Текст книги "Стяжатели"

Автор книги: Стелла Трофимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

3.

То, что сообщил Бережнову шофер, было дико, бессмысленно, неправдоподобно. И все-таки это была правда. Горечью полыни стянуло горло. Его сын изнасиловал девушку. И теперь Эдику грозит… Что? Этого Бережнов не знал. Пока еще не знал. Найдет ли суд смягчающие вину обстоятельства? Есть ли такие обстоятельства?!

Наде он ничего не скажет. Это убьет ее. Мелькнула гаденькая мыслишка: «Ну и что?..» Бережнов ужаснулся собственной подлости.. Да, жена приговорена, жить ей осталось недолго. И тогда он женится на Аглае. Но самому приблизить смерть Нади хоть на час… Нет, на это он не способен. «Скажу, что достал для Эдика путевку в санаторий!» «И Эдик уехал, не простившись со мной?» Надя непременно так спросит. Бережнову стало не по себе при мысли, сколько горечи будет в Надином голосе, когда она так спросит. Но он что-нибудь придумает, чтобы ее успокоить. Что-нибудь придумает. Это лучше, чем сказать правду. Невозможно сказать Наде, что Эдик арестован. Невозможно! Боже мой, Эдик, что ты наделал?!

Вчера прямо от Аглаи Бережнов поехал в милицию. Начальника уже не было. Дежурный сказал, что его можно застать с утра. Утром, не заезжая в трест, он снова поехал в милицию. Начальник принял его сразу, был в меру вежлив и любезен, но на просьбу Бережнова отпустить сына до суда домой ответил категорическим отказом.

– Вас заставят! – разбушевался Бережнов. – Вы знаете, с кем имеете дело?

– Знаю. С отцом, который так распустил сына, что тот докатился до преступления.

Бережнов с трудом сдержался. Спросил:

– Вы разрешите мне, по крайней мере, увидеться с сыном?

– Пожалуйста.

Когда привели Эдика, Бережнов содрогнулся: такой жалкий вид был у парня. От его самоуверенности, порой граничащей с наглостью, не осталось и следа. Эдик плакал, размазывая по лицу слезы, что-то бормотал в свое оправдание, умолял спасти его:

– Ты можешь… Ты все можешь, отец!

Бережнову жаль сына, жаль жену. Но больше чем их он жалеет себя. Если Эдика осудят, его, Бережнова, карьера кончена. Это несомненно. Придется поставить крест. Захочет ли тогда остаться с ним Аглая?.. Им овладела злоба. Бешеная злоба на этого мальчишку, этого щенка, его сына. И все же надо его спасать. Для всех. И в первую очередь для себя.

Когда Бережнов вышел из отделения милиции, Женя испугался: таким он видел начальника впервые. Женя поспешно отворил дверцу машины, но Бережнов прошел мимо, даже не заметив.

– Николай Николаевич! – окликнул его Женя. – Куда же вы!..

Бережнов вздрогнул, остановился.

– Садитесь, Николай Николаевич, – настойчиво повторил Женя.

– Ах, да…

Сел, так и забыв захлопнуть дверцу машины. Женя осторожно, чтоб не потревожить его, протянул руку. «Что этот дурень натворил?» – подумал Женя. Он всегда презирал Эдика. Молокосос. Маменькин сынок. Тряпка.

Женя, против обыкновения, вел машину медленно. «Куда его везти? На работу? Домой? Может быть, к Аглае?.. Да ну ее!» Аглаю он не любил. Вцепилась в Бережнова, как рак клешнями! Выгодный жених, ясно! Порицать за этот роман самого Бережнова Женя не мог: он уважал Николая Николаевича. Член партии, ответственный работник. Не задается, как некоторые. Что не устоял перед Аглаей – неудивительно. Баба сама на шею вешается. И ничего не скажешь, хороша! А Надежда Леонтьевна какая же ему теперь жена? На ладан дышит… Но сейчас им лучше быть вместе. Вдвоем горевать – полгоря с души стряхнуть!

Женя повел машину к дому, где жил Бережнов. Искоса взглянул на него – туда ли еду? Но Бережнов продолжал сидеть молча. Только когда машина затормозила у подъезда, очнулся, сказал испуганно:

– Нет! Не домой…

И снова замолчал. «Напиться бы сейчас к чертям собачьим!» Но и этого нельзя. Сначала надо все обдумать. Наметить план действий. И главное – достать денег.

– Вези к Мещерскому.

Женя с удивлением заметил внезапную перемену в Бережнове. Будто чья-то таинственная рука подкрутила часовую пружину. Он подтянулся. Лицо затвердело. Проснулось желание действовать, а вместе с ним вернулась энергия.

– Мы еще поборемся, Женя! Езжай.

Когда Женя подрулил к подъезду, Бережнов достал из кармана блокнот и ручку. Набросал несколько слов:

– Поезжай в трест. Передай записку Мещерскому. И сейчас же вези его домой.

Бережнов поднялся на лифте, позвонил. За дверью раздались шаркающие шаги. Старушечий голос спросил:

– Кто это?

– Я.

– Какой такой я? Ты толком говори, коли спрашивают! – Послышалась возня с бесчисленными затворами и дверь слегка приоткрылась. – Чего надо?

– Открой, Домна Спиридоновна! – нетерпеливо сказал Бережнов. – Не узнаешь?

– Ах ты, батюшка ты мой! Теперь узнала, Николай Николаевич. Как гуднешь своим басом, так я тебя за версту узнаю…

Дверь, наконец, распахнулась.

– За семью замками живете!

– А как же? Неровен час плохой человек заглянет. Нонна Владимировна строго-настрого приказала дверь на всех запорах держать. Воры-то покамест не перевелись. Тут человек честным трудом наживает, а грабитель заберется и в раз утащит.

Бережнов, не слушая, снял пальто, прошел в кабинет.

– Наш не скоро приедет. На работе он. А там поди какое заседание или совещание, прости господи…

– Сейчас приедет, я за ним машину послал. Совещание у нас здесь будет. – Бережнов сел, взял газету. Читать не собирался. Хотел только избавиться от словоохотливой домработницы. – Поставила бы ты чайник, Домна Спиридоновна.

– И то правда. Как же это я сама не догадалась?!

* * *

Всю дорогу в машине Мещерский допытывался, о чем Женя вчера вечером сообщил Бережнову у Аглаи. Но Женя отмалчивался. Не считал возможным с кем бы то ни было говорить о беде, постигшей Николая Николаевича. Захочет Бережнов – скажет. Не захочет, – значит Мещерскому и знать незачем.

Сам Женя узнал вчера об аресте Эдика случайно. Он привез профессора к Надежде Леонтьевне, проводил его в квартиру, остался ждать. И как раз в это время позвонили по телефону из отделения милиции. Сообщили, что Эдик задержан. Сидит в камере предварительного заключения. За что – не сказали. Женя растерялся. Чуть не побежал к Надежде Леонтьевне. Потом решил, что делать этого не следует.

Визит профессора казался Жене бесконечным. Наконец, профессор вышел из спальни. Вид у него был усталый и хмурый. «Должно быть, плоха… Нет, нельзя ей говорить. Надо скорее сообщить Николаю Николаевичу».

Вез профессора обратно на предельной скорости. На одном из поворотов профессор не выдержал:

– Уж если вам, голубчик, обязательно хочется сломать себе шею, делайте это без меня…

Женя не отозвался. Однако скорость чуть сбавил: «Шею не сломаю, а на орудовца нарвусь – по головке не погладит…»

…Женя так задумался, вспоминая вчерашнее, что не сразу сообразил, о чем говорит Мещерский.

– А ты правильный парень. Пойдешь ко мне шофером? Я скоро «Волгу» куплю.

– Мне и с Бережновым хорошо.

– Да разве я тебя сманиваю, чудак! По совместительству предлагаю. В свободное от службы время. Платить буду неплохо: за четыре часа в день полную ставку.

– Всех денег не заработаешь, Павел Сергеевич. Да и не в деньгах счастье.

– И то правда.

– Тем более, я учусь. У меня времени совсем нет. – Женя был доволен, что Мещерский перестал приставать к нему с вопросами о том, что он вчера сообщил Бережнову, и поэтому разговорился. – Да и вам, Павел Сергеевич, к чему лишние деньги на шофера тратить? Получите права, сами будете машину водить. И не четыре часа в день, а сколько вздумается! И жена ваша выучится.

Мещерский рассмеялся:

– Нонна Владимировна спит и во сне видит, как будет выглядеть за «баранкой». Еще машины нет, а она себе специальный туалет заказала. Автомобильный.

«Денег, видно, куры не клюют! – с неприязнью подумал Женя. Тут же раскаялся. – Завидуешь, Женька? Да нет, разве самую малость… Каждому овощу свое время. Кончу институт, заживу не хуже Мещерского. И на машину скоплю, и Зинушке на «автомобильный» костюм». Он усмехнулся.

– Чему улыбаешься?

– Да так! – Женя уже перестал злиться. – Приехали, Павел Сергеевич.

Мещерский, сбросив в прихожей шубу, спросил домработницу:

– Нонна Владимировна дома?

– Нету ее. С утра к портнихе уехала. Вас Николай Николаевич дожидается.

– Знаю.

Мещерский торопливо прошел в кабинет. Увидел, что Бережнов сидит за столом. Перед ним остывший стакан чая.

– Здравствуйте, Николай Николаевич.

– Садись, Павел. Мне надо с тобой посоветоваться.

– Слушаю вас.

Бережнов поднялся. Шагая по кабинету и время от времени вытирая платком взмокшие от волнения ладони, начал рассказывать. Закончив, остановился перед креслом, на котором сидел Мещерский:

– Что скажешь?

– Плохо, Николай Николаевич.

Бережнов нетерпеливо качнул головой:

– Это мне и без тебя известно.

Повернулся. Опять зашагал.

Мещерский для чего-то переставил пепельницу на другой конец стола, потом снова придвинул. Как всегда, в первую очередь подумал о себе: во вред или на пользу может обернуться лично для него вся эта история с Эдиком? «На пользу!» – решил он, наконец. Мягко сказал:

– Вы ведь знаете, Николай Николаевич, для вас я готов сделать все возможное… и даже невозможное.

– Знаю, – устало согласился Бережнов. – Поэтому и приехал.

– Я ценю… – В голосе Мещерского звучали признательные нотки, хотя он при этом подумал: «обходится мне это недешево!» – Высоко ценю ваше доверие. С чего же мы начнем? С адвоката по-моему. Найдем такого, который сумеет свести на нет всю доказательную часть, предъявленную следствием суду. Конечно, потребуется помощь самой пострадавшей, а главное ее родителей.

Бережнов снова круто остановился перед Мещерским.

«Навис, как скала, – подумал Мещерский. – Ничего, эта скала скоро рассыпется мелким гравием».

– Ты понимаешь, что говоришь?! Родители девушки постараются засадить Эдика покрепче…

– Их надо предварительно обработать. Как можно скорее. Лучше всего это сделает адвокат. У меня есть один на примете. Дорого берет, подлец! Но не в деньгах счастье, как говорит ваш Женя. Нам что важно? Добиться, чтобы девушка и ее родители согласились дать нужные показания. Если она заявит, что сошлась с Эдиком добровольно, а потом поссорилась и со злости побежала в милицию, – этого будет вполне достаточно, чтоб признать Эдика невиновным. При хорошем адвокате суд в эту версию поверит.

– С какой стати девушка будет давать такие показания?!

– Потому что Женя ваш все-таки неправ, – загадочно проговорил Мещерский.

– При чем тут Женя? Что за чепуху ты мелешь!

– Женя не прав, – повторил Мещерский. – Счастье все же в деньгах. Вы задарите девчонку и ее родителей. Пообещаете, что Эдик женится, и сдержите свое обещание. Все ваши подарки будут свадебными подарками. Серебряные ложки, вилки, ножи, золотые безделушки, мебель для квартиры новобрачных. Наконец, тесть с таким положением, как у вас, тоже дело не последнее.

– Возможно… Но где я возьму такие деньги? Заведу печатный станок для фальшивой монеты что ли?

– Слишком рискованно! – рассмеялся Мещерский. – Фальшивомонетчики долго на свободе не задерживаются. Есть более простой, и безопасный способ.

– Какой же?

Прежде чем ответить, Мещерский взял папиросу:

– Разрешите, Николай Николаевич?

– Кури.

Мещерский глубоко затянулся. «С папиросой думается легче. Прочищает мозги. Бить следует наверняка. Промахнешься – у самого слетит голова». Нет, сказать прямо нельзя. Надо сначала прощупать:

– Николай Николаевич, вы отчетливо представляете себе, что грозит Эдику?

– До пятнадцати лет! – быстро отозвался Бережнов. Наливаясь гневом, крикнул. – Пусть сидит, мерзавец! Он этого заслужил.

«Неужели Бережнов так принципиален?»

– Я не хочу вас пугать, Николай Николаевич, но сейчас за эти дела возможен расстрел.

Увидел, как дрогнуло лицо Бережнова. Отлично. Надо нажать еще немного:

– Тем более в случае с Эдиком. Ведь девушка несовершеннолетняя. Вы, кажется, говорили, ей нет еще и семнадцати?

Бережнов не ответил. Опустив голову, медленно раскачивался из стороны в сторону, из стороны в сторону. Как маятник. Мещерский постарался вложить всю теплоту, на какую был способен, в свои слова:

– А ваша жизнь, Николай Николаевич? Ваша работа, ваш авторитет? Ведь тень преступления Эдика упадет на вас. Увы! Так обычно бывает. Об этом вы подумали?

Бережнов обо всем подумал. Обо всем. Десятки раз повторял себе то, о чем говорит сейчас Мещерский. Но когда повторяешь себе – одно. А когда слышишь, что то же самое произнесено вслух…

– Что же я могу сделать?! – горько вырвалось у него. – Где я возьму такую уйму денег? Ты мне их дашь, что ли?

– Я никогда вам не отказывал! – Мещерский засуетился. Достал из бумажника сберегательную книжку. – Тут у меня около семисот рублей. Вы можете их взять.

– Спасибо, друг. Я еще двести должен тебе за серьги.

– Значит, будет девятьсот. Пусть это вас не волнует. Боюсь только, что этого недостаточно…

– Мне остается пустить себе пулю в лоб! – мрачно сказал Бережнов.

Мещерский всполошился. Еще действительно сдуру застрелится! Нельзя дать этой мысли укорениться:

– А как же Аглая? – Мещерский был так встревожен, что на этот раз голос его дрогнул неподдельным волнением. – Что будет с ней?

Мещерский придерживался правила, вычитанного им где-то: все зависит от счастливой случайности и твердой решимости ее использовать. «Счастливая» случайность появилась, в решимости у Мещерского недостатка не было:

– Убежден, что сумею вам помочь, Николай Николаевич, – сказал он. – Надо только продумать кое-какие детали. Потом я вам все сообщу.

4.

Ртуть в термометре угрожающе ползла вниз. Зябко поеживаясь, Дегтярев поднял воротник пальто, отошел от парадного. Наблюдение организовано хорошо, сбежать Никодимов не сможет. Валерий стоит на лестничной площадке первого этажа, откуда просматривается дверь в подвал. За углом дома прохаживается старшина милиции. В соседнем подъезде, в подворотне напротив, – оперуполномоченные и понятые.

Хлопнула дверь в подвале. Никодимов, не торопясь, поднимается по ступенькам. Выходит. Дегтярев взглядывает на окна. Свет в квартире Исаевой все еще горит.

«Что это? – тревожно подумал Кирилл. – Исаева забыла подать условленный знак или Никодимов не взял деньги?..»

Кирилл еще раз взглянул на окна. Свет не выключен.

«Брать его или не брать?.. – билось в мозгу. – Сейчас пройдет мимо… Брать или не брать?!» Кирилл напряжен до предела. Никодимов почти поравнялся с ним. А свет в окнах Исаевой продолжает гореть… «Значит, не взял! Без денег нет смысла задерживать!» Отлично задуманная операция рушится как карточный домик.

Никодимов еще издали заметил высокую мужскую фигуру в светлом пальто и цигейковой шапке. Подумал с усмешкой: «Свидание назначил. Чудак! Охота на морозе топтаться». Поравнявшись, с любопытством посмотрел на Дегтярева: «Красив, чертяка! К такому любая прибежит»… Где он видел это чуть скуластое лицо, эти серые глаза, которые кажутся особенно светлыми под разлетом темных бровей? Ну, конечно же, – как он сразу не вспомнил? – в райисполкоме! Столкнулся с ним в коридоре, услышал как кто-то сказал: «Наш депутат. Старший следователь прокуратуры»…

Внезапно Никодимовым овладела тревога. «Кого он здесь ждет?» И тут же понял: «М е н я!»

Раньше, чем успел подумать, как лучше поступить, заговорил извечный звериный инстинкт преступника. Никодимов побежал.

Взял! Нельзя дать уйти! Нельзя дать возможность незаметно выбросить деньги… Думал ли об этом Дегтярев? Или сработала интуиция следователя, когда он мгновенно бросился за убегавшим?

Оперуполномоченные, все внимание которых было сосредоточено на окнах Исаевой, не сразу заметили, что произошло. Первым увидел Валерий, выйдя из подъезда следом за Никодимовым. Поднял тревогу. Но уже было потеряно несколько драгоценных минут. Подстегиваемый страхом, Никодимов бежал все быстрее. Кирилл почувствовал, внезапную острую боль в груди. Сердце билось тяжело и неровно. Стиснул зубы, чтобы не застонать. Больше всего на свете хотелось остановиться. Передохнуть хоть минуту. Но надо, надо догнать… Не упустить! Во что бы то ни стало… Увидел, как темная фигура впереди перебежала на другую сторону переулка, к разрушенному, предназначенному на снос, дому. Исчезла в развалинах.

Вечерняя тишина взорвалась трелью милицейского свистка. Кирилл услышал топот ног позади. Оглянулся. Почти рядом бежали Валерий и старшина милиции. Чуть поодаль оперуполномоченные и понятые. Догоняя их, мчались мальчишки.

Никодимова схватили, когда он снова метнулся из развалин в переулок. Он не сопротивлялся. Как ни странно, был даже спокоен. «Чересчур спокоен! – подумал, с трудом переводя дыхание, Дегтярев. – Неспроста. Наверно успел избавиться от денег». Он подошел к машине, в которой между старшиной и оперуполномоченным уже сидел Никодимов.

– Руки на спинку сиденья! – приказал Дегтярев. Убедившись, что Никодимов выполнил требование, отошел с Карповым.

– Везите его в прокуратуру, там обыщите. Я останусь, поищу деньги в развалинах, возможно, он их выкинул.

– Вы останетесь один? – удивился Карпов.

– Почему один? Где-то здесь должен быть Верезов. И понятые останутся.

Машина уже скрылась из вида, когда лейтенант Верезов, чрезвычайно сконфуженный, подбежал к Дегтяреву:

– Извините, Кирилл Михайлович… Я со всего размаха налетел на какую-то тетку и сшиб ее с ног. Пришлось оказать первую помощь…

Сконфуженное выражение лица так не вязалось с могучей внешностью молодого лейтенанта, его открытой белозубой улыбкой и светлыми насмешливыми глазами, что Кирилл невольно расхохотался:

– Не завидую тетке. Да и тебе тоже. – Он направился к развалинам. – Пошли, Гриша, поищем здесь деньги.

Спотыкаясь о груды кирпича, проваливаясь в какие-то выбоины, Дегтярев, Верезов и понятые рылись в мусорных кучах, переворачивали доски, заглядывали в каждую щель. У них нашлось немало добровольных помощников среди ребят.

– Дяденьки! Кого схватили? – приставали они.

– Жулика. Кого же еще? – сказал Верезов.

– А ищете что?

– Деньги, которые он утащил.

– Жулик их бросил здесь?

– Может, и здесь.

– Мы поможем искать…

«Ох, уж эти помощники! – подумал Верезов, глядя на шнырявшие кругом тени. – Еще попадется такой, что найдет, да не отдаст!» Но избавиться от набежавшей ватаги было невозможно. А рядом с домом все росла толпа, привлеченная необычайным происшествием.

– Что ищут-то?

– Кто их знает. Может, клад…

– Соображать надо, Тонька! Ежели б клад, тут бы весь дом милиция оцепила. Не преступник ли здесь сховался?

– Преступника давно увезли, тетенька. Я сам видел.

– А чего он сделал? Зарезал кого?

– Ох, батюшки, верно убитого ищут!

– Обратно соображать надо, Тонька! Убитый не иголка, сразу бы обнаружили. А они, почитай, полчаса оттуда не выходят. Под каждый кирпичик заглядывают…

К Дегтяреву подбежал взлохмаченный мальчишка. Радостно крикнул:

– Десятку нашел! Во-он у той стены, что в другой переулок выходит…

Дальнейшие поиски ничего не дали. Десять рублей, найденные мальчишкой, были единственными. Дегтярев, обладавший феноменальной памятью на цифры, посветив фонариком, сказал:

– Кажется, из тех. – Достал бумажку. Проверил. – Так и есть. Исаевская.

– А куда девались остальные? Может, кто из ребят унес? Они прямо тучей набежали. Как саранча. Что теперь будем делать, Кирилл Михайлович? – спросил Верезов.

– Составим протокол.

– Не очень-то здесь удобно писать.

– Ничего. Ты только свети получше.

При тусклом свете фонарика Дегтярев занялся протоколом. Указал номер, серию купюры, ее внешний вид.

– Проверьте и подпишите, – сказал он понятым.

Понятые подписали.

– Теперь ты подпиши, – обратился Дегтярев к мальчишке.

– Я?!

В этом возгласе было столько восторга и гордости, что Дегтярев с трудом сохранил серьезность.

– Ты ведь нашел деньги. Ты и подписывай. Вот так. Все.

Задерживаться здесь дольше не имело смысла.

Дегтярев сказал Верезову:

– Поехали в отделение. Пусть организуют охрану дома и никого сюда не допускают. Может быть, деньги завалились за доски или кирпичи. В темноте могли и не заметить. – Они подошли к машине. – Непременно надо выставить на ночь пост. Если у Никодимова денег при себе нет, утром вернемся сюда, поищем поосновательнее.

Дегтярев открыл дверцу, сказал шоферу:

– Поехали в ближайшее отделение милиции.

Сел сзади, рядом с Верезовым:

– Ты чего скис?

– Не могу себе простить, что не поставил у этих идиотских развалин ни одного оперуполномоченного!

– Себе? – задумчиво переспросил Дегтярев. – А мне ты можешь простить, что я вмешался в ваши дела?

– Но, Кирилл Михайлович…

– Не пытайся меня оправдать. – Кирилл был слишком честен, чтобы перекладывать свою вину на других. – Оперативные действия – прерогатива милиции. Незачем мне было в них впутываться. Не рассчитывал бы ты на меня, наверняка бы все лучше продумал.

В голосе его не было ни горечи, ни уныния. Только констатация фактов. Просто Кирилл терпеть не мог, совершив ошибку, стараться ее замазать. Ошибка есть ошибка и уж коли совершил ее – не повторяй в дальнейшем, и не делай вид, что ты прав, – имей мужество сознаться! Впрочем, Кирилл даже не подумал о том, что для этого нужно мужество. Подумал об этом Верезов, уважительно, чуть ли не любовно поглядывая на Кирилла. Что же касается Кирилла, то он, считая вопрос исчерпанным, сказал:

– Хорошо, что ты не в форме, Гриша. У меня возникли кое-какие соображения. Понадобятся еще два работника в штатском.

– Возьмем сейчас в отделении, – сказал Верезов.

– Возможно, денег у Никодимова нет. Тогда я его отпущу. Пусть считает, что вышел сухим из воды.

– А мы, – подхватил Верезов мысль Кирилла, – проследим, куда он от вас направится.

– Именно. Если Никодимов встретится с сообщником, следить придется за обоими. Но не задерживать, потому что и у того может денег уже не оказаться.

– Понятно.

– Не сбей еще какую-нибудь тетку с ног, – улыбнулся Дегтярев. – Тетки все-таки не кегли.

– Первый раз в жизни случилось… Честное-пречестное. Смеетесь, Кирилл Михайлович? Не верите?

– Нет, просто вспомнил, что Нелла тебя зовет «Честное-пречестное». Она еще вчера спрашивала – почему «Честное-пречестное» целую неделю к нам глаз не кажет.

Краска медленно залила лицо Верезова. Он совершенно терялся, когда речь заходила о Нелле.

– Шесть дней… – пробормотал Верезов. – Вчера было ровно шесть дней. Нелла сказала, чтоб я не появлялся месяц. Ей надо готовиться к сессии…

Вот как? Значит и этот? Мальчишки за Неллой табуном ходят. Вздыхают. А ей смешно. Даже вечно веселый, насмешливый Верезов стал совсем как теленок…

– Знаешь что, Гриша? Приходи-ка ты к нам, как только освободишься.

– Раньше чем через месяц? – испуганно спросил Верезов.

– В ближайшие же дни. Не бойся, – рассмеялся Кирилл. – Вину возьму на себя.

Машина затормозила у отделения милиции. Вскоре Дегтярев с пристрастием осматривал оперуполномоченных. Надо, чтобы внешность их была самой заурядной и ничем не могла привлечь внимания Никодимова или его сообщника. Два молодых оперуполномоченных показались ему наиболее подходящими. Начальник отделения одобрил выбор:

– Смышленые ребята. Не подкачают.

Дегтярев объяснил предстоящую задачу, показал фотографию Никодимова и положил на стол листок бумаги:

– Здесь номера и серии купюр, которые Исаева дала Никодимову. Перепишите каждый для себя. Может понадобится.

– Теперь в прокуратуру? – спросил Верезов, возвращая Дегтяреву переписанный оперуполномоченными листок.

– Заедем сначала к Исаевой. Узнаем, почему не подала условленный знак.

* * *

Прасковья Михайловна открыла дверь и молча провела их в комнату. Низкий потолок, сырые стены, окна, наполовину утопленные в земле, – все это представляло резкий контраст с дорогой мебелью, коврами, хрусталем. Еще не задав ни одного вопроса, Дегтярев понял, что произошло между Исаевой и Никодимовым.

А произошло следующее…

Прасковья Михайловна, отсчитав сто десятирублевых бумажек, протянула их Никодимову. Глядя, как они исчезли в кармане инспектора, подумала испуганно: «Как же я не спросила следователя, вернут ли мне деньги? А вдруг не положено возвращать?» У нее засосало под ложечкой:

– Бог тебя накажет, Никодим Федорович! Последние сбережения отнимаешь…

Никодимов усмехнулся:

– Последняя у попа жена! И то, если законная. А денег у тебя куры не клюют. Ты кто? Буфетчица. Немало небось наворовала. Вон какими коврами свой подвал разукрасила.

– Грех тебе на честного человека поклеп возводить! У самого рыльце в пушку, думаешь и другие воры! Божьего наказания не боишься, смотри от людского суда не уйдешь!

Почуяв недоброе, Никодимов сказал с угрозой:

– Если вздумаешь заявить, – вместе со мной сядешь. Прокуратура живо докопается, откуда у тебя деньги. Каким путем нажиты. Так что лучше держи язык за зубами. – Пристально посмотрел на нее. – Или уже где-нибудь побывала?

– Что ты, что ты! – замахала руками Исаева и тут же решила не подавать условленный знак. – Будь спокоен…

– В таком случае и ты не волнуйся. – Никодимов направился к двери. – Если кто спросит, зачем приходил, – скажешь поздравить со скорым новосельем. Ну, бывай!

Сейчас Исаева сидела за столом, не поднимая глаз на следователя и нервно перебирая бахрому плюшевой скатерти.

– Так и будем играть в молчанку? – не выдержал Верезов.

Исаева вздрогнула, испуганно посмотрела на него и продолжала молчать.

«Зря он выходит из себя, – подумал Дегтярев. – Это ведь ничего не дает». – Спросил спокойно:

– Значит, вы отказываетесь объяснить, почему не подали нам условленный знак?

– Совестно мне, – вздохнула Исаева. – Оболгала Никодимова!

– За ложный донос ответите по закону, об этом вы были предупреждены. – Он помолчал, но Исаева ничего не ответила, только ниже опустила голову. – Зачем приходил к вам Никодимов?

– Поздравить с близким новосельем…

– Только к вам заходил?

– Не знаю.

Дегтярев взглянул на Верезова. Поняв его взгляд, лейтенант вышел из комнаты. Дегтярев сказал:

– Раз вы деньги Никодимову не дали, потрудитесь их предъявить.

От неожиданности Исаева растерялась:

– Я… – Не успев ничего придумать, сказала первое, что пришло в голову. – Я отнесла их обратно в сберкассу.

– Покажите сберегательную книжку.

Исаева подошла к шкафу. Долго перекладывала вещи.

– Не найду никак… Куда засунула, ума не приложу!

– Найти трудно, – усмехнулся Дегтярев. – Деньги-то Никодимову вы передали.

Исаева стояла спиной. Он увидел, как напряглись ее плечи.

– Так как же, Прасковья Михайловна? Все еще будете отрицать? Нехорошо, нехорошо. – Дегтярев достал найденную десятирублевку. – А это что? Взгляните. Можете проверить номер.

Исаева медленно повернулась. Ступила несколько шагов. Без сил опустилась на стул.

– Чего там проверять… И так вижу – моя. Вон чернильное пятно в уголке. Я же его и посадила, когда номера переписывала. Попался, значит, гадюка! – Исаева заплакала. Торопливо пошарила в карманах, достала носовой платок.

Еще долго перемежались всхлипывания и причитания. Кирилл терпеливо ждал. Верезов вернулся.

– Всех жильцов подвала обошел, поздравил со скорым новосельем. Хитер, собака, – сказал он тихо Дегтяреву.

Исаева не слышала, что сказал Верезов, не знала, зачем он выходил из комнаты. И почему-то именно это напугало ее больше всего. Она перестала сморкаться и причитать, сказала поспешно:

– Дала я Никодимову деньги, товарищ следователь. Дала, чтоб ему ни дна, ни покрышки! Да побоялась вам знак подать, – запугал он меня, дьявол…

Снова хлынули слезы. Но на этот раз они не помешали Исаевой говорить. Захлебываясь и заикаясь, рассказала она все, что произошло между ней и Никодимовым.

* * *

Никодимов, под неусыпным наблюдением Карпова, оперуполномоченного и старшины милиции, сидел в кабинете Дегтярева. Нагло поблескивал маленькими острыми глазками, говорил лениво растягивая слова:

– Никогда бы не поверил, что у нас в стране могут хватать на улице ни в чем неповинных людей, обыскивать, тащить в прокуратуру, держать под стражей… Ну, ничего, вас за это по головке не погладят. Над вами тоже начальство есть.

«Хоть бы скорей вернулся Кирилл Михайлович! – тоскливо думал Валерий. – Узнать бы, нашел ли он деньги? А то, черт его знает этого Никодимова. Может, правда, ни в чем не виноват!»

Когда, наконец, открылась дверь и в кабинет вошел Дегтярев, Карпов вздохнул с облегчением. «Видимо, обыск ничего не дал», – мельком взглянув на Валерия, понял Дегтярев.

– Вот все, что обнаружено у Никодимова, – Карпов подвинул Дегтяреву блокнот, пачку папирос, носовой платок, ключи, пять бумажных рублей, несколько медных монет и зажигалку.

Дегтярев повертел в руках зажигалку. Редкая штучка. С газовым баллончиком. На зажигалке мелко выгравирована надпись. Взял лупу, прочел:

«Дорогому другу от Сергея».

– Подарок?

– К сожалению, мне таких подарков никто не делает. Купил у какого-то парнишки в Столешниковом переулке. Последнюю десятку потратил. Очень уж понравилась.

Спрашивать о деньгах, которые передала ему Исаева, не стоит. Все равно не скажет. Сразу видно – стреляный воробей.

– Что вы делали у Исаевой?

Ответил без запинки:

– Зашел поздравить с близким новосельем.

– Вы всегда ходите поздравлять будущих новоселов?

– Когда есть свободное время. Сегодня, например, заходил еще к соседям Исаевой. Нас ведь со школьной скамьи учат вниманию и заботе о людях. – Никодимов переходит в наступление. – Думаете, я не понимаю, что вы подозреваете меня во взяточничестве?

– Думаю, понимаете, – соглашается Кирилл.

В голосе Никодимова снисхождение и издевка:

– Трудная у вас работа, товарищ следователь. Каждого в преступлении подозревать – жить не захочется.

Наглость – вроде камуфляжа. Немало преступников ею прикрывается. До поры, до времени. Пока не убедятся, что следователь располагает вескими доказательствами их вины. Сейчас Дегтярев этими доказательствами еще не располагает. Что ж, пусть Никодимов покуражится.

– Если вы ни в чем не виноваты, почему бросились бежать, когда увидели меня?

– Испугался. Извиняюсь, конечно, принял вас за грабителя. Переулок темный. Никого нет. Самому неприятно, что так нехорошо о вас подумал. Но знаете поговорку – у страха глаза велики.

Валерий с отвращением смотрит на Никодимова: «До чего похож на крысу! Жирную, злую, остромордую крысу…»

– Зачем вам понадобилось забираться в разрушенный дом? – спрашивает Дегтярев. – Это уж совсем нелогично. Там грабителю легче всего было с вами разделаться.

– Человек в состоянии аффекта плохо соображает. Бывают такие психологические выверты, сам Фрейд не мог бы разобраться. Но ведь вы не будете отрицать, товарищ следователь, что как только я понял, с кем имею дело, – тут же сдался. Не оказал ни малейшего сопротивления. А бегаете вы здорово…

– Да и вы почти спринтер, – усмехнулся Дегтярев, – Подпишите, пожалуйста, протокол допроса.

Никодимов небрежно расписался. Встал.

– Я могу идти?

– Можете. Видимо, произошло недоразумение. Все же попрошу вас послезавтра утром явиться в прокуратуру. К тому времени мы окончательно разберемся.