Текст книги "Идеальный выбор"

Автор книги: Стелла Даффи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Семь

София рассказывала, Бет слушала. Затем начался допрос.

– Он сидел в твоей комнате?

– На краешке кровати.

– Во сколько это было?

– Не знаю, около четырех. Все время.

– То есть?

– На часах все время было четыре.

– Ты обкурилась?

– Немножко.

– И была пьяна?

– Ну так, слегка.

– Значит, в жопу.

– Грубишь, потому что тебе завидно.

– Ничего не поделаешь, я уродилась грубой. И конечно, завидую. А как не завидовать, когда не ходишь, а переваливаешься, словно жирная утка, и целую вечность отказываешься от каждого второго бокала вина. От чего ты проснулась? Когда он сел на твою кровать или когда заговорил?

– Я не почувствовала, как он сел… Впрочем, когда он встал, на одеяле не осталось ни морщинки.

Бет проигнорировала замечание, материальные несообразности ее сейчас не интересовали.

– Ты не закричала? Не позвала Джеймса?

– Он бы не услышал. Ты же знаешь, его пушкой не разбудишь. Он набрался крепче, чем я.

– Но ты не стала дергаться?

– М-м… нет.

– Бросилась к телефону?

– Нет.

– Ударила его? Накинулась, приняв за бандита? Разъярилась, как волчица, которая защищает свое логово от зла внешнего мира?

– Нет.

– Хорошо.

– Что в этом хорошего?

– А то, что такое поведение было бы оправданным, если бы парень был настоящим. Но, поскольку часть тебя уже знала, что это не так, ты не сорвалась с цепи. И отреагировала на ситуацию соответственно. Не утратила контроль. Ipso facto[4]4
  Исходя из этого (лат.).


[Закрыть], ты не психопатка. Ведешь воображаемые беседы с несуществующими мужчинами, но до законченной сумасшедшей тебе далеко.

Подумав немного, София развенчала теорию подруги:

– Нет, Бет, все не так. Я была уверена, что он существует. Наверное, поэтому я поначалу ничего не предпринимала.

– Но ты и раньше попадала в трудные ситуации, однако ступора за тобой прежде не наблюдалось.

– Ступора и сейчас не было. Я не знаю, что это было. И кто этот парень.

– Понятно, – кивнула Бет. – Хотя ты испытала потрясение, некая часть тебя знала, что происходящее на самом деле нереально. По крайней мере, физически нереально.

– Потому что я была пьяна и слегка обкурена?..

– Видимо. И хотя твой затуманенный разум не мог разобраться с тем, что происходит, ты все-таки понимала, что никакого парня в комнате нет. В реальности нет. То есть на каком-то уровне ты сознавала, что он тебе привиделся.

София покачала головой:

– Тогда я тоже так подумала. Насколько вообще могла соображать. Но потом я закрыла глаза, а он не исчез. Он остался в моей голове, где-то за глазами. И я поверила, что это сон…

– Или галлюцинация, – вставила Бет.

– Если пара пинт пива, капля виски и чуточку травки способны вызвать галлюцинации.

– Всякое бывает. Словом, ты знала, что парень не существует…

– Но потом я его опять увидела – вчера. Когда одевалась. А вчера утром я была абсолютно трезвой.

– Трезвой, но после пережитого шока немножко не в себе.

– Верно.

– Опять же если ты была сильно пьяна накануне, то вряд ли полностью протрезвела, пяти часов сна для этого маловато.

– Тоже верно.

Бет распрямилась, села поудобнее и закрыла глаза, размышляя. София ждала – в надежде получить ответ, объяснение. В надежде обрести покой.

Наконец Бет снова взглянула на нее, заправила выбившиеся пряди в конский хвост, подложила под спину еще две подушки.

– Ладно. Будем исходить из предположения, что ты знала о нереальности парня, который вдруг объявился в твоей спальне… тем не менее ты дважды за сутки воспроизвела одно и то же видение… О чем это нам говорит?

– Я так давно не трахалась, что крыша едет?

– Он симпатичный?

– Очень.

– Опиши.

– Высокий. Шесть футов и два, а то и три дюйма. Большой, широкий. Красивые руки. Полукровка, то есть на самом деле кровей в нем явно больше, чем две. Не знаю, как его описать, кожа у него коричневая до черноты, но глаза миндалевидные, как у индийца из Южной Индии. Длинные черные волосы, темно-карие глаза, изумительные ресницы. Бет, внешне он просто мой идеал, один к одному.

– Да неужто?

– Что ты имеешь в виду?

– Всего лишь то, что ты описываешь идеального парня, каким его представляешь. Мужчину, о котором ты всегда мечтала, но ни разу не встретила. Вот ты его и сотворила.

– Потому что давно ни с кем не спала?

– Возможно. Он разговаривал с тобой?

София скорчила гримасу:

– О да.

– Чего он хотел?

– Господи, Бет, вот это и есть самое странное.

– А именно?

– Он сказал, что у меня будет ребенок…

– Ах вот как!

– Сказал, что у меня будет ребенок… и… этот ребенок…

– Да не тяни же!

– Этот ребенок станет следующим Мессией.

– Ага. Понятно. – Бет улыбнулась, засмеялась, но, обнаружив, что София не шутит, не без труда спрятала улыбку.

– Теперь тебе ясно, Бет? Наверное, я все-таки чокнулась.

– И у него были крылья, у этого сногсшибательного незнакомца?

– Нет.

– Нимб?

– Нет.

– Длинное белое одеяние?

София помотала головой:

– Кончай, Бет, ничего подобного. Он был нормальный… обычный… Вроде бы обычный, но на самом деле нет. Синие джинсы, черная футболка… Ой… – она умолкла на секунду, – и с босыми ногами.

– Ты только сейчас сообразила?

– Тогда мне это не показалось странным.

– И он объявил, что ты беременна?

– Нет… то есть, да. Еще он сказал, что я не обязана.

– Не обязана?

– Соглашаться. Становиться матерью. Но прежде еще никто не отказывался.

– Откуда нам об этом знать. Вряд ли те девушки, которым предлагали место Девы Марии, стали бы об этом распространяться. Рискованные откровения с точки зрения психической нормы, правда?

– Бет, он сказал, что я та самая. Вообще-то выбор за мной, но меня уже избрали.

– Хм-м.

– Что значит это «хм-м»?

Бет неуклюже подалась вперед:

– Послушай, от недостатка секса крыша запросто может поехать, хотя, опираясь на мой клинический опыт, я скорее склоняюсь к следующему диагнозу: отчаянная сексуальная озабоченность, но более всего жажда внимания. Мания величия в цвету. Беру свои слова обратно, София, ты шиза.

– Спасибо.

Бет ухмыльнулась:

– Впрочем, имеется и альтернативное объяснение: общение со мной заставило тебя осознать неимоверные радости материнства, и естественное стремление к продолжению рода взяло верх. Страшная первобытная сила, ген материнства, неистребимая животная суть наконец-то накрыли и тебя.

София оглядела Бет, ее разбухший живот, отекшие щиколотки, осунувшееся лицо.

– Боюсь, ген материнства мне по наследству не передали. – Она усмехнулась. – Даже роскошью твоей безусловно прекрасной беременности меня не соблазнить. Ребенок никаким боком не входит в мои планы, Бет. По крайней мере, не сейчас.

– Почему?

– Ни партнера, ни нормального жилья, ни времени, ни работы.

– У тебя есть работа.

– А кто будет сидеть с ребенком с восьми вечера до четырех утра? Не всякая нянька согласится.

Бет удовлетворенно кивнула:

– Справедливо, а что еще?

– Ты о чем?

– Что еще происходит? Наверняка случившееся как-то связано с твоим желанием – или нежеланием – стать матерью. Что еще ты чувствуешь по этому поводу?

София тряхнула головой, закрыла лицо руками.

– Не знаю. Ничего. Мне двадцать восемь лет. Я не знаю толком, чего хочу от жизни, какой уж тут ребенок Я всегда думала, что, наверное, когда-нибудь это случится, рожу малыша, но чем старше я становлюсь, тем дальше от меня этот день. Мои родители были немолоды, когда у них появилась я, но они жили вместе и до сих пор живут, и им хорошо друг с другом. Наверное, я всегда считала, что сначала надо найти подходящего человека, с которым у меня сложатся хорошие отношения, и тогда я захочу ребенка. Может быть, захочу. Через какое-то время.

Бет откинулась на спинку стула.

– А что, если ты беременна?

– Вот это меня больше всего достает… Понимаешь, я не хочу, чтобы меня посещали видения, потому что это значит, что я реально тронулась. Но с другой стороны, если мне не привиделось и парень существует, тогда его слова – тоже реальность. И я беременна. И поверь, Бет, мне этого не нужно.

Бет, глядя на свою младшую подругу, задумчиво покачала головой.

– Верю. Хотя должна заметить – как твой бывший психотерапевт и нынешний друг, – если ты будешь дожидаться идеального парня, то скорее всего никогда не забеременеешь. Идеальных не бывает, детка. – София застонала, а Бет продолжала: – Впрочем, думаю, мы можем с легким сердцем отбросить вероятность беременности. Куда более вероятным нам представляется следующий диагноз: рехнутая от рождения.

– Сволочь.

– Ага. Точно. Уж извини. – Бет похлопала себя по животу: – Это они во всем виноваты. Они из меня все терпение высосали. Терапия «ну-ну, все уладится» теперь у меня плохо получается.

София допила кофе.

– Ошибаешься, Бет, «ну-ну, все уладится» у тебя всегда хреново получалось. Потому я и платила тебе так долго и с удовольствием. И возможно, ты права. Честно говоря, в данный момент я предпочитаю быть сумасшедшей, чем беременной.

Бет встала, доковыляла до раковины, распрямляя плечи, вернулась к столу.

– Все не так уж плохо. А вдруг это был не сон? И ты в самом деле та самая. Может, на этот раз они решили подыскать не столь идеальную кандидатуру, как раньше. Еще кофе, звезда морей?

София глянула на свой почти не существующий ЖИВОТ:

– Давай. Крепкого, черного и плесни в него виски – как раз то, что надо сейчас.

Бет, наливая воду в побитый кофейник, задумалась:

– Почему бы нам обеим не перейти на ромашковый отвар? Так, на всякий случай?

Восемь

От Бет София вышла немного успокоенной. Конечно, его не существует, незнакомца из ее спальни, цветного отпечатка на изнанке век. Но из этого вовсе не следует, что у нее видения. Необходимо найти какое-то компромиссное объяснение. Когда-то ей было проще считать себя немного чокнутой. В те времена девушек, балансирующих на грани нормы, кое-кто из ее друзей находил привлекательнее и даже интереснее. Не то чтобы София была действительно больной, по-настоящему умалишенной. Обычная депрессия – обиходное словцо, походя употребляемое.

Бет выдвинула несколько теорий. О жажде внимания и тоскливом одиночестве. О желании завести ребенка или, наоборот, не заводить. Об отказе даже затрагивать этот вопрос, хотя понятно, что его нельзя вечно откладывать на потом, уповая на появление прекрасного принца – верхом на резвом белоснежном скакуне и с двумя целыми четырьмя десятыми статистических детишек на крупе. О страхе приближения к четвертому десятку без определенных целей и планов. О том, как житье-бытье за широкой спиной прежнего любовника сказывается на перспективе встретить другого парня. А тем более того единственного и неповторимого. Ведь в глубине души София до сих пор не знала, а вдруг бывший и есть тот самый, но ей не хватило смелости признать правду. О легкомысленном отношении к работе, которой хватит лишь на ближайшие пять лет, и об упорном нежелании задуматься о будущем. В двадцать лет железная привычка следовать любому капризу, возможно, себя оправдывала, но в тридцать беспечность дается все труднее – биология проявит свою суть изнутри, как бы София ни маскировала ее снаружи. Бет научно растолковала жуткий сон, воспринятый как реальность, объяснила, чего стоит кошмар в валюте Фрейда, Юнга и гештальттерапии. Любая из теорий – или все разом – могла оказаться верной, адекватной и рациональной. И ни одна не годилась для немедленного использования. По крайней мере до тех пор, пока София не перестанет метаться. Хотя она подозревала, что в своем прощальном напутствии Бет наиболее точно установила причину глюков:

– И ради бога, подруга, хватит пить в таких количествах и баловаться с наркотиками. Неудивительно, что твой мозг выдумывает всякую фигню, передохни от всей этой дряни. Конечно, не мне говорить, но хотя бы неделька без спиртного и дури тебе не повредит.

К словам Бет стоило прислушаться. Возможно, проблема в том, что они с Джеймсом толком и не расстались. И о своем профессиональном будущем неплохо бы задуматься. Наверное, она и вправду паникует из-за того, что стареет, а ничего не меняется, у нее даже нормальной работы нет. Все это вполне вероятно. Но без сомнения ясно лишь одно: Бет права насчет избытка всякой химии. София и прежде подумывала о детоксикации – не посвятить ли очищению организма целую неделю. Или выходные. Да хотя бы один день. Она вспоминала об этом каждое утро, когда просыпалась с похмельем, чтобы к обеду напрочь забыть.

София пешком направилась домой, спустилась с холма, отмахала три автобусные остановки и всю дорогу планировала месяц добровольного воздержания. Она обязательно приведет план в исполнение. Как только прикончит водку, что лежит в морозилке. И полбутылки белого вина, что стоит в холодильнике. И треть грамма, что хранится в футлярчике для кредитки.

Минут пятьдесят бодрым шагом София двигалась вдоль азбучных истин, заглушая нараставший страх то ли перед беременностью, то ли перед безумием, рисуя в воображении заманчивую картину правильной размеренной жизни. Когда она добралась до дома, солнце сияло, расцвечивая слой пыли на каждой поверхности. Но странного парня в залитой светом спальне не было. И когда София улеглась на диване, чтобы возместить ночной недосып, на изнанке век не было ничего, кроме подкрашенного плотью света. С облегчением она крепко сжала веки и провалилась в сон. Спустя два часа, когда она проснулась, настрой на чистую жизнь не исчез. Она распахнула все окна, вытерла пыль и пропылесосила квартиру, разделалась с еще одной горой грязной посуды, на которую нежности Джеймса к бывшей любовнице уже не хватило. Иногда София спрашивала себя, разумно ли она поступила, порвав с Джеймсом, ведь он на удивление хорошо ее понимает. Но чаще бывало как сейчас, когда блаженство уборки собственного жилища напоминало, насколько ей лучше наедине с собой. Насколько она сама лучше, когда живет одна. Наведя блеск на кухне, София открыла шкаф и вышвырнула оттуда с десяток старых вещей, которые не носила уже больше года. Перебрала ящики с бельем, заправила кровать – жесткими, прохладными простынями. Затем приняла душ, оделась и, не взирая на четверых школьников, угрожающе толпившихся у прилавка с чипсами, забежала в угловой магазин за двухлитровой бутылкой воды; она выпила почти половину, не успев взобраться к себе. Опять сделала упражнения – просто ради удовольствия. В семь она вышла из квартиры, где были уничтожены все до единой пылинки, и отправилась на работу, выгуливая свое идеальное, чистое тело до автобусной остановки, пружиня шаг (живая реклама овсянки!), допивая по пути воду. Она чувствовала себя как Белоснежка, выглядела как «девушка на танке»[5]5
  Героиня комиксов (авторы Алан Мартин и Дэми Хьюлетт) и снятого по ним фильма (1995, реж. Рэйчел Тэлалэй).


[Закрыть].

Час спустя София спустилась по лестнице в клуб. Через сорок пять минут Джозеф и Тони займут пост у дверей, распахнув их для посетителей; игривая музыка, мягкий свет, отражающийся в сверкающем стекле и хроме, встретят нетерпеливых ранних пташек. София поздоровалась с двумя уборщиками, один был явно недоволен тем, что теперь ему придется перемыть пол, на который столь беззаботно ступила София, другой фальшиво напевал песенку Тони Беннета под завывание пылесоса. В помещении пахло застоявшимся сигаретным дымом и только что откупоренным средством для полировки мебели. В придачу к явственному запашку вчерашнего пота. Пота клиентов, не танцовщиц.

София открыла дверь в гримерку, и ее сморщенный нос подвергся новой атаке: шампунь, кондиционер, дезодорант, увлажняющий крем, косметика, духи – запахи не смешивались, каждый наносил удар самостоятельно. Она с наслаждением вдохнула, ей нравился этот аромат вечной пятницы, когда девочки-подростки готовятся выйти из дома, перекраивая себя. Если не считать удовольствия подсчитывания чаевых, прелюдия к работе радовала ее больше всего. Интимная хореография женщин, готовящихся к выступлению. Настроение в этой глубоко эшелонированной гримерной было точно таким же, как и везде, где Софии приходилось переодеваться перед танцами. Они и мы. Противостояние купивших билеты и исполнителей сплачивало горстку не похожих друг на друга женщин в ударный батальон, и никакого старшины-держиморды не требовалось. Большая часть команды уже собралась – четверо пришли к самому началу, восемь подойдут, когда закроются пабы, остальные десять еще позже, когда хлынут полуночные одиночки. Благодаря подвижному графику девушки оставались свежими и бодрыми, а клиенты довольными – и это главное, говаривал босс. Главное, чтобы клиенты оставались щедрыми, говаривали девушки.

Они одевались. То есть раздевались. Наряжались, сбрасывая с себя почти все. Безупречные, освеженные душем тела, сверкающие белые зубы, руки с идеальным маникюром. Ноги, подмышки, предплечья и лобок эпилированы до младенческой гладкости; обезоруживающе детская промежность на женских телах, явно приспособленных к взрослой работе. Четыре обнаженные женщины, втиснутые в крошечное пространство, тигрицы, запершиеся в клетке, они крадутся от душа к зеркалу и шкафчикам, слегка задевая друг друга идеальной кожей. Через час их клиентам предложат двойную порцию удовольствия: сидеть и смотреть, но пока этот час длится, девушки с радостью посвящают его себе. Собственное тело пользуется особым вниманием, его готовят к показу, но при этом почти не ощущают. Плоть дышит исключительно ради себя самой, словно и не собирается производить впечатления.

В реальной жизни Каролина – богатая девчонка; сбежав из дома, спряталась от папы с мамой в Стоук-Ньюингтоне, содержит любовника, испанского музыканта Мариано, – он-то и спровоцировал скандал, в результате которого Каролине пришлось покинуть родительский дом. Впервые в жизни. За полгода она отправила родителям в Сент-Джонс-Вуд две открытки. В первой просила за нее не волноваться, во второй извинилась за то, что прихватила материнское кольцо с бриллиантом. Правда, кольцо не вернула.

Сандра – домработница из Дании, скудный заработок она пополняла танцевальными чаевыми, мечтая на эти деньги сбежать с женой хозяина. Когда-нибудь. Когда она решится признаться этой накачанной и несгибаемой деловой женщине в любви. Наверное, никогда, но Сандра все равно копила деньги.

Хелен – героиновая наркоманка со стажем и мать двоих детей, дети временно живут с отцом. Хелен уехала из Кардиффа в надежде завязать. И стать хорошей матерью. Да только в Лондоне с наркотиками нет проблем. Широкий выбор на каждом углу. Хелен явилась в Лондон в поисках работы получше и поденежней и нашла героин получше и подороже.

София была старше Каролины на добрый десяток лет, хотя Каролина уверяла, что ей двадцать один. Сандре только что исполнилось двадцать два, а хрупкая Хелен с большими глазами ребенка, хотя и выглядела на шестнадцать, неумолимо приближалась к тридцатнику. Девушки обсуждали политику, телепередачи и сплетни из бульварных газет. Обменивались косметикой. Делились сверкающими наклейками-звездочками из блестящих баночек Приготовления закончились, и Денни заглянул предупредить, что клуб вот-вот откроют. Вторничный вечер сулил спокойное начало, но к полуночи явится компания ребят из Сити отмечать чей-то день рождения и крупную премию. А значит, вечер затянется и наверняка придется потрудиться, щедро раздавая улыбки клиентам за щедрые чаевые.

Девушки вышли в зал, свет притушили, едва одетые тела сияли в полумраке. София заметила, как по лестнице спускаются два постоянных клиента. По лестнице спускались две сотни фунтов – если она, конечно, отработает как надо. София подошла к бару и заказала водки. Двойную порцию. И не разбавлять. К очищению она приступит завтра. А сейчас ей не нужно никакого тоника, кроме музыки и танца. И чаевых.

Девять

В танце.

Мужчина здесь ни при чем, хотя он платит, его друзья ржут, а он сидит, полностью одетый, все еще при галстуке, на расстоянии выдоха от ее бедер. Музыка здесь тоже ни при чем, хотя эта запись была выбрана «под настроение», клиента она устраивает, музыка струится по телу Софии, облекая его, затягивая его почти обнаженность в свинцовую броню звука. И место встречи здесь тоже ни при чем – в темных углах прячутся липкие пятна, не поддающиеся никакому очистителю, фанерные стойки крыты пластиком под хром – утром их дешевый шик отлично виден. Мягкий свет переливается на коже Софии, на публике в зале, и этого Софии достаточно. Столь же мало ей требовалось и в школьные каникулы, когда она танцевала на балконе дешевого греческого отеля, где по вечерам иллюминацию устраивали проезжавшие машины, днем – солнечные блики в бассейне. Просто сочинять танец – больше ей ничего не нужно. Все прочее где-то далеко отсюда. Пока она это «далеко» не приблизит.

София танцует с собой и для себя. Нет, конечно, София танцует ради денег, но лишь в тот момент, когда встречается взглядом с клиентом, заставляя выбрать себя, и еще в самом конце – на затухающих секундах финального такта. В промежутке танец принадлежит только Софии. Она лишь с виду похожа на стриптизершу. По одежке встречают. Но в следующие три минуты и сорок одну секунду белая девушка София преображается в черную, цвета жженого сахара, юную, шестнадцатилетнюю. Сама София предпочла бы «Диких коней», медленный ритм внушает больше надежд, но хозяйственный Денни противится разнообразию репертуара, слишком широкий выбор только смущает клиента, отнимает время. Как и слишком широкие бедра. Впрочем, клиенты всегда найдут среди звучащих мелодий свои любимые. Здесь не место демонстрировать традиционное мужское достоинство – дотошные познания в музыке. Во всяком случае, не за шампанским, которое по наущению танцовщиц льется рекой. И никто не усматривает ни малейшей иронии в том, что взращенная в Англии девушка танцует для лондонских мужчин средних лет под старательное музыкальное подражание киношному Нью-Орлеану и негритянскому соулу, сочиненное парнями из Суррея. Это неважно. Здесь ничто не важно. Только танец.

Выбор музыки семидесятых не удивляет. Семидесятые доминируют каждый вечер. Хотя клубный диджей запасся на славу, девушек почти не просят танцевать под «Бойзоун». Или «Оазис». Брит-поп конца второго тысячелетия – один голый ритм и никакого драйва. Пересечение Атлантики в поисках желаемого тоже себя не оправдывает. Эти ревущие, пьяные сорокалетние мужчины наверняка предпочли бы Мадонну, но танцовщицы поумнее стараются подтолкнуть клиента к более взвешенному решению. Без освещения, монтажа и трюков отфильтрованный псевдоразврат Луизы Чиконе просто не катит, и трех минут маловато, чтобы подправить диву. Заказывая Мадонну, мужчина мечтает побыть Дж. Ф. Кеннеди, увидеть в танцовщице свою Мэрилин, смотреть, как она раздевается исключительно для него, выпевает «с днем рождения» за чаем на двоих. А на самом деле чувствует себя Биллом, который устало наблюдает, как в дверях овального кабинета Моника сцепилась с Хилари за право водрузить на голову священный блондинистый парик Куда разумнее придерживаться музыки, сочиненной зрелыми мужчинами, вспоминающими, как они, совсем юные, раздевали девочек Это аллея славы подростковых фантазий, а не откровения бульварной прессы, приукрашенные компьютером. Кроме того, танцовщицам отлично ведомо, под какие мелодии лучше двигаться к крупным чаевым. И припорошенные мхом, стареющие «Роллинги» никогда не подводят.

В танце. Звучит музыка. И теперь в четырехфутовом пространстве перед его столиком все не имеет значения, кроме движения. По крайней мере – для Софии. Ее мысли где-то в другом месте, клиент может думать что хочет, остальные тоже. Со стороны кажется, что в ее танце есть и секс, и вожделение, и игра. Ролевая игра, скольжение под музыку на эротических роликах. Внезапно на поверхность пробивается настоящая София, но она никого не видит, равнодушные зрачки расфокусированы, перед ее глазами – пленка. София смотрит фильм про себя. Она блистает. Перед ним, на столе, на зеркальной стене. София в безопасности. Пленка – ее крепостная стена.

И раз, и два, и три, и четыре, и раз, и два… Снова и снова. Сгодится любое элементарное движение для этого медленного тустепа, переиначенной польки, облегченного ритма; интерпретация особой сноровки не требует, особенно когда ты полуголая. Но София насыщает ритм. Переделывает ординарный размер в более сложные три четверти, каждые три такта становятся четырехмерными, элементарное умножение дает волшебное число двенадцать. Она притягивает к себе взгляды, ноги невольно отбивают ритм под музыку, она ничего не замечает. Эта песня, наверное, старше Софии, но это неважно. Все неважно.

В танце. Левая нога по собственной воле приподнимается на цыпочках – идеальный поворот. Следом изгибается тело, следом кружит взгляд клиента. Другие части тела, взревновав, завистливо требуют внимания, каждая – максимального. Притяжения взглядов к их совершенству. Правое плечо медленно взмывает в воздух, ключица, забыв о своей паре, повисает в пустоте, едва не вспарывая голую плоть, когда невесомый синий шарф слетает с нее, но вот рука снова округла – ординарнопрелестный баланс восстановлен, и пальцы флиртуют с левой грудью. Взмах головы, шея клонится влево, к игривым пальцам, улыбка передается от груди к губам, шаг назад, живот чуть медлит. Рябь мускулов на животе под глянцевой кожей, ее мерцание – все равно что спадающий седьмой покров. София требует, чтобы ей принесли голову Саломеи на блюде. Голова клиента уже на блюде, рядом с ней головы его друзей, потенциальных заказчиков, даже других танцовщиц – в их застывших взглядах смесь зависти и обожания. Великая жрица дает понять: нет лучше жертвы, чем упрямая девственница, если ее правильно подготовить.

В танце. Нижняя часть тела подхватывает движения верхней. Мускулистые узкие ляжки скрещиваются. Распахиваются. Снова накрест. Трутся друг о друга, оглаживают друг друга, фоновая мелодия, круги по воде. Здесь так заведено. Громкая музыка и «ш-ш!» шелковой кожи, и хруст двадцатифунтовых банкнот в ладонях-бумажниках, руках-карманах, набухших железах-кошельках. София улыбается от всего тела, крепкие груди и идеальные зубы, зазывные бедра и шикарная задница, на пляж она вышла бы более одетой, но она не чувствует себя голой, только не здесь, не под покровом музыки. Его бессильное желание натыкается на щит из наличных, которые она берет у него, двадцатифунтовые банкноты утолщают полоску ткани между оскаленными зубами и запретной вагиной. София и в танце, и далеко отсюда. Ее выбор, его выбор. Ее счет в банке. Его тоже, но это не ее проблема.

Три минуты и сорок три секунды прошли. София весело принимает деньги от клиента. Его улыбка и аплодисменты радуют ее еще больше. Двадцатка за танец и сороковник сверху в качестве восторженных чаевых. Третья двадцатка топорщится от жаркого дыхания в паху, загибается на концах, обвивается вокруг пальца Софии, когда та идет в гримерную, чтобы спрятать банкноту в кошелек Теперь она глаз не спустит с этого парня. Не пропустит, когда он с друзьями в очередной раз отправится в туалет, подкараулит, когда они выйдут обратно, все разом охваченные приступом легкого насморка. Три минуты ее драгоценного времени, стратегически верно использованные – ровно через десять минут после того, как он втянет парочку тонких, чистеньких дорожек, – обернутся немалой прибылью. Никто не сравнится в щедрости с пьяным парнем, нанюхавшимся кокаина, он гонится за удовольствием и думает, что поймал его, умножает на два шестьдесят фунтов, заплаченных за вечернюю дозу, и отдает их Софии. И уходит домой счастливым. Поздравляя себя с тем, какую замечательную жизнь он ведет с премиями от больших боссов и неиссякаемым порошком. Он любому способен устроить праздник. Включая эту девчонку. Она определенно стоила тех денег. И наоборот. И все счастливы.

Разумеется, не все вечера столь безупречны, столь беспечны. Бывает, Софии не удается надежно спрятаться в танце. Бывает, она не полностью забывается и помнит больше, чем хотела бы. Сознает, что именно она делает и даже почему она это делает. Но и тогда ее тело великолепно, а клиенты всегда довольны, Денни не на что жаловаться, и товарищество голых женских спин нерушимо. И почти каждый вечер звучит хотя бы одна мелодия, которая уносит ее далеко в танец, удовлетворяя ее собственную страсть, умиротворяя ее желания. София редко полностью выпадает из танца. Но и тогда остаются чаевые. А они смягчат любую печаль.