Текст книги "Чёрч. Книга 2 (ЛП)"
Автор книги: Стило Фантом
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)
12
Дорога домой была трудной и тихой. Почти неловкой – это чувство в присутствии Чёрча Эмма испытывать не привыкла. С самого начала она чувствовала себя в его молчании вполне комфортно. Но сейчас казалась себе навязчивым гостем. Большую часть пути Эмма тупо смотрела в окно, наблюдая за проносящимися мимо телефонными столбами.
Дом Каспера стоял на большом земельном участке, далеко от дороги, в окружении деревьев, и соседей поблизости не было. Дом Джерри представлял собой небольшое здание в стиле ранчо в районе, где жили представители среднего класса. Эмма стояла у багажника машины и нервно оглядывалась по сторонам.
– Марго ушла, – сказала она, чувствуя, как у нее начинают стучать зубы. Эмма не могла сказать точно, от чего – от волнения или от холода. – Она останется на ночь в Сент-Луисе у своей подруги из Джорджии. Что насчет Джерри?
– Ты видишь машину?
Она зло уставилась Чёрчу в спину.
– Твои понты не помогают.
– Твои тоже. Я накрыл его ноги, хватай их, и мы затащим его в дом.
– В дом?! – прошипела Эмма. – Что, просто положим его на диван в кабинете?
– У тебя есть место получше? – возразил Чёрч. – Просто бери его за ноги – решим, куда его деть, когда окажемся внутри. На улице мы ничего с ним сделать не сможем.
Они вытащили труп с заднего сиденья внедорожника, его верхнюю половину держал Чёрч, вторая – упала на землю. Эмма еще раз оглядела тихий район, гадая, сколько соседей смотрит сейчас на улицу, затем схватила ноги Каспера, которые теперь были надежно укрыты ярко-синим брезентом, и подняла их вверх.
Она хотела со всех ног помчаться к дому, но Чёрч отказался и пошел неторопливым, размеренным шагом. Он предложил ей представить, что они просто несут домой рождественскую елку, от чего Эмма чуть не расхохоталась. Рождественская елка? В доме Марго Хартли? Такого никогда не случалось, так что Эмма даже представить себе этого не могла. Елки стоят денег и требуют ухода – две вещи, которые Марго тратила исключительно на себя.
«Тупая Марго. Это ты во всем виновата. Искалечила меня в детстве и превратила в чудовище. Это ты должна быть сейчас в этом гребаном брезенте».
Эмма отперла дверь, и они внесли свой груз в дом. Как только дверь за Чёрчем закрылась, она опустила свой конец брезента и отступила назад. Затем зарылась руками в волосы и почесала голову.
– Хорошо. Мы его занесли. Что будем делать? – спросила она.
Чёрч отбросил свой конец трупа и начал стаскивать с себя верхнюю одежду.
– Не знаю, – вздохнул он. – Честно говоря, я не думал, что ночь закончится вот так. Я думал, что ты, возможно, попытаешься накопать на него компромат, может, будешь его шантажировать или что-то в этом роде. Подбросишь ему что-нибудь.
– Так ты что, следил за нами на случай, если что-то пойдет не так?
– Эмма, у тебя постоянно все идет не так. Вот наглядное тому доказательство, – фыркнул он, указав на завернутого в брезент покойника. – Я хотел быть рядом, когда это случится.
– Мой личный ангел-хранитель, – вздохнула она. – Все равно сейчас нам это не поможет. Я думаю, нам нужно от него избавиться, а потом выяснить, что… что будет дальше. Может, нам сбросить его в озеро?
– Да, но озеро не очень глубокое, и тут каждый год устраивают праздничный День форели, на котором маленькие дети ловят рыбу. Я уже вижу, как одному из них попадается на крючок нечто большее, чем просто рыба, – заметил он.
– Черт, – проворчала она. – Тогда зарыть его? Где-нибудь?
Чёрч нахмурился.
– Здесь мы его зарыть не можем, – сказал он, потирая рукой щеку. – Если ты станешь подозреваемой, полиция в конце концов обыщет дом и участок.
– Я? А ты?
– Я в Нью-Йорке, у них нет причин меня подозревать.
– Это кошмар, – закрыв руками глаза, прошептала Эмма. – Это просто кошмар, и я скоро проснусь.
– Заповедник, – не обращая на нее внимания, произнес Чёрч. – Мы поедем в Национальный заповедник Марка Твена и зароем его там.
– Проще простого, пошли, – простонала Эмма, снова берясь за свернутый брезент.
– Не совсем. Мы просто пройдем несколько километров через лес, в темноте, с трупом на плече?
– Несколько километров? Почему километров?
– Потому что мы не хотим, чтобы его нашли. Лентяев ловят. Мы не будем лентяями.
Эмма вдруг почувствовала усталость. В теле. В душе. Она опустилась на пол, обхватив голову руками.
– Нам нужно несколько километров тащить труп по Национальному заповеднику, по морозу, в темноте, и не попасться, – пробормотала она.
– Мы всегда можем…
Внезапно, безо всякого предупреждения, распахнулась входная дверь. Чёрч резко повернул голову, чтобы посмотреть кто там, и замер. Эмма тоже застыла, разинув рот, и увидела вошедшего в дом Джерри. В руках у него были два больших пластиковых пакета, наполненных чем-то вроде еды на вынос. Он вытер ноги о коврик и, захлопнув за собой дверь, заглянул наконец в гостиную.
Чёрч уставился на отца. Его отец уставился на лежащий на полу брезент, свернутый в форме человеческого тела. Взгляд Эммы метался между ними тремя. Наконец Джерри поднял голову и откашлялся. Быстро взглянул на Эмму, потом снова на сына и зашаркал в столовую.
– Китайская еда, – проворчал он, поставив пакеты на стол. – Я решил, что вы проголодаетесь.
Чёрч ничего не сказал, а Эмма была уверена, что перестала дышать.
– Ну что ж, – вздохнул Джерри, поправив очки. – Пошел снег. Я поставил на крыльцо мешок каменной соли. А тебе в машину – мешок с кошачьим наполнителем. Когда я заказывал еду, то не знал, что вам больше нравится, поэтому заказал всего понемногу. Ешьте, пока не остыло. Перед тем как… отправиться куда бы то ни было.
Теперь у Эммы отвисла челюсть. Чёрч не выказывал вообще никаких эмоций. Она уже было подумала, что он уставился куда-то в пустоту, отгородившись от происходящего, но потом заметила, как у него на скуле пульсирует мускул. С усиленной скоростью.
Джерри прошел по комнате, расстегивая на ходу куртку. Но прежде чем исчезнуть в коридоре, остановился. На мгновение он замешкался, потом глубоко вздохнул и оглянулся.
– Пользуйтесь пластиковыми вилками, Марго терпеть не может оставленную в раковине посуду, – предупредил Джерри, и вот тут Эмма наконец рассмеялась.
Она зажала рот рукой, и оба мужчины посмотрели на нее, затем Джерри снова откашлялся.
– А в гараже есть ручная пила. Когда закончите, положите ее на место.
С этими словами он снял куртку и пошел дальше по коридору. Они стояли молча, пока не услышали, как захлопнулась дверь главной спальни.
– Что это было? – выдохнула Эмма.
– Это было…, – Чёрч долго подыскивал подходящее слово, не сводя глаз с коридора. – Интересно.
– Китайская еда? – взглянув на стол, спросила она. – Кошачий наполнитель? Ручная пила? У него удар?
Снова повисла долгая пауза. Она вглядывалась в лицо Чёрча, пытаясь понять, злится он, расстроен или нервничает. Он не выказывал ни на одну из перечисленных эмоций, хотя, казалось, был… поражен.
– Еда для того, чтобы придать нам сил, – ответил он и, порывшись в переднем кармане, вытащил оттуда связку ключей. – Кошачий наполнитель на тот случай, если мы застрянем в снегу – это хорошее противобуксовочное средство. И ручная пила…
Чёрч не закончил. Вместо этого, он подошел к первой двери в коридоре. Эмма никогда не видела, чтобы кто-нибудь ее открывал. Эта дверь была постоянно заперта с того дня, как они с Марго переехала в дом Джерри. Она вела в подвал, который, по его словам, пару лет назад затопило. Он утверждал, что ему пришлось ободрать подвал до гвоздей, вырвать всю изоляцию, и там остались оголенные провода, водопровод и всякие опасные штуки. Для Эммы и Марго гораздо безопаснее просто туда не ходить.
Теперь Эмма призадумалась.
Призадумалась о многом.
13
Чёрч оглядел подвал и был немного удивлен охватившим его чувством. На самом деле ему хватило пары секунд, чтобы его определить. Подавленность. Он чувствовал себя подавленным. Чёрч не знал, испытывал ли подобное раньше – эмоции не были его коньком. Почему же сейчас он чувствовал себя подавленным?
«Эта комната, этот дом, это место».
До Эммы Чёрч не задумывался о своем единственном доме. У него были четыре стены и крыша над головой. Он приходил, уходил. Спал, ел. Что еще имело значение? Но сейчас, оглядевшись вокруг, он почувствовал себя подавленным. Обшитые темными панелями стены казались старыми и убогими, у него порой возникало ощущение, что они на него надвигаются. Бежевый ковер был потёртым и испачканным, шкафы – поломанными и поцарапанными, на плафонах настольных ламп виднелись трещины. Все здесь казалось кричаще дешевым. Ужасным.
Чёрч был достоин большего, чем отцовский дом. Он знал это наверняка – на выпускной отец подарил ему десять тысяч долларов. Чёрч их не тратил и целый год прожил на свою стипендию и подработку. В свободное время он штудировал все, что мог, об акциях, облигациях и инвестициях. Однажды летом он превратил эти десять тысяч в деньги, которых бы вполне хватило на хорошую квартиру. А через год сумма стала еще больше.
Переезд из красивой квартиры на Манхэттене в какую-то дыру на Среднем Западе не должен был ничего в нем изменить. И в ту самую первую ночь, когда он вернулся, ничего и не изменилось. Как, впрочем, и во вторую, третью, и четвертую. Это происходило постепенно, так, что он этого не осознавал, а потом вдруг проснулся с глубокой ненавистью к этому дому.
Он понял, что это все потому, что дом ненавидела Эмма. У Эммы никогда в жизни не было ничего красивого. Ради всего святого, ее самой драгоценной детской игрушкой было выброшенное украшение для Хэллоуина. Когда-то она жила в кемпинге, а ее самым роскошным домом – не считая коттеджа Джерри – был двойной трейлер в Индиане.
И все же Чёрч знал, что она заслуживает лучшего. Заслуживает настоящих паркетных полов. Ей бы понравились панорамные окна во всю стену. Она бы умерла за большую двуспальную кровать.
«Может быть, даже убила бы за нее…»
Чёрч помотал головой и еще раз окинул взглядом дерьмовый подвал. Бежевого ковра там не было. Здесь все ободрали, еще после затопления. Кое-где виднелась пара листов гипсокартона, но большая его часть давно оторвалась, обнажив гвозди и электропроводку.
То же самое касалось и потолка. Влага повредила практически все, панели пришлось снять, как и светильники. Отсюда необходимость в напольных галогеновых лампах. Они отражались от бетона, озаряя клаустрофобное пространство ярким светом.
Чёрч чувствовал себя нелепо от того, что ненавидит неживой предмет. Какой в этом смысл? Растрачивать эмоции на то, что никак не может тебе ответить. Глупо. Эмма превратила его в дурака. Он чуть не рассмеялся.
«Посмеешься потом, а сейчас у нас полно работы».
Сняв пальто, он посмотрел на лежащий на полу синий ком. Чёрч так долго мечтал кого-нибудь убить, что до сих пор не мог поверить в случившееся. Все произошло так быстро, что он чувствовал какое-то разочарование. Это всегда представлялось ему как что-то методичное, четко организованное. Охота, жертва, план. Именно от этого убийство и становилось таким привлекательным.
В убийстве Дрю Каспериана не было ничего методичного и организованного. И уж точно, ничего спланированного. С ломом ему просто повезло – он лежал во взятой напрокат машине вместе с комплектом для ремонта шин. Если бы его там не оказалось, Чёрч, скорее всего задушил бы Каспериана. Или забил бы до смерти чем-нибудь подходящим.
Варварски.
Чёрч принялся за работу. Мысленно прокручивая в голове вечер, он застелил пол строительной пленкой и раскатал на нем свернутый кусок брезента. Преследовать Эмму оказалось немного труднее, чем он предполагал, – она везде ходила пешком, и ползущий позади нее гигантский черный внедорожник мог сразу же вызвать подозрения. Поэтому на какое-то время он потерял ее из виду, и лишь сообразительность и удачная догадка привели его на ближайший рынок. Он подъехал как раз в тот момент, когда Эмма садилась в автомобиль Каспериана.
После этого все было просто. Проследить за ними до отвратительного бара, сесть в прокуренном углу и смотреть, как она его спаивает. Потом ехать за ними на безопасном расстоянии с выключенными фарами до стоящего в лесу коттеджа. К тому времени он уже догадался о ее непродуманном плане. Заманить Каспериана в какую-то ловушку, а затем… что? Сфотографировать? Снять на видео? Убить?
Нет. Только Не Эмма. Она никогда не хотела сталкиваться со своим внутренним чудовищем – ей всегда было намного комфортнее иметь дело с демонами других людей. Ее матери, бойфрендов ее матери, Чёрча. Она гениально управлялась с чудовищами, иногда даже ими наслаждалась. Но своё собственное? Его следовало держать взаперти.
Но Чёрч знал. Он всегда это знал. Ей хотелось убивать не меньше, чем ему, просто по разным причинам она еще не была готова с этим столкнуться. Эмма ввязалась в эту ситуацию, не имея понятия о своих темных потребностях – ей было необходимо научиться успокаиваться. Ждать. Быть терпеливой.
Если Эмма запрещала себе все это делать, то брала весь свой гнев и ярость и обычно направляла их на себя. Ну, именно это она и сделала, вложив все это в острие ножа.
Похоже, теперь кое-что из этого она направляла на Чёрча.
Даже раздевшись до боксеров, от усердной работы ему все равно стало жарко. Чёрч вытер тыльной стороной руки пот со лба, но лишь оставил над бровями красную полосу. Он нахмурился и снова принялся пилить.
Ничего страшного, если Эмма хочет на него злиться. Он сам виноват.
«Веди себя нормально», – сказал Чёрч.
«Убеди их, что ты в своем уме», – велел он.
Он, собственно, приучил Эмму к тому, чтобы она воспринимала все его слова, как непреложную истину. Как Божью заповедь. А Эмма всегда была набожной. Так почему же его удивляет, что она так упорно борется с двумя новыми реальностями? Новая нормальная Эмма против прежней темной Эммы. Это будет королевская битва, к концу которой она разорвется надвое.
Выругавшись, он постарался затянуть узлом верхнюю часть мешка для мусора. Когда мешок был плотно завязан, Чёрч бросил его к стене к остальным.
Он до нее достучится. Обязательно достучится. Как только они разберутся с этой грёбаной «преднамеренной случайностью». Тогда у них будет время. Время напомнить ей о том, что она чувствует к нему, и показать ей, что он на самом деле чувствует к ней. Раньше у него никогда не было такой возможности, он никогда не обращал внимания на эту часть его личности. Это будет интересно.
Немного успокоившись, Чёрч завязал последний мешок и встал. Он хотел было пересечь комнату, но поскользнулся в луже крови. Нога выскользнула из-под него и ударилась о ножку стула. Большой палец пронзила острая боль, и Чёрч стиснул зубы.
«Вечно всё идет не по плану».
14
Эмма проснулась на рассвете. В комнате было темно, жалюзи опущены, но сквозь щели пробивалось утреннее солнце. Они были слегка приоткрыты. Можно было легко встать и плотно их задёрнуть, но Эмма не могла заставить себя пошевелиться. Она чувствовала себя, как выжатый лимон. Совершенно обессиленной. Эмма думала, что раньше она была в хорошей форме. Конечно, она много курила, слишком много пила, но помимо этого, часто бегала. Ей ничего не стоило пробежать пять километров.
«Но всё это в прошлом», – чуть не рассмеялась про себя она.
За неполных шесть недель сидячего образа жизни Эмма практически стала овощем. С тех пор, как попала в больницу, она не делала никаких упражнений.
Однако прошлой ночью все изменилось. За полтора часа они доехали до национального заповедника Марка Твена и припарковались подальше от дороги, практически спрятав машину в кустах. Потом вышли и разгрузили багажник.
Чёрч соорудил им какие-то неуклюжие стропы из брезента и веревок, которые можно было надеть на плечи и тянуть. Эмма никогда уже не сможет смотреть на брезент по-прежнему – кто знал, что он может быть таким универсальным? Кроме того, чтобы нести больше веса, Чёрч взвалил на себя здоровенный походный рюкзак. Эмма предполагала, что тащила всего около двадцати килограмм, и всё же. Двадцать килограмм по неровной местности, по морозу и темноте, это всё равно что миллион килограмм.
И им пришлось нести свой груз целый час. Час. Если вначале пути Эмма замерзала, то через час маневрирований по густому лесу она начала потеть ведрами. Когда Чёрч наконец остановился, она рухнула на землю и не вставала добрых двадцать минут.
Понимая, что замерзшую землю копать нелегко, она все же поднялась и помогла. У Чёрча была небольшая походная лопата, а у Эммы – только садовая. Еще час они рыли до нужной глубины, и ближе к концу она разделась до майки и начала молиться, чтобы пошел снег.
Все это происходило в гробовой тишине, что поначалу ее напрягало, но потом Эмма так устала, что уже обращала на это внимания. И ужасно обрадовалась, когда они аккуратно сложили в выкопанную яму все заполненные мусорные мешки.
Ей казалось, что как для человека, который всю жизнь так много говорил, тихие похороны не слишком подходят для Каспера, теперь уже точно Призрака. Но потом подумала, что это даже хорошо, что он остался без достойных похорон.
Он этого не заслужил.
Обратная дорога – а точнее, тяжелый путь – к машине тоже была безмолвной. Только когда они въехали на окраину города, Эмма наконец заговорила.
– Ты уверен, что никогда раньше этого не делал?
Затем повисло молчание, которое так затянулось, что она решила, что он уже не ответит. Но когда они подъехали к дому Джерри, Чёрч обрел дар речи. Эмма вышла из машины, пока он сидел в ней, не выключая двигатель, и прежде, чем уехать, произнес всего одну фразу:
– Если ты всерьез меня об этом спрашиваешь, то сегодняшний вечер был пустой тратой моего времени.
Как бы Эмме ни хотелось бодрствовать и, как нормальный человек, переживать по поводу вечера, она просто дико устала. Ей как-то удалось сбросить с себя сапоги и куртку, но потом она рухнула на кровать и провалилась в сон. Безо всяких таблеток и, слава богу, без кошмаров.
Но этот проклятый солнечный свет. Пока ее глаза привыкали к скудному свету, она посмотрела на потолок и быстро заморгала. Прищурившись, Эмма уставилась на эти маленькие дырочки. На проколы от кнопок. Почему они здесь?
– Хочешь, я их закрою?
Ей следовало испугаться – она думала, что тут, кроме нее, никого нет. И все же Эмма не пошевелилась, по-прежнему не сводя глаз с потолка.
– Не знаю, – ответила она. – Сомневаюсь, что снова засну.
Послышался шум. Скрип. Чёрч сидел в компьютерном кресле. Затем краем глаза она уловила какое-то движение у стены, и шторы закрылись. В комнате стало темно, и ей больше не было видно дырок в потолке.
– Уснёшь. Когда-нибудь.
Она фыркнула. Это обнадеживает. Затем почувствовала, как сбоку прогнулся матрас. Когда ее глаза постепенно привыкли к темноте, она поняла, что рядом с ней лег Чёрч. Не так близко, чтобы ее касаться, но кровать была небольшой. Эмма чувствовала исходящее от него тепло. Он тоже смотрел в потолок.
– Я никогда не считала тебя плохим человеком, – выдохнула она.
Он поёрзал, явно пытаясь устроиться поудобнее, но на нее не взглянул.
– Я тоже.
– За то, что хотел кого-то убить. За желание стать убийцей. Кто-то художник, кто-то механик, а ты просто… природная стихия. Я никогда тебя за это не винила.
– Эмма, – вздохнул он, и она крепко зажмурилась. Не этот голос.
Только не этот голос.
– Так почему же я испытываю угрызения совести? – спросила она.
– Не стоит. Ты была выше его, он не…, – начал было Чёрч, но Эмма не дала ему договорить, ударив рукой по матрасу.
– Не надо, – предупредила она. – Не делай этого. Не говори со мной так.
– Да как, я тебя умоляю?
«Ах, да, умоляю. Молитесь Чёрчу и получите ответы на всё. Только они неразборчивы и только еще больше сбивают столку. Это очень странная религия». (Здесь и далее игра слов. Имя «Church» – в буквальном смысле означает «Церковь» – Прим. пер.)
– Как будто ты пытаешься меня в чем-то убедить или что-то мне внушить. У меня в голове восемь миллионов гребаных голосов, и половина из них твои. Просто скажи, что ты думаешь, – отрезала она.
– Хочешь знать, о чем я думаю?
– Да.
– Хорошо, – ровным голосом сказал он. – Сейчас я думаю, что нам нужно было закопать его поглубже – весной там будет много животных. Я думаю, что ты поступила глупо, когда сегодня ночью делала все с бухты-барахты. Впав в ярость и растерявшись, как ребенок. Я думаю, что решил твою проблему и все за тобой подчистил, при этом не услышав ни слова благодарности. Я думаю, что сейчас не смог бы ни в чём тебя убедить, даже если бы попытался, потому что ты не в состоянии вести разумный диалог. А что касается твоего вопроса, думаю, ты испытываешь угрызения совести, потому что не хочешь признавать главную истину.
Эмма не могла решить, заорать ей на него или заплакать. Вместо этого она глубоко вздохнула.
– И в чем же главная истина, Чёрч?
– В том, что ты такое же чудовище, что и я, – просто ответил он. – Может быть, ты еще не готова окончательно это принять, но в сущности мы одинаковы. Тебя не волнует, что я убил того парня, и не волнует то, что ты хотела его убить – вот почему ты расстроена. Потому что тебя должно это волновать, но не волнует. Абсолютно. Ни капельки.
Что ж. Когда Чёрч Логан хотел сбить кого-нибудь с ног, то бил со всей силы и прямо по голове. Увидеть, как кому-то проломили ломом башку, затем отнести его распиленного в лес и там закопать – такое должно было вывести ее из душевного равновесия. Это должно было ее ужаснуть. Но она не чувствовала… ничего.
А ничего не чувствовать это уж точно не нормально.
– Может быть, – вздохнула она. – Но Чёрч, разница между мной и тобой в том, что я знаю, что не должна поддаваться этим темным желаниям.
Тут он издал резкий, хриплый смешок, чем здорово ее напугал.
– Нет. Разница между мной и тобой в том, что мне намного, намного лучше удается не поддаваться этим желаниям. И ты это знаешь, и это тебя убивает. Ты на самом деле хочешь быть нормальной, но я это изображаю гораздо убедительнее. Тебе нужно меньше времени тратить на то, чтобы разыгрывать из себя ту, кем ты не являешься, и больше прислушиваться ко мне.
– В последний раз, когда я пыталась к тебе прислушаться, я чуть не умерла.
Последовала долгая пауза, затем Чёрч встал с кровати. Дверь открылась, и он вышел из спальни, но остановился. Высказаться на прощанье, потому что последнее слово всегда оставалось за Чёрчем Логаном.
– Ты только подтверждаешь мою точку зрения – если бы ты тогда и впрямь ко мне прислушалась, то, возможно, сделала бы это правильно.
Пару часов спустя Эмма сидела за завтраком. Она перевела взгляд с матери на Джерри. Марго делала себе маникюр, на столе был разложен ее маникюрный набор. Джерри ел пугающе большую тарелку омлета и читал газету.
«Вчера ночью я закопала несколько мусорных мешков с разрубленными останками человеческого тела, а теперь я сижу здесь и ем хлопья с мамой и отчимом».
Она взглянула на свой завтрак, от долгого пребывания в молоке маленькие колечки насквозь промокли и размякли.
Неужели они не чувствуют? Неужели они не могут просто сказать? И если не Марго, то Джерри уж наверняка что-то чувствует. Чёрт возьми, он вошел в гостиную и обнаружил на полу брезент, свернутый в форме человеческого тела. Он должен был догадаться, что они с ним сделали. В конце концов, он предложил им ручную пилу. Предупредил их о снеге.
«Он точно знал, что происходит и что с этим делать. Может, мне стоит перестать беспокоиться о себе и начать беспокоиться о Джерри?».
Эмма так долго на него таращилась, что это наконец заметила Марго.
– Дорогой, – прогнусавила она. – Если ты не поторопишься, мы опоздаем.
Не взглянув на жену, Джерри встал и, не выпуская из рук газету, отнес свою тарелку на кухню. Когда он исчез в задней части дома, Марго перевела взгляд на дочь.
– Что? – изобразив удивление, спросила Эмма.
– Мне бы не хотелось говорить доктору Розенштейну, что у тебя рецидив, – пригрозила Марго.
Эмма чуть не рассмеялась. У нее были проблемы посерьезнее доктора Розенштейна.
«Я получаю реальный шанс на свободу, и что же я делаю в первую очередь? Совершаю убийство. Мне следует настоять, чтобы меня снова упрятали в психушку».
– Что ты имеешь в виду? – спросила Эмма. – Я сижу тут и ем хлопья.
– Ты сидишь тут и странно себя ведешь, – поправила ее Марго. – Строишь глазки моему мужу.
Эмма подавилась разбухшими колечками.
– Строю глазки? Ради бога, Марго. Я таращилась в пустоту. Если там как-то оказалась голова Джерри, то прости, что у меня есть глазные яблоки, и они повернулись в его сторону.
– Да что с тобой сегодня? Ты почти… веселая, – огрызнулась мать.
Эмма на мгновение замолчала. Ее мать была права. Весь последний месяц их общение с Марго было весьма ограниченным и почти вежливым, по крайней мере, со стороны Эммы. И вот она сидит и спокойно обменивается с матерью колкостями. Как в старые добрые времена. Она чуть не поморщилась.
– Я… я плохо спала, – пробормотала она.
Марго нахмурилась.
– Ты приняла таблетки? Я сказала Джерри их тебе дать.
– Нет. Забыла.
– Забыла! Эмма, ты должна принимать лекарство, – раздраженно бросила мать. – Ты же знаешь. Больше никаких занятий в городе. Я знала, что тебя не нужно было отпускать из дома. Если бы не рекомендации доктора Дрю, я бы никогда этого не сделала.
– Да, – сказала Эмма, пытаясь контролировать дыхание. – Наверное, это была плохая идея. Сегодня на занятиях я обязательно ему об этом скажу.
Марго осторожно помахала руками, подсушивая лак на ногтях.
– Его там нет, – вздохнула она.
Эмма застыла, как вкопанная. Может, Чёрч был прав, и ей действительно следовало больше к нему прислушиваться. Он никогда ни на что не реагировал. Его можно было шарахнуть молотком по руке, а он и тогда бы остался совершенно безучастным.
– Он… что ты имеешь в виду? – спросила Эмма, надеясь, что ее голос звучит как обычно.
– Я звонила ему сегодня утром, – объяснила Марго. – В лечебницу. Мне хотелось узнать, как вчера вечером прошла твоя групповая хренотень. Но сегодня он на работу не придёт.
Эмма лихорадочно соображала. Ей нельзя реагировать. Ей нужно проявлять спокойствие. Нужно подумать. Нужно быть как Чёрч. Что только что сказала Марго? Она не сказала «его нет на работе»; она сказала «он на работу не придет» —– между этими двумя утверждениями огромная разница.
– Не придёт? Но у него ведь пациенты и прочее, он не может просто не прийти, верно? Он заболел? – спросила Эмма, лениво помешивая ложкой хлопья.
– У него смерть в семье.
При слове «смерть» Эмма чуть не упала в обморок. У нее уже начало темнеть в глазах, но тут она услышала остальную часть предложения.
– У него… что?
– Он сегодня утром позвонил и взял отпуск, как минимум на неделю.
Эмма уставилась на мать. Какого хрена вообще происходит?
«Мне что, всё приснилось? Боже мой, Чёрч хоть действительно здесь?! Господи, я помешалась».
– Это… ужасно. Надеюсь, он… в порядке? Но…, – бормотала Эмма.
Она не знала, что делать и что говорить.
– Это случилось с его двоюродной сестрой. Кажется, он как-то мне о ней рассказывал, у нее были проблемы с сердцем или что-то типа того. Пусть он немного придёт в себя после похорон, а потом я позвоню ему на мобильный, – заверила ее Марго. – Нет, ну ты представляешь? Я вернулась в такую рань, чтобы успеть в эту дурацкую лечебницу, а его там даже нет.
– Он рассказывал тебе о сердце своей двоюродной сестры?
– Мы с ним очень дружны. Так озабочены твоим благополучием и всем прочим, – вздохнула она, рассматривая ноготь на мизинце. – Доктор, Эмма. Я думала, Джерри это лучшее, что может достаться такой женщине, как я, и, если надо, я бы согласилась на его пенсию и накопительный фонд, но ты только представь, выйти замуж за доктора!
Эмма решила не упоминать о том, что Каспер не только никакой не доктор, но к тому же мёртв.
– Это было бы… что-то. Извини, я пойду собираться.
Вернувшись в свою комнату – или подождите, это комната Чёрча? Это считается, если он всего лишь галлюцинация? – Эмма закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Она медленно оглядела спальню в поисках доказательств его присутствия. На кровати, там, где она спала, было смято покрывало, а на полу валялась одежда, в которой она была прошлым вечером.
Нет, единственное, что стояло не на своем месте, это компьютерное кресло, и кажется Эмма в какой-то момент о него ударилась.
Она зарылась руками в волосы. Неужели она действительно разговаривает сама с собой, спрашивая себя, не сошла ли с ума? Хотя разве сумасшедшие знают, что они сумасшедшие?
«Если я еще раз произнесу слово «сумасшедший», то действительно безвозвратно тронусь умом ».
Нет. Эмма не тронулась. Она выпрямилась. От прошлой ночи осталось неприятное ощущение, которое приходит только с реальностью. Она взглянула на свои руки, и, несмотря на то, что мыла их и вчера вечером, и сегодня утром, под ногтями все еще была заметна грязь.
Она не тронулась, но все к этому шло. Ей нужно собраться с мыслями. Нужно разобраться в этой херне, или она действительно придет с повинной к доктору Розенштейну.
Потому что, как бы ни ужасна была жизнь в «Солнечном ранчо», но там она, по крайней мере, могла различить голоса у себя в голове.
Если сидеть и завтракать с семьей было странно, то пребывание на «Солнечном ранчо» казалось Эмме просто гротескным. Она стояла за дверью общей комнаты, глядя через коридор на вход во врачебное крыло. Где-то по другую сторону этой двери находился кабинет Каспера. Пустой и безжизненный, а его обитатель теперь был распилен на множество кусочков и зарыт в глубокой яме где-то на юге штата.
– Мы начинаем.
На месте Каспера сидел джентльмен средних лет и жестом приглашал Эмму войти. Она улыбнулась и, закрыв за собой дверь, проследовала в комнату. Она заняла свое место и услышала, как он представился.
– Меня зовут Тед Токер, – сказал он. – Я провожу сеансы групповой терапии по средам. У Дрю Каспериана горе в семье, поэтому пока я буду вести и его часы. Надеюсь, что никто не против. Знаю, что перемены не…
Эмма погрызла ноготь большого пальца и нервно огляделась по сторонам. Где Райан? Он никогда не воспринимал всерьез свое пребывание в «Солнечном ранчо», но на терапию обычно не опаздывал.
Однако кресло рядом с ней оставалось пустым. Она уставилась на него долгим хмурым взглядом.
– Мисс, Вас что-то беспокоит? – спросил новый психотерапевт, и когда Эмма, наконец, на него посмотрела, дружелюбно ей улыбнулся.
– Райан Парк, – хриплым голосом произнесла она. – Его сегодня нет. Почему?
Мистер Токер заглянул в свои записи.
– Не знаю, почему. Уверен, что у мистера Парка есть на это веская причина, и будем надеяться, что на следующем занятии он к нам присоединится. Теперь есть ли что-нибудь…
Эмма резко встала и вышла из комнаты.
