Текст книги "Размышляя о минувшем"

Автор книги: Степан Калинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Но большевики Пскова не дремали. Они готовились к боям. Во дворе городского комитета постоянно дежурили вооруженные отряды рабочей гвардии, готовые в любую минуту выступить на борьбу с врагами революции.

Меня и Липатова вызвали в комитет, к Гею, только что прибывшему из Петрограда.

– Ну, как там у вас дела в школе? – спокойно спросил он. – Выступят против нас юнкера или будут держать нейтралитет?

– Скорее всего, выступят, – ответил я. – Многие пойдут из–за боязни быть наказанными, отчисленными из школы, а есть немало и убежденных противников большевиков. Правда, за последнее время выросло и число противников Временного правительства.

– Так, – раздумывая, продолжал председатель комитета, – значит, вряд ли вам удастся воспрепятствовать выступлению юнкеров?

– Сделаем все возможное, – ответили мы. – Но есть опасность, что нас вот–вот выпроводят из школы.

– Вам надо продержаться в школе хотя бы неделю. За это время вас выберут в Псковский Совет рабочих и солдатских депутатов от профсоюза рабочих «Иглы». Согласие на ваше избрание уже имеется. После того как получите мандаты депутатов, вас уже не смогут исключить из школы. На этот счет есть специальный закон, принятый Временным правительством. Надо держаться, товарищи, ни в коем случае не поддаваться на провокации.

После небольшой паузы Константин Вениаминович добавил:

– Имеется еще одно важное указание ЦК. По предложению Владимира Ильича Ленина лозунг «Вся власть Советам!» временно снимается. Это не означает, что большевики отказываются от создания Советской республики. Нет. Речь идет лишь о том, что Советы при данном составе, при засилье в них эсеров и меньшевиков, открыто перешедших на сторону контрреволюционной буржуазии, в настоящее время не могут быть органами народной власти.

– А тогда какой же смысл избирать нас в Псковский Совет? – с недоумением спросили мы.

– Смысл в том, чтобы вы могли остаться в школе. Поймите, что это важно не только для вас, но и для партийного комитета, для общего дела.

Через несколько дней мы получили депутатские мандаты, зарегистрировались в Совете. Теперь окончание нами школы было обеспечено при любых условиях, даже если бы мы перестали посещать занятия. Оказывается, было такое решение Временного правительства, которым запрещалось юнкеров, избранных в Советы, исключать из военных учебных заведений, к каким бы партиям эти люди ни принадлежали. Пока действовало это решение, мы имели возможность продолжать учебу, находиться среди юнкеров, принимать необходимые меры для удержания их от контрреволюционного выступления против большевиков, в неимоверно трудной обстановке вести большевистскую агитацию.

Школа тогда так и не получила приказа на выступление против большевистской организации города. Вероятно, местное командование не очень надеялось на готовность юнкеров стрелять в рабочих. Было вполне очевидно также, что общее положение в стране не могло не сказаться на настроениях и будущих офицеров. Уже в сентябре, особенно после подавления контрреволюционного корниловского мятежа, можно было с полной уверенностью сказать, что преобладающее большинство юнкеров не выступит против большевиков. Многие из них, в первую очередь бывшие фронтовики, все более открыто поддерживали большевистские лозунги.

Курс обучения подходил к концу. Не очень много прибавила школа прапорщиков к моим прежним военным знаниям. Но все же учеба не прошла впустую. Систематические занятия помогли расширить общий кругозор, получить представление о многих ранее неизвестных или малоизвестных вещах. Но особенно важным я считал, что за время пребывания в школе мне удалось впервые прочитать «Манифест коммунистической партии», несколько статей Владимира Ильича Ленина, словом, приобрести первый опыт самостоятельного марксистско–ленинского образования.

* * *

Выпуск состоялся во второй половине сентября 1917 года. Мне вручили предписание – отбыть для дальнейшего прохождения службы в город Карачев, Орловской губернии. Тепло простившись с К. В. Геем и другими членами Псковского партийного комитета, с Липатовым, капитаном Сидоровым, я выехал к. новому месту.

По прибытии представился командиру дислоцировавшегося там в то время 12‑го запасного полка. Тут же был написан приказ о назначении меня временно исполняющим должность командира 7‑й роты.

– Теперь, прапорщик, отправляйтесь в город, попытайтесь снять для себя комнату, – сказал командир полка. – К сожалению, командование не располагает жильем для офицеров.

В первом же доме, куда я зашел, мне за сходную плату предложили небольшую комнату с возвышавшейся в углу кроватью и множеством цветов на подоконниках. Не торгуясь, согласился на все условия, перечисленные хозяйкой – дородной дамой лет пятидесяти.

Итак, впервые в жизни я имею «свою» отдельную комнату. Прощай, солдатская казарма! Теперь уже не нужно ложиться спать и просыпаться по сигналу.

Хотя никаких занятий в полку в то время не было, я все же каждый день являлся в роту, отдавал необходимые приказания фельдфебелю и шел в офицерское собрание. Располагалось оно в бараке, неподалеку от штаба. В столовой и нескольких «комнатах для игр» с с утра до ночи среди офицеров шли споры о политике, почти постоянно слышались нападки на большевиков: офицеры обвиняли их во всех грехах. Многие капитаны, прапорщики и подпрапорщики целыми днями резались в карты.

Партийной организации в полку не было, да и вообще, кроме меня, среди военных в городе не оказалось ни одного члена большевистской партии.

Через несколько дней удалось связаться с местным большевиком товарищем Чудиновым. Встретились у него на квартире. Меня прежде всего интересовал вопрос, как наладить большевистскую пропаганду в полку.

– Вряд ли я сумею дать вам конкретный совет, – сказал мой новый знакомый. – Партийная организация у нас небольшая, в городе большевиков, как говорится, кот наплакал. В казармы нам, гражданским, доступа нет. Поэтому вставайте к нам на учет и на вас мы возложим ответственность за работу в полку. А как поступить лучше, с чего начать – на месте виднее. Поделимся с вами партийной литературой. Так что принимайтесь за дело, проявляйте собственную инициативу, а не будет что получаться, посоветуемся, поможем.

Начал я со своей роты. Выявил сочувствующих большевикам солдат, стал с ними по вечерам проводить занятия по научению партийной программы, готовить их к вступлению в партию. Однако события вскоре повернулись так, что пришлось надолго забыть о занятиях.

Числа десятого ноября (по новому стилю) в наш город пришла долгожданная весть о социалистической революции, о свержении Временного правительства и переходе государственной власти в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов – Военно–революционного комитета. А дня через два–три почта доставила в уездный комитет партии пакет с написанным В. И. Лениным и принятым II Всероссийским съездом Советов воззванием «Рабочим, солдатам и крестьянам!».

По–разному отнеслись в Карачеве к событиям. Местные мещане в ожидании перемен стали еще плотнее прикрывать и надежнее запирать двери своих домов. Солдаты 12‑го запасного полка во время митинга, на котором было прочитано воззвание, кричали: «Ура!», «Да здравствует социалистическая революция!», бросали вверх шапки, а думали примерно одно – теперь–то, наверное, обязательно кончится проклятая война. Помнится, в городе было тихо, спокойно. Непрерывно заседали, говорили речи лишь в местном Совете.

С получением декретов о мире, о земле, решения II Всероссийского съезда Советов о создании правительства – Совета Народных Комиссаров во главе с В. И. Лениным в Карачеве состоялось заседание созданного еще до Октябрьской социалистической революции городского Совета. Продолжалось оно часов десять или двенадцать. Рьяно и злобно выступали окопавшиеся в городке меньшевики, эсеры. Но старания их оказались напрасными. Председателем Совета почти единогласно был избран товарищ Чудинов. За него голосовали и многие присутствовавшие в зале солдаты 12‑го запасного полка.

На меня Совет возложил обязанности коменданта города и начальника Военно–революционного отряда. Никакого отряда еще не было. Его нужно было сформировать из добровольцев и солдат запасного полка.

Сразу же после окончания заседания Совета я отправился в полк. Там состоялся короткий, но очень бурный митинг. Многие выступавшие твердили, что настало время расходиться по домам. Но когда я обратился к участникам митинга с призывом вступать в Военно–революционный отряд, около 70 человек, в том числе все члены моего кружка, тут же дали свое согласие. Начало было положено. Теперь предстояло как можно быстрее решить, что же должен делать отряд.

В районе железнодорожной станции находились большие склады военного имущества. Их в первую очередь и приняли бойцы отряда под свою охрану. Порядок в городе не нарушался. Офицеры полка заняли выжидательную позицию, а многие выехали из Карачева. Запасной полк на глазах распадался. Часть солдат примкнула к нашему отряду, а остальные группами и в одиночку, ни у кого не спрашивая разрешения, разъезжались по домам.

Я, конечно, понимал настроение солдат. Многие из них уже по три–четыре года не были дома, не видели своих родных и близких. Им ненавистна была война, опротивела военная служба. Они соскучились по мирному труду.

Мне и самому не терпелось побывать дома, обнять родителей, жену, близких. И все же я жалел, наблюдая, как распадается полк. «Ведь так разбредется по домам вся армия, – думал я. – А вдруг она снова потребуется? Как тогда быть?» Мне, привыкшему за пять лет службы в армии к строгому воинскому порядку, к дисциплине, казались непостижимыми столь быстрые перемены, хотя я и ожидал их, понимал, что старой армии пришел конец.

В Карачеве я пробыл совсем недолго. Примерно через месяц–полтора после провозглашения в городе Советской власти получил служебную телеграмму: «Калинину вместе с отрядом прибыть немедленно в Брянск». Подпись: «Командующий всеми Северными Военно–революционными отрядами Кудинский». Показал телеграмму председателю Совета, попросил его организовать охрану складов силами местных добровольцев.

– Надо ехать, – сказал он. – Охрану к вечеру заменим. Сколько вагонов потребуется для твоего отряда?

– Трех, пожалуй, хватит, – ответил я.

Вечером погрузились, а ночью вагоны были прицеплены к проходившему поезду.

Брянск встретил нас отвратительной погодой. После стоявших несколько дней морозов началась оттепель, шел мокрый снег.

На линиях железнодорожного узла скопилось много эшелонов. Начальник станции метался между ними – кричал, упрашивал, угрожал, но его никто не слушал.

Вагоны–теплушки до отказа забиты солдатами. Несмотря на снег и ветер, солдаты располагались и на тормозных площадках, и на открытых платформах, и даже на крышах вагонов. По бросавшейся в глаза «вольности», по отсутствию у многих оружия нетрудно было догадаться, что эти уже отвоевались, спешат домой. Их вряд ли можно было назвать дезертирами. Просто они остались не у дел в связи с развалом старой армии.

Во всей этой сутолоке штаб Кудинского пришлось разыскивать довольно долго. Размышляя о том, как встретит меня новое начальство, я ходил от эшелона к эшелону. Наконец встретил матроса. Он указал мне штабной вагон командующего.

О Кудинском прежде я мало что слышал. Кто он? Говорили мне, что Кудинский – бывший студент Петроградского университета, в недавнем прошлом эсер–максималист. Принимал активное участие в ликвидации мятежа, поднятого против Советов генералом Красновым. Был комиссаром Литовского и 6‑го саперного полков. Проявил себя человеком, преданным делу революции. Потом формировал сводные отряды в Новгородской и Петроградской губерниях.

Теперь ему было подчинено несколько Военно–революционных отрядов, располагавшихся в средней полосе страны. Непосредственно при штабе был отряд, сформированный из моряков Балтийского флота.

Принял меня командующий в салоне специально оборудованного под военный штаб пассажирского вагона. Кудинский был в генеральской папахе и казачьей бурке. Совсем еще молодой, стройный, смуглый, с черными усами «под Вильгельма» и внимательными, такими же черными глазами. Выбритый до синевы подбородок. Нос с горбинкой.

Откровенно говоря, его внешность и как бы преднамеренная парадность произвели на меня не очень приятное впечатление. Невольно мелькнула мысль: «Под генерала вырядился». Меня и после поражало это его странное желание чем–то внешне выделяться среди других, хотя на самом деле он оказался умным, способным командиром и большой души человеком.

Четко, как меня учили еще в старой армии, я доложил:

– Товарищ командующий, по вашему приказанию прибыл Военно–революционный отряд из Карачева в составе семидесяти человек. Все бойцы отряда – из солдат запасного полка. Начальник отряда Калинин.

– Докладывать умеете. Это хорошо, – улыбнулся Кудинский. – Офицер?

– Прапорщик.

– Тоже неплохо. На фронте были?

– Так точно. Унтер–офицером.

– Ну, а с казаками когда–нибудь приходилось встречаться?

– Да. приходилось, когда еще на фабрике работал. Однажды во время забастовки казацкая нагайка прошлась по спине.

– Вот это хуже. Выходит, казаки вас еще смолоду напугали, и вы, наверное, до сих пор боитесь их?

Я никак не мог понять, к чему он клонит, поэтому не совсем уверенно ответил:

– Если надо – и с казаками повоюем.

– Значит, все в порядке. Дело вот в чем. Казаки снимаются с фронта и возвращаются на Дон с оружием и лошадьми. Там они могут доставить много неприятностей революции. Их необходимо обезоружить и спешить, разумеется не доводя дела до кровавого столкновения. Без оружия и лошадей пропускать эшелоны с казаками на Дон беспрепятственно. Вот это я и хочу поручить вам. Справитесь?

– Постараюсь, товарищ командующий, – ответил я.

– Постараться мало, надо во что бы то ни стало выполнить задание, приложить максимум умения, решительности. Отряд у вас пока маловат. Нужно довести его до трехсот штыков. Даю вам для этого три дня. А пока займитесь наведением порядка на станции.

Вечером ко мне в отряд, видимо не без ведома Кудинского, прибыли 150 красногвардейцев – рабочих брянских заводов, в их числе десять женщин. Кроме того, к отряду примкнуло человек 30 добровольцев из солдат, отставших от своих эшелонов.

Когда стал составлять список вновь прибывших, неожиданно услышал знакомый голос:

– Степан, здравствуй! Не узнаешь? А ведь когда–то были друзьями, – с этими словами, отделившись от группы солдат, подошел ко мне молодой, стройный унтер–офицер.

– Иван! Вот это встреча! Здравствуй! Какими судьбами? – бросился обнимать я своего старого приятели.

– Понимаешь, застрял здесь и никак не могу выбраться, – продолжал он. – А тут слышу – отряд Калинина. Уж не нашего ли, фабричного, думаю. И не ошибся. Теперь–то мы не расстанемся. Зачисляй в отряд.

С Иваном Ерофеевым, а это был он, мы вместе работали на фабрике в Цаплино. Там крепко сдружились. Однако после того, как меня призвали в армию, ни разу не виделись. Оказалось, что через год и он попал в солдаты. Служил в Варшаве, а как началась война – с первого дня на фронте. Дослужился до старшего унтер–офицера, стал полным георгиевским кавалером.

– Принимай первую роту, – сказал я ему. – В ней солдаты двенадцатого запасного полка, пошли со мной добровольно. А с тобой сколько прибыло?

– Пока десять человек. Если надо, еще наберу. Желающих много.

– Возьмешь и этих десятерых к себе в роту. Потом разберемся. Придется, вероятно, нескольких бывших фронтовиков выделить к рабочим–красногвардейцам.

Доложил Кудинскому о составе и состоянии отряда. Народ подобрался хороший, боевой. Однако не хватало командного состава. Кроме Ерофеева – ни одного унтер–офицера.

– Назначайте командирами взводов солдат, что пограмотнее, – посоветовал командующий. – А как у вас с оружием?

– Винтовками вооружены все. На каждого полтораста патронов. Имеется два пулемета с запасом лент. Все достали здесь, на станции.

– Для начала совсем неплохо. Помощником к вам назначаю матроса Минаева. Парень боевой. С ним в ваше распоряжение поступят еще десять балтийцев. Орлы. Каждый за десятерых драться будет. Все – участники штурма Зимнего. Завтра к вечеру отряд должен быть готов к выполнению задания.

На другой день закончили формирование трех рот – по сто человек в каждой, санитарного и хозяйственного взводов. Добыли походную кухню. Несколько человек я подобрал в штаб отряда.

– Сразу же, как только подадут эшелон, грузитесь, – приказал Кудинский. – Отправитесь на станцию Хутор Михайловский. Там будут задержаны под предлогом отсутствия паровозов два эшелона с казаками. С разоружения их и начнете действовать. Поняли задачу?

– Понял, товарищ командующий, – ответил я, а у самого в голове несусветная путаница. Никак не мог представить себе, с чего и как начинать. Спросить у Кудинского постеснялся. Да он, вероятно, и сам не очень ясно представлял, как повернется дело.

К рассвету был подан эшелон. Быстро погрузились. Военно–революционный отряд выехал на выполнение боевого задания.

* * *

На первой же остановке в моем вагоне собрались все командиры отряда. Пришли ротные: Иван Ерофеев, Степан Быстров, Семен Макаров; их помощники: Григорий Никитин, Матвей Горохов и другие. Здесь же находился и матрос Михаил Минаев.

Вот они – моя опора! Еще вчера были рядовыми. Теперь каждому из них вручена судьба многих людей, на каждого возложена большая ответственность.

Нужно было решить, как будем действовать.

Совещались недолго. Как ни пытался я расшевелить командиров, чтобы они высказали свои предложения, большинство отмалчивалось. То ли стеснялись, то ли целиком полагались на меня – ведь отряду предстояло выполнять не совсем обычное боевое задание.

Остановились на таком плане.

По прибытии на место мы с Минаевым пойдем к старшему командиру казаков, постараемся затянуть переговоры, а тем временем агитаторы – матросы и рабочие–красногвардейцы должны разъяснить казакам обстановку, уговорить их сдать оружие. С офицерами быть вежливыми, но собственного достоинства не терять. Остальным, находиться в полной боевой готовности, однако из вагонов без сигнала не выходить.

Хутор Михайловский – большой железнодорожный узел. Здесь сходятся линии на Унечу, Брянск, Ворожбу, Конотоп. К моменту нашего прибытия там находился эшелон с казаками. Вместе с Минаевым отправляюсь разыскивать казачьего командира. Им оказался полковник. Встретил он нас, как мы и ожидали, не очень вежливо. Выругался и наотрез отказался вести какие–либо переговоры.

– Говорите с генералом. Он скоро прибудет, а я не уполномочен, – злобно процедил он.

Пришлось ждать. А в это время наши агитаторы продолжали обрабатывать казаков.

Вскоре приехал генерал. Принял он нас с Минаевым еще более враждебно, чем полковник.

– Офицер? – уставился он на меня, как только мы вошли к нему в вагон. – Как смел пойти на службу к большевикам?! Предатели, изменники, так вашу мать!

– Мне не нужно было спрашивать разрешения, господин генерал. Я сам – большевик. Позволю напомнить, что я вам не подчинен и считаю неуместной вашу ругань. Прибыл я к вам как представитель Советской власти, и вы уже, наверное, знаете, с какой целью.

– Только попробуйте задержать эшелоны! Разнесу все, камня на камне не оставлю.

– В таком случае вы не получите паровоза.

– Не пугайте. Выгружусь, и на конях пробьемся на Дон.

– Не выйдет, господин генерал. У Советской власти достаточно сил, чтобы заставить вас подчиниться.

– Вон из вагона! Как смеете угрожать?! – снова заорал он.

Мы вышли. Возле вагонов увидели толпы казаков. Чувствовалось, что наши агитаторы не теряли времени понапрасну. Многие казаки соглашались сдать оружие, но при условии обязательно оставить им лошадей, поскольку кони – их собственность.

Генерал отправился к начальнику станции требовать паровоз. А я и Минаев по железнодорожному телеграфу связались сначала с Кудинским, затем с представителем Военно–революционного комитета в Петрограде Н. И. Подвойским. От него получили указание: лошадей у казаков и холодное оружие у офицеров не отбирать.

Во второй половине дня от казачьего генерала к нам пришел ординарец с приглашением на переговоры. Только мы вошли в вагон, как генерал, не скрывая своей ненависти, заговорил:

– Черт с вами, прапорщик, оружие мы сдадим. Но если будете настаивать на сдаче коней, не избежать драки.

– Хорошо, – ответил за меня Минаев. – Лошади пусть остаются у вас. Можем даже разрешить офицерам оставить у себя холодное оружие.

Первое «сражение» нами было выиграно. Казаки начали быстро сдавать оружие. Приняв его, мы осмотрели вагоны. Прибыл паровоз. Эшелон отправился дальше, держа путь на Дон.

Таким порядком были разоружены и другие эшелоны казаков.

Возникла новая забота: куда девать оружие? По предложению Н. И. Подвойского, с которым мы опять связались по телеграфу, послали телеграммы в Советы Казани, Симбирска, Брянска, Самары, Пензы и некоторых других городов с просьбой прислать на Хутор Михайловский своих представителей за оружием. Ответов не получили. Начали самостоятельно отгружать в отдельные города орудия, пулеметы, винтовки, боеприпасы. Однако вскоре убедились, что поспешили. Казарменные помещения почти повсеместно оказались заняты беженцами, а военные склады завалены различным гражданским имуществом. Куда бы мы ни обращались, нам отвечали: «Принять оружие не можем».

Вместе с Кудинским поехали в Петроград. Доложили о создавшемся положении Николаю Ильичу Подвойскому.

– Оружие, несомненно, надо сберечь, – сказал он, внимательно выслушав наше сообщение. – Постарайтесь пока изыскать для этого возможности на месте. А что касается освобождения казарм от беженцев и складов от гражданского имущества, то здесь надо подумать, как лучше сделать. Можно, конечно, написать и разослать приказ Военно–революционного комитета. Но этого недостаточно: его местные власти вряд ли выполнят. Необходимо на этот счет правительственное указание.

По возвращении из Петрограда меня ожидало новое задание: отряду было приказано «навести революционный порядок» в районе Конотоп – Бахмач, где появились банды гайдамаков. В численном отношении гайдамаки обладали значительным превосходством перед нашим небольшим отрядом. Зато на нашей стороне был перевес в вооружении, доставшемся от казаков. Как только мы пускали в ход артиллерию и пулеметы, гайдамаки отступали. Но под Бахмачем пришлось все же выдержать ожесточенный бой, продолжавшийся почти целые сутки. Гайдамацкие банды были частью уничтожены, частью рассеяны. Во всяком случае, задание отряд выполнил: очистил район Конотоп – Бахмач от гайдамаков.

* * *

В январе 1918 года мне было приказано сдать отряд Минаеву, а самому прибыть к Кудинскому.

– Назначаю вас, товарищ Калинин, начальником штаба отрядов. Принимайте дела и начинайте работать, – сказал Кудинский, как только я прибыл в Брянск.

Новое назначение не обрадовало меня. Во–первых, я совершенно не знал штабной работы. Во–вторых, считал, что могу больше принести пользы, будучи начальником отряда, потому что только там имел возможность на практике применить свой прежний боевой опыт.

Однако других сколько–нибудь серьезных возражений против этого назначения у меня не было. Обязанности начальника штаба сводились главным образом к передаче устных приказов и распоряжений командующего начальникам отрядов по железнодорожному телеграфу, поддержанию с ними связи через посыльных и учету личного состава. В нашем подчинении находилось тогда до десяти отрядов. В районе Гомеля дислоцировался отряд Берзина, на перегоне Конотоп – Бахмач действовал отряд Минаева, в Смоленске – отряд Соловьева, в районе Орла – Советский летучий отряд Сиверса, в Белгороде – отряд Ховрина, в резерве находились Брянский и Великолукский отряды, в Курск был направлен Рославльский отряд во главе с Щегловым. Юго–восточнее действовали отряды под общим командованием Антонова – Овсеенко.

Какие взаимоотношения были тогда у Кудинского с Антоновым – Овсеенко, я не знал. Во всяком случае, будучи начальником штаба, не получал и не читал ни одного документа, подписанного В. А. Антоновым – Овсеенко. По всем делам мы обычно сносились с Н. И. Подвойским и от него получали указания.

Вскоре после моего прихода в штаб Кудинский был назначен комиссаром при Ставке Главнокомандующего по борьбе с контрреволюцией, но продолжал оставаться в Брянске. Собственно, с назначением его комиссаром ничего не изменилось. Мы по–прежнему называли его командующим.

Штаба в современном понимании у нас не было. В моем подчинении находились только несколько связных, которые постоянно разъезжали из отряда в отряд. Не имели мы даже машинистки. Да она и не очень требовалась, поскольку письменные приказы издавались редко, а в случае необходимости не составляло большого труда написать их от руки.

Очень жалел я, что пришлось снова расстаться с другом юности Иваном Ерофеевым. Перейти на штабную работу он категорически отказался. Я особенно и не настаивал на этом, зная Ерофеева как лихого разведчика, полюбившегося бойцам командира роты, человека беззаветной храбрости. По моей рекомендации командующий назначил его помощником Минаева.

Работая начальником штаба, я ближе узнал Кудинского и многому научился у него. Он был волевым командиром и прекрасным организатором. Особенно поражало меня его умение говорить с железнодорожным начальством. В те дни среди начальников станций было немало саботажников. Некоторые из них умышленно старались срывать военные перевозки, не признавали над собой власти военных, а порой не считались и с директивами центра. Но Кудинский всегда умел их подчинить своему влиянию. Он, не кричал, не угрожал, к чему нередко тогда прибегали другие военные начальники, а действовал силой логики, силой убеждения. И непременно добивался (успеха.

Умение убеждать людей, личная храбрость, способность быстро принять смелое решение в самой сложной обстановке помогали ему успешно осуществлять и командование отрядами, поддерживать в них революционную дисциплину.

Запомнился такой случай. На станции Унеча под воздействием группы анархистов взбунтовались военные моряки из находившегося при штабе отряда балтийцев. Подогреваемые вожаками анархистов, а также спекулянтами и мешочниками, матросы бросились к вагону Кудинского с криками: «Смерть большевикам!», «Смерть комиссарам!» Толпа готова была все смести на своем пути. Навстречу ей вышел из вагона Кудинский, как всегда чисто выбритый, в неизменной папахе и бурке, спокойный и уверенный. На ходу он отстегнул маузер и передал его первому подбежавшему моряку. Толпа сразу стихла в ожидании, что будет дальше. А Кудинский поднялся на сложенные в штабеля шпалы и ровным голосом сказал:

– Вы только что кричали «Смерть большевикам!». Я, как вам известно, воюю, за Советскую власть, за большевиков: Следовательно, вы хотите и моей смерти. А почему? Потому, что так настроили вас анархисты и спекулянты. Им, видите ли, не нравятся большевики. Вы сами понимаете, почему не нравятся. Мы – за твердый революционный порядок, они – против. Но вам, революционным матросам, разве по пути с анархистами и спекулянтами? Подумайте об этом.

Кудинский на минуту замолк, прислушиваясь к отдельным выкрикам, доносившимся из толпы. Затем с прежней уверенностью продолжал:

– Смерти я не боюсь. Все мои силы отдаю борьбе за счастье народа, за ваше счастье. И если потребуется, сложу за это свою голову. А теперь я в вашем распоряжении.

Возбужденная толпа преобразилась. Сотни людей дружно закричали: «Да здравствует Советская власть!», «Долой анархистов и спекулянтов!»

Такой силой внушения обладал этот незаурядный человек. Матросы тут же возвратили ему оружие и разошлись по вагонам, стыдясь своего поступка. Позже участники этого вспыхнувшего было бунта геройски сражались с белогвардейцами и бандитами, отстаивая завоевания революции.

Хотя наши отряды формировались на добровольных началах, состав их был далеко не однородным. Наряду с передовыми солдатами и рабочими в них можно было встретить также людей, далеких от революции, а порой настроенных враждебно по отношению к Советской власти. Тем не менее преобладающее большинство бойцов с честью выполняли свой революционный долг. В боях с гайдамаками, в коротких, но ожесточенных схватках с бандитскими шайками как рядовые бойцы, так и командиры отрядов дрались мужественно и самоотверженно, не жалея жизни. Случаев дезертирства почти не было. Правда, на первых порах не обходилось без курьезов. Борясь за наведение революционного порядка в городах и селах, некоторые настолько увлекались, что запугивали обывателей, грозили им всяческими карами. Особенно отличался этим отряд Щеглова, действовавший в Курске.

Объяснялось это не столько слабостью дисциплины, сколько неопытностью некоторых командиров, порой отсутствием воспитательной работы, малочисленностью партийных организаций. Коммунистов в отрядах было слишком мало. Они зачастую не в состоянии были оказывать свое влияние на каждого бойца. Да иные коммунисты и сами не очень хорошо разбирались, что. к чему. Их политическое мировоззрение ограничивалось иногда весьма простым понятием: «Все буржуи – враги революции, поэтому с ними можно не церемониться».