Текст книги "Шимпанзе горы Ассерик"

Автор книги: Стелла Брюер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Подошел и сел рядом с Уильямом Пух. Шерсть его была слегка распушена, но вел он себя тихо и пристально наблюдал за тем, что происходит внизу. Между тем прыжки и поклоны Уильяма становились все неистовей. Видно было, что ему смертельно хочется подойти к шимпанзе, но он боится сделать это. Он то и дело оглядывался в мою сторону и снова устремлял свой взор вперед. Мне не было видно нижней части склона, но по выражению глаз и поведению Уильяма я догадывалась, что дикие шимпанзе подходят к нему. Дрожа от возбуждения, я молила, чтобы на этот раз все прошло благополучно. Наконец по другую сторону от моего камня раздалось послушное покашливание и взволнованное попискивание. Я застыла в напряженном ожидании. Уильям и Пух установили контакт с дикими шимпанзе! Не было слышно никаких криков или иных проявлений агрессивного поведения, до меня доносились лишь короткие энергичные звуки, свидетельствующие о встрече незнакомых шимпанзе. Я высунулась из-за камня: вместо подростка и другой обезьяны, которая, по моему предположению, была его матерью, на склоне находилось пять взрослых самцов со слегка распушенной шерстью. Один из них стоял рядом с Уильямом, второй прошел к тому месту, где сидел Пух. Остальные трое медленно поднимались вверх и, судя по их виду, нервничали. Из страха быть замеченной я не решилась больше подсматривать. Уильям по-прежнему принимал подчиненную позу и издавал пронзительные попискивающие звуки. Атмосфера была довольно напряженной, но я была уверена, что, если бы дикие шимпанзе хотели напасть на Уильяма и Пуха, они бы уже давно это сделали.

Пух поднялся и передвинулся поближе к камню, где укрылся Рене. Чувствовалось, что он растерян, но не настолько, чтобы искать поддержки у опекавших его людей. Я надеялась, что дикие шимпанзе пересекут склон и уйдут в сторону от нас, но они оставались рядом, за камнями. Потом метрах в двух от того места, где пряталась я, прямо в поле моего зрения возник крепко сложенный, красивый самец и начал медленно карабкаться на камень Рене. Шерсть его лежала не так гладко, как обычно, но и агрессивным он тоже не выглядел – скорее, просто взволнованным.

Затаив дыхание, я ждала, когда он заметит меня. Шимпанзе взобрался еще выше и уже собирался перепрыгнуть на соседний камень, как вдруг Рене выглянул из своего укрытия. Увидеть у себя над головой это могучее и дикое создание – такого испытания не выдержал бы и самый мужественный человек. Рене и Джулиан хорошо знали силу разъяренного Уильяма, а ведь он был ровно вполовину меньше любого из этих шимпанзе. Рене вздрогнул и быстро отпрянул назад. Шимпанзе совершил головокружительный прыжок, замер на какую-то долю секунды, не сводя с нас обоих глаз, и побежал вниз по склону. Его товарищи незамедлительно последовали за ним. Уильям, к моему удивлению, быстрой походкой направился вдогонку, изредка оглядываясь, чтобы понять причину их страха. Мы с Рене выбрались из своих укрытий и уселись на самом виду, наверху большого плоского камня, Пух обнял меня. Так же как и Пух, Уильям никак не мог взять в толк, чем вызвано столь внезапное бегство диких шимпанзе. Да разве понять ему, что вырастившие его люди, которым он привык доверять и на помощь которых всегда рассчитывал, могут внушить страх его диким собратьям!

Прокручивая в памяти события дня, я испытала огромную радость от того, что Уильям и Пух провели некоторое время среди диких шимпанзе. По словам Рене, один из самцов даже дотронулся до лица Уильяма. Рене рассказал также, что шерсть у диких шимпанзе была немного вздыблена, пока они находились далеко и нас, но когда подошли вплотную, то выглядели совершенно спокойными.

На следующее утро мы снова вернулись на то же место. Мое внимание привлекли четыре свежих гнезда, сооруженные на дереве таббо прямо над теми камнями, где мы с Рене прятались накануне вечером. Шимпанзе, должно быть, построили их после нашего ухода, в последние светлые часы дня. После недолгих поисков я обнаружила и пятое гнездо на другом дереве таббо, которое росло ниже по склону. Возможно, шимпанзе никуда не уходили, а оставались поблизости. Быть может, даже следили за нами, видели, как мы отправились в обратный путь. И может, они были вовсе не так напуганы, как мне показалось. Трудно было утверждать что-либо определенное, поскольку гнезда могли принадлежать и другой пятерке шимпанзе, решившей устроиться в этом месте на ночлег. Под каждым гнездом я обнаружила свежий помет. Вполне возможно, что шимпанзе, заметив наше приближение, покинули гнезда всего несколько минут назад. Чтобы посмотреть, что ели обезьяны, я расковыряла помет. Он почти полностью состоял из косточек похожих на виноград плодов. У одного гнезда я нашла остатки листьев и длинные волокна коры баобаба. Во время наших прогулок мы частенько видели ветки баобаба с почти начисто ободранной корой. Было приятно сознавать, что Тина действительно приучила Уильяма и Пуха к пище диких шимпанзе из Ниоколо.

Мы с Джулианом решили провести утро в зарослях небольших деревьев, растущих на краю плато и увитых лианами. Там можно было оставаться незамеченными, если бы на склоне появились дикие шимпанзе. Мы сидели в укрытии уже около часа. Уильям и Пух резвились неподалеку, жевали стебли травы, отдыхали, играли. Внезапно послышался короткий тревожный крик. Он принадлежал молодому шимпанзе, который находился на середине склона с той стороны, где был расположен водопад и росли деревья с похожими на виноград плодами. Раздался хруст сломанной ветки.

Уильям выбрался на плато, обошел вокруг укрывавших нас деревьев и направился вниз по склону к кормившимся шимпанзе, издавая серию приветственных звуков, состоящих из уханий и покашливания. Я напрягла все свое внимание, пытаясь не пропустить ни единого звука и составить представление о том, как складывается ситуация. Вот раздался высокий взволнованный вопль испуганного шимпанзе, и я подумала, что Уильяма заметили, а может, он уже приблизился к группе обезьян. Было похоже, что кричит самка или молодой неопытный шимпанзе, которого смущает присутствие незнакомца. Пух с интересом прислушивался, но оставался подле меня.

Вдруг раздался хор взволнованных агрессивных криков, и Уильям взбежал на плато. Он опустился на землю и, нервно оскалясь, посмотрел в сторону нашего укрытия. Никто не поднимался за ним. В явном замешательстве он просидел одну-две минуты и, снова направившись к группе шимпанзе, скрылся из виду. Минут десять стояла полная тишина, и я подумала, что шимпанзе ушли. Но вот Уильям опять почтительно заухал в закашлял, приветствуя собратьев, и вновь раздался взрыв криков. Я услышала, как кто-то из шимпанзе несколько раз топнул ногой по земле, и подумала, что он демонстрирует свою силу. И опять Уильям прибежал на плато и, приблизившись к нашему укрытию, посмотрел на меня сквозь листву, скаля зубы. Я постаралась успокоить его; сказала, что ему нечего опасаться, что они не собираются преследовать его, а просто встревожены и взволнованы. Я была уверена, что шимпанзе связывали появление Уильяма с присутствием людей.

Уильям вошел в кусты и сел отдохнуть. Пух шумно резвился: закатывал большой камень в гнездо, которое соорудил прямо на земле. Прошло часа два, прежде чем Уильям осмелился снова выйти на плато. За это время я не слышала голосов шимпанзе, но изредка раздававшееся потрескивание сучьев свидетельствовало, что они все еще кормились на склоне. Странно, что они остались, несмотря на шум, который производил Пух, сооружая свое гнездо. Уильям, вначале нерешительно, прошел вдоль края плато, миновал участок, под которым кормились шимпанзе, и взобрался на фиговое дерево, растущее метрах в двадцати от нашего укрытия. Я показала Пуху на Уильяма, поедавшего зрелые фиги, и посоветовала ему заняться тем же. Пух послушно подошел к дереву и взобрался на него. Уильям теперь то и дело поглядывал вниз, в ту сторону, где находились шимпанзе. Едва Пух приступил к кормежке, как Уильям начал громко ухать. Наверное, к дереву приближался шимпанзе.

Пух, нервно оскалясь и попискивая, скатился вниз. Уильям – следом. Пух прямым ходом бросился в наше укрытие. Уильям остановился метрах в десяти, потом вернулся, приседая на ходу и издавая звуки подчинения. Было видно, что он очень нервничает. Уильям дошел до края плато, затем медленно отступил на несколько шагов. Он все время приседал, подпрыгивал, попискивал и скалил зубы, сгорая от желания встретиться с невидимым мне незнакомцем и сомневаясь в исходе встречи. Уильям трижды подходил к обрыву и отступал. Когда он подошел в четвертый раз, дикий шимпанзе, которого я все еще не видела, начал взволнованно визжать. Уильям продолжал оглядываться в мою сторону, поэтому я раздвинула ветки, чтобы он мог удостовериться в моем присутствии. Пять раз Уильям выходил вперед и снова отступал. На шестой он начал мелкими шажками пятиться, и по его поведению я поняла, что дикий шимпанзе приближается к нему. К счастью, Уильям отходил в сторону плато, а не к моему убежищу.

Слегка распушив шерсть, взрослый шимпанзе надвигался на Уильяма. Мне трудно было понять, что он собирается делать. Он не выглядел ни дружелюбным, ни чересчур агрессивным – скорее, настороженным и неуверенным. Уильям остановился, продолжая приседать. Потом дикий шимпанзе сделал странное движение – коснулся своим лицом лица Уильяма. Уильям оскалил зубы и взвизгнул, но не отступил ни на шаг. В этот момент на плато взобрался второй самец и остановился, глядя на Уильяма и Пуха, а может быть, мимо них на мое убежище. Пух подпрыгнул и подошел к зарослям, где пряталась я. Я замерла от ужаса: неужели я снова испорчу им эту встречу. Моя сумка, едва прикрытая листьями, лежала у самой прогалины, служившей входом в наше убежище. Мне показалось, что шимпанзе намеревается обнюхать ее, но он только посмотрел на это место, а затем, согнув локти и скорчившись, принялся обследовать вход в заросли. Шерсть его по-прежнему была слегка вздыблена.

Проход, ведущий к нам, был частично замаскирован лианами, и шимпанзе едва ли мог нас увидеть. Он резко выпрямился, прошел мимо Уильяма, который к этому времени стал вести себя гораздо спокойнее, и взобрался на фиговое дерево. Второй самец, казавшийся еще более встревоженным, последовал за ним. Уильям подошел к зарослям и пробрался в наше убежище. Первый шимпанзе сорвал несколько плодов, однако вид у него был довольно напряженный, и он несколько раз принимался раскачиваться на ветках, озираясь по сторонам. Оба шимпанзе провели на дереве не больше трех минут, потом спустились и исчезли в той же стороне, откуда пришли. Я несколько раз обняла Уильяма, похвалив его за мужество и упорство. Он был очень доволен и в ответ похлопал меня по руке.

Через некоторое время Уильям и Пух снова влезли на дерево и начали поедать фиги. Сначала Уильям частенько поглядывал в сторону долины, откуда еще минут двадцать доносились звуки, свидетельствующие, что остальные шимпанзе кормились внизу, метрах в пятнадцати от нас. Потом все стихло. Уильям и Пух оставались на дереве около получаса, а затем вернулись к нам. По пути к зарослям Уильям выпрямился и быстро посмотрел вниз. Еще несколько часов со стороны водопада до нас регулярно доносились крики шимпанзе, потом вся группа, вероятно, двинулась дальше. И до нашего ухода никто из них больше не вернулся к плодоносящему дереву, которое росло возле самого убежища.

23
Бобо

Шел октябрь – шестой месяц с тех пор, как мы оставили Абуко и поселились в Ниоколо. Шимпанзе понемногу отдалялись от меня; без грустных расставаний и огорчений – процесс был настолько постепенным и естественным, что шимпанзе вряд ли замечали его. Я снова и снова благодарила судьбу за то, что мы встретили Типу. Если бы не она, все было бы намного сложнее. Теперь я нередко уходила из лагеря одна, без шимпанзе, предоставляя им возможность вести самостоятельную жизнь.

В конце сентября должны были приехать отец и Найджел, но проходили недели, а никто из них не появлялся. Наконец я решила поехать в Ниоколо, чтобы проверить, нет ли там писем или еще каких либо известны. Тридцать километров пути превратились в настоящую нервотрепку: дорога настолько заросла травой, что мы несколько раз съезжали на обочину и лишь по счастью не наткнулись на огромные булыжники, которые могли повредить лендровер. Все склоны были размыты дождевыми потоками, и «Фелисити» с трудом преодолела ряд довольно больших болотистых участков.

Меня поджидала скопившаяся за несколько месяцев пачка корреспонденции, в том числе телеграмма, посланная две недели назад итальянкой Рафаэллой Савинелли, которая спрашивала, можно ли ей привезти в наш лагерь своего трехлетнего шимпанзе Бобо. Он жил у нее два года, но больше уже оставлять его в доме стало невозможно. Пришли письма и от доктора Брэмбелла: все приготовления относительно перевозки Юлы и Камерона закончены. Авиакомпания «Бритиш каледониан эйруэйз» согласилась предоставить мне билет для поездки в Англию. Я должна была прилететь в январе, забрать шимпанзе и вернуться с ними в Сенегал прямым рейсом той же авиакомпании до Дакара.

Между тем дожди стали ослабевать и наконец прекратились вовсе. Гора Ассерик сменила свой ярко-зеленый убор и оделась в мягкие осенние тона. Плато с растущей на нем высокой травой выглядело как огромное золотое поле созревшей кукурузы. Листья на деревьях прежде чем упасть, сделались сначала желтыми, потом оранжевыми. По сравнению с сезоном дождей пейзаж неузнаваемо изменился, но стал от этого не менее прекрасным. В скором времени парк должен был снова открыться для публики.

Однажды я уехала на несколько часов, чтобы отвезти продукты рабочим, чинившим дорогу в нескольких километрах от нашего лагеря. Возвращаясь назад, я заметила огромное облако черного дыма, вздымавшееся возле горы Ассерик. Это горел лес. Чем ближе я подъезжала, тем тревожнее становилось на душе – судя по дыму, огонь бушевал в опасной близости от лагеря. После развилки я ехала уже по обугленной и дымящейся земле. Пламя рвалось вверх по склону к плато и лагерю.

Для моих шимпанзе это был первый большой пожар, и я надеялась, что они догадаются спрятаться в овраге или у нижнего течения ручья – в тех местах, куда огонь вряд ли доберется. «А вдруг они испугались и, поддавшись панике, не могут выбраться из огня?» – думала я и старалась как можно скорее добраться до места. Лендровер шел в гору. Внезапно языки пламени преградили дорогу. К капоту автомобиля были прикреплены две запасные канистры с бензином. Я быстро сняла их и переставила в багажник, потом сломала на ближайшем дереве большущую зеленую ветку. Старая, высушенная солнцем трава прекрасно горела, и огонь, гудя и потрескивая, быстро бежал вверх по склону горы.

Жара и дым были почти непереносимы, но мне все-таки удалось с помощью ветки уничтожить языки пламени на дороге. В моем распоряжении были считанные минуты, прежде чем трава снова вспыхнет от какой-нибудь случайной искры, и я быстро побежала к лендроверу. Впереди шел крутой подъем, и машина с трудом набирала скорость. Колеса буксовали, разбрасывая во все стороны черный песок и золу, но автомобиль все-таки двигался вперед. Вот, визжа тормозами, он преодолел узкий туннель, который мне удалось пробить в стене огня, и, обогнав надвигающееся пламя, выбрался на плато.

Рене и Джулиан уже начали вырубать просеку вокруг лагеря. Пух находился с ними, но Тины и Уильяма не было с тех самых пор, как я уехала рано утром. Времени на то, чтобы сделать эффективную противопожарную полосу, не оставалось: уже была видна длинная непрерывная линия огня, пересекавшая дальний конец плато. Джулиан и Рене срезали охапку зеленых веток и принесли в лагерь. Следующие полчаса мы занимались тем, что поджигали траву вокруг лагеря и, подождав, пока она выгорит на достаточно широком расстоянии, ветками тушили ее. Так получалась полоса, способная защитить нас.

Позаботившись об относительной безопасности лагеря, я стала беспокоиться за Уильяма. Тина, должно быть, уже не раз за эти годы была свидетелем лесного пожара, и я надеялась, что Уильям будет держаться возле и следить за ее поведением. Пух сидел у меня на руках и, чувствуя себя в полной недосягаемости, спокойно наблюдал за происходящим. Огнезащитная полоса сделала свое дело. Вокруг бушевало пламя, выстреливая долетавшими до нас искрами, но вскоре все стихло, и, хотя мы задыхались от жары и дыма, огонь не причинил лагерю никакого ущерба.

Плато, которое всего лишь час назад представляло собой колышущееся море золотисто-оранжевой травы, теперь превратилось в выжженную пустыню, по своей унылости соперничавшую с лунным пейзажем. Вся растительность, в том числе и окружавшие плато небольшие деревья, выглядели коричневыми и уныло опустили ветви. Зрелище было удручающим. Наступил сухой сезон. Теперь на все семь месяцев, до следующего дождя, Ниоколо приобрело вид бесплодной пустыни, хотя и не лишенной своеобразной застывшей красоты. Сочная зелень, напоминавшая о пышной растительности сезона дождей, сохранилась лишь в закрытых долинах. До нас еще доносились звуки пожара, бушевавшего на склонах горы Ассерик, когда в лагере появились Тина и Уильям. Они прятались в овраге. Ни тот, ни другая не казались чересчур взволнованными. Уильям то и дело чихал, по-видимому, из-за дыма, клубы которого все еще низко стелились над оврагом, цепляясь за ветви деревьев.

Остаток дня мы провели в лагере. Уильям и Тина почти все время кормились листьями кенно и темными ягодами с кустов кутофинго. Пух с моим приездом совсем успокоился и вконец разыгрался. Он увлеченно возился со своей жестяной тарелкой, волоча ее по песку, или, пристроив на голове, обходил двор. Я вошла в хижину, чтобы сделать кое-какие записи. Через некоторое время до меня донесся смех Рене и Джулиана. Пух, довольный тем, что к нему приковано всеобщее внимание, пересекал двор, совершая немыслимые пируэты и трюки. Его лицо, ладони и стопы были мертвенно-бледными, а шерсть перемазана чем-то серым. Он был похож на первобытного воина, раскрашенного в соответствии с ритуалом. Его лицо напоминало гладкую белую маску, на которой выделялись круглые темные глаза и темная линия рта. Пух нашел кучу светлого пепла, по фактуре такого же, как тальк. Его мягкость понравилась шимпанзе. По-видимому, вспомнив о мыльной пене, он тщательно натер себя пеплом.

На протяжении нескольких дней я не покидала шимпанзе, и мы каждое утро все вместе отправлялись на прогулку в долину. Зеленые стручки афзелии сделались хрупкими и коричневыми. Многие из них уже раскрылись, и темные семена высыпались на землю. У каждой горошины был ярко-оранжевый колпачок, которым она прикреплялась к стручку. Семена выглядели весьма привлекательно, но были твердыми как камни, поэтому я удивилась, когда увидела, как Тина роется в куче золы у корней афзелии и вытаскивает оттуда обгоревшие семена. Прожаренные, они легко измельчались мощными челюстями и превращались в однородную массу, по вкусу напоминающую арахис. Шимпанзе полюбили их, и вскоре Уильям и Пух рылись в золе с не меньшим рвением, чем Тина. Для меня оставалось загадкой, случайно ли Тина обнаружила, что обгоревшие семена легко крошатся и жуются, или это было еще одно воспоминание, унаследованное ею от тех далеких дней, когда она вела по-настоящему вольный образ жизни.

Наблюдая за шимпанзе, я размышляла о том, что и наши собственные предки при подобных обстоятельствах могли начать использовать огонь. На протяжении всей недели после пожара большие поваленные деревья в долине тлели и дымились, постепенно превращаясь в пепел. Слабый ветерок не давал огню погаснуть. Оставалось сделать всего один шаг и перейти от розысков редко встречающихся поджаренных горошин к сбору твердых сырых семян и намеренной их обработке в этих естественных очагах, разбросанных по всей долине.

Через несколько дней после пожара я получила известие от мистера Гейе, члена Комиссии по охране природы национального парка Ниоколо-Коба, о том, что две итальянские девушки с маленьким шимпанзе ждут меня в Ниоколо. Рафаэлла и Бобо наконец приехали! Я бросилась в Ниоколо и познакомилась с подругой Рафаэллы Барбеллой, веселой симпатичной девушкой, и с самой Рафаэллой. Одетая в запыленные голубые джинсы и вылинявшую армейскую рубашку защитного цвета, она понравилась мне с самого начала. Ее каштановые волосы были взлохмачены и покрыты тонким слоем пыли, на сильном выразительном лице горели темные глаза. В белых ровных зубах была зажата сигарета, и это лишь усилило мое первое впечатление о ней как о красивой, решительной и волевой женщине. Бобо, держась очень прямо, важно спустился к нам с веранды и с уверенным видом вскарабкался ко мне на руки. Казалось, он источает ту же решимость и уверенность в себе, что и его хозяйка. Во всем, что бы он ни делал, не чувствовалось ни малейших колебаний. Было уже поздно, и мы решили немедленно отправиться в лагерь.

Сначала Бобо сидел на коленях у Рафаэллы, потом принялся лазить по всей машине. Через некоторое время он сел ко мне и, строго глядя на меня, ущипнул за руку. Я не пошевелилась. По-прежнему не сводя с меня глаз. Бобо снова ущипнул меня, на этот раз немного сильнее. Я взглянула на него и медленно ущипнула в ответ. Бобо отодвинулся и стал возиться на заднем сиденье. Целых два года Бобо жил среди людей. Встречая нового человека, он каждый раз узнавал, боится тот его или нет, может ли он подразнить и даже припугнуть новичка. Чтобы проверить, к какому разряду людей отношусь я, Бобо решил испытать мою реакцию на его щипки. Когда он отошел от меня, я была вполне уверена, что по крайней мере на некоторое время мне гарантирована его дружба. Позднее он вновь будет испытывать меня, чтобы установить границы наших взаимоотношений, и лишь после того, как я заслужу его уважение, Бобо станет полностью доверять мне.

Я была в восторге от того, что у Пуха наконец появится товарищ, и уже представляла их с Бобо верными друзьями. Но как отнесутся к новому члену группы Тина и Уильям? Было уже темно, когда мы добрались до лагеря. Пух сидел на лестнице, Уильям возле палатки. Увидев машину, Уильям тотчас подбежал к ней и, прежде чем я успела ему помешать, распахнул дверцу. Потом залез внутрь и замер, заметив Бобо. Он был взволнован, но вел себя вполне дружелюбно. Бобо при виде довольно крупного самца попятился, явно не зная, что предпринять. Я придержала Уильяма, пока все не вылезли из машины. Рафаэлла спустила Бобо на землю, и Уильям с Пухом тотчас обступили его. Бобо прижался к ноге Рафаэллы, уцепившись за нее одной рукой, а другой ухитрился больно ударить Уильяма и Пуха. Однако оба шимпанзе по-прежнему вели себя вполне дружелюбно, и Бобо стал постепенно успокаиваться. Его жесты утратили агрессивность и сделались игривыми.

Знакомство происходило при свете походного фонаря, поэтому я не сразу заметила Тину, которая сидела на дереве кенно у нас над головами и внимательно следила за тем, что происходит внизу. Бобо все еще выглядел довольно возбужденным. Я решила покормить обезьян, чтобы дать ему время немного освоиться. Уильям и Пух получили каждый по полбуханки хлеба, Тина тоже спустилась за своей долей. Бобо я дала меньше других, с тем чтобы он закончил есть одновременно со всеми. Он казался таким хрупким по сравнению с Пухом и Уильямом, что я впервые воочию убедилась, как выросли оба мои питомца за истекшие полгода.

Покончив с хлебом, Бобо принялся играть с Уильямом. Пух попытался присоединиться к ним, но был атакован Уильямом. Бобо направился к Рафаэлле, Уильям схватил его и потащил назад. Бобо захныкал, Уильям тотчас обнял его. Мы просидели возле хижины до половины десятого, Тина ушла первой; она вернулась в гнездо и лежала там, пристально наблюдая за нами. Уильям и Бобо играли почти без перерыва. Пух присоединялся к ним, только если позволял Уильям. Я была поражена взаимоотношениями шимпанзе. Едва ли можно было мечтать о более радушном приеме!

Наконец Рафаэлла начала укладывать донельзя уставшего Бобо на крыше лендровера, пристроив там подушку. Уильям и Пух нехотя отправились в овраг к своим гнездам. Бобо отказался ночевать без Рафаэллы, и ей пришлось уложить его в своей постели. Впереди у него будет довольно времени, чтобы освоить гнездостроительство. А пока того, что он узнал о новой жизни, было вполне достаточно для первого дня.

Так же как Пух, Уильям, Тина и бесчисленное множество других детенышей шимпанзе, Бобо осиротел в то время, когда был беспомощным младенцем. Мать его была убита, а он вместе с другими молодыми шимпанзе экспортирован из родной Африки в Европу. В конце концов Бобо и еще два его товарища по несчастью очутились в холодных тесных клетках на полках грязного итальянского зоомагазина. Двое других малышей умерли вскоре после того, как попали в магазин. Бобо чудом выжил и был спасен Рафаэллой, которая вызволила его из заточения.

Началась счастливая пора для Бобо: он стал членом небольшой семьи и наслаждался безопасностью и покоем. Его никогда ни в чем не ограничивали, и в доме Рафаэллы вскоре воцарился полнейший хаос. После того как ей несколько раз пришлось заменить сиденье в уборной, она решила обходиться без него. Дважды Рафаэлла ремонтировала раковину в ванной. Настал момент, когда она перестала стирать занавески и счищать грязные пятна со стен. Вся ее жизнь теперь была подчинена Бобо. Рафаэлла понимала, что ради его же пользы не может оставить Бобо в Италии, и стала раздумывать, как ей переправить его в Африку и вернуть к жизни на свободе. Она уже была готова к тому, что ей придется жить в лесу вместе с Бобо, пока он не повзрослеет и не сможет сам заботиться о себе. Потом она услышала о моем эксперименте. Все остальное было делом времени.

На следующее утро Пух и Уильям пришли к хижине раньше обычного. Я надеялась, что мне удастся выпроводить Бобо из комнаты прежде, чем кто-нибудь из них заметит его, – обезьяны не смогли бы понять, почему новичку разрешается входить в домик и ночевать там, а им нет. Пока я торопливо выталкивала Бобо за дверь, Уильям попытался проскользнуть мимо меня. Я наклонилась и схватила его за руку, не впуская в хижину.

Он пришел в бешенство, впервые в жизни укусил мою руку и с удивительной легкостью опрокинул меня на землю. Рене и Джулиан бросились на выручку, но Уильям напал на них и покусал Рене. Он был в ярости и невероятном возбуждении. Я тоже была взбешена. Чувство обиды и возмущения оттого, что Уильям укусил меня, заглушало страх: я бросилась к нему с таким гневом и решимостью, что он закричал и побежал от меня. Я догнала его, схватила за загривок и изо всех сил укусила за плечо. Он завопил еще громче, потом мощным движением высвободился из моих рук и, не переставая кричать, скрылся в овраге. Я осталась лежать на месте нашего сражения, дрожа от пережитого волнения и выплевывая изо рта клочья обезьяньей шерсти. Меня утешало лишь то, что мне удалось вновь обрести уважение Уильяма. Пройдет немало времени, прежде чем он сделает еще одну попытку взять надо мной верх.

Через четверть часа Уильям вернулся в лагерь. Он был спокоен и благоразумен. Между тем настало время кормить Бобо. Мы не могли давать пищу ему и не кормить других обезьян, поэтому все они получили еду на краю оврага. После кормежки Бобо направился за Уильямом и Пухом к фиговому дереву. Через пять минут он вернулся. Уильям шел за ним по пятам как зачарованный.

Я решила отвести Уильяма, Пуха и Бобо в долину. Мы двигались по дну оврага, и Уильям всю дорогу держался возле Бобо. Новые звуки и непривычная обстановка слегка раздражали Бобо, и он попросил Рафаэллу взять его на руки. Она остановилась и подняла его. Увидев, что Бобо теперь недосягаем, Уильям разозлился и точным движением повалил Рафаэллу на землю. Это, естественно, еще больше напугало Бобо, и он лишь крепче вцепился в Рафаэллу. Она попыталась уговорить своего питомца идти рядом с ней, но он начал пронзительно кричать. Его вопли подействовали на Уильяма, и он впал в еще большее возбуждение. В конце концов выход был найден: Бобо позволил мне нести его при условии, что Рафаэлла будет идти рядом. Уильям не стал особенно возражать против того, что новичок сидит у меня на руках. Когда мы дошли до ручья, я спустила Бобо на землю, но он побрел прочь от Уильяма. Новая обстановка ошеломила его, и он был явно не настроен играть и резвиться. К моему удивлению. Уильям захныкал, чтобы привлечь внимание Бобо. Когда и это последнее средство не помогло, Уильям набросился на Пуха, потом подбежал к корням дерева мандико и начал барабанить по ним, выказывая тем самым свою досаду.

Пока мы купались, Уильям осторожно играл с Бобо, а Пух отдыхал неподалеку. Однако стойло Бобо приблизиться к Рафаэлле, как Уильям впал в истерику. Пять раз за этот час он принимался бросать палки и демонстрировать свою силу. Сначала я сохраняла терпение и спокойствие, но, когда Уильям стал швырять в Рафаэллу и Барбеллу здоровенными булыжниками, мне пришлось вмешаться. Раньше мне никогда не доводилось видеть Уильяма таким возбужденным и агрессивным. Я тоже бросила в него несколько камней, Уильям успокоился и постепенно пришел в себя. Мне вновь удалось обуздать столь неожиданную вспышку его эмоций. И я повела всех вниз, в долину, чтобы найти деревья, на которых обезьяны смогли бы кормиться; я все еще надеялась отвлечь внимание Уильяма.

Бобо опять захныкал, но Уильям осторожно обнял его, и тот успокоился. Я с изумлением наблюдала, как Бобо шагает возле Уильяма, уцепившись рукой за шерсть на его плече. Было что-то трогательное в этой паре: маленький шимпанзенок доверчиво семенил рядом со своим крупным собратом, а тот проявлял по отношению к нему поразительную заботливость.

Мы нашли несколько сухих, еще не раскрытых стручков афзелии. Рафаэлла приспособилась открывать их, положив боком на камень и с силой ударяя по ним булыжником. Стручки с треском раскалывались. Находящиеся внутри семена были очень твердыми – слишком твердыми для зубов шимпанзе. Рафаэлла завоевала доверие Уильяма тем, что стала разбивать горошины на мелкие кусочки, которые обезьяны могли разжевать. Вскоре шимпанзе разбрелись в поисках стручков. Отыскав их, они выстраивались возле Рафаэллы, дожидаясь своей очереди. Я была поражена, насколько быстро Бобо вписался в совершенно непривычные для него условия. К тому моменту, когда настала пора возвращаться, все трое шимпанзе, подражая методам Рафаэллы, пытались извлечь горошины из стручков и размельчить их. Хотя никто из них не добился успеха, действовали они вполне решительно, и я была уверена, что пройдет не так уж много времени, и все они освоят способ открывать твердые стручки.