Текст книги "Стяжатели"

Автор книги: Стелла Трофимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

12.

– Итак, вы продолжаете настаивать, что найденные у вас при обыске ценности оставлены вам в наследство бабушкой со стороны отца, умершей два года назад?

Мещерский кивнул головой:

– Да. Старушка любила меня больше, чем других внуков.

– Можете точнее сказать, когда умерла ваша бабушка?

– В марте шестьдесят второго года.

Дегтярев заглянул в лежащую на столе справку:

– Грустно, когда любимый внук так безбожно путает дату. Вы ошиблись ровно на год и три месяца.

– Возможно, – согласился Мещерский. – У меня плохая память на даты.

– Только на даты?

– Да.

– Тогда вы, наверно, помните, что ваша бабушка неоднократно обращалась к вам с просьбой хотя бы о незначительной материальной поддержке, но вы либо отделывались молчанием, либо отвечали, что сами кругом в долгах и помочь ей не можете.

– Бабушка никогда ко мне не обращалась. Если бы это случилось хоть раз, я бы ей не отказал.

Дегтярев протянул ему три письма:

– Вот письма, которые вы писали бабушке в Краснодар. Не пытайтесь отрицать, что писали их вы. У нас есть заключение экспертизы.

Старая ведьма! Какого дьявола она хранила его письма?!

– Вряд ли при этих условиях бабушка оставила бы вам наследство. Тем более, она никогда не имела никаких ценностей, что не так трудно было выяснить. Может быть, вы перестанете настаивать на этой версии?

Мещерский не ответил.

– Так как же? Будете продолжать в том же духе или начнете говорить правду?

– Я вообще имею право не отвечать на ваши вопросы!

– Имеете. Но вряд ли вам это поможет.

– Сколько времени можно повторять одно и то же, – раздраженно сказал Мещерский. – Никаких взяток я никогда не брал.

– На очной ставке с вами Никодимов утверждал другое.

– Это провокация. Я вообще не знаю, кто такой Никодимов.

– Павлова вы тоже не знаете?

– Нет, почему же. Павлова я знаю отлично.

– Но ведь и он на очной ставке говорил, что вы берете взятки.

– Он и не то еще мог сказать. Раз уж вы ведете следствие, должны бы понимать, что Павлов мстит мне за полученные выговоры.

– К выговорам мы еще вернемся. Сейчас поговорим о другом. Вы подарили кольцо с жемчугом и алмазами Марине Сокольской?

– Да! – вызывающе сказал Мещерский. «Стоит ли отрицать? Очевидно, Марина рассказала о подарке». – Но это мое личное дело!

– Сколько Бережнов заплатил вам за серьги, которые он подарил Аглае Федоровне ко дню рождения?

– Я не продавал Бережнову никаких серег!

– Ознакомьтесь с заключением эксперта – кольцо и серьги – это гарнитур.

Мещерский прочел заключение, вернул его Дегтяреву.

– Эксперт – человек. И как каждый человек может ошибиться.

– Бережнов говорит, что заплатил вам за серьги двести рублей.

– Ни черта он мне не заплатил! – Мещерский на секунду потерял над собой контроль. – Ни за серьги, ни за фокусы своего сынка, которые влетели мне в копеечку!

– Уточним, – сказал Дегтярев. – Значит, вы продали Бережнову серьги, но деньги за них еще не получили?

Мещерский уже снова взял себя в руки:

– Да. Я не хотел об этом говорить, чтобы не впутывать Бережнова. У него и так хватает неприятностей.

– Впутывать Бережнова вам, конечно, нет смысла, – сказал Дегтярев. – Ведь вся ваша ставка сейчас на него. На его связи. Но вы ошибаетесь, Мещерский. Бережнов вам не поможет.

Дегтярев достал из папки два документа. Мещерский, тревожно наблюдавший за ним, с трудом удержал крик: у следователя были оба списка. Старый и новый. На старом вычеркнуты пять человек, которым должны были предоставить квартиры, и вписаны рукой Мещерского фамилии других пяти… Тех, которые заплатили ему и Бережнову двадцать тысяч рублей! Откуда взялся этот старый список? Мещерский был уверен, что уничтожил его… А список, оказывается, существует. И это улика, неоспоримая улика! Несомненно, следователь уже успел допросить и тех, кто вычеркнут, и тех, кто вписан!.. Но откуда, откуда взялся этот список?!

Вдруг Мещерский ясно вспомнил день, когда ему удалось уговорить Бережнова подписать новый список. Одного за другим называл он людей, которых его жажда к стяжательству лишила жилплощади. И тогда Бережнов взял у него старый список. Долго рассматривал. Потом, словно тот жег ему руки, бросил, в ящик стола. Да, все это было так. Именно так. Отрицать? Конечно, отрицать! Пускай против очевидности. Только не сознаваться. Нет, только не сознаваться. Необходимо затянуть время, пока Бережнову не удастся его вызволить! Но что это? Что еще достает следователь из папки?!

– Ознакомьтесь с двумя документами, – Дегтярев отлично понимает, какие мысли обуревают Мещерского. Надо думать теперь, когда он в состоянии полной растерянности, эти два документа заставят его говорить.

Мещерский берет документы. Читает. Бумага дрожит в его руках. Он это замечает, но никак не может совладать с собой.

– Сопоставьте числа, – говорит Дегтярев. – Новый список подписан Бережновым седьмого февраля. Девятого, как вы можете убедиться из справки, вами было внесено на сберегательную книжку десять тысяч рублей. Бережнов внес в этот же день семь тысяч. Три тысячи он оставил, чтобы расплатиться с долгами и купить свадебные подарки девушке, которую его сын обесчестил.

Значит, Бережнов тоже арестован и надеяться на его помощь нечего!..

– Ну, как? Хватит с вас? Или представить еще доказательства?

Мещерский молчал долго. Очень долго. Но Дегтярев знал – теперь он все расскажет.

– Я все расскажу…

Будто прошел не час, а целый год с момента, когда надзиратель ввел сюда Мещерского. Куда девался его лоск, его барские замашки, его заносчивый тон? Перед Дегтяревым сидел, сгорбившись, человек с бегающими трусливыми глазами и трясущимися руками. Смотреть на этого человека было противно. И хотя Дегтяреву до отвращения противно было смотреть на него, это чувство пересиливалось другим – светлым и радостным, потому что удалось, наконец, изобличить преступную шайку. И еще радостнее от мысли, что справедливость будет восстановлена. Выселят всех, кто получил квартиры за взятки. Справят новоселье имеющие на это законное право. Кирилл живо представил себе, как счастливы будут Громовы, Женя Королев, все, кого хотели лишить счастья эти люди… нет, какие же это люди? Их и людьми-то назвать невозможно!

* * *

Дегтярев вышел из тюрьмы и остановился, на миг ослепленный солнечным светом. Весна… Скажите, пожалуйста! Не заметил, как она подобралась. А может быть, весна пришла давно, он просто не обратил внимания на это явление природы? Чепуха! Еще вчера лежал снег у ворот. Правда, пористый и грязный, но все же это был снег. А сегодня здесь бежит веселый ручеек. Бежит и поблескивает на солнце, будто подмигивает Кириллу. Будто хочет сказать: «Что, старина? Намаялся?»

– Намаялся! – рассмеялся Кирилл и в свою очередь подмигнул ручейку. – Наше с тобой дело такое – грязь смывать!

Кирилл перемахнул через ручеек. Подумал: «Отпуск не за горами. Вот только начнутся у Наташи каникулы…» Первый отпуск в жизни, который он проведет не один. И не с кем-нибудь – с Рыжиком. С милым, чистым, поразительным Рыжиком, который неизвестно, за какие такие его заслуги каждый день ждет его, заботится о нем, любит его. А еще говорят – чудес не бывает. Вот оно – чудо. Наташа. Рыжик. Любимая…

Не заметил, как доехал до прокуратуры.

– Ты что сияешь? – спросил Пономарев. – Заговорил Мещерский?

– Заговорил.

– Рассказывай.

Дегтярев коротко, но подробно рассказал о допросе. Здорово он умел это делать – коротко и в то же время подробно.

– Так, – сказал Пономарев. – Теперь все ясно. Получай санкцию на арест Бережнова.

* * *

Пятые сутки Бережнов пил запоем. Он не хотел видеть никого. Единственный человек, чье присутствие не было бы ему в тягость, ушел от него. Навсегда. Какое страшное слово – навсегда! «Надя, Надя… – шептал он с тоской. И опять – Надя, Надя!» Разве не была она долгие годы самым преданным другом? Надя бы и сейчас нашла единственно верное, единственно нужное слово. Впрочем, он давно уже не прислушивался к ее словам. С тех самых пор, как пошел в гору и возомнил себя при жизни монументом. Тогда Надины слова стали раздражать его. Потому что она всегда говорила правду, а он привык к фимиаму и лести. В конце концов Надя совсем перестала с ним говорить. Нет, конечно, она говорила – «С добрым утром», или «Спокойной ночи», или «Какой обед приготовить сегодня?», или – «Тебе пора заказать новый костюм»… Но настоящих слов не было. Он отучил от них Надю. Он просто не желал ее слушать. А что бы она сказала сейчас? Сейчас, когда Надя уже ничего не может сказать, он хочет знать – что бы она сказала?..

Бережнов вдруг явственно услышал Надин голос:

– Ты не случайно докатился до гнусного преступления, Коля. Но раз это произошло – пойди и сознайся.

– Замолчи! – крикнул он и замахнулся бутылкой.

Голос умолк. Бережнов дрожащей рукой вылил в стакан остатки коньяка. Подумал: «Так можно допиться до белой горячки!» А, да не все ли равно! Залпом выпил коньяк. Потянулся за новой бутылкой.

Бережнов не верил в то, что его могут арестовать. Никодимов и Павлов ничего не знают. Мещерскому говорить невыгодно. У этого мальчишки-следователя, который сует свой нос в квартирные дела, нет никаких доказательств, что он, Бережнов, брал взятки. Если б были, давно бы их предъявил. Сразу после ареста Мещерского. Выдать его может один Мещерский, а раз Павел до сих пор молчал, значит будет молчать и впредь. Это в его собственных интересах. Никто из тех, кто давал взятки, не подозревает, что немалая часть прилипла к его, Бережнова, рукам.

Нет, в возможность ареста он не верил. Не это его страшило. Пугало другое. Пять дней назад его друг, председатель исполкома, сказал:

– Ничем не могу помочь, Николай. На руководящих должностях тебе больше не быть. Не справился. Такую грязь у себя в тресте развел – чертям тошно! Спасибо скажешь, если партийный билет не отберут.

С того дня и запил. Потому что не было для Бережнова ничего страшнее мысли, что он лишится почета и власти, к которым привык и отказаться от которых не в силах.

В дверь постучали.

– К черту! – рявкнул Бережнов. – Оставьте меня в покое! – Немного смягчился, увидев Аглаю. – А-а, это ты. Ну, входи, раз пришла. Садись. – Налил в стакан коньяк. – Пей. Я из бутылки… – Прильнул к горлышку. – Что же ты? Пей. – Стукнул кулаком по столу. – Пей, говорю!

– Какая гадость! – На красивом лице Аглаи брезгливая гримаса. – Не думала, что ты можешь так опуститься…

– Не ду-ма-ла? – протянул Бережнов. – А вообще-то ты думать умеешь? О чем-нибудь кроме себя? Своей красоты и тряпок?

– Я не желаю выслушивать оскорбления!

– Не желаешь? – Бережнов поднялся во весь свой огромный рост, шагнул к Аглае. – А подарки получать желаешь? Кататься на персональной машине желаешь? Иметь собственную дачу – желаешь?.. Говори!

Аглая бесстрашно смотрела на медленно приближающегося Бережнова. Ее большой, твердо очерченный рот кривился пренебрежительной жалостью. То же легкое презрение и жалость светились в глазах. Ничто больнее, чем эта презрительная жалость, не могло ранить Бережнова. Его, перед которым трепетали сотни подчиненных, его смеет жалеть эта девка, ради которой он пошел на преступление. Пусть не только ради нее, но и она здесь играла не последнюю роль!

Вернулся к столу, схватил невыпитый Аглаей коньяк, сделал несколько глотков. Снова подошел к ней. Грубо обнял. Запрокинул русую голову. Хотел поцеловать. Аглая ловко увернулась.

– Не выношу пьяных, – брезгливо сказала она.

Ей противен был этот грузный, старый, опустившийся человек, лишенный того ореола власти и могущества, которые ее так пленяли.

– Я пришла сказать, что ухожу от тебя. Совсем ухожу.

– Не городи чушь, Аглая! – Его бас зазвучал прежними властными нотками. – Ты моя жена. Мы расписаны в загсе.

– Не за тебя я выходила замуж, – покачала головой Аглая. – Не за тебя. Не за такого.

Бережнов схватил ее руки.

– Красавица моя… Жена моя… – Пьяные слезы хлынули из глаз. – Думаешь, меня сломили? Нет! Бережнов за себя постоит! Бережнов еще покажет себя.

– Ты уже себя показал! С меня вполне достаточно. – Аглая оттолкнула его, повернулась, неторопливо вышла из комнаты.

– Аглая! Вернись, Аглая!..

Голос Бережнова оборвался. Он рухнул на пол.

В таком положении и застал его Дегтярев.

– Пьян вдребезги! – сказал Верезов, увидев стакан и пустые бутылки.

Дегтярев подошел к Бережнову, нагнулся.

– Боюсь, что хуже. Вызови врача. Похоже – инсульт.

Приехавший вскоре врач подтвердил:

– Инсульт. Слишком много алкоголя. Возможно – потрясение. В его возрасте и при его комплекции инсульт нередкое явление.

13.

Клуб переполнен. Люди стоят, сидят в проходах, пристроились на ступеньках, ведущих на сцену. Напряженно слушают сообщение следователя о преступлениях, совершенных теми, кто работал бок о бок с ними. Дегтярев видит гневные лица, слышит возмущенный, порой недоверчивый шепот:

– Бережнов? Вот никогда б не подумал…

– А Мещерский каков гусь?

– Этот на все способен.

– Тс-с… Тише. Не мешайте!

Дегтярев знает, что после его сообщения люди начнут серьезнее относиться к малейшему нарушению закона. Станут требовательнее к себе и другим. Станут бдительнее. Он ищет и находит доходчивые точные слова. Он умеет зажечь в людях стремление бороться со злом.

Один за другим начали подниматься на трибуну сотрудники треста, требуя сурово наказать преступников.

– Жаль, Бережнов ушел от суда! – говорит Женя. Со всей непримиримостью юности он презирает сейчас Бережнова, которого прежде привык уважать. – Лежит в больнице…

– Не горюй, Женька! – кричат из зала. – Поправится Бережнов. Призовут к ответу…

– Призовут, конечно. Но я-то?.. Возил, возил Бережнова, – с горечью сказал Женя, – и еще гордился, думал, вот с каким большим человеком каждый день встречаюсь. А он, оказывается, проходимец! В голову не могло прийти…

Кирилл видит бледное лицо Клавы. Она сидит съежившись, такая маленькая, хрупкая, беззащитная. Кириллу хочется подойти, успокоить ее. Но где взять слова, которые могут унять ее боль? Все же подходит:

– Здравствуйте, Клавдия Васильевна…

Секунду смотрит на него непонимающими глазами, потом вспыхивает, ниже опускает голову.

– Здравствуйте…

– Не волнуйтесь. Я уверен…

– Нет! Не успокаивайте меня…

Клава вскочила. Судорожно вцепилась в стоящий впереди стул. Крикнула отчаянным, срывающимся голосом:

– Товарищи!..

Все повернулись к ней. Клава заговорила торопливо, сбиваясь и путаясь:

– Митя… Я хочу сказать – Павлов… Не потому говорю, что он мой муж… Нет, и поэтому тоже! – Голос ее окреп. – Виноват он. Очень виноват. Струсил. Испугался Мещерского и вот… Только он не такой, как Мещерский. Не такой! Нельзя их под одну гребенку стричь! Что же вы молчите?! Хоть что-нибудь скажите. Хоть одно словечко…

Зал загудел:

– Знаем твоего Митьку… Хороший парень, только трусоват!

– Вздор! Что Павлов, что другие – одним миром мазаны…

– Неправда! Что мы Павлова не знаем? Знаем!

– Пусть судят. Да только с понятием. Нечего его на одну доску с теми ставить.

– Здесь следователь объяснял, как эта беда с ним приключилась…

– Прокуратура поняла, и суд поймет…

– Точно. И мы еще от себя на суде выскажемся. От коллектива. Будем просить, чтоб дали условно…

– Спасибо, товарищи… – Клава разжала руки, стискивавшие спинку стула. Села. Повернулась к Дегтяреву. – Мне Митя все говорит и говорит о вас. Так хорошо говорит… – Слабая улыбка тронула ее губы. – У нас ведь скоро мальчик будет. Сын.

– А если дочь? – улыбнулся Кирилл.

– Нет, – серьезно сказала Клава. – Митя непременно хочет сына. Сказал – воспитаем настоящим человеком. Честным и смелым. И еще сказал, что с малолетства будет повторять сыну ваши слова: «Трусость и беспринципность – не лучшие черты человека»…

Они говорили тихо и все же, видимо, мешали соседям слушать.

– Помолчим, – шепнул Кирилл.

Клава кивнула головой.

Зал взорвался аплодисментами. Кто-то крикнул:

– Правильно Громов говорит! Судить надо не только тех, кто брал взятки, но и тех, кто давал. Одна шайка-лейка.

Кирилл услышал, как сзади кто-то судорожно вздохнул. Он оглянулся и увидел Лисовского.

– Добрый вечер, Семен Осипович.

Лисовский чуть слышно ответил:

– Какой же он «добрый», товарищ следователь?.. Чтоб в жизни у меня таких вечеров не было!

Сидевшая рядом с ним девушка вскочила, стала пробираться к трибуне. На ходу крикнула:

– Дайте мне слово!

– А-а, комсомольский вожак! Валяй, Даша. Говори!

Даша быстро и легко поднялась на трибуну, переждала, пока затихнет шум:

– Взяточники подрывают веру людей в справедливость! – Она взмахнула рукой, словно отрубила. – Я бы их судила как за подрывную деятельность. Без снисхождения. Такой вот Мещерский – это же мразь, товарищи! Своими руками расстреляла бы мерзавца! Да и Бережнов недалеко от него ушел. А Павлов – это уж совсем другое дело…

– Решили о Павлове… Чего повторяться?

– Не шуми. Дай человеку сказать.

Даша, подавшись вперед, смотрела на кого-то в зале. Люди стали поворачивать головы, стараясь понять, на кого она смотрит. Шум постепенно утих. Даша чутко уловила момент:

– Решили, говорите, о Павлове? Верно. Хорошо решили. Но тут вот товарищи высказывались, что тех, кто давал взятки, тоже надо судить по всей строгости закона…

– А ты не согласна?!

– Не перебивай! – крикнула Даша. – Согласна! Не хуже твоего понимаю! Только я хочу сказать о тех, кто давал… Например, Сидоренко и Лисовский. Их как? В одну кучу валить? Да? Вот товарищ следователь говорил – Сидоренко изо всех сил мешал следствию. Значит, с него один спрос! А Лисовский?.. Мы все хорошо знаем Семена Осиповича. Десять лет в тресте работает, и никто про него плохого слова сказать не может. Прекрасный работник, честнейший человек. Я с детства в одной квартире с Лисовским живу. Когда их сын женился, старикам от невестки житья не стало. Имеет право Лисовский на спокойную старость? Имеет. Он, может, больше, чем многие другие, нуждается в жилплощади. И ведь раз десять просил Мещерского. Все впустую. Почему Мещерский ему отказывал? При такой обстановке, какая сложилась у нас в тресте с распределением квартир, это можно расценить только как вымогательство взятки. А тут еще Сидоренко прямо заявил Лисовскому – дай взятку, получишь квартиру. И невестка каждый день скандалы закатывала… Нет, товарищи, я не хочу сказать, что Семен Осипович поступил правильно. Конечно, нет! И он это сам не только понял, он очень тяжело пережил… Я знаю, вижу, какой у него на душе камень. Что же, товарищи, его теперь с этим камнем – в воду? Пусть тонет? Да? Так одним махом и перечеркнуть всю его безупречную жизнь? Мещерский решил погубить Лисовского, чтоб спасти свою жалкую шкуру, а мы руку ему не протянем?.. Так, что ли?

«Вот девчонка! – восхитился Дегтярев. – Ну, молодчина»…

– Верно она говорит! – крикнул Громов. – Верно, Даша. Что предлагаешь?

– Я предлагаю просить прокуратуру не привлекать Лисовского к уголовной ответственности.

– Кто за это предложение, – сказал председатель, – прошу поднять руки.

Лес рук взметнулся вверх.

– Единогласно.

Когда руки опустились, Дегтярев увидел, как по лицу Лисовского, изрезанному глубокими морщинами, текут слезы. Губы что-то шепчут. Не разобрать что… Но вот он встает и в зале сразу устанавливается тишина:

– Дашенька… Еще когда ты была пухленькой девочкой с бантом в кудряшках, моя Роза говорила: «Это необыкновенная девочка, Семен». Моя жена умная женщина… А я осел. Старый осел. Спасибо, что вы это поняли, товарищи…

Лишь поздно вечером стал расходиться из клуба народ. Дегтярев еще задержался в парткоме. Когда он освободился, был двенадцатый час. Спать не хотелось. Утром он подготовит постановление о передаче Лисовского на поруки. «С учетом безупречного прошлого, чистосердечного раскаяния, наличия нездоровой обстановки в тресте, преклонного возраста»… Да, именно так он сформулирует постановление. Пономарев несомненно не откажет коллективу треста в этой просьбе.

– А здорово их «комсомольский вожак» говорила! Умница Даша. Она бы тебе понравилась, Рыжик…

Удивительно! О чем бы ни думал, мысль всегда возвращалась к ней. К Наташе. И хотя Кирилл никогда не рассказывал дома о служебных делах, мысленно он часто обращался за поддержкой к Наташе. Всегда старался представить, что она сказала бы в том или ином случае. Как реагировала? Одобрила или не одобрила его решение? Это было важно. Это было просто необходимо!

Кирилл вышел на набережную, перешел мост, свернул на Красную площадь. Остановился. Стал слушать бой кремлевских курантов. Подумал: «Тут бьется пульс страны. Сердце страны. Мозг страны». Взглянул на рубиновые звезды. Как-то совсем по-мальчишески помахал им рукой. Пересек площадь. На улице Горького свернул в переулок. Шел и наслаждался тишиной. Мягким светом фонарей. Теплом приближающейся весны. Радостным сознанием исполненного долга.

* * *

В основу повести «Стяжатели» положены обстоятельства подлинных уголовных дел. Автор благодарен работникам Московской городской прокуратуры, которые помогли ему собрать материал. Особенно хочется отметить большую помощь, внимание и чуткость прокурора Ленинского района столицы Леонида Васильевича Пархоменко, который во многом и послужил прообразом героя повести Кирилла Дегтярева. Чистота помыслов, уменье глубоко анализировать, выдержка, решительность, непримиримость к тем, кто ради собственной выгоды, желания легко жить за чужой счет нарушает нормы социалистической законности, великолепно уживаются в нем с душевной мягкостью, любовью к людям, справедливостью, романтикой.

Когда я закончила «Стяжателей», мне стало грустно без моих героев, как будто из жизни ушли родные и близкие люди. Показалось, что я не все еще рассказала о них, не все узнала сама. И я решила написать еще одну, заключительную повесть о жизни Кирилла Дегтярева, о его сложном, многогранном и самоотверженном труде, его мастерстве в раскрытии преступлений.

К работе над третьей повестью я уже приступила. Как и обе предыдущие, она будет написана на основе подлинных уголовных дел.

А в т о р