Текст книги "Шимпанзе горы Ассерик"

Автор книги: Стелла Брюер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

25
Юла и Камерон

И вот настало время моего отъезда в Англию. По прибытии в Лондон я первым делом посетила зоопарк и встретилась с д-ром Брэмбеллом. Юле и Камерону уже исполнилось по пяти лет. Теперь мне разрешили не только наблюдать за ними через прутья решетки, но и войти в клетку. При моем появлении Камерон разволновался и начал шумно резвиться. Юла забралась на руки и принялась спокойно, с какой-то размеренной сосредоточенностью обыскивать мое лицо и одежду. Пару раз, подражая брату, она сделала игровое движение, но в основном предпочитала сидеть и наблюдать. К концу моего пребывания у обезьян Юла стала держаться менее напряженно: она даже начала передвигаться по клетке и играть со мной и служителем, но делала все это без той энергии, которая отличала Камерона.

Встреча с незнакомыми шимпанзе – это само по себе волнующее переживание, но сознание того, что Юла и Камерон скоро вольются в нашу семью, придавало мне небывалый подъем. Поначалу Юла и Камерон должны были провести несколько месяцев в Абуко, чтобы акклиматизироваться. В ожидании их приезда отец разрушил старый загон для шимпанзе и построил новый, меньшего размера, но зато крепче и прочнее.

Так как я не могла одновременно находиться и в лагере, и в Абуко, настала пора подыскать мне помощника. Гуго ван Лавик был знаком с американской студенткой Чарлин Коулглейзир, которая заканчивала колледж и выражала желание приехать и помочь мне. Она прилетела в Лондон из Америки на несколько дней позже меня. Это была жизнерадостная, крепкая на вид девушка с длинными темными волосами. У нее почти не было практического опыта работы с шимпанзе, но этот недостаток с лихвой восполнялся ее энтузиазмом. Чарлин дважды побывала со мной в Лондонском зоопарке, познакомилась с Юлой и Камероном и вполне уверенно обращалась с ними.

Чарлин должна была заботиться об обезьянах во время их пребывания в Абуко. Ей предстояло каждый день выводить их на прогулку по резервату, чтобы они постепенно приспосабливались к новым условиям жизни, учились лазить по деревьям, привыкли к пище, которую можно найти в тропическом лесу. Всю свою жизнь Юла и Камерон провели в зоопарке. И у них, по-видимому, уже сформировались достаточно твердые привычки, поэтому процесс адаптации будет для них более тяжелым, чем для их предшественников. Потребуется много времени, терпения и понимания, чтобы привить им навыки, необходимые в новых условиях. Путешествие в Гамбию было, по счастью, не богато событиями. У ворот Абуко нас ждала группа людей. Клетку с обезьянами осторожно сняли с грузовика и внесли в загон. Вид у Камерона и Юлы, выглядывающих из-за проволочной сетки, был испуганный и недоумевающий. Юла отчаянно прижалась к единственной знакомой фигуре в этом жарком, непривычном мире – своему брату Камерону.

Клетку поставили посредине затона. Отперев дверцу, я настежь распахнула ее. Ни один из узников не бросился на свободу. Оба сидели неподвижно и подозрительно поглядывали в открытый проем. Несколько минут никто не шевелился. Потом Камерон осторожно двинулся к выходу и выглянул наружу. Еще один короткий шаг, и вот уже костяшки его пальцев коснулись непривычной поверхности – теплой, сухой, песчаной. Камерон тотчас отдернул руку, как будто получил удар электрическим током. Он даже забыл осмотреться – все его внимание было приковано к земле. Он снова нерешительно потрогал землю, потом оперся на руку. Пальцы на два сантиметра погрузились в песок, прежде чем уперлись в твердый грунт. Камерон был потрясен. Он уселся, зачерпнул пригоршню теплого песка и стал медленно просеивать его сквозь пальцы. И хотя я знала, что он просто удовлетворяет свое любопытство, меня не могла не поразить удивительная уместность этого жеста в данных обстоятельствах. Сколько людей после долгой разлуки обнимают родную землю! Сколько людей выражают свою любовь к отчизне с помощью того же жеста, что и Камерон! Камерон осторожно выбрался из клетки, отошел от нее, потом уверенно прибавил шагу и почти бегом обогнул загон, потрогав по пути стол для кормления, скамью, помост для сна, приспособления для лазанья. Он был настолько занят своими исследованиями, что минут пять не обращал внимания ни на кого из присутствующих, в том числе и на свою сестру, которая по-прежнему сидела в глубине клетки и нервно раскачивалась из стороны в сторону. Я позвала ее, приглашая выйти и предлагая свою помощь. Казалось Юла даже не слышит меня, но когда Камерон наконец заметил группу мужчин за оградой загона, она медленно подошла к выходу и выглянула из клетки, стараясь понять, чем вызваны взрывы смеха и гул голосов.

Юла тоже с подозрением отнеслась к новой почве. После непродолжительного ее изучения она кинулась в мои объятия и уселась у меня на коленях. Я крепко прижала ее к груди, стремясь сделать все возможное, чтобы она почувствовала себя в безопасности. Нетрудно было понять, какую психологическую травму испытывают сейчас оба шимпанзе в связи с полной переменой условий жизни, – по существу, мы были свидетелями их второго рождения. Посидев у меня на коленях и поглазев по сторонам, Юла спустилась на землю и поспешила к Камерону. Они обняли друг друга и совершили круг почета вдоль ограды.

В той части загона, где должны были спать обезьяны, висели два гамака, устланные древесным волокном, – именно к такой подстилке шимпанзе привыкли в зоопарке. Я с недоумением наблюдала, как обезьяны вытащили волокно, положили его прямо на землю, устроив вокруг себя нечто вроде гнезда, и приготовились спать друг подле друга. Я попыталась было водрузить подстилку обратно, но они вновь стащили ее на землю. Тогда я решила, что за последние двадцать четыре часа они испытали достаточно разных потрясений и заслужили право выбрать место для ночлега.

Большую часть времени в эти первые три дня я проводила в загоне вместе с шимпанзе. Они быстро приспосабливались к новому месту и непривычным условиям и вскоре признали во мне вполне подходящую приемную мать. Юла особенно нуждалась во мне и наслаждалась заботой и вниманием, которые я уделяла ей. Днем оба шимпанзе явно страдали от жары и делались сонными и апатичными, но в утренние и вечерние часы часто играли друг с другом. Правда, ни один из них не пытался вскарабкаться на лестницу или использовать другие приспособления для лазанья, и оба наотрез отказались спать на огороженных помостах. Возможно, они напоминали обезьянам о зарешеченных клетках. А может быть, Юла и Камерон уже начинали ценить свободу.

На четвертый день я наконец решилась вывести их на прогулку. Я вынесла Юлу из загона, и Камерон уверенно последовал за нами – куда более уверенно, чем я ожидала. В лесу я села на землю. Юла слезла с моих рук, торопливо подошла к брату, и оба двинулись по узкой тропе с таким видом, будто местность была им хорошо знакома. Я осторожно последовала за ними. Камерон пересек открытую лужайку и направился к кустам. Юла, поколебавшись, устремилась за ним. Я испугалась, не слишком ли я понадеялась, что шимпанзе полностью зависят от меня. Ведь если они начнут самостоятельно обследовать местность, они могут легко потеряться. На минуту шимпанзе скрылись из виду, потом раздался крик Юлы. Я бросилась к ней. Увидев меня, она тотчас подбежала и поспешно забралась ко мне на руки, укрывшись под моей защитой. Видно, она кричала потому, что не могла найти меня и боялась остаться одна в совершенно незнакомом ей месте.

Камерон вел себя куда более самостоятельно – это-то и беспокоило меня. Но я была уверена, что, пока Юла держится возле меня, Камерон далеко не уйдет и я смогу проследить за их первым знакомством с африканским лесом. Оба шимпанзе не проявляли ни малейшего желания вскарабкаться на деревья или лианы, зато Камерон, к моей радости, почти сразу согласился попробовать дикорастущий плод, и, судя по всему, тот пришелся ему по вкусу. На земле валялось множество спелых плодов, сорванных и брошенных верветками, – Камерон начал собирать и есть их. Юла была слишком напугана, чтобы испытывать голод, и, казалось, даже не замечала, что Камерон ест.

Мы провели на территории резервата все утро. Оба шимпанзе наслаждались прогулкой. Особенно счастлив был Камерон; он в восторге носился взад-вперед по тропе, и я боялась, что мне трудно будет убедить его вернуться в загон. Поэтому Абдули устроил на столе для кормежки настоящий пир и поставил два соблазнительных кувшина с фруктовым соком. Я внесла Юлу и дала ей пить, Камерон вошел в загон вслед за нами с не меньшей охотой, чем до этого вышел из него, и, приблизившись к столу, выпил свой сок. Потом оба начали есть. Они по-прежнему отказывались от папайи и других местных фруктов и отдавали предпочтение той пище, которая была известна им раньше. Приехала Чарлин и стала учиться ухаживать за обезьянами. Две недели она ежедневно выводила шимпанзе на прогулку, пока те не привыкли к ней, а она – к ним.

Оставив обезьян на попечении Чарлин, я могла спокойно возвращаться в Ниоколо. Меня не было там около полутора месяцев, из них две недели я провела в Абуко. В день моего возвращения шимпанзе долго не ложились спать. Наконец Уильям спустился в овраг и устроился в своем старом гнезде, Пух отправился спать в гнездо, сооруженное из лиан позади хижины, а Бобо в одиночестве залез на платформу и, прежде чем улечься, сложил кучу листьев в форме гнезда. Он больше нуждался в мягких подушках, и Найджел, который в мое отсутствие ухаживал за обезьянами, постепенно отучил его укрываться полотенцем.

После ужина Найджел долго рассказывал мне обо всем, что произошло в лагере за это время. Вскоре после моего отъезда исчез Бобо. Его не было 36 часов. Найджел, невероятно волнуясь, несколько раз облазил всю долину. Потом в лагере появилась Тина, однако Бобо с ней не было, и беспокойство Найджела усилилось. Пропавшего шимпанзе нашел Джулиан и сообщил об этом Найджелу. Бобо сидел на дереве у нижнего течения ручья, в километре от лагеря. Он был очень рад встрече с Найджелом и поспешно бросился в его объятия. Над глазом у него виднелась распухшая и кровоточащая рана, ноготь большого пальца на ноге был сломан; других повреждений на теле Бобо не было. Найджел предположил, что шимпанзе, упав с дерева, потерял сознание и потому не отзывался на их крики, когда они с Джулианом и Рене разыскивали его по всей долине. Бобо отнесли в лагерь и внимательнейшим образом наблюдали за ним на протяжении суток, но никаких последствий этого происшествия не обнаружили.

На следующее утро я увидела, как из оврага выбирается Тина, и в знак приветствия часто и громко задышала, подражая шимпанзе. Тина торопливо подошла ко мне, схватила за подбородок, прижалась открытым ртом к моей шее и запыхтела в ответ. Выглядела она, как всегда, прекрасно: большая, сильная, с гладкой блестящей шерстью. Бобо бросился к Тине. Она тотчас повернулась, обхватила его малюсенькую ручку своими могучими ладонями и принялась приводить в порядок его шерстку. Бобо явно привык к ней, а она до такой степени была готова баловать его и потакать его капризам, что я, признаться, удивилась. Я вспомнила как она усыновила Хэппи, будучи еще сама почти детенышем, и задумалась, доведется ли мне когда-нибудь увидеть собственного младенца Тины.

С тех уже далеких дней в Абуко у Пуха сохранился острый интерес к тому, как я делаю записи в своем дневнике. При возможности он и сам не прочь был почиркать в моей записной книжке. С возрастом Пух стал уделять этому занятию больше времени и внимания, а каракули, прежде грубые и неопределенные, приобрели иной вид. Когда у него появлялось желание поводить пером, он начинал хныкать, выпрашивая у меня ручку и тетрадь, а в случае отказа закатывал настоящую истерику. Получив требуемое, он немедленно успокаивался, открывал чистую страницу и с видом крайней сосредоточенности начинал выводить свои каракули и причмокивать губами, как если бы он занимался обыскиванием.

С годами его «чирканье» превратилось в нечто напоминающее стенографическую запись. Без сомнения, Пуху не нравится просто водить пером по бумаге, вычерчивая через всю страницу длинные беспорядочные линии. Он совершенно определенно стремится подражать моему письму. Получив от меня перо, он старается держать его, как и я, но обыкновенно хватает характерным для шимпанзе жестом – всей рукой. В результате длительной практики и неимоверной сосредоточенности Пуху удается изобразить над типографскими линейками серию мелких черточек и точек. Обычно он «пишет» слева направо, но иногда – сверху вниз, нанося небольшие иероглифы вдоль красной линии полей. Случается, что правый верхний или правый нижний угол страницы заполняется концентрированной массой линий и точек.

Я никогда не поощряла, а тем более не учила Пуха «писать». Для него получить в свое распоряжение перо и бумагу всегда было огромным удовольствием. Я же пыталась отбить у него эту охоту, так как не испытывала особого желания отдавать ему ручку и тетрадь в тот момент, когда сама пользовалась ими. Я никогда не показывала ему, как нужно держать перо, и очень удивилась, когда впервые увидела, что он держит его вполне по-человечески. Мне даже кажется, что, по мере того как его каракули становятся похожими на письмо, совершенствуются и его манеры. Как знать, быть может, если бы я обучала Пуха, он нашел бы новый способ самовыражения в виде своеобразной письменности!

Одним из видов пищи, доступных в это время года, были круглые плоды величиной с мячик для пинг-понга, которые росли на очень колючих кустах. Кожура у зрелого плода была густо-шоколадного цвета и отличалась необыкновенной твердостью. Из обезьян одна Тина могла раскалывать ее зубами. Уильям, Пух и Бобо научились пользоваться для этой цели камнями. Под кожурой находилась почти черная сердцевина, по вкусу напоминающая карамель. Она была пронизана мелкими горьковатыми семенами. Обезьяны очень любили темную мякоть плода. Они выковыривали ее из кожуры указательным пальцем и долго сосали, пока вся она не растворялась во рту, а семена они выплевывали.

Сладкие, похожие на конфеты плоды были так хорошо защищены колючками растения, что шимпанзе не могли вскарабкаться на куст и сорвать их. Правда, при малейшем дуновении ветерка зрелые плоды отрывались от веток и падали на землю, под кустом всегда валялось несколько круглых шариков. Но Уильяму было мало довольствоваться только упавшими плодами, особенно если свежие соблазнительно покачивались на колючих ветках прямо у него над головой. В конце концов без всякой помощи с нашей стороны он изобрел способ, как доставать их. Вначале нужно было из множества веток выделить одну, потом определить место, где она отходит от ствола, и осторожно оборвать колючки с небольшого участка, за который можно ухватиться руками. Покончив с этими приготовлениями, Уильям принимался энергично трясти ветку, и плоды градом сыпались на землю.

Пух и Бобо скоро поняли, что добытые Уильямом плоды принадлежат ему, и только ему. Несколько раз они пытались схватить парочку упавших шоколадных шариков, пока Уильям тряс ветку, но были тут же наказаны. Лишь после того как Уильям, набрав полные руки плодов, отходил в сторону и садился есть, Пух и Бобо могли подойти и подобрать то, что осталось. Однако оба шимпанзе постепенно овладели методом Уильяма и стали запросто доставать прежде недостижимые плоды. А поскольку обезьяны умели разбивать твердую оболочку плодов камнями, они легко освоили таким образом еще один источник пищи. И хотя Бобо оставался новичком среди них, при его здоровом аппетите и способностях к подражанию он быстро перешел на все те листья и плоды, которые поедали Тина, Пух и Уильям. Как бы мне хотелось, чтобы Рафаэлла взглянула на успехи Бобо! Она вполне могла гордиться своим питомцем.

После четырехмесячного пребывания в Абуко Юла и Камерон были готовы продолжить свое путешествие. На смену мне в лагерь снова приехал Найджел, и я отправилась за обезьянами. Чтобы заманить обезьян в приготовленную для них клетку, понадобилось два утомительных дня. Конечно, я могла просто взять Юлу на руки и отнести в лендровер, но Камерон, в этом я была абсолютно уверена, ни за что не пошел бы за нами. Наконец Юла и Камерон преодолели свой страх и вошли в клетку, которую мы потом осторожно поместили в кузов лендровера.

Дорога была не слишком жаркой, но довольно пыльной. Обезьяны почти совсем не спали, и мы часто останавливались, чтобы напоить их. К рассвету мы пересекли границу и углубились на территорию Сенегала. С восходом солнца мы съехали на обочину и сделали первый привал под огромным манго. От пыли и бессонницы резало глаза, и приходилось делать над собой усилие, чтобы держать их открытыми. Мы надеялись, что за день обезьяны отдохнут, наверстав пропущенные ночью часы сна. После того как машина остановилась, Юла и Камерон успокоились и поудобнее устроились в клетке. Мы с Чарлин как следует накормили и напоили их, а потом стали по очереди дежурить: пока одна спала, другая приглядывала за обезьянами. Но вот жара пошла на убыль, и мы двинулись дальше. На следующий день в 11 утра мы добрались до поворота к горе Ассерик. До лагеря оставалось всего три километра. Тем не менее мы опять сделали привал под сенью густых деревьев, чтобы дать возможность Юле и Камерону отдохнуть и приготовиться к волнующей встрече с другими шимпанзе. Оба путешественника уже вполне привыкли к лендроверу и всем превратностям пути. Они хорошо поели, выпили изрядное количество фруктового сока, и Юла даже затеяла игру с Камероном. В 4 часа пополудни мы тронулись в путь. Последние километры я вела машину со смешанным чувством волнения и тревоги. Юла и Камерон были гораздо старше, чем Бобо в момент переезда, и у меня не было уверенности, что Уильям так просто признает их, а они терпимо отнесутся к другим шимпанзе. Меня страшила мысль, что Юла и Камерон могут испугаться и убежать в заросли, прежде чем я сумею приучить их к лагерю, а не имея опыта жизни на воле, они почти наверняка погибнут. Меня беспокоило и то, как отнесутся обезьяны к Чарлин. Пух и Бобо, без сомнения, сразу же признают ее, но сможет ли она при своем сравнительно небольшом опыте наладить отношения с Уильямом, который становился все более самоуверенным и независимым? Получить ответ на эти вопросы можно было только одним способом – действовать!

26
Объединение

Все были в сборе, когда мы приехали в лагерь. Уильям радостно бросился ко мне, но, прежде чем я успела познакомить его с Чарлин, заметил в кузове лендровера двух новых шимпанзе. Он тотчас прыгнул на переднее сиденье и возбужденно оскалил зубы. Пух и Бобо залезли вслед за ним. Уильям вел себя вполне дружелюбно до тех пор, пока Камерон не начал довольно агрессивно стучать по металлической сетке на уровне своего лица. Уильям забарабанил в ответ, и вскоре два самца устроили по обе стороны клетки такую демонстрацию своей силы, что машина едва не рассыпалась на куски. Правда, иногда наступало временное затишье – в этот момент противники пристально изучали друг друга, но ради безопасности лендровера и всех участников встречи необходимо было как можно скорее переселить куда-нибудь Юлу и Камерона.

Я не осмеливалась просто выпустить их на свободу. Мне хотелось, чтобы шимпанзе, поначалу разделенные сеткой, привыкли друг к другу, да и Юла с Камероном хоть немного адаптировались к новому месту. В тот вечер нам вновь понадобился прицеп, который соорудил Клод ровно год назад для перевозки Тины. Мы подтянули его к лендроверу и поставили так, чтобы Юла и Камерон могли войти в него, как только будет открыта решетка их клетки. Я думала, что за время путешествия обезьяны должны были возненавидеть лендровер и теперь охотно перейдут в более просторное помещение. Однако они вели себя настороженно и с подозрением отнеслись ко всему новому – в том числе и к прицепу. К тому же именно лендровер защитил их от нападок Уильяма, и они не хотели его покидать. Нам понадобилось около суток, чтобы убедить их. Когда же они наконец оказались внутри прицепа, мы перевезли его в тень и для страховки подложили под каждое колесо по большому камню.

Юлу и Камерона было теперь хорошо видно – вся верхняя часть прицепа состояла из стальной сетки с крупными ромбовидными ячеями, что значительно облегчало контакты между обезьянами. Юла и Уильям, казалось, вскоре подружились – в те минуты, когда Уильям переставал буйствовать, они с Юлой протягивали друг другу руки сквозь ячеи сетки, и пальцы их переплетались. Все дело портил Камерон, который толкал Уильяма, хватал его за шерсть и ввергал тем самым в еще большую ярость. Я боялась, как бы Уильям, пытаясь устрашить Камерона, не перевернул прицеп, ведь он употреблял все свои немалые силы, чтобы, подпрыгивая на крыше, посильнее раскачать его. Постепенно Уильям стал впадать в отчаяние, что никак не может добраться до Камерона и показать ему, кто здесь хозяин, а заодно и научить новичка хорошим манерам.

Чарлин, Найджел и я по очереди наблюдали за обезьянами и вели подробные записи. Уильям был настолько поглощен вновь прибывшими шимпанзе, что не обращал на Чарлин почти никакого внимания и своим поведением полностью усыпил нашу бдительность. Вместо того чтобы повсюду сопровождать Чарлин, мы с Найджелом спокойно занимались своими делами, а она самостоятельно передвигалась по территории лагеря.

Юла и Камерон находились в прицепе уже четыре дня. На пятый мы решили выпустить их, выбрав для этого знойные дневные часы, – быть может, в жару обезьяны будут менее активными и не смогут драться в полную силу. Утром, за несколько часов до освобождения Юлы и Камерона, Чарлин вышла из хижины, чтобы понаблюдать за действиями Уильяма, который находился на крыше прицепа и вел себя особенно агрессивно. Я в этот момент сидела на багажнике лендровера и тоже следила за Уильямом. Вдруг он спрыгнул с прицепа, схватил здоровенную бамбуковую палку и бросился к Чарлин. На бегу он выглядел огромным: вся шерсть на его теле встала дыбом, мощные плечи слегка сгорбились, губы плотно сжаты, а на лице появилось зловещее выражение. Едва заметным движением он выпустил палку из рук, она, превратившись в бесформенное пятно, просвистела мимо меня и с вибрирующим звуком врезалась в землю позади американки. «Уильям!» – только и успела крикнуть я. Но было уже поздно – Уильям бросился на Чарлин. Она издала леденящий душу вопль, когда шимпанзе со всего маху отбросил ее к стенке хижины. Выстрел стартового пистолета отрезвил Уильяма, и он, обогнув домик, кинулся в овраг. Чарлин стояла, привалившись к стене и ухватившись обеими руками за голову. Мы помогли ей войти внутрь. Лицо девушки было смертельно бледным, ее била дрожь. Я с трудом усадила ее на край кровати.

– Почему, ну почему он это сделал? – плача, спрашивала она. – За что он так ненавидит меня? Почему он напал на меня? Почему, Стелла? Что я ему сделала? О господи, что с моим лицом?

Кровь показалась между ее сжатыми пальцами, струйками потекла по тыльной стороне руки, закапала на плечо. Найджел уже хлопотал вокруг очага, торопясь согреть воды. Стараясь успокоить Чарлин, я говорила какие-то ласковые слова и тем временем осторожно отводила ее руки от головы. Из уха хлынула кровь, казавшаяся особенно яркой на фоне бледных щек. Чарлин посмотрела на свои руки, потом на меня, и глаза ее расширились от ужаса.

– О господи, что он наделал?

– Ничего особенного, Чарлин. Он тебя укусил, но не сильно. Из-за крови все выглядит гораздо страшнее, чем на самом деле. Держись! Когда вода согреется, я вымою тебе лицо, и ты сможешь посмотреть на себя в зеркало.

Оправившись от потрясения, Чарлин вновь обрела свою жизнерадостность. «Черт возьми, ну и здоровенный же он детина!» – медленно проговорила она и начала смеяться. Потом послушно легла на бок, а я стала смывать кровь с ее лица и наконец осмотрела ее раны. Позади уха виднелись несколько кровоподтеков и следы зубов, один из них – особенно глубокий, по-видимому от клыка. Однако кровь шла из ушной раковины; и я с ужасом увидела, что там не хватает кусочка величиной в полсантиметра. Стараясь говорить как можно спокойнее, я сообщила Чарлин, что она лишилась куска уха, и с удивлением услышала ее смех.

– Как ты думаешь, этот кусок все еще валяется на земле или он проглотил его? – спросила она.

Пока я перевязывала ей рану, я все время убеждала ее, что Уильям не питает к ней ненависти, и объясняла причину его нападения. Уильяму исполнилось девять лет. Это подросток, подвластный самым противоречивым эмоциям. Он едва начинает осознавать свою силу и могущество и стремится к самостоятельности. Постепенно одолевает свои прежние страхи и учится делать то, что ему хочется и когда хочется. Он доминирует над всеми остальными шимпанзе в лагере и знает, что может без труда запугать любого, за исключением нескольких людей. Ярость Уильяма была спровоцирована показной бравадой Камерона, укрывшегося под надежной защитой клетки. Ведь самые неистовые демонстрации Уильяма не страшили Камерона. Однажды он даже осмелился презрительно ударить Уильяма, когда тот в изнеможении растянулся наверху прицепа после особенно бурного проявления чувств. И не в силах добраться до дерзкого Камерона, раздосадованный Уильям перенес свою агрессивность на Чарлин – самый подходящий объект, на котором он мог спокойно выместить злобу.

Чтобы шимпанзе начал считаться с ней, ей надо доказать свою силу. Между тем Чарлин теперь смертельно боялась Уильяма. Как бы она ни старалась скрыть этот страх, самец немедленно почувствует его и с наслаждением воспользуется обретенной властью. Мы понимали, что она не может больше находиться рядом с Уильямом. Кроме того, ее ухо нуждалось в лечении, так как в условиях нашего лагеря мы вполне могли занести в рану какую-нибудь инфекцию.

Чарлин держалась молодцом. Я уложила ее вещи, и, хотя никто из нас не касался больной темы, обе мы знали, что она больше не вернется. Для Чарлин отъезд означал крушение всех ее замыслов; для меня – вновь наступающее одиночество. Я так рассчитывала на помощь и дружескую поддержку Чарлин, что теперь при мысли о долгих месяцах, а может быть, и годах, которые мне предстоит провести без ее участия, я почувствовала себя вдвойне одинокой. Если Уильям хотел полностью изолировать лагерь, он успешно добивался этого, превращая его в недоступный остров. Он показал нам, что больше не намерен почтительно относиться к незнакомцам. Если кто-нибудь и приедет на место Чарлин, то этот кто-то должен быть незаурядной личностью, чтобы завоевать доверие и расположение Уильяма.

Найджел повез Чарлин в больницу. После их отъезда меня охватило глубокое отчаяние. Что еще может произойти с нами? Я надеялась, что Юла и Камерон достаточно хорошо знают меня и будут доверять мне, когда окажутся на свободе. Держать их дальше в прицепе я не могла, да и не хотела, так как стала сомневаться, что их изоляция идет кому-нибудь на пользу. Не в состоянии добраться до них, Уильям день ото дня становился злее. И я решила выпустить их после ленча.

В одном из походных сундуков я хранила бутылочку с транквилизатором серниланом на тот случай, если мне придется успокаивать шимпанзе. Прежде чем освободить Юлу и Камерона, необходимо было обезвредить Уильяма. Я решила дать ему только часть дозы, так как мне меньше всего хотелось, чтобы он заснул, когда я буду выпускать его собратьев, а проснувшись, напал бы на них. Я стремилась к тому, чтобы Уильям наблюдал за всем происходящим, но был бы слегка заторможенным и не мог вести себя слишком агрессивно. Отмерив лекарство пипеткой, я добавила его в чашку с апельсиновым соком и позвала Уильяма. Он тотчас подбежал и без колебаний выпил содержимое чашки. Вернувшись в хижину, я зарядила стартовый пистолет специальными холостыми патронами.

Рене и Джулиана я попросила оставаться возле обезьян, но не вмешиваться, пока я не подам знака. В этот момент в долине раздались ухающие звуки. Это был голос Тины. С тех пор как в лагере появились Юла и Камерон, она почти все время отсутствовала. Через несколько минут мы увидели, как Тина вылезает из оврага. Она осторожно подошла к прицепу и вскарабкалась на небольшое деревце, растущее позади него. Потом стала раскачиваться на ветках и, отломив сук, принялась колотить им по металлической сетке. Меня испугала та сила, которую демонстрировала Тина, и я едва не отказалась от своего намерения выпустить Юлу и Камерона, но в последний момент решила, что смогу защитить их. Стартовый пистолет всегда внушал Тине ужас, и, если понадобится, я прибегну к его помощи. Стукнув несколько раз по клетке, Тина вернулась в лиановые заросли за хижиной, где к ней присоединились Пух и Бобо. Тина привлекла Бобо к себе и принялась обыскивать его. Пух перебирал шерсть на спине у Тины.

Через полчаса после того, как Уильям выпил апельсиновый сок с разведенным в нем лекарством, он спокойно растянулся в нескольких метрах от прицепа и начал дремать. Я решила, что настал подходящий момент. Подойдя к прицепу, я начала отпирать дверцу. Уильям тотчас уселся и быстро посмотрел на меня, но не сдвинулся с места. Оглянувшись, я заметила, что Тина исчезла, а Пух и Бобо сидят друг подле друга и пристально наблюдают за мной. Я сняла щеколду и, подбодрив Юлу и Камерона, распахнула дверь. Они незамедлительно выбрались наружу и прошли мимо меня к задней стенке хижины. У них был опасно независимый вид, и они явно намеревались уйти из лагеря, направляясь к оврагу. Уильям поднялся и побрел за ними. Казалось, его интересует только Юла и он хочет догнать ее. Я с облегчением увидела, что он выглядит, на удивление, спокойным и дружелюбным. Однако Камерон, который несколько раз оглядывался на Уильяма, все время старался держаться между ним и Юлой. Брат и сестра почти добрались до края оврага, когда Уильям в два прыжка догнал их и попытался преградить Юле путь. Толкнув ее вперед, Камерон повернулся и сделал выпад в сторону Уильяма. Уильям остановился. Куда девалась его заторможенность! Шерсть поднялась дыбом, плечи выдвинулись вперед, из груди вырывался глухой ухающий звук. Он схватил большой сук и бросился на Камерона. Юла, крича, отбежала в сторону. Камерон, расхрабрившись, пытался защищаться, через несколько секунд к нему присоединилась Юла и стала кусать Уильяма. Внезапно над дерущимися шимпанзе раздался хруст сломанной ветки и на землю спрыгнула Тина, готовая вступить в борьбу на стороне Уильяма.

Силы были слишком неравными: Юла и Камерон не справились бы и с одним Уильямом. С появлением же Тины их положение ухудшилось – они могли получить серьезные увечья. Я вынула стартовый пистолет. Раздались два выстрела, Тина вскрикнула и скрылась в овраге. Уильям замер. Камерон и Юла, пытаясь успокоиться, принялись обнимать друг друга. Все так кричали, что можно было оглохнуть. Когда возбуждение достигло апогея, находившиеся позади меня Пух и Бобо тоже начали вопить.