Текст книги "Размышляя о минувшем"

Автор книги: Степан Калинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

В деревне Красница я разыскал генерала Лебеденко. Из окна полуразрушенного дома он наблюдал за развитием событий. Все части дивизии были введены в бой. У комдива не оставалось в резерве ни одного подразделения. У меня тоже их не было – 89‑я дивизия еще не подошла.

Примерно в километре западнее деревни Задняя развертывалась колонна танков противника – не менее пятнадцати. Немецкие самолеты с ревом пикировали над ними, но не бомбили. Мы ждали, не примут ли фашистские летчики свои танки за советские.

– Вот было бы здорово, – проговорил один из стоявших поблизости от меня командиров.

Так и случилось. Фашисты сбросили на свои же танки серию авиационных бомб. Два танка загорелись, остальные повернули назад и скрылись.

– А у гитлеровцев не так уж все четко организовано, как они хвастаются, – прокомментировал кто–то.

– Может быть, это и верно, но у нас положение тоже не блестящее. Судя по огню, противник подтянул новые силы, а мы уже ввели в бой последние резервы, фланги остаются открытыми. Что думаете делать, товарищ Лебеденко? – обратился я к командиру дивизии.

– Наступать, – быстро ответил он.

– Я и сам за продолжение наступления, но с открытыми флангами далеко не уйдешь. А если враг ударит во фланг?

– Тогда, что же, может быть, перейти к обороне?

– Нет, пока рано, но необходимо принять меры на случай контратаки. Создайте резерв в один – два батальона и подтяните его на правый фланг, где были замечены танки. Надо подготовиться прежде всего к отражению танковой контратаки. Прикажите артиллеристам выдвинуть туда один дивизион. Действуйте. А я поеду в Копыровщину. И если туда уже подошла 89‑я дивизия, прикажу наступать ей вдоль дороги на Духовщину. Этим будет обеспечен ваш левый фланг.

Командный пункт командира 89‑й стрелковой дивизии полковника Т. Ф. Колесникова разместился в оборудованной еще саперами 91‑й дивизии землянке, неподалеку от Копыровщинской семилетней школы. Отсюда открывался хороший обзор на противоположный берег реки Вопь. К тому времени, когда я разыскал КП, 89‑я дивизия уже вела бой: полковник Колесников начал наступательные действия, не дожидаясь приказа, так как видел, что 91‑й дивизии нужна была немедленная помощь. Я поблагодарил его за инициативу и приказал послать связного к Лебеденко.

В 18 часов 25 июля командир одного из полков 89‑й дивизии полковник В. Б. Дубов донес комдиву: полк достиг реки Лойна в восьми километрах западнее Копыровщины; артиллерийский и минометный огонь противника прижал пехоту к земле; в полосе наступления появились вражеские танки; полк несет потери.

Полковник Колесников выехал в полк к Дубову, чтобы на месте принять необходимые меры.

Все более трудная обстановка складывалась и для частей 91‑й дивизии. Немцы подтянули свежие силы с соседних участков и начали ожесточенные контратаки. Танки противника атаковали наш правый фланг, вышли в тыл дивизии, угрожая отрезать ей пути отхода. Только благодаря находчивости и твердости генерала Лебеденко частям соединения удалось пробиться через почти сомкнувшееся вражеское кольцо и отойти на исходные позиции – восточный берег реки Вопь. Некоторые подразделения все же попали в окружение – несколько сот красноармейцев и командиров остались в тылу врага, укрывшись в лесу. Многие из них той же ночью возвратились в свои части, переправившись через Вопь вплавь мелкими группами. Не удалось вывезти артиллерию. Она почти полностью осталась за рекой. Правда, гитлеровцы не успели воспользоваться ею, так как спустя несколько дней она была отвоевана у противника.

Несколько позже, в первых числах августа, в районе боев 91‑й дивизии вышел из окружения вместе с большой группой красноармейцев и командиров генерал И. В. Болдин. Он прошел по тылам врага от самой границы. В лесу западнее реки Вопь к возглавляемому им отряду примкнули оставшиеся в тылу бойцы и командиры 91‑й дивизии.

89‑я дивизия поздно вечером 25 июля тоже была вынуждена отойти на исходные позиции, хотя и с меньшими потерями, чем 91‑я. Так закончился первый день боя. Он не принес желаемого результата.

Одной из причин неудачи была несогласованность действий между армейскими группами. Продвинувшись на 15–20 километров вперед, мы не смогли обеспечить флангов. Другая и, пожалуй, основная причина неудачи заключалась в том, что противник намного превосходил нас в технике. Во фланг и тыл 91‑й дивизии вышло не менее сотни немецких танков, а мы не имели ни одного. Во второй половине дня над нами почти непрерывно висели вражеские самолеты. От сбрасываемых ими бомб и пулеметного обстрела с воздуха мы, правда, несли незначительные потери, но непрерывные бомбежки дезорганизовывали управление частями. К тому же отсутствие над полем боя нашей авиации отрицательно сказывалось на моральном состоянии войск.

Итак, первый день боя сложился неудачно. Но наши усилия не пропали даром. Предпринятым наступлением мы оттянули на себя часть сил противника и тем самым несколько облегчили положение Смоленской группировки советских войск.

Ночью в штаб группы прибыл генерал В. Д. Соколовский, начальник штаба фронта. Ознакомившись с обстановкой, он обещал ускорить прибытие в группу 166‑й дивизии. За ней вновь направился генерал Селезнев, но опять возвратился, что называется, с пустыми руками: части дивизии продолжали вести бой в районе Боголюбово.

26 июля 91‑я и 89‑я дивизии приводили себя в порядок. Необходима была небольшая передышка, прежде чем начать новое наступление. Все же, чтобы не оставлять гитлеровцев в покое, решили атаковать их силами полка под командованием полковника Дубова. В бою накануне полк хотя и понес потери, но остался вполне боеспособным. С первым батальоном в атаку двинулся командир полка, со вторым – я, с третьим – командир дивизии полковник Колесников.

Быстро перемахнули через реку Вопь. Я не оговорился, именно перемахнули. Дело в том, что в том месте, где мы форсировали реку, образовался затор из бревен и досок, оставшихся от разбитых плотов. По ним мы, как по мосту, и переправились на противоположный берег, поддержанные огнем артиллерии 89‑й дивизии.

Атака на первых порах оказалась удачной. Фашисты, видимо, не предполагали, что после происшедшего накануне мы снова осмелимся хотя бы частью сил повести наступление. К полудню полк Дубова, преодолевая сопротивление гитлеровцев, продвинулся километров на пять западнее реки. В ходе боя батальоны истребили не менее сотни фашистов, а пятерых захватили в плен. Пленных немедленно направили в штаб фронта.

Часа в два дня немцы ввели в бой танки и бронетранспортеры. Обойдя наши наступавшие подразделения с флангов, вражеская мотопехота оказалась у нас в тылу. Пришлось занять круговую оборону. Все бойцы и командиры сражались с исключительной храбростью и мужеством. Но пробиться из окружения удалось лишь благодаря активной поддержке нашей артиллерии, которая открыла убийственный огонь по танкам противника прямой наводкой с западной окраины Копыровщины. К вечеру полк отошел на исходные позиции.

Поздно ночью все мои помощники по управлению боем собрались на опушке леса. Здесь были полковники Моисеевский и Никитин, начальник связи группы и другие товарищи. Все голодные, уставшие, раздраженные. Разговор как–то не клеился. Не унимался лишь полковник Никитин. Дымя папиросой, он невесело цедил сквозь зубы, словно про себя, ни к кому не обращаясь:

– Даже на учениях в мирное время наступавшие части поддерживали танки и авиация. А где они теперь? У немцев их сотни, а у нас, по крайней мере на нашем участке, ни одного. Разве так воевать учили нас в академии?

– В академии, конечно, было проще, – задумчиво произнес полковник Моисеевский. – Там «противник» всегда оказывался слабее, а тут совсем наоборот. И все же без веры, точнее, без уверенности в победе нельзя воевать, Тимофей Миронович. А потом, что значат наши тридцать – сорок километров фронта, когда бои идут от Заполярья до Одессы? На все направления танков и авиации не напасешься.

– Тогда зачем наступать? Не лучше ли занять прочную оборону?

– Одно другому не мешает: надо и наступать и обороняться. Словом, не давать врагу покоя. Наше наступление в данном случае не совсем удачное, но польза от него все же есть. Мы оттягиваем на себя силы врага, помогаем тем самым 16‑й и 20‑й армиям. Ты, наверное, не раз говорил красноармейцам: сам погибай, а товарища выручай. Вот мы и выручаем.

– Это–то мне известно. Но ведь для наступления нужно иметь тройное превосходство в силах, а где оно, это превосходство?

– Хватит переливать из пустого в порожнее, – оборвал я споривших. – Ужин готов. Поедим, а потом надо час–другой поспать, чтобы встретить утро со свежей головой и успокоенными нервами.

Отдыхать, однако, не пришлось. Только мы закончили ужин, как от начальника штаба группы полковника Маслова прибыл связной с приказом командующего Западным фронтом. В приказе сообщалось, что нашей группе придается танковая бригада, которая находится на станции Вадино. Далее категорическое требование – с утра наступать всеми наличными силами.

– Выходит, правы товарищи: надо верить, что будут у нас и танки и самолеты, – напомнил я полковнику Никитину о недавнем споре. – Немедленно выезжайте на станцию Вадино, встретите бригаду и скрытно выведете ее на западную опушку леса у деревни Седиба. На месте быть не позднее 6 часов утра 28 июля. Меня найдете в штабе 89‑й дивизии.

Полковник Моисеевский сразу после ужина направился в 91‑ю дивизию, чтобы помочь генералу Лебеденко подготовиться к новому наступлению. Я и остальные товарищи пошли в штаб 89‑й дивизии, которой предполагалось придать на завтра танковую бригаду. Части этой дивизии, поддержанные танками, должны были наносить главный удар по врагу от Печеницино на Потелицу, Сельцо.

К рассвету стрелковые части были готовы к бою. Ожидали подхода танков. Но полковник Никитин возвратился лишь в девятом часу утра. С ним прибыл и командир танкового батальона. Оказалось, что вместо бригады мы получили всего лишь пять танков, в том числе один тяжелый. Все же и это была поддержка. Особенно обрадовались мы тяжелому танку, равного которому по броневой защите и огневым возможностям в то время не было у немцев. Танкисты говорили, что на советском тяжелом танке можно без страха подъезжать к фашистам и «утюжить» их.

Атаковали позиции гитлеровцев в одиннадцать часов. Примерно часа через два с ходу ворвались в деревню Потелицу, захватили первые трофеи – документы штаба немецкого полка и новенький «мерседес», два миномета и несколько пулеметов.

Четыре наших танка в сопровождении пехоты двинулись дальше, а пятый, тяжелый, был оставлен в засаде на случай отражения контратаки. Ждать ее пришлось недолго. Как и в первые два дня боев, немцы предприняли танковые контратаки с флангов, стремясь зажать нас в клещи, отрезать пути отхода. Но в этот раз их постигла явная неудача. Находившийся в засаде тяжелый танк внезапно открыл огонь и заставил немецких танкистов попятиться назад. На поле боя остались три разбитые вражеские машины.

Бой с переменным успехом продолжался дотемна. Противник вводил в него все новые и новые силы. В такой обстановке, по–прежнему с открытыми флангами, мы не могли надеяться на большой успех, да и не ставили своей целью надолго закрепляться на западном берегу Вопи, поэтому ночью снова отошли за реку. Свое дело мы сделали – сковали силы врага.

В тот же день, 28 июля, перешла в наступление в районе Ярцево группа генерала К. К. Рокоссовского, а в первых числах августа начала наступательные действия группа генерала В. А. Хоменко. Группы по–прежнему не имели между собой связи, действовали разрозненно, что позволяло немецкому командованию маневрировать, перебрасывать части с одного направления на другое.

Кто виноват в том, что не было организовано одновременное наступление всех трех групп? Теперь об этом трудно судить. Скорее всего, у командования Западного фронта в условиях тогдашней исключительно сложной обстановки не имелось возможностей для этого. Во всяком случае, бои, предпринятые нашими войсками, особенно группой под командованием К. К. Рокоссовского, в немалой степени содействовали тому, что большинству соединений 16‑й и 20‑й армий, окруженных немцами севернее и западнее Смоленска, удалось вырваться из вражеского кольца и соединиться с главными силами фронта.

С выполнением этой задачи группы были реорганизованы. Группа К. К. Рокоссовского, в которую влились пробившиеся из окружения войска 16‑й армии и ее штаб, стала именоваться 16‑й армией. Группа генерала В. А. Хоменко, опять–таки значительно пополненная, получила наименование 30‑й армии. Командующим 20‑й армией был назначен генерал–лейтенант М. Ф. Лукин. Что касается частей, входивших в состав возглавляемой мною группы, то они полностью влились в 19‑ю армию, штаб которой после отхода советских войск из–под Витебска некоторое время располагался в лесу близ реки Вопь. Командовал 19‑й армией в то время генерал–лейтенант Иван Степанович Конев.

После упразднения группы я был отозван в распоряжение командующего Западным фронтом.

* * *

В середине августа немецкие войска вклинились в нашу оборону в стыке между 30‑й и 29‑й армиями северо–западнее Нелидово. Это угрожало устойчивости фронта на направлении Ржев – Москва.

Мне было поручено выяснить причины прорыва немцев и сделать все возможное, чтобы восстановить положение. По прибытии на место убедился, что никаких серьезных оснований для отхода наших войск на этом участке фронта не было. Стрелковый полк и поддерживающий его артиллерийский дивизион оставили позиции после первого же натиска врага, не оказав ему сколько–нибудь серьезного сопротивления.

– Я получил приказ об отходе по радио, – заявил командир полка, занимавшего оборону на левом фланге 30‑й армии. Кто отдал такой приказ, он не смог объяснить. Случай, на первый взгляд, нелепый, но в известной мере характеризующий обстановку, в которой нередко приходилось тогда действовать нашим войскам.

Восстановить положение на участке прорыва должна была 178‑я стрелковая дивизия. Штаб ее размещался в небольшой крестьянской избе, куда собрались командиры частей и начальники служб. Поскольку дивизия еще не участвовала в боях, я ознакомил командиров с характером действий врага. Затем командир дивизии полковник Кудрявцев отдал приказ – в течение ночи полкам занять исходное положение для наступления.

Утром вместе с полковником Кудрявцевым и группой штабных командиров дивизии я был на командном пункте. На стороне противника не наблюдалось никакого движения.

– Немцы, вероятно, не ждут нашей атаки, – сделал вывод Кудрявцев. – Что ж, постараемся как можно лучше использовать преимущества внезапности.

Минут за десять до начала боя позвонил командир артиллерийского полка, доложил, что у него все готово для открытия огня.

– Ровно в шесть начинай, – приказал комдив.

В установленное время раздались первые артиллерийские залпы. В сторону врага полетели сотни снарядов. Двинулись вперед цепи стрелков.

Наступательный бой, если он развертывается удачно, всегда вызывает чувство радостного подъема. Люди забывают об опасности. Всех охватывает единое стремление идти вперед. Тем более это чувство было присуще бойцам и командирам 178‑й дивизии, впервые вступившим в бой.

Противник открыл ответный огонь, но момент им был уже упущен. Наши стрелки достигли переднего края его обороны. Начались рукопашные схватки. Враг, отстреливаясь, начал медленно пятиться назад.

Особенно ожесточенной была схватка на подступах к реке Западная Двина у станции Земцы. В рукопашном бою было уничтожено более роты фашистов, не успевших переправиться на противоположный берег.

Чтобы лично наблюдать за ходом боя, командир дивизии решил передвинуться ближе к реке. Пригласил и меня. Оставив машину у командного пункта, мы перебежками почти вплотную подобрались к Западной Двине. Ширина ее здесь не превышала 30 метров. С западного берега непрерывно били пулеметы. Казалось, не было такого места, где бы не рвались мины. Но подразделения дивизии продолжали теснить гитлеровцев. К вечеру положение на участке прорыва было восстановлено.

Довольный успешным выполнением задания, уже ночью я возвращался в штаб фронта. На пути – охваченная огнем деревня. Многие дома сгорели дотла. Жителей не видно. Лишь у самой крайней, догоравшей хаты одиноко стояла женщина, освещаемая зловещим пламенем пожара. Она не плакала, но на ее почерневшем от копоти лице было столько гнева, что я невольно попросил водителя остановить машину. Женщина взглянула на меня и сказала, тяжело вздохнув:

– Вот что наделали проклятые. Но ничего, была бы жива Советская власть, дома мы построим. У меня два сына – один учитель, другой инженер. Оба воюют. Дома что – дело наживное. Лишь бы фашистов быстрее прогнали с нашей земли.

– Куда же теперь? – спросил я.

– Пойду догонять своих. Они на восток подались.

– Садитесь с нами в машину, подвезем, если по пути.

– Спасибо, но вы уж езжайте одни. Делайте свое дело, воюйте хорошенько, а мы со своими делами как–нибудь управимся сами. До свидания.

– Счастливого пути вам, мамаша, – только и мог я сказать, провожая глазами уходившую в ночную тьму женщину, одну из многих и многих тысяч, беззаветно веривших в нашу победу над врагом.

В штабе фронта получил новое задание: выехать в район Рославля, на месте ознакомиться с обстановкой и донести о состоянии обороны на этом участке.

24 августа выехал. Путь мой лежал через Ельню. В Ельне – первая остановка. По самой западной окраине этого небольшого городка занимал оборону батальон 32‑го стрелкового полка 19‑й стрелковой дивизии. Командир батальона сказал, что дорога на Рославль свободна. Но не успели мы проехать и десяти километров, как напоролись на немецкие танки. Пришлось возвращаться. Сообщил командиру батальона о танках противника, одновременно узнал у него, что штаб дивизии, оборонявшей ельнинский участок фронта, располагался в лесу, километрах в пяти юго–восточнее города. По пути в дивизию осмотрел город. Жителей в нем уже не было. Встретил лишь старую учительницу, старательно укладывавшую в повозку школьное имущество, да секретаря райкома, который сообщил, что остается в городе для ведения подпольной работы и организации партизанских действий в тылу врага.

– Вы что, уже решили, что город будет сдан немцам? – спросил я секретаря.

– По всему видно, что так, – ответил он.

Проезжая по улицам, я все больше убеждался, что город абсолютно не подготовлен к длительной обороне. Даже на его западной окраине ни в одном кирпичном здании не были оборудованы огневые точки.

Командира 19‑й дивизии встретил на опушке леса. Это был уже немолодой, имевший за плечами огромный жизненный опыт генерал, несколько тучноватый, но все же сохранивший воинскую подтянутость и подвижность.

Пока шли к штабу, я старался убедить его в необходимости превратить город в опорный пункт.

– Там осталось много жителей, – возражал он. – Неудобно как–то выселять их прежде времени. К тому же Ельня – маленький городок. Есть ли нужда держаться за него?

– А вы давно были в городе?

– Дня три назад. Там ведь у меня только один батальон.

– Так вот, – сказал я, – жителей в городе уже нет, а если бы и были, не остались в стороне, обязательно приняли бы участие в его обороне. Городок Ельня действительно небольшой, но в системе общей обороны он имеет важное значение. Туда следует переместить и командный пункт дивизии.

– Боюсь, что это будет ловушкой, – продолжал сомневаться командир дивизии. – Противник может обойти город.

– Могут, конечно, быть всякие неожиданности. Но ведь вокруг Ельни – ровная местность. Даже оврагов нет ближе десяти километров. Значит, опасаться внезапного обхода Ельни нечего.

– Что ж, вы, пожалуй, правы. Но надо связаться с командующим армией. Пусть он решает.

– При чем тут командующий? Это направление поручено оборонять частям вашей дивизии. Следовательно, от вас прежде всего зависит превращение Ельни в опорный пункт. Надо же проявлять и собственную инициативу.

Но командир дивизии продолжал стоять на своем: пусть решает командующий.

После разговора с комдивом я написал краткое донесение и с мотоциклистом послал маршалу С. К. Тимошенко.

Севернее 19‑й дивизии, в районе Дорогобужа, держала оборону 107‑я стрелковая дивизия, которой командовал полковник П. В. Миронов. Разрыв между соединениями равнялся примерно 20 километрам и контролировался только дозорами и разведкой. Положение явно ненормальное. Надо было принимать срочные меры, чтобы как–то заполнить брешь.

Выехал к Миронову. Приказал ему выслать в сторону Ельни несколько подразделений, одновременно подготовить противотанковые средства на случай контратак противника.

– Решение правильное, – согласился Миронов. – Меня и самого беспокоит левый фланг, да силенок маловато. Но сделаю все возможное для усиления обороны на стыке. Полагаю, что с соседом мы найдем общий язык.

Полковник тут же распорядился передвинуть на левый фланг дивизии артиллерийскую противотанковую батарею и несколько стрелковых подразделений, вооруженных для борьбы с танками бутылками с горючей смесью. Удовлетворенный его распорядительностью и оперативностью, я на машине проселочной дорогой направился в сторону Починок. Однако прорваться в район Рославля мне так и не удалось: пути подхода к городу были уже заняты гитлеровцами. Пришлось возвращаться в штаб фронта. Там я узнал, что командующий, получив мое донесение из Ельни, приказал мне остаться в городе и возглавить его оборону. Но приказание стало известно мне с опозданием на сутки. А за это время на фронте произошли серьезные перемены. Девятнадцатая дивизия почти без боя оставила Ельню. Сказались пагубные последствия нерешительности ее командира, за что он и был отстранен от занимаемой должности.

В результате занятия города вражескими войсками образовался так называемый Ельнинский выступ, создалась угроза флангового удара противника по группировке войск Западного фронта. Реальная угроза окружения нависла над частями нашей 28‑й армии в районе Рославля.

Чтобы ликвидировать Ельнинский выступ, в бой были брошены соединения 24‑й армии. При активной поддержке авиации они нанесли серьезное поражение действовавшим там вражеским войскам. Завершающий удар по противнику в районе Ельни был осуществлен в ночь на 5 сентября. Под прикрытием темноты соединения советских войск внезапно обрушились на врага. Гитлеровцы, застигнутые врасплох, бежали, бросая вооружение, боеприпасы, снаряжение и автомашины.

В боях под Ельней в числе других отличились части 107‑й стрелковой дивизии. Воины–алтайцы с честью оправдали надежды советского народа. За мужество и героизм, проявленные в Ельнинской операции, дивизия была удостоена высокого звания гвардейской.

– Бои под Ельней, – рассказывает бывший командир 107‑й дивизии, ныне генерал–лейтенант Герой Советского Союза, Павел Васильевич Миронов, – были для нас первым серьезным боевым экзаменом. Его успешно выдержали все бойцы и командиры. Именно в этих боях мы по–настоящему поняли, что враг не так уж силен и страшен, каким он хотел быть и каким казался нам вначале.

Ельнинская операция вошла в историю Великой Отечественной войны как одна из первых наступательных операций наших войск. Успешные действия 24‑й армии непосредственно в районе Ельни, а 16‑й армии в районе Духовщины привели к разгрому ельнинской группировки немцев. Здесь фашистские генералы, избалованные прежними успехами, впервые испытали горечь поражения.

* * *

В течение сентября немецко–фашистское командование наряду с развитием наступления в юго–восточном направлении не прекращало интенсивно усиливать группу своих армий «Центр». Фашисты готовили новый удар с целью овладения столицей нашей Родины – Москвой.

В эти горячие дни мне довелось побывать в ряде частей 19‑й армии, командование которой тогда только что принял генерал–лейтенант М. Ф. Лукин. Она по–прежнему занимала оборону по реке Вопь. Ее личный состав в подавляющем своем большинстве имел уже боевой опыт, прекрасно понимал значение инженерных оборонительных сооружений. Поэтому бойцы и командиры без сна и отдыха отрывали новые и углубляли имевшиеся прежде окопы, ходы сообщений. Саперы под непрекращавшимся огнем противника строили противотанковые препятствия, устанавливали проволочные заграждения. Это был поистине титанический труд.

Южнее, в районе Ярцево, держала оборону 16‑я армия под командованием генерала К. К. Рокоссовского. На рубеже ее обороны, также проходившей в основном по реке Вонь, оборонительные работы велись не менее интенсивно.

Река Вопь, по которой проходил фронт обороны 19‑й и 16‑й армий, была шириной всего 15–25 метров. Течение очень спокойное. Глубина – не более 1,5–2 метров. Но широкая, заболоченная долина реки являлась серьезным препятствием. Наши передовые части удерживали в ряде мест плацдармы на западном берегу, что облегчало организацию обороны.

Еще левее, от Соловьевской переправы по Днепру и далее по реке Устрем до стыка с 24‑й армией Резервного фронта, проходила полоса обороны войск 20‑й армии, которой командовал уже генерал–лейтенант Ф. А. Ершаков.

Из армий, оборонявшихся на северном участке Западного фронта, мне наиболее известна была в тот период 30‑я, войска которой располагались несколько юго–западнее города Белый. С командующим тридцатой генерал–майором В. А. Хоменко мне уже приходилось встречаться. Он производил впечатление человека собранного, волевого, вдумчивого. О его деловитости, умении контролировать выполнение отдаваемых приказов и распоряжений свидетельствовал такой, может быть не очень значительный на первый взгляд, штрих. Все служебные разговоры, которые генерал Хоменко вел с подчиненными командирами, обязательно записывались. Эту работу выполняла стенографистка, постоянно следовавшая за ним. По возвращении в штаб она перепечатывала стенограммы и передавала начальнику штаба. Таким образом, штаб всегда знал, какие распоряжения отданы командующим, какие недостатки выявлены, на что обращено внимание. Проверить исполнение приказаний в таких случаях не представляло большого труда. Нередко командующий сам просматривал стенограммы и, если устанавливал, что какое–либо его приказание не выполнено, строго взыскивал с виновников.

Разумеется, подобная практика таила в себе известный риск, особенно в условиях боевой действительности. Попади такая стенограмма к врагу, она могла раскрыть немало важных секретов. Но тут опять–таки все зависело от собранности, бдительности – качеств, которые должны быть присущи каждому командиру.

В составе войск Западного и Резервного фронтов было несколько московских дивизий народного ополчения. В ротах таких дивизий можно было встретить и заслуженного профессора, и народного артиста, и старого московского рабочего, и только что получившего аттестат зрелости школьника. Все они встали на защиту родной столицы добровольно, по велению сердца. Каждый из них готов был умереть, но не пропустить врага. В полках и дивизиях народного ополчения нередко сражались вместе по два – три человека из одной семьи.

На реке Днепр во время боев я повстречался со своим соратником по гражданской войне Сергеем Николаевичем Любимовым, в то время уже известным инженером. Он пришел в народное ополчение вместе с сыном Юрием, тоже инженером, только год назад окончившим институт.

– Оба мы, как специалисты, имели возможность остаться на заводе, были освобождены от военной мобилизации, – сказал Любимов–старший, отвечая на мой вопрос, почему он снова в армии. – Могли бы остаться в тылу, но не остались. В такое время, когда враг угрожает Москве, сын и я считаем для себя великой честью быть в рядах защитников Родины.

Отец и сын до конца остались верными своему слову: оба мужественно и храбро защищали родную столицу и оба пали в боях на ближних подступах к Москве.

Единой мыслью – во что бы то ни стало выстоять, не пропустить немецко–фашистских захватчиков к столице – жили десятки, сотни тысяч бойцов и командиров, весь фронт.

* * *

Свое «генеральное» наступление на Москву немецко–фашистские войска начали 30 сентября ударом соединений правого крыла группы армий «Центр» по войскам Брянского фронта.

В четыре часа утра 2 октября, после артиллерийской подготовки и массированного удара авиации по нашему переднему краю, гитлеровцы атаковали войска Западного и Резервного фронтов. В голове наступавших шли танковые соединения, поддерживаемые авиацией. За танками следовала пехота.

Враг одновременно атаковал на многих направлениях вдоль основных коммуникаций, ведущих к Москве. Но главный удар пришелся на стык между 30‑й и 19‑й армиями. С первых минут сражение на этом участке приняло исключительно ожесточенный характер. Советские воины защищали свои позиции с беззаветным мужеством и отвагой. Так, например, рубеж, обороняемый частями 162‑й стрелковой дивизии 30‑й армии, фашисты атаковали силами до 200 танков с пехотой, действия которых поддерживали с воздуха почти 100 самолетов. Но бойцы и командиры не дрогнули. До последней возможности они отстаивали каждый окоп, каждое укрепление. Против 1‑го батальона 897‑го полка 242‑й стрелковой дивизии враг двинул в атаку полк мотопехоты с 70 танками. В жестокой борьбе почти все воины батальона погибли, но ни один из них не оставил своей позиции. Так же героически дрались с врагом и другие, части и подразделения.

Силы, однако, были неравными. К исходу 2 октября врагу удалось вклиниться в расположение советских войск в стыке 30‑й и 19‑й армий, а также на левом фланге 43‑й армии.

Меня вызвал генерал И. С. Конев, принявший к тому времени командование Западным фронтом. Ознакомив, в общих чертах с тяжелой обстановкой, сложившейся южнее города Белого, он приказал немедленно выехать туда и на месте сделать все необходимое, чтобы задержать продвижение противника до подхода группы генерала И. В. Болдина.

Заместитель командующего фронтом Иван Васильевич Болдин выехал в район расположения резервов с задачей возглавить группу войск, направлявшуюся на ликвидацию вражеского прорыва.

Пока мне по указанию начальника штаба фронта подбирали помощников и готовили документы для связи, прошло около двух часов. Наконец все было сделано, и мы на трех штабных машинах направились в район Симоново – Корытня (30 километров южнее гор. Белый). Вместе со мной, кроме адъютанта и трех солдат, выехали капитан Орлов, старший лейтенант Марков, политрук Гребешков и другие – всего десять человек.

Машины стремительно неслись по Минскому шоссе. Несколько раз пришлось останавливаться из–за налетов вражеской авиации. Проехали Издешково. На пути к станции Канютино навстречу нам двигались беженцы – главным образом женщины и дети. Густые толпы их шли по обочине шоссе, не обращая внимания на пролетавшие в воздухе и время от времени обстреливавшие и бомбившие дорогу вражеские самолеты.