Текст книги "Размышляя о минувшем"

Автор книги: Степан Калинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– В отделе восемь командиров, три красноармейца, делопроизводитель и машинистка.

Этого было вряд ли достаточно для управления войсками, действующими на довольно широком фронте. К тому же ни командующий, ни начальник штаба ничего не сказали о войсках, которые должны были войти в мое подчинение, ограничившись лишь замечанием, что комплектовать группу придется мне самому непосредственно на месте.

Накануне я познакомился только с отрядом генерал–майора Щербакова из трех тысяч бойцов и дивизиона артиллерии. А есть ли там другие части?

Оставив полковника Каменского в районе Можайска, поручил ему доукомплектовать штаб за счет вышедших из окружения командиров; задерживать все двигавшиеся на восток подразделения и одиночек, комплектовать из них батальоны и готовить к отправке в район Гжатска; останавливать все автомашины, водители которых потеряли связь со своими частями, сформировать из них два–три автобатальона.

С группой остальных командиров бывшего отдела боевой подготовки я выехал в сторону Гжатска искать части и соединения, чтобы установить с их командирами связь и договориться о взаимодействии в предстоявших боях.

На перекрестке Минского шоссе южнее Гжатска встретил полковника А. М. Томашевского, своего старого сослуживца по 84‑й стрелковой дивизии в Туле. С первых дней войны и до начала немецко–фашистского «генерального» наступления на Москву он командовал запасной фронтовой бригадой. Тех красноармейцев бригады, которые не имели оружия, Томашевский успел отправить в тыл, а имевших оружие бойцов и курсантов школы младших командиров объединил в сводный отряд и занял оборону по обе стороны шоссе, укрепившись на восточном берегу речки Гжать. Связи с соседями и штабом фронта у него не было.

– В отряде у меня немногим более тысячи человек, – начал докладывать он. – Народ боевой, крепкий. Все поклялись не пропустить врага к Москве.

Выслушав полковника Томашевского и одобрив его действия, я потребовал от него как можно быстрее связаться с генералом Щербаковым, левый фланг отряда которого находился в деревне Потапово. Пояснил далее, что задача состоит не только в том, чтобы сдержать натиск врага, но и контратаковать его, помогая тем самым нашим соединениям, застрявшим в тылу у гитлеровцев, пробиться из окружения.

– Так что, Андрей Михайлович, готовьтесь к наступлению. К вечеру подбросим вам еще один – два батальона. А вы к тому времени создайте штаб, хотя бы полковой, а потом, может быть, развернем на базе вашего отряда дивизию. Готовьтесь к наступлению, – повторил я. – Знаю, что такое требование не совсем обычно в теперешней обстановке. Но что поделаешь? Все в этой войне идет пока не так, как хотелось бы.

Попрощавшись с Томашевским, поехали в сторону Юхнова. Быстро добрались до станции Угрюмово. Никаких войск, кроме мелких, разрозненных подразделений, по пути не встретили. Где–то южнее, у Юхнова, гремела артиллерийская канонада.

К вечеру вернулись в свой штаб. Полковнику Каменскому удалось за день сформировать два стрелковых батальона, вооружить их винтовками и ручными пулеметами. Люди из разных частей, совершенно не знают друг друга, вдобавок потрясены неудачными боями и беспорядочным отступлением.

– Пожалуй, при первом же серьезном натиске врага снова побегут, – высказал опасение начальник штаба. – Подождать бы хотя одни сутки с отправкой их на передовую.

Однако другого выхода не было. Назначили в помощь командирам батальонов по два командира из штаба и отправили людей на машинах в расположение полковника Томашевского. Туда же направили только что прибывшую в Можайск танковую бригаду, имевшую 21 танк, в том числе четырнадцать Т-34. Это уже была реальная сила, на которую можно положиться.

Вместе с полковником Каменским решили выяснить, что еще можно найти в самом Можайске для отправки на передовую. Вскоре сюда прибыл начальник политического управления фронта дивизионный комиссар Д. А. Лестев. Он сообщил, что остается пока с нами на правах члена Военного совета. Чего? Группы, армии – мы сами еще не знали.

В одном из домов на окраине Можайска встретили генерала Л. А. Говорова. Он сидел в окружении нескольких командиров за столом и изучал карту местности. Войск у него пока не было. С часу на час ждал прибытия одной дивизии из Владимира.

Около полуночи повстречались с командующим Московским военным округом генерал–лейтенантом П. А. Артемьевым, назначенным накануне по совместительству командующим фронтом Можайской линии обороны. В самом Можайске у него тоже не было войск. Но, как он сообщил, должны были прибыть сюда части наскоро сформированной 5‑й армии под командованием генерала Д. Д. Лелюшенко (14 октября командование этой армией принял генерал Л. А. Говоров).

На рассвете меня и Д. А. Лестева вызвали в штаб фронта. Там был представитель Ставки Верховного Главнокомандования К. Е. Ворошилов. Я подробно рассказал о том, что видел в войсках фронта со 2 по 9 октября. Потом доложил о состоянии войск на участке обороны Гжатск – Юхнов, о возможности в течение короткого времени сформировать не менее двух стрелковых полков непосредственно в Можайске при условии, если штаб фронта вооружит их.

– Все это хорошо, – перебил меня Ворошилов. – Сейчас нас интересует вопрос – когда вы со всей группой можете начать наступление?

– Для наступления у меня нет ни сил, ни средств, – ответил я. – Обороняться еще можно. Уверен, что два–три дня сможем продержаться, а наступать не с чем. Очень мало артиллерии. Станковые пулеметы имеются только в отряде генерал–майора Щербакова, да и то их немного.

– Утром в ваше распоряжение прибудет дивизион реактивных установок, – сказал молчавший до того И. С. Конев. – Завтрашний, вернее, уже сегодняшний день даю вам на подготовку, а двенадцатого начинайте наступать. Сможете?

Я ответил, что хорошо понимаю всю остроту сложившегося положения и важность деблокирования нашей Вяземской группировки. Попытаюсь сделать все возможное, чтобы 12 октября начать наступление.

– Ну, вот и хорошо. А теперь отправляйтесь в свой штаб.

Все мои мысли были заняты предстоявшим наступлением. Задача поставлена трудная, настолько трудная, что даже невозможно было представить себе, как приступить к ее решению с моими мизерными силами и средствами.

– Как думаете, Степан Андрианович, сумеем мы сколько–нибудь серьезно помочь Вяземской группировке? – спросил Лестев, – садясь вместе со мной в машину.

– Не будем пока гадать, – ответил я. – Наш долг – сделать все, чтобы выручить эту группировку, помочь ей пробиться из окружения. Главная надежда на «катюши». Фашисты боятся их. Если даже и не сумеем оттеснить немцев, отвлечем их силы на себя. А это тоже будет неплохой помощью окруженным войскам.

Весь день готовили части к наступлению.

Наш штаб перебрался ближе к передовой – в деревню Кундасово (30 километров западнее Можайска). Мы с Д. А. Лестевым побывали у генерал–майора Щербакова, поставили ему задачу – наступать вдоль железнодорожной линии в общем направлении на станцию Туманово. Отряд полковника Томашевского подчинили командиру танковой бригады. Договорились о взаимодействии с командиром дивизиона реактивных установок.

Еще до рассвета 12 октября все наличные силы нашей группы были готовы к атаке. Дивизионный комиссар Лестев выехал на командный пункт генерала Щербакова, а я остался с танковой бригадой и отрядом полковника Томашевского. Вскоре на КП прибыл К. Е. Ворошилов. Ознакомившись с обстановкой, он, после некоторого раздумья, сказал:

– Может, действительно лучше отказаться от этого наступления? Сил у вас совсем мало. Я успею согласовать вопрос со штабом фронта.

– Поздно. Части уже нацелены наступать. К тому же я надеюсь, что наш удар будет внезапным для немцев, особенно залпы реактивных снарядов. Это ошеломит врага.

В семь часов утра раздался первый залп «катюш». Танковая бригада быстро преодолела передний край обороны противника. Вслед за танками ринулась в атаку пехота. Наши войска овладели станцией Василисино, населенными пунктами Потапово, Курово, Семешкино.

Танки вышли в район станции Туманово. Начало было многообещающим, но для развития успеха не хватало сил. В резерве оставался лишь один стрелковый батальон. Подтянул его к речке Гжать, однако ввести в дело для развития успеха наступления в направлении Царево – Займище, как предлагал полковник Каменский, не решился, оставил на случай отражения фланговых контратак. Вскоре резерв действительно пригодился. Разведка донесла о движении мотоколонны противника из Вырубово на Драчево, что создавало угрозу левому флангу. Пришлось срочно направить резервный батальон в деревню Слободка с задачей задержать мотопехоту врага, не дать ей возможности выйти нам в тыл.

В 14 часов наши танкисты были атакованы противником в районе станции Туманово и отошли в Семешкино.

Еще через час на участке Баскаково – Царево – Займище гитлеровцы контратаковали нас пехотой и танками силою до дивизии. Первый удар мы отбили, но в результате второго натиска ретировались на исходные позиции. У нас явно не хватало противотанковых средств Стрелки забрасывали вражеские машины бутылками с горючей жидкостью. Но остановить фашистские танковые колонны мы были не в состоянии. С наступлением темноты бой затих. Подсчитали потери. Они оказались весьма значительными, особенно в людях.

Ночью нас с Лестевым опять вызвали в штаб фронта. Задали нам единственный вопрос: может ли группа продолжать наступательные действия? Мы ответили, что для наступления даже на узком фронте группе необходимо дополнительно иметь, как минимум, два полка артиллерии и еще одну танковую бригаду.

– Артиллерии и танков пока дать не можем, – сказали нам в ответ. – Есть, пожалуй, возможность выделить еще один дивизион «катюш», если вы гарантируете, что ни одна машина не попадет в руки противника.

Такой гарантии мы, разумеется, дать не могли. Для меня и Лестева было ясно, что штаб фронта не располагал достаточными резервами. Прекрасно сознавали мы и то, что предпринимаемые нашей группой атаки представляли собой сугубо местный характер и не могли оказать сколько–нибудь серьезного влияния на изменение тяжелой обстановки, создавшейся на Западном фронте. Но они были необходимы, чтобы изматывать противника, помочь попавшей в районе Вязьмы в окружение группировке советских войск и, наконец, чтобы выиграть время для создания нового рубежа обороны. Как потом я узнал, такие же наступательные действия проводились в те дни и на некоторых других участках. И все же, не зная толком замысла командования, мы полагали, что Военный совет фронта явно переоценивал наши возможности, принимал желаемое за действительное.

Шурша по асфальту колесами, машина стремительно неслась в Кундасово. Д. А. Лестев, обычно веселый, разговорчивый, в этот раз сидел насупившись, не произнося ни слова.

– Что молчите, Дмитрий Александрович? – спросил я.

– Думаю, Степан Андрианович, как нам поднять людей в новое наступление.

– Придется идти в атаку вместе с бойцами.

– Это–то для меня ясно. Но все равно трудно будет. Люди измучены. Я снова поеду к Щербакову, пойду в бой с его отрядом.

– Хорошо, а я буду у полковника Томашевского. Усилю его одним батальоном из тех двух, которые сформированы в Можайске. Другой батальон будет в резерве, в распоряжении полковника Каменского. Если немцы попытаются прорваться в тыл, он задержит их.

Мы сделали все возможное, чтобы утром 13 октября еще раз атаковать вражеские позиции. Но гитлеровцы опередили нас. На рассвете немецкие танки ворвались в деревню Петрецово. Стрелковые подразделения отряда генерал–майора Щербакова вынуждены были в беспорядке отойти в лес. В бой вступила наша танковая бригада. Ей удалось выбить фашистов из Петрецова, восстановить положение. Но о новых атаках, тем более о наступательных действиях с нашей стороны в этот день уже не могло быть речи. Утренний бой расстроил все наши планы, к тому же стоил больших жертв. Немцы тоже понесли немалые потери: наши стрелки и танкисты подбили пять танков и уничтожили не менее двух рот вражеской пехоты.

Когда гул боя в районе Петрецова начал стихать, на командный пункт группы в Кундасово снова приехал К. Е. Ворошилов. Выслушав доклад о только что закончившемся бое, спросил:

– Можете еще держаться?

– Держаться можем, но для наступления нужны новые силы, хотя бы один стрелковый и один артиллерийский полк, – ответил я.

– Хорошо. К вечеру что–нибудь придумаем.

Через несколько минут после отъезда Ворошилова к командному пункту танковой бригады, куда я только что перебрался, подъехала машина, из которой вышел К. К. Рокоссовский.

– Что тут у вас произошло? – спросил Константин Константинович, энергично пожав мне руку.

– Закончили бой, выбили прорвавшиеся в Петрецово немецкие танки и пехоту. Как видите, еле сдерживаем противника, а тут снова приказано наступать. Словом, есть над чем мозгами пошевелить.

– Ничего, теперь, думаю, дело пойдет лучше. Ставкой приняты кое–какие меры. К фронту движутся новые пополнения. А пока, – продолжал Константин Константинович, – вот распоряжение командующего фронтом: сдадите ваши позиции мне, сами поезжайте в штаб. Там, по–моему, вас ждет новое назначение.

Часа через два я был уже в штабе фронта. Мне приказали ехать в Москву, к маршалу Шапошникову.

Резервы наши неисчерпаемы

Начальник Генерального штаба Борис Михайлович Шапошников принял меня вне очереди, заботливо усадил в кресло и начал расспрашивать о последних фронтовых событиях. Общее положение ему, разумеется, было известно. В разговоре со мной он старался выяснить детали, которые далеко не всегда находят отражение в сводках и донесениях. Расспрашивал, почему не удалось наступление на Вязьму, какие силы были в моем распоряжении.

– Так, говорите, обстановка очень сложная? Это верно. Опасность велика. Но все же в Москву фашистов не пустим.

Борис Михайлович устало поднялся из–за стола. С тех пор, как я видел его в последний раз, он заметно постарел. Под глазами отчетливо проступали темные круги – свидетельство бессонных ночей.

– Товарищ маршал, зачем меня вызвали? – не удержался я от мучившего меня вопроса.

– Кажется, поедете в Сибирь. А впрочем, вечером все узнаете.

В 18 часов Борис Михайлович привел меня в Ставку.

Здесь я узнал, что меня направляют представителем Ставки в Сибирь, где формируются двенадцать новых дивизий.

– На вас возлагается ответственность за их подготовку с учетом уже накопленного боевого опыта. Торопить не будем. Когда закончите обучение, вместе с этими дивизиями прибудете на фронт. Дело исключительно ответственное, – сказали мне.

Хотя после утреннего разговора с Шапошниковым это назначение не было для меня неожиданным (правда, я полагал, что поеду в Сибирь в качестве командующего округом), тем не менее в столь тревожное время хотелось быть в центре событий, на фронте.

Выходя из Кремля, подумал: «Что это – недоверие ко мне или действительно так нужно? Может, все правильно? Кто–то должен готовить резервы, передавать войскам фронтовой опыт. Выбор пал на меня. Ну что ж, придется браться за дело».

К тротуару тихо подкатила «эмка».

– Теперь куда, товарищ генерал? – спросил водитель.

– В гостиницу, а оттуда на вокзал. Еду в тыл. Может быть, и вы поедете со мной, товарищ Филин? Вместе будем кочевать.

– Нет, товарищ генерал. Я опять на фронт. Мне, москвичу, в такое время нужно обязательно быть здесь. Лучше смерть под Москвой, чем увидеть врагов в столице.

* * *

Поезд неторопливо двигался на восток. Военных пассажиров сравнительно немного. Большинство – рабочие, колхозники. Они ехали на Урал и в Сибирь на эвакуированные заводы. Во время остановок торопились узнать новости с фронта. Почти все передачи по радио в те дни начинались словами: «Отстоим Москву!», «Под Москвой должен начаться разгром немецко–фашистских захватчиков!» В сообщениях с фронтов говорилось о самоотверженности и мужестве войск, защищавших подступы к столице, о личном примере коммунистов и комсомольцев в боях с врагом.

Москву отстаивала вся страна. Навстречу нам непрерывным потоком шли эшелоны с войсками, с оружием, боеприпасами, снаряжением.

В вагоне не прекращались разговоры о том, будто готовится мощный и решительный удар по немецким захватчикам. Никто, разумеется, ничего толком не знал. Чаще всего люди выдавали желаемое за действительное, ссылаясь на рассказы мнимых очевидцев, которые «собственными глазами видели, как много войск сосредоточено к востоку от Москвы».

Слушая все эти пересуды, я снова и снова мысленно возвращался на фронт. С 14 октября завязались упорные бои на волоколамском направлении. Об этом я узнал еще в Москве. В сводке Совинформбюро за 17 октября, которую мне удалось услышать на одной из станций, говорилось о боях на можайском направлении. Думалось: что–то теперь там происходит, удастся ли удержать занимаемые рубежи? Мне было больше, чем моим соседям по вагону, известно о неимоверно тяжелом положении наших войск под Москвой.

Медленно тянулись дни вынужденного бездействия. К концу пути я уже свыкся с мыслью, что руководство подготовкой резервов для фронта – дело не менее ответственное в условиях создавшейся обстановки, нежели непосредственное участие в боях. Вспомнились полные глубокого смысла слова великого Ленина о значении тыла в войне: «Для ведения войны по–настоящему необходим крепкий организованный тыл. Самая лучшая армия, самые преданные делу революции люди будут немедленно истреблены противником, если они не будут в достаточной степени вооружены, снабжены продовольствием, обучены».

Нужно обучать войска, помогать им овладевать опытом первых месяцев боев. Все это должно делаться в темпах военного времени.

* * *

– Новосибирск, – объявила проводница вагона.

На перроне вокзала меня встретила жена. Дома ждали дочери и внуки. Однако предаваться радостям встречи не было времени.

Дома побыл минут 20–25 и поехал в штаб округа. Знакомство и беседа с тогдашним командующим войсками СибВО М. Е. Медведевым заняли немного времени. Сразу приступили к делу. По карте я ознакомился с дислокацией формируемых дивизий. Командующий рассказал, как идет формирование, какие имеются трудности. Хотя он еще не успел побывать во всех пунктах формирования, но, видно, неплохо знал положение.

Вместе наметили план действий. М. Е. Медведев сосредоточился на подготовке пополнений, обучавшихся в запасных бригадах. Руководство формированием новых дивизий я принял полностью на себя.

В ближайшие же дни предстояло объехать огромную территорию. И не просто объехать, но и правильно организовать боевую подготовку в формирующихся частях, помочь командирам наладить обучение войск с учетом фронтового опыта.

Я прекрасно сознавал, что на обещание Ставки «торопить не будем» рассчитывать не следует. Обстановка вынуждала торопиться. Нечего было и думать о том, чтобы успеть в короткий срок побывать во всех дивизиях, пользуясь железнодорожным и другими видами наземного транспорта. Поэтому пришлось воспользоваться стареньким самолетом «Р-5», пилотируемым летчиком лейтенантом Иваном Лобачевым, с которым я был знаком еще по довоенной службе в округе.

Некоторые соединения формировались в таких местах, где прежде вообще не было воинских частей. С посещения этих пунктов я и начал свою работу.

Первый мой вылет был в один из городов Сибири. Еще за несколько лет до войны там, в лесной глухомани, был построен барачный городок для лесорубов. Его–то и использовали для размещения частей формируемого соединения.

Почти со всех сторон городок обступила непроходимая тайга. Свободными от нее оставались лишь вырубки. Они были теперь превращены в учебные поля. Неподалеку – стрельбище и артиллерийский полигон, хотя ни одного орудия в дивизии пока не имелось.

Большинство командного и рядового состава – приписники старших возрастов, проходившие прежде обучение на сборах в 166‑й стрелковой дивизии. Как и следовало ожидать, боевая подготовка проводилась старыми, довоенными методами. О фронтовом опыте люди знали лишь из газет.

Требовалось коренным образом перестроить порядок обучения. Прежде всего по мере возможности форсировать учебные занятия и наряду с этим хотя бы в общих чертах познакомить командиров с основами тактики врага. Иначе говоря, так организовать обучение, чтобы подготовить людей к тяжелой и трудной борьбе с технически оснащенным и коварным противником.

С чего же начинать? На чем сосредоточить при обучении войск главное внимание – на обороне или наступлении? Положение на фронтах оставалось напряженным. Войска Красной Армии продолжали вести тяжелые оборонительные бои.

Опыт четырехмесячных боев показал, что мы далеко не всегда умело строили оборону. Оборонительные позиции зачастую плохо оборудовались в инженерном отношении. Подчас даже на первой позиции не имелось системы траншей. Боевой порядок оборонявшихся чаще всего состоял из одного эшелона и небольшого резерва, что снижало стойкость войск. Во многих случаях люди были плохо подготовлены к противотанковой обороне, существовала известная танкобоязнь.

«Может быть, – размышлял я, – и нужно сосредоточить основные усилия при обучении на отработке вопросов обороны? Тем более что недостатки в этом отношении ясны, со всей очевидностью выявлены опытом боев». Вместе с тем думалось: «Не всегда же мы будем обороняться. Отступление – дело вынужденное. Недостатки в обороне тоже в основном являются следствием внезапного нападения врага, невыгодно сложившихся для нас условий. К тому же оборона никогда не считалась и не считается главным видом боевых действий. Оборона, как бы хорошо ни была она организована, не приведет к победе над врагом, к его разгрому. Значит, нужно готовить войска к наступательным боям. Готовить упорно, настойчиво, с учетом не только накопленного опыта (а он был пока невелик), но и с учетом допущенных ошибок, с извлечением из них необходимых уроков».

Этими мыслями поделился я с командирами. Пришли к единому мнению: главные усилия при обучении направлять на тщательную отработку вопросов тактики наступательных действий. При этом, как подсказывал опыт, важно учить войска наносить удары по врагу одновременно возможно большими силами дивизии, отказаться от излишнего эшелонирования боевых порядков при атаке переднего края вражеской обороны, так как в этом случае непосредственно в прорыве обороты противника участвовала обычно лишь треть дивизии – один стрелковый полк. Остальные, по существу, не принимая участия в боевых действиях, несли неоправданно большие потери от огня артиллерии и ударов авиации противника.

Особое внимание командиров было обращено на то, чтобы они постоянно, изо дня в день учили людей самым разнообразным приемам борьбы с вражескими танками, умению быстро отрывать окопы полного профиля и траншеи, хорошо маскировать их. В целях борьбы с танкобоязнью я рекомендовал устраивать «проутюживание» окопов танками. Для этого пришлось специально доставить в дивизию несколько танков.

К осени 1941 года хорошо зарекомендовали себя в боях наши противотанковые ружья. В газетах появлялось с каждым днем все больше сообщений об успешных действиях бронебойщиков при отражении танковых атак врага. К сожалению, в войсках Сибирского военного округа в тот период противотанковых ружей не было. Поэтому пришлось пустить в дело учебное оружие, сделанное руками самих бойцов. Учили применять против танков и бутылки с горючей жидкостью, и связки противопехотных гранат. Вместе с политработниками, руководителями партийных и комсомольских организаций, агитаторами разъясняли красноармейцам, что в умелых руках бутылки с горючей жидкостью и связки гранат представляют серьезное средство борьбы с вражескими танками. Окружная и дивизионные газеты регулярно публиковали на своих страницах статьи, в которых, на основе фронтового опыта, рассказывалось об эффективности применения бутылок с горючей жидкостью и связок гранат против танков противника. С рассказами об этом выступали в подразделениях красноармейцы и командиры, уже участвовавшие в боях и прибывшие в дивизию из госпиталей.

Четыре дня пробыл я в первом пункте формирования. Учебные занятия там продолжались по 12–14 часов в сутки. Мне это понравилось.

Помнится, на одном из занятий часа три действовал за командира отделения. Дело в том, что у действительного командира, коренастого сибирского колхозника Ивана Матвеевича Соколова, стеснительного и немного мешковатого, никак не получалось с «атакой». Его бойцы бежали обычно скопом, не умели применяться к местности, а достигнув окопов «противника», терялись, не зная, что делать дальше. Ни сам Соколов, ни его отделение в целом не имели никакого навыка в подготовке связок гранат. Всему этому пришлось обучать их, что называется, с азов.

Многих командиров удивляло мое поведение. В самом деле, не лучше ли было ограничиться только инструктированием командного состава? Но сам я и тогда, и позже был уверен, что поступал правильно. Именно личный пример, практический показ в данном случае решали успех дела. Напрасно, мне думается, некоторые наши старшие начальники, бывая на учениях, ограничиваются только наблюдением. Конечно, вовсе нет необходимости подменять того или иного командира. Но порой очень полезно не только рассказать и посоветовать, как лучше действовать в бою, но именно показать. Такой показ старшего навсегда запоминается подчиненным. К этому выводу я пришел на основе собственного опыта, готовя в течение ряда лет резервы для фронта.

Много внимания уделял и партийно–политической работе в частях. В каждой дивизии обязательно проводил совещание политработников. Сообща думали, как улучшить пропаганду фронтового опыта, как воспитывать у людей высокий наступательный порыв. И надо сказать, политработники, коммунисты и комсомольские активисты многое сделали в этом направлении.

В перестройке обучения войск на основе накопленного боевого опыта деятельное участие принимали все руководящие командиры штаба округа. Командующий войсками Медведев, начальник штаба Подполковников, начальники управлений и отделов почти постоянно находились в частях и соединениях, непосредственно руководили их формированием и боевой подготовкой.

За полтора месяца пребывания в округе мне удалось провести тактические учения во всех вновь сформированных дивизиях. Была у меня и другая работа, которую я считал очень важной. Мне часто приходилось выступать на заводах, в колхозах и совхозах, партийных организациях, на собраниях партактива в Новосибирске, Омске, Красноярске и других местах. Рабочие и колхозники, коммунисты и беспартийные проявляли глубокий интерес к событиям на фронтах, горели желанием усилить помощь армии. Как правило, завязывался оживленный разговор, вносилось множество ценнейших предложений. Одни предлагали наладить на том или ином предприятии производство минометов, другие говорили о возможности организовать в какой–либо мастерской изготовление мин, снарядов, пошивку обмундирования для войск, третьи настаивали, чтобы их быстрее призвали в армию, послали на фронт. Предложениям не было конца. Я всегда уходил с таких собраний с радостным чувством, еще и еще раз убеждаясь, какой поистине неиссякаемый источник силы таится в нашем народе, как велика любовь советских тружеников к своей социалистической Родине.

Одной из первых мы отправили на фронт 312‑ю стрелковую дивизию. Комплектовалась она главным образом за счет переменников бывших территориальных дивизий. И красноармейцы, и командиры накануне войны прошли основательную подготовку.

Очень хорошее впечатление производил на меня комиссар дивизии Михаил Александрович Кокорин, один из старейших политработников Красной Армии. Он быстро вошел в курс дела, умело организовал партийно–политическую работу. Однако мы не смогли подобрать опытного командира дивизии.

Только в 1942 году ее возглавил полковник Александр Гаврилович Моисеевский. Полками командовали полковник В. С. Лихотворик, полковник М. Н. Шевченко, полковник А. И. Крайнов. Все они впоследствии прославились в боях и были удостоены высокого звания Героя Советского Союза.

Дивизия прошла славный боевой путь – от станции Вознесенское, Калининской области, до Берлина. За доблесть и мужество личного состава в боях против немецко–фашистских захватчиков она была награждена орденами Красного Знамени, Кутузова, Суворова и Богдана Хмельницкого, а за участие в освобождении Смоленска удостоена почетного наименования «Смоленской».

…Но все это было потом. А тогда, в 1941 году, выступая на митинге, молодой красноармеец Федор Машистых говорил:

– Мы знаем, что нам предстоит сражаться с сильным и коварным врагом. Не всем посчастливится вернуться с войны домой. Однако никакие трудности, никакие опасности не испугают нас. Будем драться до последнего дыхания. Будем бить и уничтожать фашистскую нечисть так, как учит нас Коммунистическая партия. Пусть от нас, сибиряков, гитлеровцы не ждут пощады. Смерть немецким оккупантам!

С таким же боевым настроением уходили в действующую армию и другие соединения.

Из 12 дивизий, направленных в те дни из Сибири, было сформировано две армии, одна из которых приняла участие в разгроме гитлеровцев под Москвой, вторая сражалась под Ленинградом.

* * *

Проводив последнюю дивизию из Омска, я поездом возвращался в Новосибирск. После многих бессонных ночей решил в вагоне по–настоящему выспаться. Путь не близкий, для отдыха самое подходящее время.

«Теперь снова на фронт, – размышлял я, укладываясь спать. – Задание выполнено. Управились раньше установленного срока».

С этой мыслью и уснул. А часа в два ночи, когда поезд стоял на станции Чулым, в купе вагона постучал комендант.

– Вам телеграмма, товарищ генерал, – сказал он, подавая бланк, и добавил с уважением: – Правительственная.

Я был уверен: мое желание осуществилось – вызывают в Москву для назначения в действующую армию! Однако в телеграмме сообщалось совсем о другом: я назначен командующим войсками Приволжского военного округа, и мне надлежит заехать в Москву за получением указаний. Что же это? Значит, опять готовить резервы вместо того, чтобы сражаться с врагом?

Утром пятого декабря я был уже в Москве. Она выглядела как–то по–особому величественно–спокойной перед лицом грозной опасности. По улицам в сторону фронта, который был совсем близко, двигались танки, шли маршевые роты и батальоны. Главные магистрали города в ряде мест были перегорожены противотанковыми «ежами», надолбами и баррикадами из мешков с песком. В первых этажах многих больших зданий оборудованы огневые точки.

«Неужели положение так серьезно, что в Москве возможны уличные бои?» Вспомнил: с 20 октября постановлением Государственного Комитета Обороны в городе и прилегающих к нему районах объявлено осадное положение.