Текст книги "Чёрч. Книга 2 (ЛП)"
Автор книги: Стило Фантом
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)
Стило Фантом, «Чёрч. Книга 2»
Серия: Чёрч #2
Переводчик: Татьяна Соболь
Редактор: Татьяна Соболь
Обложка: Татьяна Соболь
Вычитка: Татьяна Соболь
ЭММА
Моя мать снова вышла замуж.
Обычно тут я говорю, что в отношении мужчин у нее ужасный вкус. Так и есть. Действительно ужасный.
Но в Джерри есть что-то такое… возможно, в случае с ним, она наконец сделала правильный выбор.
Или неправильный.
Иногда это трудно понять.
Видите ли, у меня не всё в порядке. В голове. В сердце. Одна мучительная, разъедающая меня тьма, от которой я гнию и разлагаюсь. Я запуталась. Я ничего не понимаю.
Или, может, наоборот, понимаю слишком много?
Проблема очевидна.
Я слышу голоса. В смысле, не в голове или типа того, я не шизофреник. По крайней мере, пока. Я слышу чужие голоса, те самые, что всю жизнь меня доставали. Говорили со мной. Убеждали меня быть хорошей девочкой, тихой, милой, не рассказывать ни о чём маме, ей не нужно знать, это секрет.
Говорили, что я никчемная, что только мешаю, что вообще не должна была появиться на свет, и, ах, как жаль, что до меня не достала та вешалка.
Твердили мне, что я мусор, и навсегда останусь мусором, и что мне следует быть благодарной за любое оказанное мне внимание, а теперь заткнись, отсоси этот член и поживее.
Но последний голос…
Иногда я задаюсь вопросом, что из этого я себе придумала. Конечно же всё, что касается любви, это очевидно. Ему не известно, что такое любовь, он не умеет любить, поэтому естественно он меня не любил. Даже в конце.
Все эти разговоры о том, что я особенная, что вместе мы можем достичь чего-то великого – это ложь. Разумеется, ложь.
Его желание, чтобы я это сделала, стремление обманом меня в это втянуть, всё игры. Всё манипуляции. Все только для себя, ничего для меня.
Мне казалось, что я всё знаю, но, возможно, всего лишь обманывала себя. Может, мне просто хотелось во что-то верить… верить так сильно, что я была готова за это умереть.
А теперь доктор Розенштейн вбил мне в голову эти новые мысли. Это его голос я теперь слышу громче всех.
Так кому же мне верить? Голосу, который нашептывает мне тёмными, холодными ночами, как мне на самом деле это нравилось? Или голосу, который открыто говорит со мной при свете дня, разрушая мою реальность и заставляя меня задумываться о таких вещах, какие мне раньше и в голову не приходили.
Доктор Розенштейн не такой уж и плохой. Он вытащил меня из больницы, убедил мою мать поместить меня в психиатрическую лечебницу. Не самое лучшее место – мне никогда особо не нравились окна с решетками – но и не самое худшее. И я делала все, что мне говорили, убеждала всех, что иду на поправку, что уже не жалкий призрак девушки. Я соблюдала все правила, рисовала картины, подружилась со своей соседкой по палате.
Я так хорошо играла свою роль, что за закрытыми дверями посовещались. Мне снизили дозировки, сделали поблажки, и после одной недели в больнице и трех долгих недель в психушке меня, наконец, выпустили. Мне все равно придется дважды в неделю ходить на групповую терапию и один раз в неделю на индивидуальные сеансы, но я хотя бы больше не буду спать за решеткой.
Не то чтобы возвращение домой что-то сильно изменило. Сейчас на моем окне нет решеток, но я по-прежнему под замком. Вы ведь не думаете, что Марго так легко сдастся? Теперь, когда я всецело у нее под каблуком, она упивается своей властью. По сути, я под домашним арестом. Она каждый день поминутно знает, где я нахожусь, и если я сделаю хоть шаг из дома Джерри, то вернусь в психушку. Если я вдруг что-нибудь натворю, то вернусь в психушку. Если я не буду заниматься домашними делами… ну, вы поняли.
И все же, думаю, мне не стоит жаловаться. По крайней мере, дом Джерри лучше, чем дурка.
По дороге домой я нервничала. Когда шла по коридору, меня слегка мутило. Этот душный кабинет, дерьмовый раскладной диван. Меня ведь не существует, так чем я заслужила отдельную комнату, верно?
Однако отдельную комнату мне все же дали. В ней красивые однотонные стены, аккуратный письменный стол и удобная двуспальная кровать, на которой почти не спали. В принципе, на ней и сейчас редко спят — большинство ночей я провожу, пялясь в потолок.
Потому что это не моя комната.
Это комната Пола.
1
Прищурившись, он склонился, над своей работой. Затем нахмурился.
Он был от нее не в восторге.
Руки у Чёрча росли откуда надо – в восемь лет он сам собрал себе компьютер с материнской платой и всем прочим. В старших классах он посещал занятия по труду и естественно получал хорошие оценки. И хотя он ни коим образом не был ни плотником, ни механиком, но тем не менее считал, что вполне способен соорудить и отремонтировать практически всё.
И всё же сейчас он по-прежнему был недоволен конечным результатом.
Он покрутил предмет. На его взгляд, он был слишком неустойчивым. Чёрчу нужно было как-то его закрепить, сделать практически неподвижным.
«Блядь».
На дворе стоял декабрь, но в комнате было жарко. Плохая вентиляция плюс четыре галогенных лампы и большая физическая нагрузка привели к тому, что с Чёрча градом лил пот. Он выпрямился и со стоном потянулся. Потом стащил через голову футболку и швырнул грязную, пропитанную потом ткань в угол комнаты.
Так немного лучше.
Он всегда был равнодушен к температуре и погоде. Конечно, его не волновала ни сильная жара, ни мороз, но он не имел ничего против жаркого дня, и ему было плевать, если шел свежий снег.
«Но Эмма».
Эмма любила холод. Ей нравилось отключать отопление и чувствовать, как холод пробирает ее до костей. Нравилось плавать в ледяной воде, пока кровь практически не застывала у нее в жилах.
Кроме того, ей нравилась высокая влажность, такая, чтобы одежда прилипала к телу, а еще она любила, когда солнце обжигало ей кожу до ярко-розового цвета.
«Эмма».
Чёрч наклонился и поднял с пола предмет, что лежал у его ноги. Ее портсигар. Чёрч открыл его и нахмурился. Осталось всего четыре сигареты. Когда она попала в больницу, он был полон.
«Ему следует поторопиться».
Он вытащил одну сигарету и зажал ее между губами. Потом бросил портсигар на свою грязную футболку и достал из заднего кармана зажигалку. Первая затяжка всегда была самой тяжелой, особенно учитывая, что у самокруток отсутствовал фильтр – Чёрч не был заядлым курильщиком и не планировал им становиться. Он вообще не видел в этом ничего привлекательного.
Но по горлу проносился терпкий запах, дым и жжение. Это было больно. Это было бескомпромиссно, и от переизбытка ощущений он тут же остро осознавал окружающую его реальность.
Это было так похоже на Эмму.
«Хватит. Возвращайся к работе».
2
– Надеюсь, ты там одеваешься?
Эмма не одевалась. Она лежала на кровати, в одних простых хлопчатобумажных трусиках и футболке. Смотрела в потолок. Это был обычный гипсокартон, на который густыми, размашистыми мазками была нанесена краска. Но Эмма кое-что на нем заметила – маленькие дырочки, расположенные на большом расстоянии друг от друга. Спустя какое-то время она поняла, что они, видимо, появились от кнопок. Давным-давно, к потолку что-то прикрепляли.
От одной этой мысли Эмма невольно фыркнула.
«Что у тебя там висело, Чёрч? Плакаты с «Backstreet Boys»? С «Limp Bizkit»?»
– Эмма! – раздался в дверях пронзительный голос Марго. – Какого черта ты тут лежишь? Знаешь, что нам с Джерри ещё час везти тебя туда и столько же обратно? Думаешь, нам это нравится? Что мы так развлекаемся? А ты отнимаешь у нас еще больше времени. Ради всего святого, одевайся. И больше никаких шортов, этот шрам отвратителен.
Эмма не потрудилась взглянуть на дверь и лишь услышала, как ее мать затопала по коридору. Затем она наклонилась и осторожно потрогала бугристую, сморщенную кожу на внутренней стороне своего бедра. По спине пробежал холодок.
«Он так его и не увидел. Держу пари, ему бы понравилось».
Эмма тут же отогнала эти мысли. Нехорошо так думать. Она вскочила с кровати и начала натягивать брюки.
Она привыкла думать о Чёрче как о чем-то абстрактном. Как о парне, который работал ассистентом ее учителя математики, как о пижоне, который спал чуть дальше по коридору. Как о странном типе, у которого, возможно, когда-то на потолке были развешены плакаты с рок-группами.
«Или вырезки из дел серийных убийц…»
Если она позволяла себе копнуть глубже, то вновь обращалась к своей тёмной стороне. Так это называл доктор Розенштейн. Её тёмная сторона всецело принадлежала Чёрчу. До него она была лишь крошечным уголком ее души, но теперь стала ее тенью, и, если Эмма не будет осторожна, он может снова обрести над ней контроль. Захватить контроль над Эммой.
По мнению доктора Розенштейна, в этом не было ничего хорошего.
«Ох, Эмма. Это такая глупость. Мы всегда вместе. Ничто не сможет нас разлучить. Это всего лишь небольшая пауза».
– Нет! – закричала она, зажав руками уши, словно это могло заглушить голос Чёрча. Она сделала пару глубоких вдохов. – Нет. Я и сама по себе полноценная личность. Мне не нужно, чтобы кто-то меня дополнял. Я не должна жертвовать собой ради кого-то другого. Я больше не собираюсь это слушать.
Она всегда думала, что работа над собой – для слабаков, но эта мантра ее успокоила. Эмма повторила ее ещё несколько раз, предельно сосредоточившись на словах, и закончила собираться. Расчесала волосы, надела ботинки и выбежала на улицу. Джерри находился за рулем своего «Бьюика». На переднем сиденье, закутавшись в нелепую шубу, сидела Марго. Она зыркнула на Эмму и раздраженно постучала по циферблату своих часов.
– Мы опоздаем, – прорычала она, когда Эмма скользнула на заднее сиденье.
– Я понимаю. Извините. Я… в следующий раз я постараюсь побыстрее.
На секунду – всего на секунду – в зеркале заднего вида она встретилась взглядом с Джерри. Его настороженные голубые глаза впились в ее безжизненные зеленые. Затем он завел машину и выехал с подъездной дорожки.
Джерри Логан. Она устроилась поудобнее и уставилась ему в затылок. Перед тем, как она решила разлить в его доме собственное Красное море, он и впрямь ее удивил. Но с тех пор Джерри был довольно скуп на слова. Он всегда навещал ее в больнице и в психиатрической лечебнице, но каждый раз молчал, как рыба. Вернувшись домой неделю назад, Эмма подумала, что, может, хоть теперь он ей что-нибудь скажет. Снова с ней поговорит или, может, сообщит какую-нибудь информацию. Что угодно.
Но Джерри стал убедительной имитацией своего сына – без крайней необходимости не раскрывал рта.
Эмме начинало казаться, будто ее предали. Она снова и снова прокручивала все это в голове. Сначала Джерри внушает ей уверенность в том, что он ее союзник, а потом молчит, делая вид, что она для него пустое место. Марго несколько раз пытается избавиться от Эммы, а потом связывает их такой горой обязательств, что ей теперь вовек не уйти. Но хуже всего…
Она закрыла глаза и поджала губы. Сильно их прикусила. Она не хотела, отказывалась в это верить.
Чёрч…
Пять недель.
После тех нескольких минут в больнице прошло целых пять недель, и с того момента – ничего. Он сказал, что не сможет ее навещать. Сказал, что ей нужно набраться терпения и постараться убедить всех в том, что она нормальная. Достаточно нормальная, чтобы выбраться из больницы.
Да, что ж, терпения она набралась. Она делала то, что ей говорили – всегда делала то, что ей говорили. И что же?
Ничего.
Ни слова. Ни грёбаного звука. Ни знака, ни намека или чего-нибудь в этом роде. Поначалу, попав в лечебницу, Эмма думала, что Джерри втайне сообщит ей последние новости о своем сыне. Но он этого не сделал, а поскольку весь смысл ее пребывания на «Солнечном ранчо» состоял в том, чтобы “забыть” Чёрча, сама Эмма его спросить не могла.
Потом, когда ее отпустили домой, она подумала, что на этом все. Чёрч просто интуитивно почувствует и появится. Заберет ее, как принц из мрачной сказки.
Ничего подобного. Ее принца и след простыл, а дому, в котором ее заперли, было далеко до башни замка. И теперь у нее в голове раздавался голос доктора Розенштейна, вытесняя собой все остальные, сбивая ее с толку и заставляя задаваться вопросами. Возвращаясь домой после выписки из психушки, она попыталась вскользь спросить Джерри о его сыне:
– Мне, наверное, будет неловко жить дома вместе с Полом, да?
Теперь, когда она говорила о нем вслух, он был Полом. Тем, на ком она больше не смогла бы помешаться. Кому придёт в голову помешаться на мужчине по имени Пол Логан?
– Думаю, это было бы неловко, живи Пол дома, – ответила Марго.
– А?
– Через пару дней после произошедшего с тобой «инцидента» он вернулся в Нью-Йорк. Решил, что лучше ему держаться от тебя подальше.
В Нью-Йорк. Туда, где его настоящая жизнь, его квартира, его университет. Куда он собирался бежать после того, как убедил Эмму убить его сестру.
Но она не убила Лиззи, и он заявил, что не хочет, чтобы она убивала ради него, уже нет. Теперь ему просто хотелось быть с ней.
«Тогда почему ты туда сбежал?! Трус!»
До Рождества оставалось около трех недель. Эмма ни на какие чудеса не надеялась. Чёрч ее использовал, возможно, от начала до самого конца. Теперь ее главным желанием было убедить всех, что ей лучше, что она нормальная. Черт, может, она и впрямь станет нормальной. Достаточно нормальной, чтобы лишить Марго права опекунства.
Тогда она уедет далеко-далеко. Обрежет волосы. Возьмет себе имя Бекки. Без разницы. Всё, что угодно. Всё. Ничто не может быть хуже такого существования.
Они остановились на красный свет, и она снова посмотрела в зеркало. Уже второй раз за утро она поймала на себе взгляд Джерри, и теперь он не отводил его до тех пор, пока не загорелся зеленый.
«Впрочем, когда дело качается Чёрча, все становится не тем, чем кажется».
ЧЁРЧ
Манипуляция – это язык.
Это подтекст, интонация и манера речи.
Это неуловимое движение глаз и легкий толчок локтем. Вздох здесь, взгляд там.
Иногда мне кажется, что я уже с этим родился, – не припомню, чтобы меня кто-нибудь этому учил.
Иногда я делаю это неосознанно.
Иногда – очень даже целенаправленно.
Может, это все манипуляции. А может, ничего такого и нет.
Может, они стали такой неотъемлемой частью меня, что мне уже сложно определить, когда я манипулирую людьми, а когда – нет.
Эмма знала. Она знала это с самого начала. Возможно, она не догадывалась об истинных масштабах всего этого, но подсознательно чувствовала, что происходит. И она не возражала. Она использовала меня, чтобы почувствовать себя любимой. Я использовал ее, чтобы ощутить контроль.
Сможет ли что-нибудь когда-нибудь стать таким же совершенным?
Думаю, нет.
Но держу пари, могло бы быть и лучше.
Там неуловимое движение глаз, тут – легкий толчок локтем, и мы могли бы стать гораздо лучше.
3
Солнечное, мать его, ранчо.
Какое ужасное название. Ни ранчо, ни солнцем тут и не пахло. Нет, это было большое готическое здание из песчаника, расположенное в живописном уголке штата. Оно выглядело довольно мило, если не обращать внимания на окружавший дом четырехметровый двойной забор и на установленные на окнах решетки.
Эмма это место терпеть не могла, но у него имелось одно преимущество – доктор Розенштейн. Его приемный кабинет располагался в Мемфисе, который находился за пределами штата, и ехать туда было слишком далеко. Однако по вторникам и пятницам он приезжал на «Ранчо», чтобы проведать некоторых пациентов. Когда она сначала попала в больницу, врачи попросили Розенштейна оценить ее состояние – по сути, именно он передал Марго опекунство. Хотя Эмма его не винила, Марго мастерски умела изображать из себя образцовую мать и добропорядочную гражданку.
Кроме того, именно он рекомендовал и способствовал переезду Эммы на «Солнечное ранчо». Он заверил ее, что это хорошее заведение с высокими показателями выздоровления, но на самом деле это ничего для нее не значило. Очевидно, что оно не было таким уж распрекрасным, раз ей так легко удавалось всех обманывать, и Эмма знала, что она такая не единственная.
Имелась и еще одна причина, по которой ей не нравилось «Солнечное ранчо».
– Эмма! Ты увидела за окном что-то интересное? Не хочешь рассказать об этом всей группе?
– Нет, – вздохнула она, не потрудившись отвести взгляд от вида за окном. – Просто наслаждаюсь хорошей погодой.
Групповая терапия. Если бы Эмма знала, что попытка покончить с собой в конце концов приведет ее к групповой терапии, она бы точно довела дело до конца. Она участвовала во всем, что ей навязывали в лечебнице, ходила на все назначенные сеансы к доктору Розенштейну, но на групповых занятиях поставила жирный крест.
Поставила жирный крест на Дрю “Каспере” Каспериане.
Он даже не являлся врачом, а всего лишь дипломированным психологом. Он был чем-то вроде домоправительницы «Солнечного ранчо». Каспер взял за правило обращаться по имени ко всем медсестрам, санитарам, уборщицам и пациентам. Он был для всех лучшим другом. Мистером Крутым, Мистером Клёвым, Мистером Мы-ведь-друзья-так-почему-бы-тебе-все-мне-не-рассказать?
Эмма могла поклясться, что с момента их первой встречи буквально кожей почувствовала его внутреннего извращенца. Она также не сомневалась в том, что не случайно восемьдесят процентов пациентов «Солнечного ранчо» составляли женщины – Каспер имел большое влияние в приемном отделении. Количество мест было ограничено, и кого попало туда не пускали. По-видимому, вагины нуждались в психологической помощи гораздо больше, чем пенисы.
После третьей недели проживания на «Солнечном ранчо» подозрения Эммы подтвердились. Войдя в свою комнату, она обнаружила, что ее новая соседка плачет, свернувшись калачиком у себя на кровати и накрывшись одеялом. Эмма не хотела причинить ей никакого вреда, она просто стянула с нее одеяло, чтобы посмотреть, что случилось. Но это только еще больше вывело девушку из себя, и вот тогда она заметила кровь.
Ее соседка по комнате была девственницей. Каспер обошелся с ней отнюдь не нежно. Эмма убеждала ее кому-нибудь об этом рассказать, кому угодно. Предлагала даже поговорить вместо нее. Но девушка отказалась. Она поступила на «Ранчо» из неблагополучной семьи и страдала расстройствами шизофренического спектра. Соседка Эммы знала, что ее изнасиловал психотерапевт, но также не хотела наживать себе неприятностей, а Каспер заверил ее в том, что, если она проболтается, они у нее появятся. Он сказал, что к тому же, она сама этого хотела, она к нему приставала, разве она не помнит? И, в конце концов, кто ей поверит?
Что за мерзкое существо.
Но Эмма находилась здесь не для того, чтобы спасать жизни, ее целью было выбраться, сойти за нормальную, и она знала, что свобода уже близка. Если ее соседка не хочет ничего предпринимать, то и она ничего не сможет с этим поделать. Были и другие девушки, много девушек с похожими историями, но все это держалось в большом секрете. Некоторые из них и правда подкатывали к Касперу – между пациентками и их психотерапевтами-мужчинами культ героя был весьма распространенным явлением. И некоторым из тех, кто не искал его внимания, в конце концов, оно начиналось нравиться или, по крайней мере, они себя в этом убеждали. Однако, большинству только увеличивали дозы их лекарств, и они старались держаться от него подальше.
Так что да, на его сеансах групповой терапии Эмма старалась играть пассивную роль.
– А как насчет тебя, Дженни? – спросил Каспер и, заглянув в свои записи, жестом указал на нового члена группы – сидящую рядом с ним бледную, испуганную девушку.
Понедельники были посвящены депрессии. Все сидящие в большом кругу, либо страдали какой-то формой депрессии, биполярного расстройства либо в какой-то момент пытались покончить с собой. Эмма скользнула взглядом по Дженни и тут же догадалась о самоубийстве. На обоих запястьях девушки виднелись одинаковые повязки.
«Как банально. Я хотя бы проявила изобретательность в том, где себя порезать».
Она подавила желание почесать шрам. Доктор Розенштейн сказал ей, что на самом деле зуд у нее в голове. Рана зажила отлично, даже быстрее, чем ожидали врачи. Розенштейн считал, что расчёсывание было чисто психосоматическим. Она создала себе момент времени и спроектировала его на свою ногу. Теперь, когда он забывался, ее сознание не хотело его отпускать.
– Ты должна об этом забыть, Эмма.
Ей не хотелось этого признавать и она, скорее всего, никогда бы не рискнула произнести такое вслух, но доктор Розенштейн ей нравился.
«Убеди их, что ты нормальная», – посоветовал Чёрч, и она с головой окунулась в работу. Она всегда была с Розенштейном честной и открытой – но не настолько честной и открытой, чтобы их с Чёрчем арестовали – и во время их бесед действительно многое о себе узнала.
Это было… мило.
«Но всё же чертовски запутанно. Остается ли любовь любовью, если в ее основе лежит одержимость?»
– С каких это пор ты так полюбила групповые занятия?
Эмма тут же вытянулась в струнку и огляделась. Рядом с ней сидел долговязый парень. Райану Парку было двадцать три года и из всех пациентов «Солнечного ранчо» он казался ей ближе всех по возрасту. По его утверждению, он был бывшим популярным диджеем и работал на рейв-дискотеках Детройта. Она ему не поверила. Скорее всего, он проглотил целый пузырёк «Ксанакса», а потом запил его бутылкой «Джемесона», поэтому, чтобы он пришел в себя, семья запихнула его на «Ранчо».
Она не знала, имелись ли у него какие-то другие проблемы помимо попытки самоубийства; депрессивным он ей никогда не казался. Наоборот, Райан всегда был возбуждён, постоянно двигался, говорил и суетился. И вечно к ней прикасался. Господи, как же ему нравилось к ней прикасаться! Он запал на нее сразу же после своего приезда на «Ранчо», но ее это мало беспокоило. Это было даже мило. Но с тех пор, как ее выписали, он явно поднялся на новый уровень. Казалось, парень не отдавал себе отчета в том, что почти все время это делает, но всякий раз, когда она оказывалась в пределах его досягаемости, он так или иначе к ней прикасался.
Но она полагала, что Райан в какой-то момент может очень ей пригодиться, поэтому спускала ему это с рук. Его маленькая страсть несла с собой определённые выгоды – он был очень пронырливым, имел дар проникать в запертые комнаты и брать то, что ему не принадлежит. Кроме того, он с готовностью взял бы на себя ее вину, возникни какая-нибудь проблема. Это было даже круто – хоть раз в жизни не выступать в роли лакея. Стать тем, кто дергает за ниточки. Поначалу она часто ловила себя на том, что пялится на него с другого конца комнаты, размышляя, а смог бы он ради нее кого-нибудь убить? Если бы смог. Кого бы она выбрала в качестве своей мишени? Каспера? Нет, слишком просто. Марго? Слишком очевидно. Кто еще причинил ей много горя и боли?
«Хммм…»
– Земля вызывает Ээээээ, – Райан помахал рукой у нее перед лицом.
Она помотала головой. Иногда ей всё ещё было сложно не выпадать из реальности. Может, у нее и хорошо получалось притворяться нормальной, но до нормальной ей было довольно далеко.
«Очень, очень далеко… на самом деле, есть большая вероятность, что я свихнулась еще больше…»
– Прости, – пробормотала она, окинув взглядом комнату.
Все повставали с мест и складывали у дальней стены свои стулья. Каспер стоял перед новенькой – Дженни и, не давая девушке подняться, улыбался ей своей жуткой улыбкой. Райан проследил за ее взглядом и покачал головой.
– Ох, уж этот парень. Когда мы уже что-нибудь с ним сделаем? – вздохнул он, побарабанив пальцами по ее бедру.
Эмма искоса посмотрела на Райана, гадая, серьезно ли он это сказал.
– Что ты имеешь в виду? – спросила она, встав с места и подхватив свой стул.
Затем отнесла его к стене ко всем остальным.
– Ты же знаешь, что он трахает тут всех, у кого есть сиськи.
Она фыркнула:
– У меня тоже есть сиськи, но меня он не трахал.
Райан скользнул глазами по ее груди, затем быстро их отвел, и его взгляд заметался по комнате. Эмма улыбнулась про себя, увидев румянец, заливший основание его шеи.
– Ты особенная, Э. Мы все это знаем. Вот почему тебе разрешают ночевать дома.
– Верно, – кивнула она. – Так с чего ты взял, что я хочу что-то сделать с нашим дружелюбным привидением Каспером?
– Да ладно тебе, ты была кем-то вроде… крутого парня «Солнечного ранчо». Если не ты, то кто? Эмма, стань героем, который нам нужен, а не тем, которого мы заслуживаем.
– Что это вообще значит?
– Понятия не имею.
– И как так вышло, что я стала здесь крутым парнем? Когда я тут жила, то соблюдала правила добросовестнее всех остальных.
– Ты что, и впрямь не догадываешься? – усмехнулся он, похлопав ее по спине. – Да ты была здесь единственной, кто не сходил с ума от страха. Со дня первой нашей встречи и до сих пор, ты вела себя так… так, словно это для тебя обычное дело. Режим, врачи, изменения, да всё…Не похоже, что тебя это беспокоит. Если это не круто, то я не знаю, что тогда.
Она замедлила шаг, позволив ему погладить себя по спине. Неужели это правда? Эмма справлялась с ситуацией так же, как и со всем остальным в своей жизни – Розенштейн называл это “раздельным мышлением”. Она вроде как отключала свой мозг, отказываясь признавать свои эмоции, чтобы справиться с тем, что было насущной проблемой. Ну и что, что она пыталась покончить с собой. Подумаешь, психически неуравновешенна и не контролирует собственную жизнь. Кого волнует, что она в буквальном смысле пленница капризов ее матери? Единственный способ выжить и двигаться дальше – это последовательно делать шаг за шагом.
«Просто нужно по-прежнему хотеть жить, это главное».
Как бы Эмма ни старалась быть нормальной, как бы ни хотела отогнать от себя темноту, иногда тьма все же ее поглощала. Словно возникшее откуда ни возьмись цунами, она овладевала ее разумом и уничтожала все ее мысли, все эмоции. Требовала, чтобы она что-то почувствовала, почувствовала всё. Дьявольский голос приказывал ей его признать. Ответить ему.
Иногда у нее получалось сопротивляться. Но временами тьма настигала ее так неожиданно, что Эмма не осознавала, что происходит, пока все уже не было сделано. До тех пор, пока она не ловила себя в три часа ночи на том, что копается в кухонных ящиках, и понимала, что Марго спрятала все режущие предметы еще до Эмминого возвращения домой.
«Но по сути, довести дело до конца можно было и обычной ложкой. Просто направить её прямо в идиотские нарощенные ресницы Марго и давить до тех пор, пока ложка не уткнется в череп».
– Райан, – тихо произнесла она его имя, когда ее сознание окутала тьма.
Он повернулся к ней, и взглянул на нее такими большими и серьезными глазами, что она чуть снова не рассмеялась.
«Глупый мальчик. Не влюбляйся в меня. Я полна острых осколков, о которые ты непременно порежешься».
– В чем дело? – спросил он.
– Помнишь, как ты пробрался в кабинет и украл досье того парня? – сказала она, и Райан усмехнулся.
– Это одна из моих лучших работ. Так в чём дело? Что тебе раздобыть? – спросил он.
– Ну, если ты так хочешь задать жару Касперу, нам нужно побольше о нем узнать. Карта пациента – это ловкий трюк. Но вот если бы тебе удалось достать личное дело и заявление сотрудника, это уж точно меня бы впечатлило.
– Для тебя все, что угодно, – поддразнил ее Райан, прижав руку к сердцу. – Считай, что дело сделано, Э.
– Хорошо. Но всё это только между нами, ладно?
Румянец, что до сих пор оставался где-то в районе его горловины, теперь залил всю шею Райана вплоть до подбородка.
– Только между нами, Э. Ты все получишь. Я этим займусь. Как можно скорее. Эй, не хочешь вместе пообедать? Я могу занять нам место, мы могли бы…
– Райан, ты же знаешь, что я больше не могу ходить в столовую – я ведь тут не живу. И мне все равно нужно встретиться с Марго, – сказала Эмма.
– А, встреча с дьяволом. Звучит просто потрясающе. Увидимся после, Э, – рассмеялся он и, ободряюще сжав ей руку, направился к ведущей в столовую лестнице.
И тут Эмма заметила повисшую в холле тишину. Она огляделась вокруг и вдруг поняла, что поблизости нет Марго. Джерри тоже, но это как раз было не удивительно, он обычно ждал в машине. Но Марго всегда тёрлась рядом, пытаясь флиртовать с каждым мужчиной, имевшим несчастье попасться ей на пути.
Эмма вышла в приемную, но там никого не оказалось. Потом заглянула в пару художественных классов, снова зашла в общую комнату и даже наведалась в ванную, но по-прежнему ничего. Она уже подумала, что ее мать, наверное, вышла и ждёт ее в машине с Джерри, но тут вдруг увидела, как из спортзала с измученным видом выбежала новенькая-Дженни. Тогда Эмма решила быстро заглянуть туда.
Всё основное освещение было выключено, но в другом конце комнаты из открытой двери на глянцевую баскетбольную площадку падал свет. Прижавшись к трибунам, Эмма на цыпочках двинулась вперед. Подойдя поближе, она поняла, что слышит голоса. Одним точно был Каспер, но с кем он разговаривал?
– А Вы шалун, доктор, похоже, я испортила вам всё веселье.
Ах ну, конечно. Марго. Эмма огляделась по сторонам, затем юркнула под край трибун, рядом с открытой дверью. Это была комната для хранения оборудования, Эмма как-то туда уже заходила – довольно просторное помещение со сваленными там баскетбольными мячами, ракетками, волейбольной сеткой и всем прочим. По-видимому, оно еще оказалось и отличным укрытием для тайных интрижек.
– Миссис Логан, – усмехнулся Каспер. – Понимаю, что Вы могли подумать будто тут что-то… что-то происходило, но это была новая пациентка. Она тут новенькая и никого не знает, и ей просто нужен был совет, как вписаться в коллектив.
– Да неужели? – рассмеялась Марго. – И видимо, чтобы в него вписаться, нужно делать минет?
Это было уже слишком, Эмма просто не могла не посмотреть. Дверь оказалась открытой, поэтому девушка слегка к ней прислонилась и скользнула к самому краю. Затем присела на корточки и выглянула из-за дверной ручки, надеясь, что так ей удастся остаться не замеченной.
Каспер стоял спиной к двери, скрестив руки на груди. Марго небрежно облокотилась на стопку матов и нахально ему улыбалась. Эмма не отрицала, у Марго всегда была удивительная улыбка. Приоткрытые красные губы, всегда красные, обнажали идеальные зубы. Ее гордость и отрада, ее белоснежная улыбка. Она редко награждала ею свою дочь, зато одаривала этой улыбкой каждого встречного-поперечного мужчину, а вот теперь – и Эмминого психотерапевта-извращенца.
«Как обычно».
– Я никогда ее об этом не просил, – ответил Каспер. – Некоторые мои пациентки переходят границы, и умение их сдержать – весьма деликатный вопрос.
Марго закатила глаза и надула нижнюю губу, очевидно, поверив в его чушь не больше, чем Эмма.
– Цк-цк-цк, молодой врач, пользующийся беззащитностью своих пациенток. Такие вещи могут испортить Вам карьеру, разве нет?
