Текст книги "Стяжатели"

Автор книги: Стелла Трофимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

У Никодимова дрогнули веки. Странные веки, почти без ресниц. Голос прозвучал менее нагло, чем прежде:

– Вещи вы мне вернете?

– Все, кроме зажигалки и блокнота.

Никодимов сам не знал, как у него сорвалось:

– Понятно! Кто захочет вернуть такую зажигалку!

Валерий, багрово покраснев, вскочил и шагнул к Никодимову. Но тут же опомнился и снова сел. Никодимов, разом потеряв весь апломб, съежился, отступил к двери, не смея взглянуть на Дегтярева. Кирилл снова, как тогда, когда бежал по переулку, почувствовал острую боль в сердце. Но он слишком привык владеть собой. Пожалуй, одна лишь Наташа могла бы заметить, как трудно ему это сейчас далось.

– Извините, – растягивая губы в жалкую улыбку, проговорил Никодимов. – Разрешите идти?

– Идите.

Дверь за Никодимовым закрылась. Кирилл встал, распахнул окно, закурил, несколько секунд подержал в руках зажженную спичку.

– Кирилл Михайлович, простудитесь…

– Не простужусь! – Дегтярев закрыл окно. – Надо было подать знак оперуполномоченным, что Никодимов ушел.

– Куда этот мерзавец девал деньги? Ведь взял же он у Исаевой, правда?

– Взял. Не исключена возможность, что сообщник ждал его около развалин. С другой стороны дома. Никодимов мог успеть передать деньги, не заметив, что выронил при этом десятку.

– Какую десятку?

Дегтярев показал Валерию протокол, к которому были приложены десять рублей.

– Почему же вы его отпустили?!

– Если Никодимов передал деньги сообщнику, то прежде всего попытается выяснить, не задержан ли тот. Никодимову ведь неизвестно, было ли у нас с той стороны дома установлено наблюдение. Узнав, что не задержан, – обязательно захочет встретиться. Работники милиции установят, куда он отсюда пойдет. А теперь, Валерий, держись. Работы будет невпроворот. За эти сутки нам предстоит узнать о Никодимове больше, чем, может быть, знает о нем его родная мама… У тебя ведь по психологии «отлично»?

– Да.

– Давай разберемся, что представляет собой Никодимов. Человек не слишком культурный, это видно по манере себя держать. Правда, кое-чего нахватался, даже Фрейдом козыряет. А копни поглубже – наверняка понятия не имеет о фрейдизме. Труслив, как и все взяточники. Жаден. Поэтому и сорвалось у него о зажигалке. Неуравновешен. Пройди он спокойно мимо меня, я бы его не задержал, поскольку Исаева не подала знак.

– Глупее ничего нельзя было придумать! Зачем ему понадобилось бежать? Это же выдало его с головой!

– Возможно, видел меня где-нибудь и узнал. А узнав, испугался и разом потерял способность соображать. Теперь мы его отпустили. Дали понять, что произошла ошибка. Но все же сказали, чтобы послезавтра снова явился. Естественно, его мозговой аппарат работает сейчас лихорадочно. Возникает тысяча вариантов, как выпутаться из создавшегося положения. Вряд ли хоть один из них разумен, Никодимов не способен в настоящий момент рассуждать здраво. Страх сменяется успокоением и снова схватывает в тиски… – Нет, Кирилл не поучал сейчас Валерия. Он просто думал вслух. – В таком состоянии Никодимов несомненно сделает какую-нибудь глупость. В этом можно не сомневаться. – Лицо Дегтярева прояснилось. – Итак, Валерий, начинается борьба между следователем и преступником. Как в шахматах – надо предугадать несколько ходов противника. Постараемся это сделать. А пока займемся его блокнотом. Посмотрим, чьи там адреса и телефоны. Нужно будет выяснить, кто эти люди, что их связывает с Никодимовым. Интересно, не окажется ли там Сергей, чье имя выгравировано на зажигалке. Неплохо бы узнать, кому она принадлежала…

Говоря это, Дегтярев листал блокнот. Имени «Сергей» там не оказалось.

* * *

Выйдя из прокуратуры, Никодимов несколько минут постоял на углу, желая убедиться, что за ним не следят. Потом сел на трамвай, проехал в другой конец города, зашел в вестибюль метро, спустился вниз. На следующей станции поднялся по эскалатору, оглянулся. Все были заняты своими делами, никто не обращал на него внимания. Тогда он подошел к телефонной будке, опустил монету, набрал номер. Трубку сняли сразу же, после первого гудка. Видимо, ждали звонка.

– Слушаю, – сказал женский голос.

– Клава? Это я, Никодимов. Митя дома?

– Боже мой! – женский голос звучал глухо и взволнованно. – Вы ведь ушли вместе. Сказали на час… Где Митя? Я просто с ума схожу!

– Отвечайте на вопросы, Клава. Гостей у вас не было?

– Каких гостей?

Никодимов вздохнул свободнее:

– Значит, не было. Очень хорошо. Теперь слушайте меня внимательно. Если Митю спросят – скажите в командировке.

– Что за вздор? Какая командировка? У Мити отпуск.

– Не перебивайте! Командировка срочная и строго секретная, так что не пытайтесь выяснять – куда. Вам все равно не скажут. Через несколько дней он вернется.

– Мы оба со вчерашнего дня в отпуске! Как могли его послать в командировку? Почему он сам не позвонил мне по телефону?!

– Об этом спросите Митю, когда он вернется.

Нажал на рычаг. Вышел из будки. Теперь в ресторан. Скорее. Если Митя не попался, значит ждет там, как условились.

Павлов сидел за столиком неподалеку от входа.

– Наконец-то! Жду тебя весь вечер. Хотел уже ехать домой. Что произошло?

– Об этом после. Домой тебе возвращаться нельзя.

– Но Клава…

– Клаве я звонил. Сказал, что начальство прервало твой отпуск и срочно отправило в командировку.

– И она тебе поверила?!

– Это несущественно.

– Никто ведь не видел, как ты передавал мне деньги. Зачем ты придумал эту командировку?

– Трудно сказать, что они видят!

Подошел официант. Подал меню. Не заглянув в него, Никодимов нетерпеливо сказал:

– Ромштекс и бутылку пива. Да поскорее.

Официант смахнул со стола несуществующие крошки и отошел.

– Что произошло? – повторил Павлов.

– Задержали. Обыскали. Но так как денег при мне не было, доказать им ничего не удастся. Эта старая дура Исаева, если и заявила, возьмет свои показания обратно. Я ей объяснил, чем это пахнет для нее лично…

– Если она заявила, – перебил Павлов, – то могла и номера купюр переписать… – Ему вдруг почудилось, что пачка денег, лежащая в кармане, зашевелилась, словно живая, готовая в любой момент его обличить. Надо избавиться от нее как можно скорее! Во рту разом пересохло, и он сказал, с трудом шевеля губами. – Забери деньги обратно.

– Не могу. Я уже «на крючке», а тебя они не знают. Не трусь, Митя. Все обойдется. У  н и х  куда легче складывается жизнь, когда они имеют дело с грабителями и прочей уголовной шпаной. А установить, брал ли человек взятку, если его не схватили с поличным, почти невозможно.

– Почти…

– А ты что хочешь? Без всякого риска? Так не бывает. Но, поверь, риск для нас сведен до минимума: тот, кто дает взятку, так же мало заинтересован, чтобы помочь следствию, как и мы с тобой. Придется ведь объяснить, где он взял деньги! А это не всякому хочется.

– Слышал от тебя не раз. Лучше скажи, что делать? Я не могу ходить с этими деньгами.

– Правильно. Надо уехать на несколько дней. С того я и начал. Поезжай… ну, скажем, в Тулу. Остановись в гостинице. Я тебе напишу до востребования или позвоню по междугородному, скажу, когда можешь возвращаться. Деньги отправь из Тулы почтовым переводом Марине Сокольской. Если номера их переписаны, лучше избавиться от этих купюр. Пусть шеф с нами рассчитается теми бумажками, которые Марина получит по почте.

– Почему Марина? Отчего не послать прямо шефу?

– Вряд ли шеф будет доволен, если почтовый перевод попадет в руки его супруги.

– Хорошо. Сделаю. А ты забери у Клавы фотоаппарат, спрячь его. – Павлов опрокинул рюмку водки, и Никодимов услышал, как жидкость забулькала в горле.

– Хватит пить. Расплачивайся и отправляйся. Вон несут мой ромштекс. Незачем, чтоб нас долго видели вместе.

– Получите с меня, – сказал Павлов официанту и положил на стол десять рублей. Не считая, небрежно сунул в карман сдачу. Вышел из ресторана.

Никодимов поспешно доел свой ромштекс. Ему предстояли еще кое-какие дела.

После его ухода к директору ресторана зашел молодой человек.

– Мне надо ознакомиться с выручкой, – сказал он и предъявил удостоверение.

Вскоре Кириллу Дегтяреву сообщили: одна десятирублевка изъята из кассы ресторана и может быть приобщена к делу. Вслед за этим поступило еще сообщение: человек, с которым Никодимов встретился, прямо из ресторана поехал на Курский вокзал и купил билет до Тулы. Оставалось ждать известий от Верезова о Никодимове.

Верезов явился в отличном настроении:

– Наш общий друг человек бывалый, Кирилл Михайлович. Колесил, колесил по Москве, раньше чем вернулся из ресторана домой. Загонял меня совсем, честное комсомольское!

Однако вид у Верезова отнюдь не был «загнанный». Дегтярев рассмеялся:

– Может быть, на пенсию пора, лейтенант? – И уже серьезно. – Долго Никодимов просидел дома?

– Минут пятнадцать… Откуда вы знаете, что он ушел?

– Догадываюсь. – Дегтярев снова рассмеялся. – Это ж у тебя на лице написано!

– Что за разнесчастная у меня внешность. Как по книге все прочесть можно. Девушки таких не любят, преступники не уважают… – И, словно не было никакого отклонения от темы, продолжал. – Шофер такси, на котором Никодимов приехал из ресторана, ждал у подъезда. Никодимов вышел с чемоданом и поехал на Белорусский вокзал. Откровенно говоря, я испугался – неужели смотается? Но он только сдал чемодан на хранение и обратным ходом домой.

– Что в чемодане?

– Два серебряных портсигара, пять шкурок серого каракуля, три пыжиковых шапки, два отреза на пальто, четыре на костюмы, сберегательная книжка. Сумма вклада девятьсот семьдесят пять рублей. Вот опись вещей и протокол.

– Сейчас Никодимов дома?

– Да. Под неусыпным наблюдением. Денек у него, был напряженный. Теперь, наверно, отдыхает.

Дегтярев встал:

– Придется нарушить его отдых. Думал отложить… Но нет, теперь ждать незачем.

* * *

Кирилл сиял телефонную трубку. Услышал взволнованный голос Валерия:

– Извините, что так поздно, Кирилл Михайлович… Вы еще не спите?

– По-видимому нет, раз я разговариваю с тобой, – рассмеялся Кирилл. – Что у тебя стряслось?

– Меня осенила одна идея, и я никак не мог дождаться утра…

Идея, которая минуту назад казалась Валерию великолепной, стала бледнеть, как только он услышал голос Кирилла. Будь в ней какой-нибудь смысл, Кирилл Михайлович, наверно, додумался бы сам! Незачем было звонить ему домой поздно вечером, и без того у Дегтярева сейчас достаточно напряженные дни…

– Если уж ты не мог дождаться утра, выкладывай свою идею. Что же ты замолчал?

– Это насчет зажигалки Никодимова… Я все время думал, как бы разыскать ее владельца. И мне пришло в голову… Пожалуйста, не смейтесь, Кирилл Михайлович, теперь я сам вижу, что мысль не слишком удачная!

– С чего ты взял, что я смеюсь? Даже, если б я умирал от желания смеяться, то решительно не вижу, над чем. Ты ведь еще ничего не сказал.

Валерий заторопился:

– Я подумал, что хорошо бы показать зажигалку коллекционерам… Они все прямо как ненормальные! Если хоть раз увидят вещь, которую могли бы приобщить к своей коллекции, в жизни ее не забудут. Тем более никодимовскую… на ней же еще надпись! – голос Валерия оживился, идея снова показалась ему заманчивой. – Одного такого психа я знаю. А он может быть укажет остальных… А? Как вы думаете, Кирилл Михайлович?

– Молодец! Послушай, Валерка, из тебя выйдет толк. Ты умеешь думать!

– Значит, в этой идее кое-что есть? – обрадовался Валерий.

– Завтра же поезжай к твоему «психу».

– Спасибо, Кирилл Михайлович! Уж я выжму из него все, что он знает!

– Мне-то за что спасибо? – рассмеялся Кирилл. – Я должен тебя благодарить…

5.

Прежде чем откликнуться на стук в дверь, Мещерский прикрыл листом бумаги документ, который проверял. Увидев Лисовского, поморщился.

– Опять вы…

– Опять я! – уныло сказал Лисовский. – Хожу. Прошу. Что мне еще остается делать?

– Я уже говорил вам – не могу. Список составлен, ни одной свободной квартиры нет. Не такое у вас бедственное положение – четыре человека в шестнадцатиметровой комнате. Вы не видели, в каких условиях люди живут!

– Я много кое-чего видел на своем веку, – покачал головой Лисовский. – Я столько видел, что не дай бог кому-нибудь увидеть. Я еще при бывшем царе еврейские погромы видел…

– При чем здесь погромы? Ерунду какую-то говорите, Семен Осипович! Получите вы квартиру. Не в этом году, так в будущем. Неужели не можете подождать?

– Я бы подождал, – вздохнул Лисовский. – Но вы знаете, что это значит, когда в одной берлоге живут две медведицы? Они устраивают такой кошмар, что двум мужчинам остается только руки на себя наложить!

– Бросьте, Лисовский! Я видел на новогоднем вечере вашу супругу и жену вашего сына. Милейшие женщины. Вполне интеллигентные.

– На вечере… – повторил Лисовский. – На вечере они все интеллигентные. А на кухне вы их видели? Нет? Значит вам крупно повезло. Разве я мог себе представить, какой получится ад, когда мой Сережа женился?! Я тогда думал…

Мещерский нетерпеливо перебил:

– Попробуйте поговорить с Бережновым. Может быть, он что-нибудь сделает. Лично я ничем не могу вам помочь.

Лисовский испуганно затряс головой:

– Упаси меня бог надоедать начальству своими не такими уж веселыми делами. И потом, между нами говоря, Николай Николаевич не тот человек, который здесь нужен… Нет, совсем не тот человек. Если уж вы не захотите помочь…

Мещерский окончательно потерял терпение:

– Послушайте, Семен Осипович, вы приходите ко мне десятый раз. Сколько можно повторять одно и то же? Все квартиры уже распределены. Не спорю, у вас есть кое-какие основания. Вы наш старый сотрудник, уважаемый бухгалтер треста. Со временем вам несомненно дадут квартиру. А теперь я ничего сделать не могу. Попрошу вас больше не отрывать меня от работы.

Лисовский встал, сделал шаг к двери. Но, подумав немного, снова уселся и, видимо, на этот раз прочно.

– Будем говорить как деловые люди, Павел Сергеевич. Мне ведь известно, почему Сидоренко получит квартиру, хотя он работает в тресте без года неделю. Не могу сказать о других, чего не знаю, того не знаю, но Сидоренко…

– Если вы немедленно не прекратите гнусные намеки и не извинитесь, я выкину вас из кабинета! И приказ о вашем увольнении появится незамедлительно. Слышите, вы, клеветник!

Лисовский дрогнул. Но все же остался сидеть. Долго смотрел на Мещерского немигающим взглядом. Потом трясущейся рукой полез в карман, вынул конверт, положил на стол:

– Здесь ровно полторы тысячи, Павел Сергеевич. Новыми деньгами. И никто не узнает… Что вы делаете?! – вскрикнул он, увидев, что Мещерский нажал кнопку звонка.

В дверях появился секретарь.

– Сейчас вы увидите, что я делаю! – Мещерский повернулся к секретарю. – Меня кто-нибудь ждет?

– Два посетителя.

– Зовите! И сами останьтесь.

Мещерский надорвал конверт и на стол посыпались новенькие десятирублевые купюры. У секретаря округлились глаза. Словно завороженный смотрел на деньги и Мещерский. С трудом отвел взгляд. С ненавистью взглянул на бухгалтера. Резко сказал:

– Лисовский пытался подсунуть мне взятку, чтобы получить квартиру! Составьте акт и немедленно сообщите в прокуратуру.

* * *

С утра Валерий отправился к знакомому коллекционеру. Тот с большим интересом отнесся к зажигалке, но сказал, что видит ее впервые. Зато дал адрес одного товарища:

– Месяц назад этой зажигалки у него не было. Возможно, приобрел ее позднее? Попробуй, съезди к нему.

Валерий поехал по указанному адресу. Пожилой человек, по виду бывший военный, сказал уверенно:

– Старая знакомая!..

– Так вы знаете, чья это зажигалка? – обрадовался Валерий.

– Конечно, знаю. Вещица редкостная, не забудешь. Ее хозяина я весь вечер уговаривал продать… Слышать не желает!

– Как его фамилия? Ну, этого… хозяина?

– Фамилия?.. А, черт, вечно у меня фамилии из головы вылетают… Да собственно и видел-то я его всего один раз в какой-то случайной компании. Кажется, он инженер… Так точно! Инженер Сидоров! Или, может быть, Сидорчук?.. Или Сидоркин? Но что-то безусловно было с Сидором связано…

Валерий, язвительно поблагодарив за «точные» сведения, вернулся в прокуратуру.

– Не вышло с коллекционерами? – спросил Дегтярев.

– Из-за ерунды, понимаете, сорвалось! Прямо какая-то лошадиная фамилия. Как у Антона Павловича Чехова! – Валерий уныло опустился на стул, вздохнул и начал рассказывать.

– Не так уж плохо, – сказал Кирилл. – Найдем. Можешь не сомневаться. Милиция разыщет.

Увидел, как просияло лицо Валерия. В душе шевельнулось нечто похожее на зависть: отчего он не умеет быть таким непосредственным, восторженным, смешливым? Возраст? Чепуха! Тридцать лет – не старость. Он не был таким и в двадцать. Просто жизнь сложилась иначе…

В сорок первом отец ушел в ополчение. И не вернулся. Потом умерла мать. Сколько было ему тогда? Восемь лет. Совсем несмышленыш. И вот – детдом. Нет, он ничего не может сказать плохого о детдоме. Но как недоставало мальчишке родительской ласки! Той беззаветной любви, которую не может заменить никакой, пусть самый слаженный, самый крепкий ребячий коллектив. И все-таки Кирилл с благодарностью, порой даже с нежностью вспоминал детдомовских ребят. Именно там, в детдоме, он узнал цену дружбе, принципиальности, непримиримости.

Там было много талантливых ребят, и они умели зажечь своим огоньком других. Вот Колька Басов… Он отлично играл на аккордеоне. И те, у кого был хоть малейший слух, тянулись к нему. Так был создан музыкальный кружок, и двое из его участников впоследствии с блеском закончили консерваторию. А рисунки Ромы Ашкинази? Ребятам казалось чудом, когда на белом листе бумаги, до которого дотрагивался Ромин карандаш, возникали знакомые лица, пейзажи, натюрморты.

Никто не думал в те годы, что Сережа Кольцов станет со временем заслуженным артистом республики. Но сколько радости доставляло ребятам, когда Сережа вдохновенно читал стихи Пушкина и Лермонтова, Маяковского и Есенина… Кирилл никогда не забудет один вечер. Сережа, дрожащим от волнения голосом, прочел:

 
Ничего, родная! Успокойся.
Это только тягостная бредь.
Не такой уж горький я пропойца,
Чтоб, тебя не видя, умереть…
 

К горлу подкатил комок. Сорвался с места. Убежал к себе. Зарылся лицом в подушку. Долго и горько плакал. Если б спросили почему, объяснить бы не сумел. Тут была и тоска по матери, которая умерла, не дождавшись, пока он станет взрослым, пока сумеет сказать ей с такой же силой, как Сергей Есенин, о нежности, о любви… И возмущение поэтом, тяжко обманувшим своими стихами мать, покончившим с собой вдали от нее… И страстное желание самому вложить душу в стихи…

Тогда же, потихоньку от всех, начал писать, радуясь, когда рифмованные строчки укладывались в четкий ритм. «Я стану поэтом, – мечтал Кирилл в пятнадцать лет. – И никогда не буду лгать в своих стихах!» В шестнадцать он узнал, что уменья рифмовать еще недостаточно, чтобы стать настоящим поэтом. Нужен талант, а его-то как раз и не оказалось. Об этом безжалостно и правдиво сказал Кириллу приехавший в детдом известный писатель. Вернул тетрадку. Хотел смягчить удар. Но, заглянув в глаза Кирилла, понял – этому парнишке можно, даже нужно говорить только прайду. Какой бы горькой она ни была.

Удар оказался сильнее, чем думал Кирилл, и все же он был благодарен писателю. А тот, глядя на юношу, задумчиво сказал: «Поэтического дара у тебя нет. И все же есть талант. К чему? Не знаю. Убежден в одном: если ты не ошибешься в выборе профессии – талант этот проявится во всю свою силу и мощь. Я не сомневаюсь в этом, Кирилл».

Кирилл окончил школу с золотой медалью. Двери любого высшего учебного заведения были перед ним открыты. В какую войти? «Если ты не ошибешься в выборе профессии»… Эти слова он помнил всегда. Но так легко ошибиться, когда тебе восемнадцать лет!

Что побудило Кирилла пойти на юридический? Даже самому себе он затруднялся ответить на этот вопрос. Был ли первым толчком случай, всколыхнувший и заставивший долгое время лихорадить детдом? У одного мальчишки стащили часы. Вор был обнаружен много месяцев спустя. А Кирилл все эти месяцы мучительно переживал свое полное бессилие помочь раскрытию небывалого в их детдоме преступления.

Именно тогда он и пристрастился к чтению приключенческих книг. Восторгался умом, самоотверженностью, твердостью характера, способностью к аналитическому мышлению следователей. К чести Кирилла надо сказать, что он бросал, не дочитав, всяческую халтуру и ремесленнические потуги, каких немало встречалось в его любимом жанре. Зато все, что было по-настоящему талантливо, перечитывал несколько раз. И всегда ему хотелось самому активно вмешаться в борьбу с преступниками.

Только есть ли в его характере необходимые для следователя черты?.. Самоотверженность? Да, он знает, что будет трудиться, не жалея сил. Твердость? Пожалуй… нет, даже наверное. У него есть и выдержка, и твердость, и сила воли. Ум?.. Вероятно. Иначе не учился бы на круглые пятерки. Хотя, может быть, ума у него хватает лишь на школьные отметки, а не для сложной и тонкой работы следователя? Умеет ли он аналитически мыслить? Вот в чем вопрос! А талант? Самое главное – есть ли у него талант?

Все эти вопросы не давали покоя. Он был очень скромен, Кирилл, и скорее недооценивал, чем переоценивал свои возможности. Но, когда однажды попали в его руки материалы Нюрнбергского процесса, желание бороться с преступниками так безудержно овладело Кириллом, что он твердо решил идти на юридический. Все колебания были отброшены. Он избрал свой жизненный путь и ни разу не пожалел о сделанном выборе.

* * *

Семен Осипович сидел, крепко сжав на коленях руки, испещренные набухшими старческими венами. Изо всех сил старался унять дрожь. Но она точно волнами пробегала по согнутой спине, дергала веки потухших глаз, смещала морщину на дряблых щеках. И, хотя ему не было шестидесяти, сейчас он казался совсем дряхлым стариком, растерянным и жалким. На все вопросы Дегтярева отвечал покорно и тупо:

– Виноват. Кругом виноват.

Все же Дегтярев настойчиво продолжал вести допрос. «Видимо, он смертельно боится. Пока страх не пройдет, слова путного не скажет». И, указав на небольшой чемоданчик, стоящий у ног Лисовского, спросил:

– Что у вас там?

Семен Осипович заторопился, поставил чемоданчик на колени, попытался открыть замок. Но или заело что-то, или слабы были дрожащие пальцы, только Лисовский никак не мог сладить с замком.

– Сейчас… – бормотал он. – Сейчас открою. Это все жена… Старая женщина, товарищ следователь, не надо на нее сердиться… Старым женщинам приходят в голову всякие мысли. Когда я шел к вам, Роза сказала: «Семен, возьми фуфайку и, извиняюсь, теплые кальсоны. Может быть, там холодно, Семен, а у тебя все-таки ишиас…» Это такая болезнь, товарищ следователь. Вы, конечно, не знаете и, дай вам бог, чтобы никогда не узнали, что это за несчастная хвороба… – Замок, наконец, щелкнул. Лисовский открыл чемоданчик. – «Одному богу известно, Семен, – так сказала мне Роза, – сколько ты там просидишь»…

– Положите вещи обратно, они вам пригодятся дома.

В потухших глазах Лисовского пробудилась искорка жизни. Спросил неуверенно:

– Если я правильно вас понял, мне отсюда можно будет вернуться домой?

– Вы поняли правильно, – улыбнулся Дегтярев. – Скажите, Семен Осипович, откуда у вас эти полторы тысячи?

– Когда в семье четыре человека и все работают, разве они не могут скопить?..

Дегтярев уже давно подсчитал общую зарплату семьи Лисовского, видел их скромную обстановку и знал, что старик говорит правду – деньги нажиты честным трудом.

– Вам не жаль было отдать их Мещерскому?

– Если скажу нет, вы все равно не поверите. – Лисовский тяжело вздохнул. – Но с тех пор как мой сын женился, жизнь у нас совсем перевернулась. Она прямо-таки бьет ключом и все по голове. А у меня старая голова, ей уже стало совсем невмоготу. И, когда я услышал… – Лисовский прикусил губу.

– Что же вы замолчали? Услышали, что Мещерский берет взятки? Это вы хотели сказать?

– Совершенно верно, товарищ следователь! – Как и рассчитывал Дегтярев, Лисовский, узнав, что его не отправляют в тюрьму, несколько успокоился и разговорился. Ему очень хотелось рассказать этому следователю, который так спокойно и дружелюбно с ним разговаривает, всю правду. – Теперь я вижу – оклеветали человека. Теперь я убедился в этом на собственной шкуре. Роза мне говорила: «Не верь первому встречному. Мало ли что болтают!» Она мудрая женщина, моя Роза. Она сказала: «Иди лучше к самому товарищу Бережнову. Зачем тебе кривой путь? Ты же бухгалтер, Семен, ты должен знать, что прямая – самое короткое расстояние между двумя точками». А я? Что я ей ответил? «Не дури мне голову высшей математикой! Любая кривая короче прямой, на которой стоит начальство!» Вот что я ей ответил… – Сейчас Лисовского так же трудно было остановить, как прежде заставить отвечать на вопросы. Но Кирилл и не собирался его останавливать. Он внимательно и терпеливо слушал. – Поверьте, товарищ следователь, когда человек прожил длинную, честную, трудовую жизнь и вдруг убедился, что он совсем законченный дурак, ему бывает нелегко. Но что есть, то есть. От этого никуда не денешься. И я просто не знаю, как теперь смогу смотреть в глаза товарищу Мещерскому…

– Кто же так бессовестно его оклеветал?

– Есть у нас в тресте такой инженер – Сидоренко…

Карпов, услышав эту фамилию, вздрогнул, как боевой конь. Но прервать старика не решился.

– Был он недавно у моего сына в гостях, – продолжал Лисовский. – Выпили, закусили. Почему нет? Люди молодые. Невестка начала жаловаться: «Одна комната, повернуться негде». Сын стал ее успокаивать: «Отец давно хлопочет о квартире, со временем получим…» Тут Сидоренко говорит: «Сережа, ты совсем глупый или как? Не подмажешь, не поедешь! Пусть твой папочка отвалит Мещерскому куш, он сразу попадет в список». «А ты отвалил?» – спрашивает Сережа. «Неужели нет?» – отвечает. Я, товарищ следователь, поверьте, сначала от этих слов в ужас пришел… Не может быть, думаю, чтобы Павел Сергеевич взятки брал! Такой видный человек, заместитель управляющего трестом… А бес мне на ухо шепчет: «Не врет Сидоренко. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке!» Ночь шептал, день шептал… И вот я сижу у вас… Деньги потерял, честь потерял, на порядочных людей смотреть совестно!

Лисовский замолчал.

– Этот Сидоренко… Он, случайно, не коллекционер? – поспешно спросил Карпов.

– Сережа говорил, – есть у него такая смешная фантазия – зажигалки собирать.

– Подпишите, пожалуйста, протокол, Семен Осипович, – сказал Дегтярев.

Лисовский хотел подписать, не читая. «Зачем? Такой симпатичный молодой человек. Еще подумает, не дай бог, что я ему не доверяю…»

– Прочтите сначала, – улыбаясь сказал Дегтярев.

– Да, да непременно…

– Вот так. Все. Спасибо, Семен Осипович. – Кирилл встал. – Вы свободны.

– Совсем свободен?

– Да. Всего хорошего. Не забудьте свой чемоданчик. – Проводив старика до двери, Дегтярев вернулся к столу. Сел. Глубоко задумался.

– Определенно тот Сидоренко, Кирилл Михайлович! Не может быть такого совпадения… А старика жаль, правда? Славный старикан и вдруг так опростоволосился. Принял честного человека за взяточника!

– Ты о ком? – рассеянно спросил Дегтярев. Он почти не слушал, что говорит Валерий, обдумывая дальнейший план расследования.

– О Мещерском, конечно! Разве вы не о нем думали?

– О нем, – Дегтярев поднялся. – А сейчас по домам. Завтра у нас напряженный день.