размахивая зазубренными клешнями. Невзирая на привычку твари бегать боком, с любопытными он шёл на лобовое столкновение, и сообщение на спине так и не увидел никто из тех, для кого оно хоть что-нибудь значило. Правда, как правило, остаётся в одиночестве – как крабы с лицами самураев во Внутреннем Море, которых рыбаки выбрасывают назад, опасаясь невезения; так же и потомки этого, с накарябанной правдой, с помощью естественного отбора унас-ледовали узор на панцире и носят его по сей день. Наступает тишина, наполненная статикой.

– Прошу прощения? – наконец говорит Туров, египетская сигарета трупом свисает с высохшей нижней губы. – Вы уверены, что ваш рассудок на месте? «Унас-ледовали узор на панцире»?

– Действительность избегает взгляда, – говорит бармен, разглядывая чистый стакан на просвет, – уклоняется от веток и шишек, как водитель на просёлке.

– Держится уголков глаз, – бурчит кто-то глубоко во мраке бара, – где нет цветового восприятия.

– Правда не чёрно-белая, Молотила.

– И какая она, по вашему мнению? – спрашивает Туров.

– Цвета бриллианта.

– Ладно, рад был с вами пообщаться, – говорит Туров, вставая с табуретки. – Спасибо за попытку приободрить меня в мрачный час. Но, должен сказать, я бы предпочёл, чтобы вы придумали более осмысленную историю. Счастливо оставаться.

– Огоньку? – мягко спрашивает бармен, предлагая Зиппо.

Туров достаёт сигарету изо рта, как будто удивлён, что нашёл её там, потом возвращает на место и наклоняется; бармен чиркает кремнем, и ракообразное под-нимается со своей тарелки с овощами, клацая клешнями. В каждом зеркале бара отражается лозунг «МЕНЯ УБИЛ ПОВАР», выгравированный на панцире. С ужасающим воплем Туров отталкивает руку бармена, и краб расцветает пламенем, бросается со стойки и издаёт полузвуковой крик, пока в сиянии несётся по полу, чтобы столкнуться с оружейным стендом. Стойка вспыхивает, и бар извергается паникой, словно дюжина алкашей одновременно расплатилась. Туров вылетает из двери, как кролик из клетки.

– Покрась машину, – говорит бармен, – снизу ещё проступает старая краска.

10 – Джаз мутантов

Телек на лобовом стекле у Мэдисон накладывает спектакль на движение. – Новости часа. Президент, чьё убийство, говорят, вошло в деликатную фазу, описал свои постоянные бесцеремонные попытки «оставаться чистым» после того, как его застали на месте преступления с четырёхфутовым кальмаром. Кальмар – плотоядный морской моллюск с обтекаемым телом и раковиной, выродившейся во внутренний хрящевой стержень. «Враги с удовольствием используют этот достойный сожаления импульс против меня. И мне кажется, это говорит о том, что их болезнь куда тяжелее, чем моя». Завтрашний визит президента в Светлопив-сити на фоне продолжающегося разрыва штатов широко рассматривается как потенциальный повод для побоища.

– Бандита Гарри Фиаско осудили за моральный ущерб и приговорили к стулу с тройным подключением за разрушение Городского Хранилища Мозгов. «Я хотел бы поблагодарить маму, папу, мою девушку Китти, надзирателя, который занимался моим досрочным освобождением, и всех жертв – без вашей помощи я не смог бы совершить преступление. Казнь я посвящаю вам». Но казнь отложили ради рекламы. На лестнице суда адвокат Гарпун Спектр дал комментарий: «Вы заметите, я корчу рожи. Все мышцы у меня на лице свело судорогой из-за ужасной скорости слушания это го дела. Действительно, суд был такой стремительный, что мне выделили очень мало эфирного времени. Я планирую задержать эту казнь минимум на шестнадцать часов. Красота окружает меня. Прочь с дороги». На вопрос, почему он сдал Фиаско, главарь группировки Эдди Термидор прямого ответа не дал. «Тогда я решил, что это мелочи».

– В ответ на производство Мёртвой Барби, серой куклы без глаз, родители подали жалобу, что продукт во всём остальном неотличим от других Барби. Произ-водители непоколебимы. «Обвинение в том, что мы просто экономим краску – полная нелепица. Мы хотим объяснить детям концепцию смертности. В комплект новой Барби входят гроб, трупный макияж, жуки. У живой их нет». С вами были новости-хреновости, а сейчас отличный клип Септической Эрозии «Что Там с Ножом».

Мэдисон едет в государственный обезьянник. Фиаско приговорили на суде, похожем на базар третьего мира. Когда вошли присяжные, их душили одеяния.

– Раз и навсегда исправьте преступника, – сказал им судья, – или побуждение повторять за ним станет всеподавляющим.

Трудно было однозначно сказать, на чьей стороне Гарпун Спектр.

– Сложно сказать о Фиаско что-нибудь, что ещё никто не говорил, – заявил он. – Отважный во всех сферах жизни, он оставил отпечаток своей личности на лице у меня и многих, кто сегодня здесь собрался. Он настолько храбр, что его яйца1 – угроза нам всем. – Взрывная гибель Автоносорога пару лет назад поло жила конец камере смертников – Гарри отправили к рокеру Розенбергу.

За стеклом комнаты неудачников находится приёмная, обитая мигреневыми планками. Приводят Фиаско, всего наряженного в наручники с электрозапорами, и швыряют внутрь. Невзирая на тюремную одежду, перещёлкивающиеся контакты и пуленепробиваемый загар делают его лёгкой мишенью быстрорастворимой моды. Он хмурится на посетительницу: у неё на воротнике плаща и на тулье шляпы капли дождя.

– Сказали, что ко мне пришли, я уж решил, что это Китти. Где я тебя раньше видел?

– Знаешь Тэффи Атома, так сказать, больше чем хотел, да, Гарри? Ты нас видел в Крепости. Я его партнёрша.

– Атом. Модальность ЧД, да? И была какая-то история с его отцом.

– Главный клоун в цирке. Погиб при аварии мини-машины. Вылетел прямо на капот. Отвалились все четыре колеса. Тэфф так и не оправился.

– Жёсткий надлом. Значит, ты Барбитур. Скажи, как я выгляжу?

1В английском языке наличие яиц сильно коррелирует с мужеством обладателя.

– Недожаренным. Но скоро будешь выглядеть как дорито, дружок.

– Прямо в точку.

– Значит, в конце ты не замёрзнешь.

– Мой стиль. Знаешь, мы с Китти часто занимались тазерным сексом.

– Она о тебе особо не говорит.

– Очень скрытная леди.

– Настолько, – Мэдисон зажимает амортизатор губами и прикуривает, – что её там не было.

– Дистанционно нет отдачи – она идеальный преступник.

– Никто не идеален, Гарри. Тебе надо было уезжать из города, пока была такая возможность.

– Моя мораль была в аду разработки. Я сроду ничего похожего не делал.

– Похожего на что?

– Халтурка на стороне. В один прекрасный день я осознал, что мы с Китти окажемся в двадцатимиллионном доме и будем биться за еду с белугой, представля-ешь? Что, мне надо было оставаться на этой работе, пока я бы не покончил с ней кулаками? Легко, как пасть в очереди, уверен. Но когда я взял образец той тыквы…

– Ты знал, что она, должно быть, дорогая, да? Джентльмен ради неё так напрягался.

– Не сразу. – Фиаско кажется смущённым. – Я считаю бдительность разновидностью ненадёжности. Доставил мозги Кэндимену, но потом во мне просну-лось что-то вроде интуиции. У некоторых болят ноги при перемене погоды – я чувствовал её в своей рубашке. В штанах появился настоящий якорь. Так что я вер-нулся на следующий день, спёр мозги и как следует разглядел эту прелесть. Похоже на древесный нарост и на ощупь – как яйцо в мешочке. Потом я понял, что не знаю, кому продать тыкву. Не знал даже, почему из-за неё столько шума. Но вот мне надо куда-то пристроить голову, исходящую паром. Сбыть её я не могу, вернуть джентльмену тоже, и я решил: пожалуй, спихну её Термидору, скажу, что случайно увидел хорошую штуку и занялся ею как бы от его имени, никто знать ничего не знает, как обычно. Но к тому моменту прошло немного времени, я не знал, какой приём встречу, может, придётся спешно скрываться, и конечно я не вплыл в двери Крепости с товаром в протянутых руках. Самый лёгкий способ сойти с ума – послать его по почте.

– Камера хранения?

– Центральный вокзал Светлопива. Пять-восемь-девять. Ключ отправил по почте Сайта-Клаусу.

– Забавно.

– Что?

– Почему ты всё рассказываешь, Гарри? Мы с Тэффом не особо тебе помогали.

– Всё перевернулось, мисс Барбитур. Понимаешь, смертный приговор – как декларация любви. Несколько слов – и весь мир изменился. Жизнь поздоровалась со мной пинком.

– Если ты выйдешь, группировка разберёт тебя на части и выбросит инструкцию.

– Меня не выпустят – Блинк набирает негодование за щёки, как хомяк. – Скорее всего, я щёлкну, как жук на сковородке.

Мэдисон гасит аморт.

– Ладно, спасибо тебе, Гарри. – Она встаёт, чтобы уйти.

– Эй, мисс, увидишь Китти, передай ей, что я её люблю. Скажи, я буду ждать её на сухой стороне.

– Обязательно, Гарри.

Мэдисон уходит по коридору прочь из комнаты неудачников.

– Жизнь стреляет первой, леди, – кричит Фиаско ей вслед.

Когда она доходит до конца коридора, Генри Блинк заворачивает за угол, перемещаясь в другую сторону.

– Ах ты красотулечка. Как давно ты знакома с нашим Вертопрахом, мисс Барбитур?

– Как давно ты ходишь прямо?

– Оу, да ладно тебе, Мэдди, ты разбиваешь моё сердце.

– Разбивай себе сердце сам – у меня дела.

Она шагает прочь, а он за её спиной ошеломленно пыхтит уважением.

Нада Нек заскочил в больницу как представитель праздника жизни.

– Неплохо выглядишь, Блоха. Люблю уши. Хотел извиниться за то, что стрелял в тебя в баре.

– А, забудь. – Блоха продолжает есть дыню, а Нек прогуливается мимо постели к окну. – На самом деле ты, скорее, оказал мне услугу. Вроде в тот день я совершил преступление нового вида. Близняшки Кайер были здесь, чтобы дать беспристрастную оценку.

– Слышал, эту больницу закроют, сделают какую-то бейсбольную свалку покойников. Да, на почтовых марках в этом городе рисуют черепа. Что напоминает мне… – Перешагивая, он вытаскивает из кармана вьюгу конфетти с портретом Атома и метёт её на постель Блохи. – Не знаю, что это – золотая пыль или пришлёпнутая моль. Не хочешь объяснить мне?

– Я тебе всё объяснил, – поднимаясь, излагает Блоха. – Чётко и однозначно.

– Блоха на стене, а? Как твоя грудь?

– Я в идеальной штормовой форме. – Блоха кладёт дольку дыни и вытирает руки о простыню. – Ладно. Однажды я видел, как Атом приподнимает «Фольксваген-жук» 69-го года. Он потянул правое плечо и сломал спину в трёх местах. Суровый парень. Сказал, мол, ему показалось, что курица – голубь на ходулях.

– Хочешь подработать остряком – пойдёшь веселить мою мамочку. Ты назвал Атома кротом.

– Ага. Любит сидеть в тени. У него собака, вывернутая наизнанку. Использует её дыхательное горло вместо поводка. Говорит людям, что работает маляром. Однажды вошёл в Реакцию с обаятельным копьём.

– Как может копьё быть обаятельным?

– Такая хитрость.

– Так значит, он ненадёжный.

– Не сказал бы.

– Блоха. – Нек раскуривает аморт. – Я занятой человек.

– Ну ладно. Ладно, как бы лучше сказать? Давай так: он из тех, кто голодающему пошлёт по почте свой аппендикс.

– И что? Всем плевать на свой аппендикс.

– Ему не плевать. Он его любит.

– Он любит свой аппендикс.

– Именно это я и пытаюсь сказать. Целует его всё время.

Нек нервно затягивается.

– Как может человек целовать собственный аппендикс?

– Этому только дай, – он сделает, что хочешь.

– Ладно, не дам. Если он готов использовать такого сорта возможности. Боже Всемогущий!

– Раны Атома идут глубоко. Знаешь этот эксперимент, где паукам дают разные наркотики и смотрят, какую паутину они сплетут? От спида получаются руины, от бургеров – древний улыбашка, и дальше в том же ключе. Старик Атома был архитектором. Его укусил тарантул. Он начал созидать членистоногие здания – осьминогие, с восемью выступами, ага? Яд тарантула – церебральный и спинномозговой стимулятор – изменяет сознание, его использовали цыганские варщики, чтобы высвободить то, что они называли «чёрной горящей душой». Оставляет постоянный отпечаток на нервной системе, так что это тебе не известный наркотик. И эти здания имели сверхизмерения: глубокие крылья, открытые углы, проходы в невозможных направлениях. Старик называл ксерокопии картами сокровищ. Однажды, когда Тэфф был ещё ребёнком, его папка исчез в одном из своих строений. Тэфф вошёл в кабинет, чтобы забрать ксерокопию – она торчала прилепленная к стене, а в середине комнаты в воздухе плавал один из тех крестов, что отмечают точку, и потихоньку гас. К тому моменту, как он позвал людей на помощь, креста уже не было. И он больше никогда не видел отца.

Помолчав некоторое время, Нек принимается равнодушно изучать свою сигарету, потом вроде бы вспоминает о Блохе.

– Блоха, ненавижу быть одним из тех людей, но…

– Я знаю, как это звучит, Нада, поверь мне. Знаешь странный участок Сканера, где раньше была Падшая Улица? Теперь там хаотичная тьма, если подойти к ней близко, начинает кружиться голова. Атом там разрядил пистолет, пистолет для фокусов, по имени Славная Рука.

– Какой-то хитрый упрёк?

– Всасывающий пистолет. Я слышал, он и в самом деле вопит.

– Этерический?

– Этиграфическая пульсирующая рукоятка, всё, что я слышал, берёт пробу жертвы и переворачивает её, как боевые искусства, где уклоняются от твоего удара и валят тебя с помощью твоего же собственного веса. У скорпиона достаточно яда, чтобы убить другого скорпиона.

– Так что он использует врага.

– Это Светлопив, Нек, – ситуационизм здесь просто фасад.

Нек досасывает сигарету до фильтра.

– Первый амортизатор за день – самый крепкий. – Он щелчком запускает бычок.

– Привет, болтун, – просветлённо говорят Близняшки Кайер, засовывая головы в дверь. Они входят, разные, как сумерки и сумерки, и улыбаются Наде Неку. – Приветик, простой парень.

– Я как раз собирался уходить. – Нек фланирует к двери. – Пришлёпну тебя позже, Таракан.

Когда Нек уходит, Близняшки садятся на оба края постели Блохи. Их молчание пугает его.

– Всё плохо?

– Не знаем даже, как тебе сказать, Блоха.

– К чему вы клоните?

– Когда носастик начал палить из этого «довода М61», – тихо говорит Близняшка, – он вогнал этерический образчик своего намерения убить тебя в щит этерической заурядности твоего фильтра обаяния.

– Мы думали, – продолжает другая, – что их наложение могло синтезировать что-нибудь новое.

– Вроде чего?

– Осадок от нейтрализованного намерения. Появившийся между вами на чувствительном уровне. Там было не просто отражение, потому что шло воздействие на базовые частицы этерики Нады.

– Скажите страшную правду, какое обвинение?

– О бедный Блоха. Могло бы получиться «посягательство на чужую волю на уровне души как источника». Что вышло бы за пределы известной систематики правонарушений.

– Но?

– Была аннулирована только этерика в выстреле. У Нады при себе её осталось вполне достаточно.

– И? Ситуация развивалась по моему плану.

– Нет, Блоха. Ты не знал, что есть этот слюнявчик – твой шаг был непредумышленным. Мне очень жаль.

– Это неправильно. Я… Я вызвал огонь, подставившись – метафизическая провокация, ага? Подстрекательство к насилию.

– Удачного выздоровления, мистер Лонца, – говорят Близняшки, вставая.

– Подождите, есть законы насчёт подстрекательства, не какая-то душевная хренотень. – Блоха впадает в ярость. – Это же законодательство оценивает, что есть преступление?

– О нет, мистер Лонза, – говорят они. – Все знают, что есть настоящее преступление.

– Я же в теории совершил преступление? Близняшки останавливаются в дверях, оглядываются на Блоху с глубочайшей жалостью.

– Пока, ловкач.

Оставшись один, Блоха бормочет:

– Я же не сделал ничего неправильного?

В коридоре Близняшки резко останавливаются, поворачиваются друг к другу с круглыми глазами.

– Посягательство на чужую волю на уровне души как источника, – шепчет одна.

– Законодательство, – выдыхает другая.

С появлением через несколько лет полимерного побудительного шнура Близняшки примутся выпекать ген-варез, чтобы разработать сложное, базисное орга-ническое вещество, которое можно программировать прямо из любого личностного профиля, выбранного копами для конкретного правонарушения. Тысячу подсадных лебедей лёгкого поведения выпустили по всему восточному побережью, чтобы спровоцировать аресты. Только девятнадцать подозреваемых встретили свою судьбу, отправившись на стул без задней мысли в своих грибковых головах; остальные так и сидели, покрываясь плесенью, в съёмных комнатах, или стали штатными профессорами.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю