Текст книги "Идеальный выбор"

Автор книги: Стелла Даффи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Двадцать один

Если от Софии требовалось загасить старое пламя, избавиться от затянувшейся тоски по прошлому, то долгие вечера, потраченные в кругу будущей счастливой семьи, способствовали выполнению этой задачи как нельзя лучше. Вряд ли бы она так скоро поняла, насколько они с Заком не подходят друг другу, если бы не услыхала, как он самодовольно сюсюкает с двумя парнями, будущими пасынками. София, бросив мельком взгляд на этих деток, сразу увидела в них не вместилище добрых генов почти святой Катарины, но молодых самцов, рвущихся на волю в надежде выплеснуть где придется накопившиеся гормоны. Увы, просто ничего не бывает. Верно, Габриэль хранил Софию и направлял, но выстраивать свое будущее ей приходилось самой. Роль, которую София согласилась играть, включала в себя и свадебные церемониями. София не боялась: внешняя непринужденность, внутренний разлад – по этой части у нее имелась большая практика. Танцовщице в леденцовых пуантах не добиться идеального па без скрытых затвердевших мозолей – на чем же ей крутить фуэте? Розовенький атлас для того и создан, чтобы прятать дубленую кожу и стертые в кровь пальцы. Целый месяц она смирялась, сживалась с растущим страхом, растущим ребенком и мечтала только об одном – покое. С депрессией неудавшейся примадонны София разделалась вчистую и теперь хотела лишь тишины и простых радостей. Опять она хотела слишком многого.

За сочувствием и дружеским пониманием София обратилась к Джеймсу. Он, разумеется, знал историю ее первой любви, был наслышан о лиссабонском загуле и трактовал эту историю, как и подобает любому следующему партнеру: сказку об идеальной первой любви легко использовать для предвзятых сравнений. Он никогда не встречался с Заком. И не желал встречаться.

Солнечным днем они валялись на полу в гостиной Софии, приканчивая второй кофейник кофе с молоком; ворсистый ковер был весь в крошках от финикового печенья, испеченного Мартой. Первая фраза, произнесенная шепотом, далась Софии довольно легко. Слишком легко.

– Зачем?

– Он попросил меня.

– У него что, друзей больше нет?

– Есть, но если возникнут проблемы с иммиграционной службой, я скажу, что знаю его много лет, поручусь за него и все такое.

– Хм, слово стриптизерши… это действительно весомо.

– Спасибо, Джеймс. Но для него это не способ остаться в стране, им нужно, чтобы кто-нибудь подтвердил подлинность его намерений.

– Ты его толком не знаешь. Не знаешь его невесту, он сам едва знаком с ней. А вдруг они врут?

– Мне не обязательно видеть Зака насквозь. Впрочем, когда-то я его хорошо знала.

– Не очень.

– Мне хватило. Но дело не в этом. Я оказываю ему услугу. Да и мне это тоже пойдет на пользу.

– В каком смысле?

– Избавлюсь от него. Ты всегда говорил, что я слишком часто о нем думаю.

– Только когда напивался.

– Или когда ревновал.

– Когда пылал страстью. Ревностью я не грешу.

– Положим. Но все равно, надо почистить свое прошлое. Вот с Зака и начну.

– А меня тоже нужно вычистить из прошлого? Поэтому ты к нам с Мартой близко не подходишь?

На том первая попытка завершилась. Осторожных признаний Софии оказалось недостаточно, чтобы Джеймс уразумел, зачем ей понадобилось сортировать старые чувства. Впрочем, София и сама не очень понимала, чего добивается Габриэль, хотя предполагала, что он прав. Лежать на полу в обнимку с бывшим любовником, которому она пока не отважилась сказать о ребенке, – возможно, не самый честный способ начать новую жизнь. Слишком много солнца, слишком много печенья – финикового-фигового. Решительное объяснение она оставила на потом. И удивилась, как скоро это «потом» наступило. Неделю спустя, опять днем перед работой, вишневые оладьи на этот раз и солнце еще жарче.

Джеймс считал, что София не должна снова связываться с Заком, даже для того, чтобы навсегда вытряхнуть его из памяти. Марта считала, что София разберется с Заком без помощи Джеймса, она предпочитает, чтобы Джеймс проводил солнечные деньки, лежа на полу с ней, а не с бывшей любовницей. Габриэль рекомендовал склонить Джеймса на свою сторону, рассказав правду. София сопротивлялась, зная, что Джеймсу правда не понравится. Она держалась неделю, две. Наконец, устав от ежеутренних набегов Джеймса, набрасывавшегося на нее с предостережениями (и подозрениями относительно ее мотивов), она объявила о своей беременности. Уже девять недель. Она постепенно начала свыкаться со своим положением, и Джеймс все равно скоро сам догадался бы. Но София не ошиблась в своих предположениях: соседа сообщение не обрадовало.

От улыбчивого, по-летнему услужливого бывшего любовника до разозленного, облапошенного мужчины один молниеносный прыжок Остатки любви, которые они оба сберегали, спровоцировали ревнивую дикую ссору. Это его ребенок? Нет. Ах вот оно что, значит, это ребенок Зака! Разумеется, нет. Она хоть знает, кто отец? Вроде как Что это, мать ее, значит? Скоростной перелет от недоумения к интимному сквернословию подтвердил: разговор предстоит нелегкий. И по новой: она знает, кто отец? На этот раз София выдавила «да» – проще было соврать. Она ему сказала? (Если честно, скорее, отец ей сказал. Но такой ответ не годился. Даже сейчас, когда Джеймс вел себя мерзко и Софии очень хотелось его уесть.) Да, отец знает. Почему он не с ней? Он с ней и не с ней, когда как Джеймс вскочил и принялся шагать по ковру, ошметки оладий и старые чайные пятна впечатывались в ворс. Она рехнулась? Нет. Она понимает, что творит? Нет. Тогда почему она не сделает аборт? Чертовски хороший вопрос. Лучше не бывает. Не зная, как объяснить, София прибегла к логике подростка. Не хочу, и все. Ей нужны деньги на аборт? Никакого аборта, она оставит его – пока не настоящего ребенка, пока все не по-настоящему, даже сейчас. Что толку признаваться Джеймсу в своих сомнениях, в растерянности, если выбора у нее нет. Ответы становились все надуманнее, вопросы все сердитее, раскаленный гнев Джеймса слепил незащищенные глаза Софии.

Ни оправданий, ни умной защиты – ничего, что помогло бы Джеймсу понять ее. Невозможность сказать всю правду встала стеной между двумя старинными друзьями, и внезапно Джеймс совсем перестал что-либо понимать и решил, что с него хватит. Теперь это была не просто ревность к вынырнувшему из прошлого любовнику, теперь речь шла о крутом повороте в жизни Софии, повороте прочь от их общей жизни. Джеймс еще долго ничего не поймет, ибо Софии потребуется немало времени, чтобы придумать, как сказать ему правду, немало времени, чтобы самой понять, что, собственно, происходит.

София перешла в наступление: не она виновата, а он, не ее безумие, но его прегрешения, его неверие в их дружбу. Обиженная девушка, атакующая обалдевшего парня – классический ход, классически провальный. Разве не правда, что Джеймс теперь в первую очередь думает о Марте, которая стала для него главной? Беременность Софии тут ни при чем. Теперь, когда у него есть Марта, София автоматически отодвинута на второе место. И если София об этом знает, то и Джеймс должен честно признать реальность. Он не имеет права осуждать ее за ребенка, за возобновленную дружбу с Заком, осуждать ее мотивы и прочее, потому что целиком занят своей новой любовью, так? Так София ему уже не очень важна, так? Ну, если на то пошло, уже не очень. Джеймс объявил громко и отчетливо – чересчур громко для ушей Софии, – она съехала на второе место. София надеялась на другой ответ, менее исчерпывающий, но в честности Джеймсу не откажешь, да и чего она ждала в пылу ссоры, в жаркой невнятице полудня? Да, у Джеймса новая любовь, и если София не понимает, как это все меняет, то она еще более рехнутая, чем он по невероятной щедрости души предполагал. Однако новая любовь не мешает Джеймсу волноваться за Софию и удивляться, зачем она, идиотка, оставляет ребенка, если даже не в состоянии ответить, кто отец. Джеймс переживает за нее. Джеймс по-прежнему любит Софию. Почему она не хочет ему довериться?

София предпочла бы поставить на этом точку, пока оставался шанс на поцелуй, – все лучше, чем вышвыривать Джеймса вон. Но она была расстроена, загнана в угол, выбита из колеи. Щадить чувства Джеймса ей уже было не под силу. София всего лишь хотела ощутить его руку на своем плече и услышать обещание: все будет хорошо. Он не сможет ей помочь, но пусть хотя бы сделает вид. Напуганная тем, что ей предстоит, она хотела, чтобы все вокруг притворились, будто способны облегчить ей жизнь, она и сама училась притворяться каждое утро перед зеркалом, успокаивая свое отражение в косметической маске. Но Джеймс, блуждая в неведении, не смог предложить утешения, и София отказалась от шанса к примирению. Возможно, в последнее время они недостаточно общаются, но виновата в том не только она, но и Джеймс: не надо проводить столько времени с этой пронырой Мартой. Джеймс парировал удар, прежде чем она закончила фразу. В таком случае ей пора привыкать к новому положению дел, поскольку Марта собирается переехать в их дом. Вдалеке раздался погребальный звон, но София его не услышала – кровь стучала в ее ушах, она ничего не слышала, потому что громко выкрикнула:

– Когда?

– Скоро.

– Как скоро?

– На следующей неделе.

– Почему ты раньше не сказал?

– Почему ты не сказала о ребенке?

– Мы квиты. У нас появились тайны друг от друга, а это значит, что теперь нам друг на друга наплевать.

А затем им обоим стукнуло семь лет и ссора стала совсем уж безобразной. Тяжелое дыхание, сигареты одна за другой, свирепые взгляды, выдававшие их с головой. Взрывы перемежались затишьем. Джеймс давно хотел сказать ей о назревших переменах в его житье-бытье, но она столь увлеченно ковырялась в своем дерьме, что даже не заметила, как он фантастически счастлив. Не заметила? София не желала ничего замечать, но у нее хватило ума не признаться в том. Кусочек разума, прибереженный к случаю. Слишком поздно. Джеймса несло, он орал, не слыша ответов, матерясь и глотая окончания. А не лучше ли забить на их дружбу? Все ослепительно ясно. Сколько бы они ни проводили вместе времени и ни провозглашали себя лучшими друзьями, но если она не желает назвать имя отца ребенка – и она уверена, что это не Джеймс? – что ж, если София не хочет быть искренней, то, наверное, и нет никакой удивительной дружбы, наверное, бывшим любовникам невозможно оставаться друзьями. И похоже, Марта права, они дружили из соображений удобства, а если так, то ему лучше убраться отсюда подобру-поздорову. Точно, катись отсюда, мудила.

Джеймс выскочил из дома, хлопнув дверью, и зашагал вверх по улице. София медленно поднялась к себе, легла на нагретый солнцем пол и разрыдалась, слезы не унимались; и в чем, интересно, права Марта, чтоб ее? Опять сигарета, большой бокал виски, и, когда солнце опустилось за крышу автобусного гаража, в гостиной объявился Габриэль. Без предупреждения, без стука он влез в ее печаль и попытался утешить, но как раз утешений София не желала. Только что ее бросил лучший друг, и она хотела прочувствовать боль.

– Уходи, Габриэль, ты здесь не нужен.

– Я мог бы помочь.

– Не хочу я твоей помощи, придурок. Не надо меня успокаивать, поднимать настроение. Ты что, не врубаешься? Я в полном дерьме и не нуждаюсь в твоем гребаном ангельском волшебстве, не хочу, чтобы ты залечивал раны. Когда ты рядом, мне становится легче, но я не хочу, чтобы мне полегчало. Как вы меня достали – и ты, и ребенок. Убирайся на фиг отсюда.

И он убрался. Не хлопая дверью.

В тот вечер София на работу не пошла, налила себе еще виски. Лежала на полу, заткнув уши, чтобы не слышать нараставшего грохота снизу – то Марта с Джеймсом праздновали свое счастье.

Не лучший день в жизни матери нового Мессии.

Двадцать два

Слезы и вопли длятся не дольше гнева, изнеможение затянет любые раны, даже те, что нанесены бывшими любовниками. В конце концов София, покачиваясь, поднялась с пола и отправилась спать – обхватив себя руками, обнимая расшумевшуюся трехлетнюю девочку, направляя ее к тихой домашней гавани. Умиротворяющая ласка оборвалась, стоило Софии войти в спальню и увидеть Габриэля, сидевшего на краешке кровати. Нежные руки вмиг окостенели от ярости, ногти в крайнем раздражении впились в кожу, ответом сочувствующему, вопрошающему взгляду Габриэля была откровенная угроза в глазах Софии. Когда она вернулась из ванной, Габриэля уже не было.

София легла спать с холодной тряпкой на лбу и острой болью в желудочной яме. Она легла спать, ненавидя всех и вся и зная, что иного пути у нее нет. Только все дальше углубляться в неминуемую ложь, непонимание друзей и родных, ожидавших от нее большего, чем внебрачная беременность; что до обвинений в безумии, то они не замедлят последовать. Она погасила свет, отключила телефон и свернулась под мятыми хлопковыми простынями – раненая кошка, спрятавшаяся в единственно безопасном месте. Облегчение медлило, но дыхание постепенно выровнялось. Ночь взяла свое.

Проснулась она поздним утром под проливной летний дождь – на следующие три дня прогноз тот же. И дождь, и прогноз она приветствовала с сонным хладнокровием. Из туалета в ванную, потом на кухню, от телевизора к радио; прослушала четыре сообщения на автоответчике – все от девушек с работы, все передавали ей привет и сожалели об ее отсутствии вчерашним вечером. Каждая поделилась с Софией новостью, но в собственной интерпретации. Прошлой ночью поступил заказ от одного очень редкого посетителя, иногороднего клиента – известного крупными чаевыми. Сандра не сомневалась, что София не захочет упустить шанс обработать этого шестидесятипятилетнего юнца. Хелен полагала, что они вчетвером, слегка поработав над деталями, могли бы устроить для столь выгодного лоха дополнительное представление и заработать на карманные расходы. Каролина добавила: сдается ей, что речь идет не о карманах, а как минимум о ручной клади, а то и о багаже, превышающем весовую норму. Так почему бы им не встретиться сегодня пораньше у Софии, чтобы отрепетировать этот спонтанный выход на бис? Четвертый звонок опять от Хелен: она понимает, София скорее всего по-настоящему занемогла, Хелен заметила, что в последнее время она выглядит немного усталой. Но все-таки, по возможности, она настойчиво советует развернуться сегодня вечером на полную катушку. Раскрутить клиента на полную катушку. Избыточная усталость требует дополнительного отдыха, а на добавочные чаевые можно далеко уехать – в Тоскану, например, и надолго – недельки на две.

София улыбнулась первому сообщению и посмеялась над последним. Раздвинула шторы, широко распахнула окна, чтобы густой дождь отмыл дочиста цветы на подоконнике, но прежде она включила на полную громкость диск с горестными песенками. Нина Саймон – вечный музыкальный фон для девичьей грусти. Принимая душ, София скоро убедила себя в том, что Джеймс ей не нужен. Конечно, он был прав: пора признать, что привычный характер их отношений изменился, и переходить к новым радостям. Она оставит ему записку, извинится за вчерашнюю резкость – тем самым опередит его извинения и утвердится в образе хорошей девочки. Нет лучшего способа досадить Марте, чем прикинуться безупречной. Горячая вода стекала по ее растянутой спине, София скребла себя мочалкой, сознавая, что и Зак ей тоже не нужен. Но она совершит лучший женский поступок: официально и публично отречется от прежней страсти. Хотя бы Габриэля порадует. Кроме того, она Заку сейчас необходима, он сам так сказал. А доброе дело – маленькая ложь иммиграционным властям, – возможно, принесет ей снисхождение кармической полиции; София подозревала, что ей надо бы пополнить запасы удачи, и чем скорее, тем лучше. Наконец, выбривая ноги и подмышки, обливаясь холодной водой, она уверила себя, что и Габриэль ей ни к чему. Правда, накидывая мягкую банную простыню на идеальные плечи, София ощутила тепло в животе и подумала, что немножко секса ей бы не повредило. Ее одолевало искушение позвать Габриэля; посмотреть, появится ли этот добрый джинн из бутылки, если растереть себя полотенцем. Но вспомнила, что ей предстоит более серьезное занятие – зарабатывание серьезных денег.

Унылая София умерла во сне заплаканной ночью, а та, что проснулась, звалась Я-Все-Преодолею, в том числе и замкнутый круг, в котором она оказалась. У Софии имелось отличное противоядие против аргументов Джеймса, желаний Габриэля, ужаса перед беременностью – плевать на все. Перезвонить подругам. Пригласить в гости. Устроить дружеское застолье. Есть, пить, прикладываться к дури, репетировать, – короче, работать. Закрыть глаза на весь этот кошмар. Жить. Веселиться, несмотря ни на что. Отрицание реальности – материал для вечных грез.

София заначила три бутылки шипучки. Бутылку молодого шампанского, украденную у более чем активного и менее чем сообразительного клиента, и две бутылки средненького винца, оставшиеся с последней домашней посиделки, затеянной на пару с Джеймсом. София положила бутылки в морозилку, она любила, чтобы бокал туманился от холодных пузырьков. Затем отрыла грамм кокаина, запрятанный для особого случая, припасенный для «когда конкретно надо будет» в старой коробочке из-под сережек; она все время забывала об этой коробочке, а заодно и о наркотике. До тех пор, пока это «конкретно» не наступило, – сейчас. Девичник после горьких слез представлялся самым важным событием за прошедший месяц. Во всяком случае, так ей хотелось думать в тот дождливый день. Впрочем, памятуя о стоявших перед девушками целях, кокаин даже наркотиком нельзя было счесть, скорее рабочим инструментом. Тощего грамма как раз хватит, чтобы встряхнуть четырех танцовщиц после пьяного позднего обеда и перед началом настоящей работы.

София потушила спаржу в белом вине и оставила остывать – тертый жирный пармезан, масло и лимонный сок она добавит позже, когда явятся гостьи. Открыла банку дорогих оливок, подаренную ей на день рождения, и, порывшись, выудила из шкафа большую пачку хлебцев. Достала вазу с сушеными яблоками и курагой. Зеленый овощ с капелькой масла, лишенные жира оливки, бескалорийные хлебцы и сушеные фрукты. Три бутылки ледяного вина. Почти по одной на сестру. Кокаин по особому случаю. В итоге идеальная диета для танцующих принцесс.

Хелен добавила к угощению – рабочим телам нужно хорошо питаться – три корытца мороженого, предельно жирного, высшего качества. Ее детишки обходятся сортом пожиже. Мороженое им покупает папочка, пока мамочка трудится. Сандра принесла еще одну бутылку шампанского, выдержанного. Датская прислуга уходила на свою неофициальную ночную службу с большой пустой сумкой и возвращалась с большой полной сумкой. Почти каждое утро она надеялась поделиться этим премиальным изобилием со своей официальной хозяйкой. И почти каждый вечер ее настигало разочарование. Вчерашний не был исключением, но нынешний обед до некоторой степени компенсирует моральные утраты. Если розоватая леди не понимает радостей шампанского и общества Сандры, коллеги, несомненно, оценят и то и другое по достоинству. Каролина прибыла с наиболее занятными дарами: тот же кокаин и свежие чистые экстази – спецчаевые, заработанные на прошлой неделе. Даже Хелен, чье пресыщенное героиновое нёбо обычно оставалось равнодушным к сюрпризам, была потрясена этим набором. Словом, все сулило танцевальным королевам приятное времяпрепровождение.

Но сначала они поработали. Сдвинули мебель, свернули заляпанный ковер, сменили музыку – девичью тоску на мальчишеский запал. За два часа они отполировали номер. Правда, первые пятнадцать минут девушки хохотали в ответ на лихое предложение Сандры пуститься перед богатеем во все тяжкие; следующие полтора часа доводили идею Сандры до ума, совершенствуя каждое движение. Тщательно продуманная хореография выглядела спонтанной, расслабленной и неотразимой, этой якобы естественной легкости они достигли упорным трудом, но усилия оправдали себя. Четырехфигурную гармонию тщательно выстроили, изогнув ее мостом от мошонки клиента до его мошны. Мост с односторонним и мощным движением. Еще четверть часа ушло на то, чтобы удостовериться: движения срослись с телом – выдуманные в голове картинки забиты в телесную память. И наступило время обедать.

Ешь, пей и оставайся Марией. Даже танцуя и веселясь, София не чувствовала себя полностью свободной. Зацикленность на собственном теле росла с каждым днем: заметна ли беременность и как ей вести себя, когда живот уже не скроешь? Пока девушки ели, расположившись на полу, София упустила несколько возможностей поделиться с коллегами новостью. Сандра разразилась скорбной повестью с продолжением о бессердечной даме. Непьянеющая Хелен поведала о приступе острой тоски после вторых родов. Каролина подробнейше, в стиле умри-но-трахнись откровенничала о страстном объятии, лишившем ее безмятежности хорошей девочки и наградившем блаженством дрянной девчонки. И это блаженство еще не выдохлось, а новая любовь уже стучит в дверь.

Девушки начали с мороженого – постелили подстилку, на которую упадут грядущие радости. У каждой была своя печальная повесть о сердце, голове и омуте, каждая история излагалась с подъемом, с широко раскрытыми глазами и неизменной присказкой «надо же быть такой дурой». Правда, соотношение секс/минута несколько превышало уровень «Рассказов для чтения на ночь». Однако София понимала: они знают о ее депрессиях, видели заглаженные шрамы. И ей не хотелось рисковать весельем ради правды. Тем более ради правды, которой не поверят. Которой она и сама не хотела верить. Вместе со всеми она жевала, потешаясь, фаллическую спаржу, размеренно прихлебывала вино, не гонясь за гостями, напористо опустошавшими бокалы, втянула кокаина ровно столько, чтобы никто не усомнился: ей весело, то есть совсем чуть-чуть. А вдруг Габриэль слегка ошибся и это имеет значение?

София изображала радушную хозяйку, и если ни одна из девушек не прокомментировала ее некоторую сдержанность, то не потому, что никто ничего не заметил. Все видели темные круги под обычно ясными глазами Софии, обратили внимание на сжатые губы, напряженные плечи, когда она открыла им дверь. И всем было приятно, когда София за обедом немного расслабилась, хотя и не до конца. Девушки отлично знали, о чем можно говорить вслух и о чем не стоит, это была их работа – держаться на грани. Каждый вечер они раскрывались так, как многим и за месяц не под силу раскрыться. Они знали, что единственный способ сохранить гримерную в качестве их общего убежища – считать любое откровение сказкой, любую выдумку – правдой. И никогда не допытываться. Потому они оставались друзьями и в надежном тылу. Потому они беззаботно смеялись. А что может быть важнее.