Текст книги "Атом"

Автор книги: Стив Айлетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

7 – Возвращение домой

– Этот джентльмен звенит, как натянутая струна, – говорит Атом Мэдисон, когда они бродят по больнице. – Ледяная генеалогия. Англо. Большой человек, но падающий цветок располосовал его щёку. Пытался протолкнуть мне какую-то трансцендентную сделку, но в его истории больше дыр, чем в резиновой женщине. Дело принимает странный оборот.

– Не переживай за Джеда, Тэфф. Он всегда выходит сухим из воды.

– Ты взяла сферический охладитель? Вряд ли банда предоставит нам необходимое оборудование, и не в наших интересах, чтобы он перегрелся. Помнишь, когда он залез в тропический бак за стойкой в Клубе Церис?

– Ага. У той японской бойцовской рыбы не оставалось и шанса. Но красный вписался в дизайн.

Войдя в комнату Блохи, они обнаруживают, что тот встречается с Близняшками Кайер.

– Привет, тенемальчик, привет, инфодевочка, – говорят обе в унисон. Эти лысые, как бутылка, милашки – не настоящие близнецы, а случайные клоны. Настоящая девушка Кайер оставила след крови на месте преступления, и копы запустили цепную реакцию полимеразы, чтобы показательно увеличить величину образца ДНК. Техника похитили, в результате реакция протекала около месяца и вылилась в целую новую девушку, которая пробила себе путь наружу из участка.

– Осторожней с этой улыбашкой и её двойняшкой, Блоха, они оторвут тебе по яйцу, засунут в ноздри и ударят в нос.

– Правда? – спрашивает Блоха, светлея лицом и опускаясь на стул.

– Блоха претендент, мистер Тэффи, – говорят Близняшки, выталкивая Атома и Мэдисон. – В карантин.

Близняшки – криминальные дизайнеры, они тащатся от измышления новых преступлений. Они пришли в госпиталь, заподозрив, что пересечение этерики Нады Нека и слюнявчика Блохи создало новое нарушение. Их интересуют не добрые дела, влипшие в конфликт с петлями закона, или старые злоупотребления, усовер-шенствованные по моде, а только полноценно новые и оригинальные образцы, по ту сторону семи грехов.

– Между разбитым окном и уложенным народом, – наговаривают Близняшки, – лежит жестокая история.

Дверь хлопает за спиной Атома и Барбитур. Неуязвимая, как дым, Мэдисон выуживает аморт, когда они отправляются прочь.

– Как они тебя освободили, когда ты стоял в повестке?

– Предпочёл бы не вспоминать.

– От меня не скроешь, Тэфф. Слышала, они отымели тебя, как рабочую пчелу.

Атом не теряется.

– Я был молод, мне нужен был мёд.

– Признаю, они сладенькие. Готов?

– Рука перезаряжается в ядре, – говорит Атом, слегка смущённый. – Ты не будешь напрягаться, детка?

Мэдисон вытаскивает что-то из-под плаща – похоже на старую пудреницу. Временная бомба.

Глаза так близко посажены, что сливаются, как двойной желток – это Шив следует за Китти Стиклер сквозь дождь. Был момент, когда он потерял её перед выставкой манекенов, но лезвие его ножа трепещет в её сторону, подобно иголке компаса. Он жаждет успокоить копьё в её сердце.

– Я не как другие, – шепчет он. – Я вижу тебя всё время. – Она настоящая куколка, положи её горизонтально, и её глаза закроются. – Будешь ли ты рыдать настоящими слезами, Китти? – шипит он и переходит дорогу по направлению к ней.

Джед Хельмс нестройно молотит по клавиатуре чёрного пианино.

– Эй, Термидор, что я делаю? – Он увлечённо развивает тему. – Ну что? Что я делаю?

Термидор пристально смотрит назад.

– Изображаю рыбу-фугу, – вопит Хельмс. – А? Изображаю рыбу-фугу! – И он плещется смехом.

– На кой мне это надо? – говорит Термидор, поворачиваясь к Наде Неку. – На кой мне в жизни нужна пианисторыба?

– Вы имели в виду „рыбу-пианистку”, босс.

– Нек, я уважаю тебя как мужчину, но как убийца ты от меня ускользаешь. Что случилось с кармой оружия? Я стану голым скелетом раньше, чем поставлю свою жизнь на огонь-по-проводам. Что с тобой и прочими софтострелками, а? Слизняки с гаснущими искрами сознания? Что ещё у них есть – блоки стимпаков? Специальные пули для жертв с развевающимися волосами? Почему бы тебе не закупаться в Револьверной Хижине, как Карл Баноффи?

– Баноффи брюзга.

– Спроси брюзгу про причину и следствие, Нек, он тебя удивит. Я пошлю Карла за парнем с модальностью ЧД. Называй это слабостью. А сейчас я ухожу.

Баноффи тенью крадётся за Атомом по улице Струны к Валентайн. Сегодня он выбрал «Гарри Магнум» в правую и «Бульдог Спешиал» в левую – два орудия.44 калибра даже без распознающей рукояти, хотя он настроил отдачу на Гарри, чтобы его не вертело волчком, когда он палит с двух рук. У Баноффи на костяшках правой руки вытатуировано слово КОСТ, а на левой – ЯШКИ. Его мать верила, что хороший способ научить маленького Карла читать – налепить на всё ярлыки. На лбу у него написано ЛОБ, на шее – ШЕЯ и так далее. Даже его веки подписаны, хотя как он должен смотреть на эту надпись – тайна для многих. Баноффи объясняет людям, что сроду не способен ни читать, ни понимать их смех.

Он поставил свою ярость на службу группировке, но тайком боится, что эта ложная установка однажды перетянет его в болото неизбежных сожалений. Без во-одушевления он нацеливает «Магнум» и «Хартию» в спину Атому и замечает, что тот что-то бросил – вроде как пудреницу. Тротуар взрывается, как пуля в печенье.

Пудреница – мина с двухчасовой петлёй, которая гоняет жертву по кругу через одни и те же часы, раз за разом, до предустановленной точки выхода. До того как манипуляции со временем ушли в подполье, полиция разрабатывала мины как средство провокации; обнаружив, что тяжесть их деяний стирается вместе с собственно деяниями, даже тишайшие граждане вскоре взрывались в безрассудном неистовстве яростного насилия. Мины, установленной всего на дюжину циклов, вполне достаточно, и когда времени давали течь дальше, арестованный подозреваемый дико ржал в убеждении, что оно сейчас опять прыгнет назад.

Карл Баноффи, однако, сделал бодрую карьеру на этом насилии, каждый день выстреливая в пулях собственный вес. Когда он обнаруживает, что вновь сидит в Крепости и слушает приказ отправить сыщика в ящик, и когда через два часа он снова там же, и снова, и снова, он начинает взрываться.

– Босс, я уже порос бивнями, пытаясь убрать его, – всхлипывает он.

– Но я только что отдал тебе этот приказ, – хмурится Термидор. – У тебя все дома?

Карл решает пройтись по парку О’Хара и сидит на лавочке, разглядывая птичек, когда снова оказывается в Крепости и слушает приказ перфорировать Атома. Это происходит раз за разом. Иногда Карл забивает на Атома и идёт обедать в «Шустрый Маньяк». Иногда прикалывается над Термидором или хором повторяет за ним каждую фразу. Однажды он застрелил Термидора. Однажды даже застрелил Атома. В другой раз – прошёлся по Крепости и всех перебил. Тоска смертная. Однажды его застрелил Нада Нек, и после провала в пустоту он вновь сидит и слушает приказ Термидора убрать Атома.

Он начал ходить в кинотеатр на улице Музы – смотреть там конец и начало фильма «Зевота – Убийца Вампира», зная не только то, что будет дальше в фильме, но и в зале, и в окружающей области. После трёх сотен циклов он хорошо выучивает назначенные два часа, его больше не раздражает регулярный повтор момента приказа Термидора, – он просто встаёт и возвращается к делам. Он так и не увидел середину «Убийцы».

Но он может открыть книгу в любом месте, а рядом с Крепостью стоит «Библиотека на Улице Цепей». За следующие двести циклов он поглощает три книги, выходя из Крепости каждые два часа и отправляясь продолжать там, где его прервали. Одна – «Ударь Сержанта» Эдди Гаметы, в которой Гамета говорит о «беспечной неуязвимости, в которой нас убедили, и мы чувствовали себя детьми в противо-положность нашим точным воспоминаниям о времени». Другая – «Итоговая Диета», исследование степеней разложения трупа. Третья – «Стремительность Халявы» Леона Вордила, в которой протагонист – простая анатомия, движимая ужасом. «Дайте мне любое общее высказывание, – заключил Вордил, – и я усовершенствую его до безобразия». У этой темы оказались безумные параметры – это поглотило его воображение. Он смеялся, и сам не знал, почему.

– Я хочу, чтобы ты перфорировал Атома, – говорит Термидор в тысячный раз.

– Ты несчастный человек, босс, – я это вижу. Ты когда-нибудь просто сидел со своей женщиной и смотрел на дерево?

– Что? Что ты мне сказал?

– Ужас вселенной отслаивается, как эмаль с картошкопушки, ты в курсе? Безмерность менее позорна, чем увольнение.

– Нада Нек, дай мне пистолет. Быстро. Баноффи ушёл в порт общаться с приливными

медузами, когда бомба прекратила действовать. Её установили на две тысячи циклов. Он провёл во временной петле полгода.

Он смеялся, поражаясь своей способности покинуть город. Он написал книгу. Её не приняли, его ярость перенаправилась, и он стал сам себе голова. Через год после его освобождения из временной петли двадцать издательств по всей Америке разлетелись вдребезги.

8 – Оперение лошади

Атом входит в Крепость с цветами и пакетом муравьев. Его вводят в мраморный холл, где Термидор обедает на дальнем, дальнем конце стола. Одноразовые лакеи стоят у стены.

– Мистер Атом. Добро пожаловать в мою жизнь. Нада Нек, поставь цветы в воду. Муравьёв брось в печь. Минитмен, возьми и продай плащ мистера Атома. И проверь его на изъяны.

Минитмен снимает плащ с Атома и обшлёпывает его.

– Он безупречен, мистер Термидор.

– Я навёл о тебе справки, сыщик, – сказал Термидор, когда Минитмен вышел. – Слыхал, у тебя такой лясомёт, что очарованные кошечки выпрыгивают из пижам. Ты умник, Атом, по тебе сразу видно. – Бряцанье ножа и вилки раздается эхом по тихому в остальном помещению. Термидор не поднимал взгляд с тех нор, как Атом вошёл. Теперь он останавливается.

– Это что, помидор? Клоуны. На кой мне в жизни сдались помидоры? – Он хватает помидор и размахивает им. – Кто сунул гадский помидор в мою жизнь? Глушак, приведи сюда повара.

Тарелка скрипит, как мел, когда Термидор отталкивает её. Он задумчиво разглядывает помидор.

– Ты уже стягивал штаны над тёмным зеркалом кропи?

– В этой жизни – нет.

– Лови мысль. – Он смотрит на Атома. – Знаешь, дети пошли избалованные – сейчас можно игнорировать огромную массу мнений. Преданность – настоящая, как в книжках, преданность – редка, как белое золото. Гарри Фиаско – ладно. Но Карл Баноффи, Карл, я знаю, он отличный парень; и едва я начал объявлять своё требование убрать тебя, как он без единого слова встал и ушёл, словно знал, что у меня на душе. Я бы имел побольше таких, как он, в моей жизни. Что ты с ним сделал?

– Я некоторым образом забросил его в петлю.

– Как эллиптично.

– Я видел его на причале, босс, – говорит Нада Нек, возвращаясь, – он изучал медузу на просвет.

– Как муравьи, хорошо запеклись? Мне в жизни муравьи не нужны. Мелкие оккупанты. Нек, видал, что я нашёл в еде?

– Помидор.

– Молодец. Атом, мы уже развлекаемся?

– Сложно сказать.

– Ты уж лучше скажи. А? – Он разглядывает Атома, потом переводит взгляд на потолок. – Да, ребята, это будет нелегко.

Тупорожий Глушак вводит повара.

– Ну, посмотрим, кто это не был, – говорит Термидор, когда парня пихают на стул. – Подал мне помидоры. Мило, как собака на колёсном пароходе. Где тебя научили этим гадостям, поваришка?

Повар молчит, его лицо становится пепельно-серым. Термидор принимается ходить туда-сюда.

– Знаешь, Корова обычно сжигал сотрудников, как бумаги, но я не такой. Я знаю, каково тебе. Шляпа говорит одно, голова – другое. Мне не надо ни объяснений, ни извинений. Просто освежи мою больную память. С какой радости человек в здравом уме станет есть помидор?

Повар отвечает – словно кто-то шепнул в тарелку антенны.

– Несчастье? – рискует выдавить он.

– А? Я не ослышался, ты сказал „несчастье”? Тут небеса на две минуты стали гранью, и что ты стянул оттуда? Что теперь, мне надо завертеться, как Корвейр? Дай угадаю – ты любишь помидоры?

Термидор берёт помидор со стола, дотрагивается до лица, чтобы достать стеклянный глаз, и втискивает помидор в пустую глазницу. Опустившись на корточки перед поваром, он улыбается.

– Посмотри мне в глаз, – говорит он, и повар поднимает лицо, чтобы увидеть блестящую массу. – Прошу тебя. Пожирай. Толковая пища, да? За ней настоящие мозги. – Он придвигает голову к подёргивающемуся лицу повара. – Давай – глотни моей жизни. А она бывает жёсткой, да?

Его улыбка гаснет, и он встаёт.

– Глуш, дай мне тупопушку. – Глушак протягивает ему «Комбат Магнум», и Термидор стреляет повару в глаз. Пока тот заваливается назад, Термидор возвращает пистолет.

– Причина и следствие, Нек. Великая штука, правда? Алюминий, свинцовая пуля, пыжи, немного дыма. Берегите свои уравнители духа, вы с сыщиком. Да, у Нека пистолет с боковыми ударными балками, Атом, вы вместе используете эту фигню. Хочешь такое жаркое? – кричит он на труп и тяжко опускается за стол. – Бросьте его в огонь к муравьям. Похоже, нам всем тут есть чему поучиться. Извини, что прервал, Атом. У меня сложная жизнь, потому что мой предшественник, – чью память я чту, – умер от ингаляции пули. – Он придвигает к себе тарелку и принимается за еду. – Давным-давно был водителем у Дино Коровы. Представь, ад – это карта дорог, где нижняя половина окрашена алым. Моя мамка три раза устраивала мне побег – люди думают, ту аферу придумал Билли Панацея, а это был я. – Он втыкает вилку в собственную грудь. – А теперь мои телохранители ходят с телохранителями, представь? Но мне до сих пор приходится работать с людьми, которые годны только на то, чтобы увеличивать температуру в городе. Людьми вроде вон той кляксы грязи. И людьми вроде тебя.

– Никто не держит пистолет у твоего шнобеля.

– А кто ещё возглавит этот городишко? Блинк? Бетти Критерий? Один из этих мэров-трёхдневок? Кто, кроме меня, может здесь управлять страхом? У меня волосы на затылке, и те боятся, слышь, сыщик?

– Надо сказать, твой Фиаско весьма почтителен.

– Фиаско. – Термидор шлёпает по губам салфеткой. – Он без проблем взял пару банков. Знаешь, толковый кидала. Прекрасный образец причёски. Но слишком молод, считает, что проблемы надо покупать – не знает, что это благотворительная халява. Знаешь, когда сбежал Рони Нелюбимый? Пощёчина Корове, но босс был терпеливым человеком. Нелюбимый был героем в клинче, пока Корова не пустил слушок, что боксёр обожает мини-овощи. То падение с лестницы было неслучайным. Моё мнение, виной тому – долг в голове. Я получу, что причитается с Гарри Фиаско. И тут бы тебе и карты в руки, Атом, но я вроде приглашал тебя в свою жизнь вчера? Что тебя задержало?

– Проснулся, показалось, что в комнату залетела летучая мышь – что-то такое шлёпало. Оказалось, летающий логотип сбежал из телесети – потерял терпение по дороге на станцию. Я открыл окно и попытался выгнать его наружу метлой. Но он оказался тупым, не понимал, что я хочу помочь. Так он и взмывал и шлёпал, взмывал и шлёпал. Наконец нацепился мне на задницу и прилип. – Он поворачивается показать логотип на штанах, на ягодице. – Канал 10 000. Никогда его не смотрите.

– Такой обычный парень, а? А мне рассказывали другое. А, Нек? Наш гость – и вправду сложная мишень, да?

Пока Термидор говорил о положении пистолета Атома, Нада Нек снимал с него мерку. – А кажется вполне простым, – подозрительно бормочет он.

– Смертельно простой, – улыбается Термидор. – Точно. Парень попал в переплёт, ни в чём не замешан, получает по ушам исключительно за ресницы своих прекрасных глаз, – так мы должны были подумать, умник?

– Почти настолько простой, мистер Термидор. Знаешь, мой отец часто повторял: „За что могли бы мы возблагодарить тьму, как не за свет?” Похоже, в таком городе, среди рецидивистов, он оказался оригиналом – вместо того, чтобы раз за разом предпринимать одно плохо продуманное правонарушение, он повторил одно преступление миллион раз в голове, и только один раз во плоти, ограбление, окончившееся его угрюмой смертью. Его призрак продолжает каждую ночь совершать набег, противоестественное воздержание при жизни дало его душе миллион толчков к самовыражению. Иногда кислыми вечерами, если вслушаться, можно услышать, как Отец пытается вскрыть то крепкое хранилище прозрачными руками.

Минитмен примеряет плащ Атома на складе. Тот садится, как перчатка, и создаёт шипучее ощущение внутри. Он понимает, плащ смыкается, как Венерина мухоловка. Перед глазами появляются точки, зрение затуманивается. Он не то чтобы удовлетворён, но не может ни дышать, ни жаловаться. Кости ломаются с тупым ударом. Скоро плащ превращается в подобие тюбика зубной пасты, сдавленного в кулаке – фарш бандита извергается с обоих концов.

– Где тыква? – говорит Термидор в главном холле. Атом, лучащийся безразличием, широко зевает.

– Эй, таинственный гость, я тебя задерживаю?

– Немного.

Термидор толкает по столу телефон.

– Крути вертелку, и чтобы товар был здесь, иначе твой жабрастый друг будет дышать воздухом.

Атом подходит и берёт трубку, набирает номер.

– Я считал тебя за шприц, – удовлетворённо улыбается Термидор.

– Вы верите в переселение душ, мистер Термидор? – А? Нет.

– Тогда я просил бы вас держать ваше мнение при себе. Мэдди? – Его внимание переключается на телефон. – Это Тэфф. Мне надо, чтобы ты принесла с собой тот предмет к бандитам в песочницу. А? Да, как мы и думали. Штаны? Чёрные. С логотипом, да. Нет, трусов нет. Знаю, что холодно. Прямо сейчас? Мажу тебя вареньем. Ладно. До встречи. – Он возвращает телефон. – Всё готово, мистер Термидор.

– Нек, принеси рыбу.

– Он в горячей ванне с Черри и Линдой, босс.

– Прерви их.

Нада Нек выходит, а Атом садится и закидывает ноги на стол.

– Джед может нас развлечь, пока мы ждём мою коллегу.

– Развлечь? Как?

– Он может морщить губы, как рыба.

– Но он и есть рыба.

– А чему вы тогда так удивляетесь?

Бак Джеда Хельмса вкатывают на тележке для напитков.

– Эй, Атом, – булькает он, – я попробовал жизни Термидора, и она мне нравится.

– Я пришёл спасать тебя.

– Спасать меня? Шутишь.

– Ты страдаешь от Стокгольмского Синдрома. Перенесение – эти люди тебе не друзья. Они хоть раз просили тебя орать чуть-чуть погромче?

– Ни разу.

– Не могу поверить. Посмотри на себя, ты перегрелся.

– И вполне доволен.

Атом предлагает Джеду просвистеть «Мак Нож» во время вынужденного антракта, но споры затягиваются как раз на восемь минут, за которые Мэдисон добирается до них, так что время пролетает вполне весело. Спокойная, как труп, Мэдисон вносит жестяной футбольный мяч и ставит его на стол.

– Отлично, парит и смотрится солидно. Одно из этих криовёдер? Надеюсь, извилины сглажены, мисси. – Термидор смеётся, пока лакеи не улавливают и не вносят свой вклад.

– Как-то он смотрится не ахти, – говорит Мэдисон Атому, и комната вдруг погружается в тишину.

– Мы только заберём барракуду и сразу же уйдём, мистер Термидор.

Но за спинами Атома и Барбитур появляется новоприбывший в костюме Люгера.

Термидор улыбается без изумления.

– Расточительный балбес, – говорит он, когда Гарри Фиаско подходит к столу. – И снова ты возвращаешься назад в мою жизнь. Как раз успел к полднику и его кровавым последствиям. Гарри, Гарри, Гарри, ты был занят сильнее, чем муха, решившая закрыть глаза. Глуш. – Глушак подаёт Термидору.357, и тот наводит его на Фиаско. Когда он взводит курок, звук похож на шаг скелета в соборе. Томатная слеза катится из его овощной сетчатки. – Скажи, Гарри, что это не ты приделал ноги одной весьма ценной тыкве, а потом упустил её в руки этих слуг закона.

– Это целая обойма лжи, мистер Термидор, – кричит Фиаско. – Да, я украл мозги, но только для вас, они в безопасности, мистер Термидор, клянусь.

– У меня другая информация, – громыхает Термидор, выцеливая своё самолюбие. Мрачные побуждения сталкиваются в воздухе, как грозовые фронты.

– Точь-в-точь, Гарри, – замечает Атом. – Паспорт на неё есть?

– Сыщик говорит, мозги там. – Термидор тычет пистолетом в металлический шар.

– Ага, а в телевизоре живут пчёлы, – ехидничает Фиаско. – Гляньте сами, если мне не верите.

– Пацан, человеку с пистолетом не нужны советы, – объявляет Термидор. Он дрожит. – Я выдавлю из тебя столько крови, что ты не сможешь выносить цветовую дисгармонию.

– Пентюх прав, мистер Термидор, – говорит Джед Хельмс.

– Ну, всё, во мне бушует ураган эмоций, я за себя не отвечаю! – рычит Термидор, разнося рыбобак, который разлетается вдребезги вокруг Джеда, а тот, в свою очередь, извивается, как кракен на средневековой карте. – Прочь с дороги! – Он палит из оглушающего «Комбата», когда дотягивается до шара. – Я напрягся. Очень напрягся. Если гадская тыква будет внутри, тебя откопают лет через двадцать, Фиаско. Если нет, – ты, Атом, может ты тоже, Фиаско, и может даже гадский сукин сын, пожирающий моё время, – вас распылят в шлюзовой камере! – Он сгребает шар и крутит его половинки – шов щёлкает. Резко падает разрешение. Как большинство потоковых технологий, синдикатная бомба работала на дешёвом, но оригинальном трюке. Она не то чтобы действительно выдирала подтекст из точки взрыва, она превращала полосу частот в оживший роман Апдайка, подтекст, содержащий исключительно общеизвестную информацию – в результате появлялась плоская реальность, в которой каждый шаг являлся утверждением очевидного. Доплеровское смещение протянуло пулю мимо уха Атома, но не сообщило ему ничего нового. Термидор ударился в неистовство берсерка, запугав своих ребят до гнетущего хаоса. Плоскостная бомба нейтрализовала всё этерическое оружие. Атом схватил Джеда и вслед за Мэдисон вышел из помещения. Его плащ вырвался со склада, как летучая мышь из ада, и вцепился в него, словно намагниченный. В машине они запихали Джеда в портативный сферический охладитель и рванули с места за минуту до того, как прилетели копы, крутя вишнёвыми мигалками. Никто ничего не понял.

Шив ждёт на углу Усилка, а Китти приближается-по Воскресенья. Ей надо было зайти в берлогу копов, так что ему пока лучше бы держаться подальше, но его лезвие уже поёт в предвкушении.

Китти приближается к устью переулка, и тут Шив чувствует жар в горле, пока она проходит мимо, его латягивают назад во мрак. Угловатая фигура оригами, завёрнутая в плащ, захватила его шею в проволочную удавку.

– Ты меня душишь.

– Что, так заметно?

Доктор ДеВорониз, глаза холодные, как рыбьи потроха, тянет силок. Шив гнётся туда-сюда, как смертельно пьяный, ещё немного постоял, словно не подозревая, что уже умер.

– Молодые слишком сосредоточены, чтобы воплощать истинное зло.

– Говорить тут особо не о чем, – говорит Кэндимен, поднимая курнос.38 пухленькой ручкой. – И ты поймёшь лучше меня, сэр, – куда бы ни полетела эта пуля, она аннулирует Женевскую Конвенцию. Входи, закрывай дверь.

Атом и Барбитур захлопывают за собой дверь офиса.

Джоанна стоит рядом с Кэндименом с подавшей иск Н&К Терраформинговой Пушкой. Раструб хромированного жерла смотрится как глушитель гоночного тягача. Туров стоит напротив жалюзи, поигрывая тростью с серебряным набалдашником.

– Ты уверен, что этот громила может держать в руках карманную гаубицу и не выстрелить в память своей матушки? Комната этого размера уйдёт на шесть футов вниз.

– Что такое жизнь без риска?

– Удовольствие.

– Ты человек милых суждений, сэр. В роге улитки смысла больше, чем во всём теле Джоанны. Не раз приходилось платить ему едой, предназначенной собакам. Да, Джоанна? Но ты подумал, мистер Атом, как его подчас нестройное насилие будет ощущаться в условиях спешного заключения?

– Мысль пронеслась у меня в голове – если честно, как на лыжах.

– Великолепно, сэр, великолепно. Но теперь я просил бы мисс Барбитур взять мозг и передать мне в руки.

– А зачем вам вруки?

– Мне. В. Руки.

– Хоть сто порций, – бормочет Мэдисон, с медлительной точностью подходит к столу и водружает на него сферический рефрижератор. Туров придвигается, глаза – как луковицы.

– Держи их под прицелом, Джоанна. – Кэндимен откладывает «Смит-и-Вессон» в сторону и подтягивает рефрижератор. – А теперь, мистер Туров, – говорит он хрипло, – после семнадцати лет! – Он отщёлкивает затвор, облизывает ливерные губы и поднимает крышку.

Через две минуты они стоят на улице, мучительно хрипят, одежда порвана, лица ламинированы потом. Дрожа, Джоанна оползает по стене на порог, где и лежит, как покинутый младенец.

– Я же вам говорил! – скрежещет Туров. – Иметь дело с Атомом – всё равно, что добровольно шагнуть в пропасть!

– Мужайся, мистер Туров. Мы просто оказались на лошади другой масти.

– Ты! – Туров плюёт в порыве раздражения, его лицо багровеет. – Это ты всё испортил! Ты и твоя идея нанять Фиаско! Он узнал цену головы! Из-за тебя и твоих хрустящих интриг мы будем в Канзасе дёргать коров за сиськи, ты – анацефал, ты – имбецил, ты – жирный, обвислый идиот, ты… – И он ломается, воет, зарыл лицо в руки, отвернулся к стене.

У Кэндимена отвисает челюсть. Он мигает пустыми глазами.

Потом он встряхивает себя, снова настраивается на волну. И снова он весел, и улыбка, как у херувима.

– Ладно. Мне не надо было сомневаться в тебе, Туров. Все иногда ошибаются, и можешь быть уверен, для меня это такой же удар, как для тебя, молодца. Но что ты предлагаешь? Будем стоять здесь, лить слёзы и выкрикивать ругательства, или удвоим наши усилия?

Туров отнимает руки от лица, но ответа не даёт.

– К сожалению, похоже, Атом человек такого калибра, что наши отношения должны по необходимости быть менее дипломатичными и необратимыми. Этот маскарад обязательно должен во что-то вылиться.