Текст книги "Шимпанзе горы Ассерик"

Автор книги: Стелла Брюер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

6
Тина, приемная мать

Хотя популярность резервата росла и число посетителей увеличивалось, нам становилось все труднее изыскивать средства на его содержание – семейная казна была истощена. Официально резерват находился в ведении правительства, поэтому доходы от продажи входных билетов поступали государству. Но даже если бы правительство употребило эти фонды на развитие резервата, в те далекие дни это была ничтожно малая сумма.

Средства, выделяемые на кормление животных, были явно недостаточными. Иногда, чтобы оплатить счета за продукты, нам приходилось доставать из других источников по крайней мере вдвое большие суммы. В туристский сезон помогали пожертвования, собираемые во время лекций. Многочисленные наши друзья посылали в резерват излишки урожая. Но мы снова и снова испытывали денежные затруднения. Дополнительные суммы на нужды резервата поступали, как правило, из более чем скромной зарплаты отца.

В летний сезон дождей резерват обычно закрывался для посетителей, так как все тропки и дорожки бывали затоплены водой. Мы пользовались этой передышкой, чтобы продолжить работы по улучшению нашего хозяйства. Непрекращавшиеся дожди вызывали бурный и неудержимый рост всей местной флоры, и резерват более чем когда-либо превращался в прохладный зеленый тропический лес.

Прежде чем вывести шимпанзе на прогулку, я подождала, когда прекратится ливень. Свежесть и влажность, царившие после дождя, вызывали у обезьян приступы бурной радости. Мы шли по тропе: Энн у меня на спине, Уильям и Читах прыгали и кувыркались впереди. Иногда они принимались бороться или гоняться друг за другом вверх-вниз по свисающим лианам. Из растущих возле тропы деревьев выскочила группка гверец и уселась, спрятавшись среди листвы, на безопасном расстоянии от нас. Длинные, рыжие хвосты, свисающие, как веревки, и почти неотличимые от лиан, – вот все, что я, зная об их присутствии, могла разглядеть.

Читах и Уильям приостановились, взглянули на обезьян, потом снова погнались друг за другом и скрылись из виду за поворотом дорожки. Почти сразу же раздались ухающие и хрюкающие звуки – это Читах приветствовал кого-то. Вскоре появился Абдули, наш смотритель, волоча в каждой руке по шимпанзе. Он запыхался и, судя по всему, спешил.

– Стелла, – выпалил он. – Я только что видел Альберта.

– Альберта, – повторила я. – Альберта? Ты в этом уверен?

Абдули утвердительно кивнул. Он взял на руки Читаха, чтобы тот не задерживал нас, и мы поспешно двинулись по тропе к тому месту, где он видел Альберта. Вот Абдули остановился и посмотрел вперед. Я тоже взглянула в этом направлении – впереди, на верхушке большого дерева мампатто, сидел молодой шимпанзе. Сомнений не было, это Альберт! Он выглядел здоровым и упитанным, у него даже появилось брюшко. Читах, Уильям и Энн открыто проявляли свое любопытство, но в поведении Альберта не было заметно ни тени возбуждения или какого-нибудь интереса: он просто сидел и невозмутимо взирал на все происходящее. Я уселась на землю, чтобы дать возможность Энн и Уильяму отойти от меня. Первым двинулся Читах, но стоило ему приблизиться, как Альберт искусно перепрыгнул на соседнее дерево и исчез. Читах проводил его глазами и вернулся ко мне, за ним пришли и Энн с Уильямом.

Со дня побега Альберта прошло полгода. Сколько же раз он, притаившись, наблюдал за нами! Удивительно, что он вообще остался в резервате. Еще более удивительно, что ему удалось сохранить в тайне свое присутствие.

С этого дня все мы постоянно занимались его поисками. Но прошло еще два месяца, прежде чем он вновь обнаружил себя. Каждый раз, когда его видели, он молча наблюдал за рабочими, расчищающими тропу. В этот первый его год в резервате он оставался совершенно независимым и ни разу не сделал попыток приблизиться или установить контакт с Уильямом, Читахом или Энн.

Однажды, месяцев через восемь после того, как мы разместили всех шимпанзе в Абуко, мне сказали, что в городе снова появилась обезьяна. Я тотчас ринулась туда. Меня привели в унылую лачугу из рифленого железа, в углу которой стоял деревянный ящик. Я шагнула к нему, и сильный запах экскрементов ударил мне в нос. Заглянув в щель между досками, я увидела наполненный слезами карий глаз, который смотрел на меня. Из других щелей торчали клочки темной шерсти. С помощью полиции мы быстро конфисковали ящик и перевезли его в Абуко. Там мы обнаружили, что приобрели самку, самую крупную из всех наших подопечных. Она весила 18 килограммов и достигала 90 сантиметров в длину. У нее уже выпали молочные резцы и на смену им прорезывались большие белые зубы. По виду ей можно было дать 6 лет. Один из верхних передних зубов был гораздо больше остальных, и это придавало ее лицу странное выражение. Если не считать некоторой худобы и одного воспаленного глаза, она была физически здорова, и мы решили сразу выпустить ее в загон к остальным обезьянам. Но каково же было наше изумление, когда Тина, так мы ее назвали, не выпрыгнула из ящика, хотя его наконец открыли. Напротив, она в тревоге поджала под себя ноги и закричала при виде приближающихся к ней шимпанзе. Новая ситуация явно смущала ее. Прошло несколько минут, прежде чем Тина сделала слабую попытку выбраться из ящика. Никто из нас не знал, сколько времени она провела там, сидя на корточках (только так можно было поместиться в ящике), – должно быть, не меньше недели. Когда она наконец решилась выбраться на волю, это стоило ей немалых усилий: она шла с трудом, в ее движениях чувствовалась болезненная скованность. Приблизившись к небольшому деревцу, она повалилась на землю в его тени. Через час Тина уже карабкалась на масличную пальму, растущую в середине загона, где и провела следующие три дня. Вечером она видела, как я кормлю шимпанзе, но не проявила ни малейшего желания спуститься и взять еду. Я попыталась бросить ей несколько апельсинов. Один или два из них застряли в листве, и она тотчас съела их. Я стала бросать снова. Через полчаса у меня заболела рука, но зато Тина, которая теперь уже наклонялась и ловила плоды, получила вполне приличный ужин. Так мы и кормили ее эти три дня. Она же ни разу не попыталась слезть с пальмы. Сделав на вершине дерева огромное гнездо, она, по-видимому, спала в нем большую часть дня, так как мы видели ее крайне редко.

На четвертый вечер она осторожно спустилась и попробовала подойти к столу, где в это время кормились шимпанзе. Она шла очень нерешительно и, хотя была крупнее всех, с криком ретировалась, как только Читах распушил шерсть и застучал по столу. К моему разочарованию, ни Уильям, ни Энн не проявили дружеских чувств по отношению к новенькой. Наконец, после долгих колебаний ей удалось схватить кусок хлеба, и она неуклюже полезла в свое гнездо на вершину масличной пальмы.

В тот же вечер за ужином состоялся семейный совет, на котором обсуждалось, как лучше поступить с Тиной. Мы решили рискнуть и выпустить ее на волю в резервате. Во-первых, она явно не прижилась в загоне. Во-вторых, она была настолько робкой, что, живя на свободе, не причиняла бы никаких хлопот даже во время туристского сезона. И наконец, она могла стать идеальной спутницей для Альберта, который все еще попадался нам на глаза. Вопрос заключался только в том, захочет ли Тина остаться в резервате?

На пятый день после ее прибытия я повела Читаха, Уильяма и Энн на утреннюю прогулку. Когда мы вышли из загона, я оставила дверку открытой настежь. Вернувшись, я увидела, что Тина исчезла. Мы недолго мучились сомнениями, осталась она в резервате или нет. Дня через два ее уже видели на дереве у дальнего края загона. Положив на поднос груду соблазнительных фруктов и хлеба, я поставила его как можно ближе к тому месту, где она сидела, а сама спряталась в хижине для отдыха, чтобы понаблюдать за ней.

Бэмби, которая оказалась здесь же, решила не упускать такого блестящего случая. Она направилась прямиком к подносу и начала лакомиться. Тина следила за ней. Потом медленно и крайне осторожно спустилась. Молниеносными перебежками, чередующимися с остановками, во время которых она озиралась и проверяла, нет ли здесь какого-нибудь подвоха, Тина добралась до подноса. Не обращая внимания на Бэмби, она стала нагружаться пищей, стараясь захватить как можно больше. Апельсин придавила головой к плечу, какие-то фрукты зажала между бедрами и животом, кусок хлеба сунула в рот, набрала полные руки бананов и еще по одному схватила каждой ногой. В таком виде она заковыляла назад, под спасительную сень густой растительности. Ей пришлось идти на пятках, скорчившись и согнувшись в три погибели. Она то и дело роняла драгоценные припасы, останавливалась, поднимала упавший кусок и тут же теряла другой. И все-таки до своего убежища добралась почти без потерь и сразу же принялась есть.

Начало было положено. С того дня Тина неизменно появлялась к вечеру у загона, чтобы получить свой долю фруктов. Бэмби тоже привыкла кормиться с ней. Даже после того, как мы стали класть еду на высоко поднятую среди лиан подставку, до которой антилопа не могла дотянуться, их по-прежнему видели вместе. Обычно Бэмби стояла внизу под деревьями, где кормилась Тина, и подбирала все, что падало со стола. Тина частенько вычищала шерстку антилопы, обирала с ее лица и ушей клещей. В эти первые месяцы одиночества Бэмби была для Тины незаменимым товарищем.

Однажды субботним утром, когда я бесцельно слонялась по территории, к питомнику подошла молодая чета французов. На руках у женщины сидел шимпанзенок, такой крошечный, что трудно себе представить. Он был очень мал – месяцев шести от роду, не больше, и еще не мог ходить, голова его время от времени судорожно подергивалась. На нем были экстравагантные брючки с оборками, из которых высовывались малюсенькие, крепко сжатые розовые ступни. Торчащие, как у забавной куклы, волосы на его голове и пара широко распахнутых карих глаз придавали личику выражение постоянного изумления. Словом, это был самый очаровательный малыш, которого я когда-либо видела.

Супруги нашли его в Басе, путешествуя вверх по реке. Он лежал под манговым деревом возле одного из домов. Судя по всему, ему давали только воду. Супруги купили его, и теперь он жил у них в Банжуле. Позже я узнала, что Пух, так звали малыша, рос в роскошных условиях – у него была своя колыбелька с противомоскитной сеткой, свой высокий стульчик, в котором его кормили. Приемные родители души в нем не чаяли и иногда привозили на выходные дни к нам в резерват. Во время этих визитов Пух не обращал никакого внимания на других шимпанзе.

Мы с удовольствием приняли бы Пуха в свою команду, но французская пара еще не была готова расстаться с ним. Вскоре, однако, у нас появился другой новичок. С тех пор как конфисковали Тину, шимпанзе в Банжул больше не завозили. Вероятно, торговцы обезьянами поняли, что Гамбия оказалась неподходящим местом для их бизнеса. Но вот однажды вечером возле ворот резервата появился некто с большой закрытой корзиной в руках.

Объясниться с ним было трудно: он не говорил по-английски или на каком-либо другом языке, который мы знали, но цель его прихода стала ясна, когда он приоткрыл корзину и показал нам ее содержимое. Там сидел детеныш шимпанзе, немногим больше Пуха.

Он выглядел здоровым и содержался в хороших условиях – внутри корзины было чисто. Жестами мы предложили незнакомцу поставить корзину в лендровер и проехать с нами к питомнику, где, как мы надеялись, Абдули поможет нам объясниться. К счастью, Абдули действительно знал язык, на котором говорил незнакомец. Мы рассказали ему о существовании правил, регулирующих ввоз шимпанзе в Гамбию, упомянув о том, что три обезьяны уже были конфискованы полицией и отправлены в Абуко. Мы попытались даже объяснить, почему эта конфискация необходима и как жестоко отрывать детенышей от их матерей. В конце концов мы дали ему денег на обратную дорогу, и он ушел, кажется, довольный.

Нового шимпанзе назвали Хэппи. Это был прехорошенький детеныш с густой длинной шерсткой. Волосы на его ногах почти закрывали ступни, так что казалось, будто он носит расклешенные брючки. У него было бледное кругленькое личико с огромными простодушными карими глазами. Ему было, наверное, около полутора лет, но весил он около четырех килограммов и ростом был не больше 40 сантиметров. Он панически боялся людей и всячески избегал внимания с нашей стороны. Сначала мы держали его в доме, чтобы приучить пить молоко из бутылки, а потом отнесли в резерват и показали Тине.

К нашему великому облегчению, все произошло как в сказке. Тина с первого взгляда полюбила Хэппи и стала для него заботливой приемной матерью. Она носила Хэппи на себе, а когда уставала, тот шел рядом, держась за ее шерсть. Каждый вечер она по-прежнему приходила в питомник ужинать, и мы подкармливали Хэппи молоком, в котором он еще нуждался. А потом он вслед за Тиной залезал на дерево и устраивался рядом с ней в сделанном ею гнезде.

7
Снова в Англии

Со времени окончания школы прошло больше года, а я по-прежнему целиком зависела от своих родителей. И хотя я знала, что помогаю отцу ухаживать за животными, мне очень хотелось самой зарабатывать на жизнь. Под влиянием этого желания я написала два письма с просьбой принять меня на работу директорам крупнейших английских зоопарков – в Лонглиде и Вуберне. Вскоре из обоих мест пришли ответы с предложениями приехать для беседы. И вот я снова еду в Англию. Мной владеют противоречивые чувства: с одной стороны, горечь расставания с Гамбией и сомнения в правильности решения, с другой – возбуждение и волнение от грядущей самостоятельности и предстоящих встреч с новой работой и новыми людьми.

В Вуберне меня принял главный управляющий. Раньше он с женой жил в Уганде, поэтому у нас нашлись темы для разговора, и мы оживленно беседовали об Африке. Робость, с которой я входила к нему в кабинет, быстро испарилась. А когда меня провели по территории парка, я пришла в восторг от того, сколько разных животных бродило вокруг. Особенно поразили меня три маленьких слона, которых вел через поле высокий молодой человек с разболтанной походкой.

Мне понравилось в Вуберне, и, получив предложение, я с радостью согласилась там работать.

Первые недели я с двумя другими девушками присматривала за стадом жирафов. На нашем попечении находились и зебры. Работа заключалась в том, чтобы вывести животных утром из конюшен и пригнать их на большое поле, которое называлось Поляной для пикников. Там мы их кормили. Пока одна из нас следила за животными, две другие чистили стойла и убирали двор перед ними.

Поляна для пикников была одним из немногих мест в парке, где посетители могли выйти из машины, размяться и позавтракать на траве. К 10 часам утра, то есть к моменту открытия парка для посетителей, мы втроем, вооруженные мегафонами, находились в центре поля. Две из нас шли рядом с жирафами и следили, чтобы посетители не подходили к ним слишком близко, иначе могли получить удар копытом. На долю третьей выпадала тяжелая задача поспевать за шумными, непоседливыми зебрами.

Вечером мы приводили животных обратно в конюшню и кормили их. Жирафы обычно вели себя вполне послушно. Спали они все в одном огромном помещении и потому не сопротивлялись, когда их загоняли туда на ночь. С зебрами было куда сложнее: их надо было разместить в пять просторных загонов. Дело в том, что не все зебры могли находиться вместе в одном стойле, – в противном случае по ночам возникали отчаянные потасовки. Подобрать нужное сочетание нам удавалось далеко не всегда.

В долгие часы наблюдения за жирафами я с нетерпением ждала, когда на поляне появятся три слоненка. Тилли, смотритель, обычно подводил их поближе к нам, или я сама шла навестить их. Это были африканские слоны, еще не достигшие двухлетнего возраста. Со времени своего приезда в Англию они находились на попечении Тилли. По всей видимости, слонята обожали его, следовали за ним по пятам, как если бы он был их матерью, всегда пытались дотронуться и погладить его гуттаперчевыми подвижными хоботами.

Очень скоро Тилли сказал мне, что его переводят в другой зоопарк. Это известие огорчило меня, и я долго гадала, кто теперь будет заботиться о слонятах. Дня два спустя Тилли сообщил, что выполнять его обязанности буду я. Трудно было в это поверить, и, охваченная возбуждением, я не представляла, насколько сложным может оказаться выполнение этих обязанностей.

На протяжении нескольких недель я училась у Тилли кормить и ухаживать за слонятами. Я проводила с ними целые дни, но, пока рядом находился Тилли, слонятам было абсолютно безразлично, здесь я или нет. Наконец настал день, когда мне самой предстояло вывести Тэсс, Дибби и Бангу на Поляну для пикников.

С очень беспокойным сердцем открыла я дверь загона. Слонята один за другим осторожно вышли во двор. Они вытянули хоботы, захлопали ушами и взволнованно заворчали, так как не уловили знакомого запаха Тилли и не услышали его голоса. Их поведение красноречиво говорило мне, что в отсутствие Тилли они предпочитают провести день в стойле, – спасибо за прогулку, но… Я, как могла, переубеждала их. Но все было тщетно. Казалось даже, что они считают меня досадной помехой, а мои увещевания и упрашивания, по меньшей мере, раздражают их. Признав свое поражение, я побежала за мешком с их любимыми лакомствами.

С помощью пищи мне удалось выманить их из стоила и быстро захлопнуть за ними дверь. Поспешно скармливая им еду, я провела их мимо здания конторы и облегченно вздохнула, когда мы миновали главные ворота и вышли в парк. Отсюда до поляны было всего пять минут ходу. Но где-то на полпути я увидела, что мои карманы почти пусты и у меня осталось совсем немного моркови и яблок. Я начала более экономно расходовать припасы, тогда слоны перестали интересоваться мною и внезапно обнаружили, что слишком далеко отошли от безопасного загона без своего любимого Тилли. Эта ситуация настолько поразила их, что они одновременно остановились. Тэсс развернулась и побежала обратно, Дибби и Банга – за ней. Громкие пронзительные крики страха и возбуждения оглашали все вокруг, пока три сморщенных зада с высоко поднятыми хвостами не исчезли вдали. Эта картина могла бы показаться смешной, если бы не моя полная беспомощность и неспособность восстановить покой и порядок. Мне ничего не оставалось, как со всех ног пуститься за ними вдогонку.

Оказалось, что Тилли все время наблюдал за нами. Добежав до главных ворот, я увидела, что он остановил бегущих слонов и те снова стали спокойными и миролюбивыми. На следующий день я надела куртку Тилли и запаслась достаточным количеством еды. С помощью этих уловок мне удалось привести слонов на Поляну для пикников и продержаться там до тех пор, пока они не съели свой завтрак. После этого начались поиски Тилли. Чем больше они искали, тем беспокойнее становились и наконец принялись как безумные метаться по поляне. Все мои попытки успокоить их – ласковые слова, уговоры, приказы – не помогали, казалось даже, еще больше раздражали их. В конце концов мне пришлось вызвать Тилли по портативному радиопередатчику.

Все вечера я теперь проводила со слонами: разговаривала с ними, кормила их – словом, использовала все методы, чтобы завоевать их доверие. Каждое утро, надев мешковатую куртку Тилли и перекинув сумку с едой через плечо, я отправлялась в путь, а троица некогда образцовых слонов нерешительно плелась позади меня.

Но проходили недели, и постепенно слоны стали доверять мне, как прежде доверяли Тилли. Это были обаятельные создания с четко выраженной индивидуальностью. Я очень привязалась к ним, особенно к самой младшей – Банге. Она была очень сообразительной и быстро схватывала команды, которым я начала учить слонов.

Зимой мы обычно не ходили на поляну из-за холода. Но мне разрешали выводить слонов на короткие прогулки по прилегающей к парку территории. Эти дни я любила больше всего – они напоминали о моих прогулках с шимпанзе. Мне передавались возбуждение и радость животных, вырвавшихся из загона на волю, и я весело бежала рядом. Было забавно наблюдать, как они играют – подбрасывают хоботом сухие ветки, чтобы потом наступить на них или поддать ногой. Иногда, высоко задрав головы и хлопая ушами, слоны врезались в заросли папоротника, громогласно трубя от возбуждения и опускаясь на колени после очередного броска. Мы нашли склон, который они превратили в катальную горку: взобравшись наверх, они почти ложились на живот и скатывались вниз. В лесу они дотягивались хоботом до нижних ветвей дуба, а потом изящными движениями обрывали листья и отправляли их в рот.

Весна в тот год наступила слишком быстро, и вместе с ней возобновились наши выходы на Поляну для пикников. Но теперь после проведенных вместе зимних месяцев долгие часы среди толпы посетителей стали казаться менее скучными и утомительными. К тому же в парке появился новый смотритель, которому поручили ухаживать за двумя более взрослыми слонами. Его звали Найджел Орбелл, и мы с ним очень подружились.

В то лето монотонность дней, заполненных ответами на вопросы и бесконечными просьбами не кормить и не трогать животных, прерывалась редкими выездами со слонами за пределы парка. Так, однажды мы с Бангой приняли участие в карнавале, проходившем в Шотландии, после чего были приглашены на день рождения графа Стерлинга. Банга вела себя превосходно. Ко всеобщему удовольствию, она срывала цветы с карнавального кортежа, размахивала ими, зажав в хоботе, или щедро бросала в толпы людей, выстроившихся вдоль улиц. На приеме по случаю дня рождения она снова отличилась: вошла в элегантный старинный особняк столь легко и уверенно, как будто это был ее собственный загон, и без всяких колебаний направилась прямо к столу, где начала поглощать пирожные и торты под восторженные возгласы сидящих за столом детей.

Однажды утром мне сообщили, что одному из моих подопечных предстоит отправиться в другой зоопарк и я должна выбрать подходящую кандидатуру. Сколько раз я твердила себе, что слоны не мои, что я, как бы ни любила их, всего лишь смотритель. И все-таки сознание своей полной беспомощности было для меня слишком тяжело. Я не только не могла предотвратить отъезд одного из своих питомцев, но и должна была решить, кто именно будет обречен на одинокую, тоскливую жизнь за постоянной оградой загона.

Впервые с начала работы в Вуберне я отчетливо поняла, как далеко отошла от своих прежних идеалов. Животные, люди, образ жизни – все было новым и интересным. Я получала удовольствие от того, чем мне приходилось заниматься, и многое узнала за это время. Но теперь, осознав перспективы своей деятельности, я уже не могла объяснить, зачем я здесь. Ублажать трех слонят, заботиться об их здоровье, отвечать на расспросы посетителей – и это все, чего я добилась? Немного, даже если учесть, что я приобрела некоторый опыт. Почему я работаю здесь и помогаю процветающему заведению стать еще богаче, в то время как мой отец в одиночку борется за осуществление куда более благородных целей? Я почувствовала острый стыд за то, что уехала из дому. Я соскучилась по шимпанзе, мне вновь не хватало той ответственности за их благополучие, которая когда-то лежала на мне. И мной овладело отчаянное желание вернуться домой. Я написала обо всем отцу и стала копить деньги на обратную дорогу.

Через неделю пришел день, которого я так боялась. Во двор вкатили большой фургон, предназначенный для перевозки лошадей. Тщетно пытаясь скрыть свои чувства, я вошла в фургон. Дибби доверчиво последовала за мной. Я похлопала ее по щеке, дала кусочек яблока и стала прощаться, стараясь успокоить ее. Что я могла пожелать ей, кроме удачи и счастья в ее новой жизни!

После отъезда Дибби мы перевели Тэсс и Бангу в загон к двум взрослым слонам. Найджел теперь тоже мог приводить своих подопечных на Поляну для пикников, и мне стало не так одиноко нести свою каждодневную вахту. Когда выдавались спокойные дни, мы часами беседовали с Найджелом, и я подробно рассказывала ему о Гамбии, Абуко и шимпанзе. Найджел однажды был в Восточной Африке и полюбил ее. Он мечтал вернуться туда и устроиться егерем в какой-нибудь национальный парк, но, поскольку это желание было почти неосуществимо, он решил поработать в Вуберне. Мы говорили о том, как было бы хорошо, если бы он приехал в Гамбию и помогал нам в Абуко. Конечно, это были только мечты – мечтая, мы забывали о проклятой, непреодолимой проблеме денег.

Среди писем, которые я получила в день своего рождения, был конверт из дому с поздравительной открыткой от Хетер и родителей и длиннющим письмом, подробно описывающим все новости. В конце была приписка: «Мы долго думали, что подарить тебе на день рождения, и решили оплатить твой билет на самолет, если ты по-прежнему хочешь вернуться домой».

Хочу ли я!

Единственное, что меня огорчало, так это разлука с Тэсс и Бангой и, конечно, с Найджелом. Я успокаивала себя тем, что слоны привыкли к Найджелу и именно он будет ухаживать за ними. К тому моменту, когда я подала уведомление об уходе, я проработала в Вуберне почти год. Я многое узнала за это время, но мне не терпелось поскорей очутиться дома.