Текст книги "Операция «Рокировка»"

Автор книги: Степан Кулик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Глава восьмая

Лес стоял впереди сплошной стеной, в которой, даже просвета видно не было. А Збышек вел группу так уверенно, словно шел не бездорожной глухоманью, а утоптанной сотней ног дорожкой городского парка. При этом, как Малышев не приглядывался – понять, почему этот дуб старик обошел с левой стороны, а у следующего свернул уже правее, так и не смог. Не было для капитана ни на земле, ни на стволах деревьев никаких явных примет и тем более – указателей. Тем не менее, проводник напевал себе что-то негромко, время от времени легонько постукивал посохом по древесным стволам, и топал дальше. За все время пути ни разу не замедлив шаг.

– О чем поете? – Андрей попытался прислушаться к словам песни.

– А обо всем, что на ум взбредет, пан капитан… – охотно ответил тот. – Чего в голове запаслось за прожитие годы, то и бормочу. Важно не о чем, а как…

– Не понял?

– Я лесу даю понять, что мы мимо идем, по своим делам, и тревожить его не будем. Вот и он нам не препятствует, пропускает без задержки.

– Вы серьезно?

– А то… Или пан капитан считает, что мы не достаточно ходко идем?

– Идем хорошо, – признал Малышев. – Спору нет. Хоть и петляем, ровно зайцы. Вот только что опять свернули.

– В лесу, пан капитан, не тот путь короче, что прямее, а где ногам проворно.

– Согласен. Только я не пан… Лучше уж по имени зовите. Андреем.

– Хорошо, пан Анджей. Можно и по имени…

– Опять пан? Нет у нас панов, отец, повывелись все. Теперь люди друг другу товарищи и братья.

– Э, нет! – отмахнулся поляк. – Пусть пан Анджей не обижается на старика, но это неправильная придумка… Родных у меня никого не осталось еще с Германской войны. Так что как ни зови, а ни братья, ни сестры уже не отзовутся и ни на помощь, ни в гости не придут. Только если я сам к ним наконец-то соберусь… А товарищами всех звать – слишком много чести. Вспомнить хотя бы, Кривого Ендруся, пусть земля ему пухом будет… хоть и в болоте утоп. Ну, какой он мне товарищ? Не принято так покойников поминать, но – пустой был человек. Можно сказать: совсем негодящий. Правда, лес, сучий сын, знал лучше собственной хибары… Это я и на Страшном Суде подтвержу… если спросят, конечно.

– А панами, значит, можно всех к ряду звать?

– Обязательно, – вполне серьезно кивнул старик. – Ведь как сказано в Святом писании? Спросится с каждого, за деяния его! Вот…

– Ну, положим, я Библию не читал, но даже если и так, что из этого следует? – убежденность поляка заинтересовала Андрея.

– А то, пан Анджей, что если бы люди не были хозяевами своей судьбы, то за что перед Небесным Судьей ответ держать? Разве с раба спрашивают? Нет. Вот и выходит, что каждый человек – пан над собственной жизнью! И никто, кроме Господа, не властен над ним. А чтоб не забывали люди об этом и не обвиняли в своих бедах других, дозволено нам панами себя величать.

– Да, отец, умеешь ты зубы заговаривать. В замполиты тебя определить – точно самая сознательная часть была бы… – рассмеялся Малышев. – Но, кое-что не сходиться. Почему тогда верующие сами себя рабами Божьими называют. Сколько раз слышал, особенно на свадьбах да похоронах.

– Слаб человек, – ничуть не обескураживаясь, кивнул Збышек. – Подвержен соблазнам не только телесным, но и духовным. И дабы не уподобился он, в своем желании возвеличиться, Лучезарному ангелу, впоследствии низвергнутому с небес и нареченному Сатаной – ксендз напоминает нам о важности смирения…

– Ладно, – видя, что старика все равно не переубедить, Малышев сменил тему. – Об этом мы еще побеседуем, при случае. Скажи лучше, отец, ты действительно хорошо знаешь те места, куда мы идем? Извини, что переспрашиваю, но…

– Не надо извиняться, пан Анджей. Разве ж я не понимаю. Ты командир. У тебя задание, тебе – жизни других доверены. То нелегкая ноша. Отсюда и тревога гложет… Да только не сомневайся. Наш род уж и не упомнить сколько поколений за лесом графов Соколовских глядит. Еще когда француз там гостил, мой прапрадед Матеуш им для охоты зверье с лежек поднимал.

– Это ты сейчас о Наполеоне сказал? – недоверчиво уточнил капитан.

– Чего? – переспросил Збышек. – Не, я о прапрадеде своем говорил. Матеушем его звали.

– А француза? Того, для которого охота…

– Откуда мне знать? – пожал плечами Збышек. – Меня там не было. Да и на кой ляд он мне сдался? Мало ли на нашей земле всяких заброд побывало? Кто по-доброму, как гость. А кто – и непрошенный… Вон, когда те швабы, что сейчас в графском замке живут, уберутся к чертовой матери, думаешь: вспомнит их имена хоть кто-то лет через сто?

– Сомнительно… – согласился с проводником Малышев. – А ты что же так далеко от дома оказался?

– Так пан граф с семьей еще в тридцать девятом году в Англию сбежал. Вот я и решил, пока никто не держит, край наш поглядеть. Ну и силы покуда еще остались. Так и бродил. Для войска стар я, так что подсоблял людям по-своему, чем мог… Война всем дел и забот прибавила. Особенно, где бабы да детишки безвинно осиротели. Кому хату подправить, кому с харчами… Зверье пуганное стало, без сноровки ни почем не взять… А то и отряд из окружения вывести.

– И многих вывел? – эта тема была Малышеву ближе и важнее.

– Многих, пан Анджей. Многих… Больше, чем хотелось бы… – нахмурился Збышек. – И вот что дюже интересует меня все это время: куда панове офицеры подевались? Верите, я на балу у пана графа много больше их видел, чем среди тех жолнеров, что от немцев уводил.

– Не знаю… Так ты, отец, ценный кадр… – и желая отвлечь старика от тягостных мыслей, Малышев спросил, как бы шутя. – Случись что, можешь к фрицам в тыл целую армию провести?

– Армию не смогу, – совершенно серьезно ответил тот. – А один-два батальона, если без танков и артиллерии, можно.

– Не шутишь? – продолжал веселиться капитан. – И что, прямиком до Берлина потопаем?

– Нет, я тамошних лесов не знаю, – по-прежнему без тени улыбки, ответил поляк. – А до Варшавы или, к примеру, Кракова – если польза от того Отчизне будет – проведу.

– Смотри, отец… – теперь посерьезнел и Малышев. – Я ведь запомню твои слова. Чтоб не отнекивался потом.

– А я, пан капитан, не девка, чтобы с утра подмигивать, а вечером отпрыгивать… – вроде даже как обиделся старик. – Сказал, значит сделаю. Теперь – командуй привал. Люди твои, как кони, топать начинают, стало быть – притомились. Да и мои ноги не казенные…

– Не рановато? – Малышев вслед за проводником поглядел на небо. – Солнце еще и в зените не встало.

– В сам раз. Мили три прошли, если не больше* (* 1 польская миля = 8 верст = 8534 метра). Переть дальше – плестись начнем. Все медленнее и медленнее. Устанем, а пройдем даже меньше. В бою сам командуй, а в лесу меня слушай, пан Анджей. Знаю, что говорю. Сейчас мы на отдых один час потерям – зато потом, в пути два, а то и все три нагоним. Не сомневайся. Будем на месте в срок…

* * *

Сообразуясь с какими-то своими мыслями и планами, следующий привал проводник объявил чуть больше чем через четыре часа. В шестнадцать тридцать.

Как и в прошлый раз, поглядел на небо, прислушался к отяжелевшему звуку шагов разведчиков и, ни к кому конкретно не обращаясь, сказал:

– Ну и хватит с вас. Хорошего понемногу. Это мазурку можно танцевать до упада, а дальний путь уважать следует…

– Отец, как же так? Белый день на дворе, – попытался урезонить его Малышев. – Мы же не на воскресной прогулке, в самом деле. Ты на бойцов глянь!.. Они даже не вспотели толком.

– Отдыхайте, пан Анджей, отдыхайте… – старик бесцеремонно уселся и стал стаскивать сапоги. – Тут место хорошее. Никто не потревожит. Вода, опять-таки вкусная. полезная. Пусть люди умоются. Можно разуться… Дальше все больше мочары да топи. Не то что разлечься – присесть негде будет. Вот тогда без остановок и пойдем… До поздней ночи. А когда часов семь к ряду по щиколотки в грязи плюхать будете, каждую минуту, что сейчас зря потраченной считаете, с благодарностью вспомните.

– Не знаю, что там впереди, командир, но почва влажнее становится, факт… – подтвердил Телегин. – Решать тебе, но я бы прислушался к совету проводника.

– Ладно, старики-разбойники, пусть по-вашему будет. Группа, привал. Можно помыться и оправиться. Стоянка – один час. Хватит? – Малышев повернулся к поляку.

– Нет, не управиться мне, пан капитан… – помотал головою Збышек, неторопливо перематывая портянки.

– Ты о чем это?

– Хочу, пока вы отдыхать будете, к куму наведаться. У него тут хутор неподалеку. Полчаса ходьбы. Обратно, значится, столько же топать. Ну и хоть парой словечек перемолвиться. Года три мы, почитай, не виделись… А я его сынка к кресту носил. Не чужой человек. Кто знает, выпадет ли еще случай… Мне давно за шестьдесят, да и Куба Залевский не вчера родился… Это, если о военной доле не вспоминать.

– Темнишь, ты что-то, отец? – Малышев глядел прищурившись. – Если хутор неподалеку, почему нас туда не ведешь?

– Не по пути он нам. Обратно возвращаться придется… – спокойно объяснил Збышек. – И потом, пан Анджей, это мне полчаса пути, а ваши люди и за час не управятся. Чего попусту силы и время тратить? Отдыхайте.

– Правду говоришь?

– Как на духу, – перекрестился тот, как и полагается католикам слева направо. – Вообще-то, – прибавил задумчиво, – лукавить не стану, кум мой, Кубусь русских недолюбливает… Но тех, кого я приведу, принял бы. А если сомневаешься, могу пана Михала с собою взять, – поляк кивнул на старшину Телегина. – Сибиряк мне в обузу не встанет.

– Хорошо, не возражаю… Идите вместе с Кузьмичом, – сразу же согласился капитан. – Не обижайся, отец, что недоверие выказываю, но так всем спокойнее будет. А то нам, случись что, хоть обратно возвращайся. Ты так петлял, что я уже и не знаю, где мы сейчас находимся.

– То дело поправимое, пан капитан. Карту дай… – хмыкнул проводник.

Взял планшет, пригляделся и уверенно ткнул пальцем на северный край обширного болота.

– Вот тут мы. А вот здесь, – палец переместился восточнее, – кумов хутор.

Андрей посмотрел и недоуменно помотал головой.

– Погоди, отец. Ты ничего не путаешь?

Тот даже отвечать не стал, а только еще раз ткнул пальцем в планшет.

– Блин горелый, что-то я опять ничего не понимаю!.. – дернул себя за мочку уха Малышев. – Если по карте, то получается, что мы за десять часов больше шестидесяти километров прошли. Лесом! Ни разу не переходя на бег!.. Как такое возможно?

– Зря я что ли просил его нам не препятствовать? Лешие, они тоже разумение имеют… – пожал плечами старик. – А вот с болотником так запросто не договоришься. Вредный он, подношение любит. Вот потому я и хочу у кума курицу взять… Чтобы кикимор с их старостой задобрить.

На такие речи Малышев даже не нашелся, что ответить. Промолчал.

«А интересно, что подумали бы в штабе, получив радиограмму примерно такого содержания: „Базе от Призрака. Благодаря личному знакомству партизанского проводника с лешим, группа прошла за день больше шестидесяти километров. Чтоб не терять темп передвижения, проводник отправился к куму за подарком для водяного и кикимор“. Сочли бы сумасшедшим, или решили, что я использую неустановленные позывные? Хорошо, хоть связь до прибытия на место запрещена».

– Бред…

Капитан покрутил пальцем у виска, потом посмотрел на часы.

– Крайний срок – девятнадцать часов по Москве. Потом… – Андрей посмотрел на старшину Телегина и не стал продолжать. Махнул рукой и пошел к ручью. Остальные разведчики не заморачивались проблемами командира. Радуясь передышке, все с удовольствием плескались в ручье. Даже Ольга. Отойдя чуть дальше, девушка белела сквозь кусты то ли телом, то ли исподней рубахой.

– И не стыдно, старый? – Кузьмич укоризненно покачал головой. – Чего над командиром подтруниваешь? У него на личном счету пленных фрицев больше чем…

– А что я ему должен был сказать? – нахмурился поляк. – Что у кума первач знатный и мне не терпится пробу снять?

– Правду, пан Збышек. В нашем деле она самое верное средство, если хочешь чтоб тебе доверяли.

– Ты-то, пан Михал, знаешь ее? – исподлобья взглянул на Телегина проводник.

– Три года… – произнес старшина веско. – Сам сказал…

– Да, – кивнул Збышек, даже не притворяясь, что не понял. – За это время горы с места сдвигаются, а тут – живое болото… Парочка хороших ливней – и все по-другому. Но, как признаться командиру, что не уверен я в старых гатях? Думаешь – это прибавило бы духу твоим товарищам?

– Вряд ли, – вынужденно согласился Кузьмич.

– Вот и я не хочу преждевременно людей баламутить. Спрошу у кума. Понадобиться – помощи попрошу. Авось, и не придется пана капитана тревожить… Ну, пойдем? А то время бежит… Командир потом спросит…

– Пошли… – Телегин двинулся следом, спрашивая уже глядя в спину проводнику. – А там, у замка? Ты тоже еще какого-то кума или куму искать будешь?

– Не, пан Михал. Там мне помощь не нужна. Там я каждое деревцо, каждый кустик в лицо знаю. Там они сами мне все расскажут и покажут. У себя я не оплошаю и окно с сервантом не перепутаю…

– Не понял, причем тут посудный шкаф?

– А это с Кубусем однажды случай такой приключился, – охотно объяснил поляк. – Аккурат на крестинах его первого сына, Томаша. Моего крестника. Мы тогда крепко погуляли…

– Угу, значит, самогон у кума, все же, хороший? – уточнил старшина. – И не отпирайся, проговорился.

– Зачем языком попусту молоть… – Збышек шагал, будто не седьмой десяток разменял, а самое большее – третий. – Придем, попробуешь – оценишь. Так вот… Ночью душно куму стало, решил он окно открыть. Дергал, дергал, а оно ни в какую. Кум осерчал да и вышиб кулаком стекло. Вдохнул свежего воздуха и опять спать улегся.

– И в чем юмор?

– Кума утром крик подняла, что ночью какая-то пьяная зараза в серванте стекло разбила. Хорошо, хоть посуду праздничную не переколотила. Кум-то, спросонья да похмелья, сервант с окном перепутал, – хохотнул поляк.

– Забавная история, – Телегин, припомнил свое катание на спине уссурийского тигра, случившееся с ним в сходных условиях, и смеяться не стал.

Збышек посмотрел на старшину и, видимо, догадался, что у того тоже имеется подобный опыт, потому как ткнул разведчика дружески кулаком в бок и рассмеялся еще громче.

– Кажется, пан Михал, у наших народов общего много больше, чем пара добрососедских войн?

– Это, как водится, – согласился сибиряк. – Тут народ теснее живет, вот и собачится по пустякам. А в тайге иной попутчик бывает дороже родни. Пусть и самой близкой по крови, но – живущей за сотни верст. И случись в чем надобность – добраться к ним не будет никакой возможности.

* * *

К хутору вышли, как и предполагал Збышек, примерно через полчаса быстрой ходьбы. Богатый то был хутор. Зажиточный. Настоящие хоромы… Солидный дом, на большую семью – шестистенок с выгульным крыльцом. Большой амбар. Просторный хлев. И еще пара хозяйственных построек общего назначения. Хорошо здесь жилось хозяевам, не бедно…

Вот именно, жилось.

Дотла не выгорели только каменный фундамент дома, закопченная до смоли изразцовая печь, дымоход и нижние венцы хлева.

– Матерь Божья! Это как же так? – поляк позабыв обо всем на свете бросился на пожарище.

Старшина остался. Не препятствовал. Присел на стоявший в сторонке пень – судя по несчитанным зарубкам, на нем хозяева кололи дрова. Достал кисет и стал сворачивать самокрутку. За три года, особенно, как погнали фрицев обратно, Телегину приходилось видеть столько руин и пепелищ, что, казалось бы, можно уже и привыкнуть. Ан нет – не так остро, как впервые, но каждый раз сжималось сердце, и что-то темное, дикое начинало ворочаться в груди солдата, занимая еще чуть больше места в его душе.

То зрела ненависть. Самая страшная – холодная, расчетливая… Которая не оставит места в сердце для христианского милосердия и прощения. Слишком далеко шагнули фашисты за грань добра и зла, тем самым как бы вычеркнув себя из рода человеческого. Нет и не будет места этим выродкам на Земле. Не имеют они права жить… И что бы там не говорил замполит о дружбе и пролетарском единении с германскими тружениками, якобы пострадавшим от фашизма не меньше других народов, у Кузьмича на это счет было свое мнение.

Бешеного пса, что набросился на человека, следует пристрелить, а хозяина – так наказать, чтобы вдругорядь даже кошку заводить опасался, ежели за животиной углядеть не умеет! В этом Телегин не сомневался. Значит, и с Германией так же надо поступить!

Вот только, как именно наказать всю страну, в которой, после этой войны, наверное, тоже одни бабы с детишками останутся, старшина никак не мог сообразить? Чтоб и отомстить по справедливости, и чтоб самим в, ошалевшее от крови, зверье не превратится.

Пока Кузьмич раздумывал, вернулся проводник. Чикнул зажигалкой и поднес к самокрутке.

– Нашел?.. – Телегин пыхнул дымком и протянул «козью ножку» поляку.

– Спасибо… – Збышек дважды к ряду жадно затянулся. – Нет… Слава Иисусу, кажется, все успели уйти.

– Хорошо, коли так… Остальное неважно. Если живы – отстроятся…

Кузьмич встал.

– Жаль, нам теперь помощи ждать не приходится. Придется самим как-то тропу искать.

Ответить поляк не успел. Краем глаза старшина заметил среди веток шевеление на том уровне, куда большому зверю не влезть, а для белки или куницы – тень была слишком большая. Без раздумий, Кузьмич оттолкнулся от пня и повалился вперед, сшибая наземь и проводника.

Секундой позже хлопнул выстрел. Из карабина…

А еще через мгновение послышался другой звук. Как от оплеухи или хлесткого подзатыльника.

– Przepraszam bardzo, państwo! Przypadkowo…* (* Прошу прощения, господа. Это случайно…)

Голос был юный. Того возраста, когда по тембру хлопца еще не отличить от девушки.

– Хороша случайность, – поднялся поляк. – В живых людей стрелять… Ни слова не сказав – бабах и все? Разве ж я вас так учил? Что молчишь, Янек? Скурвий ты сын… С тобой разговариваю…

– Дядя Збышек?.. – недоверчиво переспросили с дерева.

– Нет, Святой Дух. Слезай и отца позови. Впрочем… Он и сам уже, наверняка, сюда бежит. Небось, не оглох.

Зашуршали листья, закачались ветки, и из кустов показалось двое парней. Один – постарше, лет семнадцати. Второй – моложе года на три. Оба белобрысые, словно мукой присыпанные. Старший держал в руке карабин.

– Ну, и с чего вас угораздило пулять в нас? – проводник начал демонстративно снимать ремень.

– Не серчайте, дядька Збышек, – повинился старший. – То Войтусь не сдержался. Как увидел того пана, что с вами пришел, так и нажал на спуск. А я не успел остановить.

– А чего они фрицем вырядились? – пробормотал тот.

– Что тут у вас?! – на поляну выскочили крепкий, высокий мужчина лет за сорок, а за ним парень лет двадцати… Не такой широкий в плечах, но ростом повыше. Оба вооруженные немецкими автоматами.

– Учишь вас, учишь, а все без толку… – словно ища поддержки, оглянулся на Телегина проводник. – Ну, ладно – малец сглупил. А вы чего, как дурни из кукурузы выскакиваете? Трудно посмотреть сперва?

– Збых? – удивился мужчина.

– Крестный, это вы? – вторил ему самый старший из парней.

– Дева Мария… – проворчал проводник. – Кубусь, верь мне на слово: ты можешь спать спокойно и не сомневаться в своей Катерине. Дети все твои… Такие же глупые, как их отец.

Вообще-то, глядя на четыре белобрысые головы, у отца только она уже чуть потемнела от седины, мало кто смог бы усомниться в их родстве.

– Пока они соображают, что дальше делать, пан Михал… – Збышек тронул Телегина за рукав. – Послушай байку. Прибегает сын домой и орет: «Папа, папа, я на поле ничей рой видел!» Отец обрадовался. Схватил ведро, веник, бежит за сыном и приговаривает: «Умный отец – умные дети. Умный отец – умные дети…» Прибежали на место, он смотрит – а это мухи свежую коровью лепешку облепили. Плюнул, развернулся, идет домой и приговаривает: «Глупая мать – дурные и дети…»

– Збых! Живой!

Кум с силой сграбастал Збышка в объятия и стал радостно тискать. Сыновья почтительно ждали в сторонке, но и на их лицах сияли улыбки.

Странно было глядеть на это веселье, стоя рядом с пепелищем. Впрочем, война многому научила людей. В том числе и умению радоваться случайным встречам. Ведь никто не знает, что ждет его уже завтра. А то и вовсе – за следующим поворотом.

– Я тоже рад тебя видеть, Кубусь, – проводник притворно застонал и закряхтел, высвобождаясь от объятий. – Только со сломанными ребрами я уже буду не так живуч, как прежде.

– Збых! – отступил на полшага хозяин. – Где же тебя носило, старая ты перечница. Подожди… – он что-то прикинул, загибая пальцы. – Ну, точно. С позапрошлого лета не заглядывал.

– Ну, не такой я уже и старый, – притворно проворчал Збышек. – И вообще, отдвинься. Я на твою рожу за жизнь нагляделся досыта. Дай на парней полюбоваться. Спасибо Катерине, что своей красоты не пожалела – поделилась. Любо-дорого взглянуть, не то что… И что она в таком лешаке нашла?..

Здоровяк только улыбнулся.

Видимо, то была давняя тема, которая не нуждалась в ответе. Здесь ее все знали, а никого из чужих в тайну рода посвящать не собирались. Впрочем, как на вкус Телегина – хозяин выглядел вполне пристойно, даже интеллигентно. По сравнению с варнаками, которых старшине в тайге встречать доводилось.

А Збышек уже пошел здороваться с парнями. Со старшими – солидно, за руку, а третьего потомка рода Зелевских – обнял. Хотя, как раз именно Войтек предпочел бы рукопожатие, вместо жарких объятий и тех слов, что дядька прошептал ему на ухо. Паренек покраснел, как пион, и покосился на старшину.

– Я честно не нарочно.

– Давай, давай… – проводник развернул парня лицом к Телегину и слегка подтолкнул. – Крепче запомнишь.

– Не мучай парня, – догадался о чем речь Кузьмич. – Война – не тетка. Сегодня он оказался не прав, а завтра, глядишь – успеет чью-то жизнь сберечь. Но все же, думать надо прежде чем действовать, хлопец. Обязательно.

– А чего вы фрицем вырядились? – не отступал тот.

– Ну, ты и спросил парень, – хмыкнул Телегин. – Во-первых, своими бывают не только те, что правильную форму носят…

– Разведчик он, – приложив палец к губам, полушепотом объяснил Збышек и прежде, чем хоть кто-то успел открыть рот, быстро спросил: – Вас фрицы пожгли, или случайность?..

– Швабы, чтоб им в Геенне огненной гореть вечным огнем… – ответил Куба.

– Как же они вас нашли? Впрочем, глупый вопрос. С воздуха, ясное дело. Но зачем?

– Прошлой весной эсесовцы зачистку местности проводили. Объект у них тут расположен, неподалеку, особой секретности. Вот и убирают лишние глаза и уши. Хорошо – бомбу не бросили. А то б мы уйти не успели…

– Объект, говоришь? – переспросил старшина. – Особой секретности? Это интересно. Расскажешь подробнее?

– Почему нет? – пожал плечами хозяин. – Если тебя… пан Михал, кум в дом привел – значит, человек ты достойный. Можем и поговорить. Только, лучше не здесь. Год минул, а все сердце от вида пожарища ноет. Пойдемте, в нашу новую «усадьбу»… – Куба хлопнул по плечу Збышка. – Да и как тебя, пердун ты старый, Касеньке не показать? Она ж меня потом со свету сживет…