Текст книги "Стяжатели"

Автор книги: Стелла Трофимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

8.

В квартире кроме Сокольской жила еще одна семья: старушка с сыном, невесткой и внучкой. По утрам, когда родители девочки уходили на работу, бабушка отправлялась с внучкой на бульвар. Гуляли они обычно часа два. Именно это время и выбрал Верезов для посещения. Дверь открыла Марина.

– Я из райсобеса, – сказал Верезов. – К Варваре Семеновне Барановой.

– Ее нет дома.

– Вот досада! Не знаете, она скоро придет?

– Вероятно, через полчаса. – Марина потянула на себя дверь, считая, что разговор окончен.

– Простите… Может быть, я мог бы обождать? И побеседовать пока с вами?

– У меня еще не пенсионный возраст, как видите! – сказала Марина и улыбнулась. Она любила очаровывать людей вне зависимости от их положения. Ну, ясно, перед ее улыбкой не устоял и этот! – Не возражаю. Можете подождать.

– Благодарю вас, – расцвел Верезов.

Комната Марины в стиле модерн. Лампочки на разной высоте. Стены окрашены в разные цвета. Абстрактные картинки и статуэтки. Одно кресло ярко-желтое, другое ядовито-зеленое. Под стать комнате выглядела и сама Марина. «Ультрамодерн!» – подумал Верезов и вспомнил слова Дегтярева: «Безусловно, надо одеваться по моде. Но стоит только перешагнуть какую-то невидимую грань, и человек становится похож на карикатуру, на далеко не «дружеский» шарж на самого себя».

– Что вы на меня так смотрите?

– Любуюсь! – быстро ответил Верезов. Чуть-чуть быстрее, чем следовало бы. Но Марина не обратила на это внимания, комплименты всегда доставляли ей удовольствие. – Видите ли, я по роду своей деятельности целые дни беседую с людьми весьма преклонного возраста. И вдруг мне так повезло… Вместо старушки Барановой – вы! Извините, я вас задерживаю? Вы собирались уходить? – Он посмотрел на меховую шапочку, эффектно оттенявшую ее волосы.

– Ах, это?.. – Марина сняла шапочку, небрежно бросила на диван. – Просто примерила. Нет, я никуда не собираюсь. У меня есть еще минут пятнадцать. Потом поеду на репетицию.

– Вы артистка? – В голосе Верезова восторг и удивление. – О, пожалуйста… где, когда я могу увидеть вас на сцене?

– Почти ежедневно в новом эстрадном обозрении. У меня там небольшая роль, но главреж обещал, что в следующем сезоне я получу кое-что поинтереснее.

– Вы любую роль можете провести с блеском, я убежден! Зрители, наверно, с ума сходят, как только вы появляетесь на сцене! – Верезов видел, что самая беззастенчивая лесть принимается Мариной вполне благосклонно и поэтому не давал себе труда придумывать что-нибудь потоньше. Мысль его работала сейчас только в одном направлении – как выяснить, знакома ли она с Павловым и если знакома, – какие у них отношения. Ведь именно это интересует Дегтярева.

Заметил, что Марина то и дело поправляет на пальце кольцо. – «Стоящее колечко. Уж не подарок ли Павлова?».

– У вас новое кольцо? Изумительное! В жизни не видел ничего красивее…

– Мне тоже нравится. Жемчуг и алмазы очаровательны. А как вы догадались, что оно новое?

– Вы все время на него поглядываете. Точно, как моя сестричка. Когда муж подарил ей кольцо, Настя вертела его на пальце и любовалась им целый месяц! – соврал Верезов, у которого никакой сестры и в помине не было.

– Значит мне предстоит это занятие еще по крайней мере три недели! Потому что всего семь дней назад я получила кольцо в подарок от моего… друга.

«Не Павлов! Семь дней назад он был еще в Туле. Если б отправил оттуда, кольцо засекли бы так же, как деньги. Да и вообще ерунда! Кто посылает драгоценности почтой!»

– У вашего друга великолепный вкус…

– Да, он всегда дарит мне прелестные вещи, – говоря это, Марина посмотрела на что-то, что находилось за спиной Верезова.

Верезов оглянулся и увидел на туалетном столике портрет.

– Это – он?!

– Ревнуете? – Марина кокетливо улыбнулась. – Не рано ли?

– Смею ли я ревновать, – пробормотал Верезов. – Вы недосягаемое для меня божество. Уж одно то, что вы снизошли до беседы с маленьким, ничем не примечательным работником собеса, для меня счастье. Сегодняшний день я буду помнить всю жизнь! А он, ваш друг, – он тоже артист?

– Не угадали, – рассмеялась Марина. – Он инженер. – Ей этого показалось мало, и она поспешила добавить. – На большой руководящей работе в Строительном тресте.

«В Стройтресте?! – чуть не вскрикнул Верезов. – Но кто он, кто?! Не спрашивать же фамилию у Марины, она может насторожиться. И так чертовски переигрываю. Не будь она самовлюбленной дурой, давно бы заподозрила неладное!»

Теперь Верезов сидел как на иголках, ища благовидный предлог, чтобы скорее уйти. С трудом скрыл радость, когда Марина сказала:

– Жаль, что вы не дождались Варвару Семеновну. Она должна вернуться с минуты на минуту. Но мне уже пора. Я не могу опаздывать на репетицию.

Выйдя от Марины, Верезов из ближайшего автомата позвонил Дегтяреву. Ему сказали, что Кирилл Михайлович у прокурора. Освободится через час. Просил передать, если Верезов позвонит, чтобы к этому времени он приехал в прокуратуру.

– Приеду!

Повесил трубку. Догнал подходивший к остановке автобус. Скорее в трест! За час он успеет просмотреть личные дела руководящих работников. Среди них будет фотография того, кому предназначались деньги, посланные Павловым из Тулы! Того, чей портрет стоит на туалетном столике Марины…

– Почему господь бог, даруя женщине красоту, так часто отнимает у нее разум? – пробормотал Верезов.

– Вы что-то спросили, молодой человек? – повернулась к нему соседка.

– Нет. Ничего. Извините.

Автобус остановился, и Верезов соскочил с подножки. Издали увидел здание треста, бросился к нему почти бегом. Ветер бил в лицо, вздымал снежную пыль с тротуаров, заставляя ниже нахлобучивать шапки, выше поднимать воротники. Но Верезов не замечал ни ветра, ни мороза. Ему было жарко и весело. К великому удивлению прохожих, он вдруг запел: «Кто весел, тот смеется, кто хочет, тот добьется, кто ищет – тот всегда найдет!»

* * *

Когда Верезов приехал в прокуратуру, Дегтярева там уже не было – его вызвали в райком.

Подождав немного, Верезов вынужден был уехать:

– Куча неотложных дел! – сказал он Карпову, прощаясь. – Сам расскажешь Кириллу Михайловичу.

– Ладно. Представляю, как он удивится! Кто бы мог подумать…

– А может, и не удивится. Может, он давно догадывается. Будь здоров, Валерка. Вечером позвоню.

Верезов был прав – Кирилл не удивился.

– Значит, все-таки Мещерский, – задумчиво проговорил он, выслушав Карпова. – Так я и думал. Стоило нам забрать Никодимова, как Мещерский сделал свой ход конем. Мне с самого начала казалась подозрительной его роль в истории с Лисовским. Впрочем, пока у нас одни догадки, их обосновать надо. Мещерский умен и хитер, его голыми руками не возьмешь.

– А я-то был на седьмом небе, когда Верезов установил, что друг Марины – Мещерский.

– Не падай духом, Валерий. Верезов принес хоть и косвенное, но важное доказательство. Для нас самое главное сейчас, чтоб Мещерскому и в голову не пришло, что мы им интересуемся. Думаю, он абсолютно спокоен. Во-первых, потому, что «подкинул» нам Лисовского. Во-вторых, ему неизвестно об аресте Павлова. В тресте никто об этом не знает, кроме секретаря партийной организации. Все считают, что Павлов уехал в отпуск. Жену его я предупредил, Клавдия болтать не станет. Да, конечно, Мещерский ничего не опасается, и нам это на руку. Легче проследить за ним и собрать необходимые доказательства.

Кирилл действовал не торопясь. В этом деле надо было как следует разобраться. Разоблачить всю цепочку. Никодимов продолжал молчать. Павлов многое недоговаривал. Приходилось очень осторожно выявлять, с кем эти оба были связаны, чтобы не спугнуть кого-нибудь из шайки.

Дегтярев изучал сотни документов, личные дела, письма, записи в блокнотах. Тщательно проверял каждую вновь возникавшую версию. Буквально по крохам собирал сведения. Это была трудная, кропотливая работа. Карпов оказался отличным помощником. Правда, у него порывистый и неуравновешенный характер, но Дегтярев успел убедиться, что обнаруживаются эти черты только в общении с людьми. Что же касается изучения документов, тут Валерий проявлял недюжинное упорство и терпение. А документов, подлежащих проверке, в таких делах всегда бывает великое множество.

9.

Надежда Леонтьевна умерла, так и не узнав правды о сыне. Скончалась тихо и незаметно, когда муж был на работе, словно боялась причинить ему лишние заботы. Она всю жизнь оберегала мужа от забот, старалась облегчить тяжелую ношу ответственности, которая легла на его плечи, когда Бережнова впервые, много лет назад, назначили на руководящую работу.

После смерти жены Бережнов почти совсем перестал бывать дома. Его угнетала тишина большой квартиры, ставшей вдруг пустой и неуютной. Если б не чувство некоторой неловкости перед окружающими, он бы сразу, на следующий день после похорон, женился на Аглае. Но Бережнов был слишком «на виду» и это требовало соблюдения хотя бы минимальных приличий. Месяц? Да, пожалуй, месяца достаточно. Тогда его никто не осудит. А этот месяц он целиком посвятит расхлебыванию каши, которую заварил Эдик.

Почему молчит Мещерский? Неужели забыл свое обещание раздобыть деньги? Напоминать не хотелось. Еще вообразит чего доброго, что Бережнов без него не обойдется. «А ведь не обойдусь! – мрачно думал Бережнов. – Но не в ноги же ему кланяться».

Мещерский не забыл. Наоборот, он за это время развил бурную деятельность. «Некстати отпустил Павлова в отпуск. Все приходится делать самому. Без посредника. Чертовски досадно! Ну, да теперь уже это позади. Можно идти к Бережнову».

Захватив новый, составленный им список на получение квартир, Мещерский прошел к управляющему трестом. У Бережнова был вид затравленного зверя. «Готов! Остается только захлопнуть капкан», – с удовольствием подумал Мещерский.

– Вы просили меня позаботиться о деньгах, Николай Николаевич. Помните?

– Не так легко об этом забыть.

– В таком случае подпишите список.

– Что за список?

– На распределение квартир. У меня есть на примете пять человек, которых мы можем принять на работу с тем, чтобы предоставить им квартиры. Я включил их в список. В долгу они не останутся. Десять тысяч вам обеспечены. Новыми, конечно, – подчеркнул Мещерский. «И столько же осядет у меня». Впрочем, этого он не сказал. Только подумал.

Бережнов вскочил:

– Подлец! – прохрипел он. – Ты это предлагаешь мне? Мне…

– Вам, – холодно сказал Мещерский. – Ведь ваш сын преступник. Не мой.

Увидел, как огромная фигура Бережнова съежилась, точно стала таять на глазах. «Другого выхода нет. Мещерский подлец, но другого выхода нет»… Все же сделал попытку возразить:

– Но как же так? Вы сами недавно заявили в прокуратуру о Лисовском, – сейчас ему было противно говорить Мещерскому «ты». Хоть этим отгородиться. Сухим, официальным «вы».

Мещерский рассмеялся:

– Ловкий ход, не больше. Я теперь в глазах властей личность светлая и неподкупная. Мои люди сумеют действовать спокойно.

– Значит, Лисовского подвел под монастырь, а у других брал? Вот почему ты всегда при деньгах! – Какого черта он будет говорить этому прохвосту «вы»?! – Мои люди… – передразнил он Мещерского. – Что у тебя там целая лавочка?

– Да, – цинично сказал Мещерский. – Но без хозяина лавочка дает малый доход.

– Поэтому понадобился я?

– Если говорить откровенно – с вашей помощью все дело приобретет другой размах. Квартирами-то распоряжаетесь вы.

– Распределением квартир всегда может заинтересоваться общественность.

– И обратиться к председателю постройкома! – в голосе Мещерского ничем неприкрытая ирония.

– Значит, и Павлов?

Мещерский кивнул.

– А если я заявлю о нашем разговоре прокурору?

– Не заявите. Подумайте об Эдике. Об Аглае. О себе, наконец. Стоит ли так волноваться? Подпишите и дело с концом.

Порвать список! Бросить его в нагло ухмыляющееся лицо. Затопать ногами, закричать, вышвырнуть вон этого подлеца, этого взяточника… И вдруг Бережнов с ужасом понял, что не накричит, не вышвырнет Мещерского. Что он, Бережнов, которого побаивались и уважали не только подчиненные, но и кое-кто повыше, – теперь надолго, может быть, навсегда, будет игрушкой в руках этого человека. Стоит только подписать список…

Ярость захлестнула Бережнова. Он так взглянул на Мещерского, что будь это прежде, тот как ошпаренный выскочил бы из кабинета. А теперь сидит, развалившись в кресле. Закурил, не спросив разрешения. Держится фамильярно. Того и гляди подойдет, похлопает по плечу.

– Открой форточку! – резко сказал Бережнов. – Накурил черт тебя знает как!

Мещерский лениво поднялся, медленно подошел к окну, всем своим видом утверждая непреложную истину – прежних отношений подчиненного и начальника больше не существует. И это сейчас, хотя Бережнов еще не подписал список. А что будет, если подпишет? «Не подпишу! К черту!» Но уже через секунду подумал об Эдике. Об Аглае. О том, что Мещерский немедленно потребует вернуть ему долг. «С него станется…»

И тут Бережнову показалось, что он слышит шелест бумажек. Почудилось, что они плывут по воздуху и с легким хрустом, одна за другой, одна за другой опускаются в его карман. Их много. Десять тысяч? Да, десять тысяч, так сказал Мещерский. И отказаться от них не было сил. И он уже знал, что подпишет, непременно подпишет этот проклятый список!

– Ты первый выдашь меня, если попадешься! – глухо сказал Бережнов.

И оба поняли, – слова эти – согласие.

Мещерский прихлопнул форточку:

– Прохладно!

«Даже не спросил, можно ли. Распоряжается… сволочь!»

– Не попадусь. Это исключено. Те пятеро, которых я включил в список, не заинтересованы в близком знакомстве с прокуратурой. А если б даже случилось невозможное и меня арестовали, – какой мне смысл вас выдавать? В тюремной камере вы нуль без палочки. – Сделал вид, что не заметил, как исказилось лицо Бережнова. – Зато на свободе вы – сила. Ваше служебное положение и личные связи единственная гарантия, что долго меня за решеткой не продержат. Так зачем я буду рубить сук, на котором сижу? – Внимательно посмотрел на Бережнова. – Если со мной случится беда, надеюсь, вы выручите меня так же, как я сейчас выручаю вас.

Бережнов угрюмо кивнул головой.

– Я в этом не сомневался! Впрочем, никакой беды со мной не случится. Подписывайте, чего там волынить! – Мещерский видел, как раздражает Бережнова его тон, но не мог отказать себе в удовольствии потешить мелкое самолюбие. Теперь они сообщники. Почему же не отыграться за те годы, когда вынужден был «соблюдать дистанцию»?!

– Шито белыми нитками, – взглянув на список, сказал Бережнов. – Принять этих пятерых на работу и сразу предоставить квартиры… Что если вмешается райисполком?

– Когда они вмешивались в наши дела? Председатель исполкома ваш давнишний друг. Он всегда подмахивает ваши списки, не читая. Подписывайте, Николай Николаевич, и завтра же десять тысяч будут у вас в кармане. Вы забыли о свадьбе Эдика? Настала пора выполнить все, что ваш адвокат наобещал невесте и ее родителям. А там и вторую свадьбу сыграем – вашу с Аглаей.

Бережнов вздохнул. Сейчас его не радовало ничего. «Мог ли я думать?.. Мог ли когда-нибудь предположить, что я, Николай Бережнов, скачусь в такое болото? И запутался же ты, Бережнов! А кто на моем месте поступил бы иначе?!» Знал, что любой порядочный и честный человек поступил бы иначе. Знал. Просто он подлец. Такой же, как Мещерский. Ничтожество. Но думать так было невыносимо, поэтому он снова и снова повторял себе: «Никто, никто на моем месте не мог бы поступить иначе!» Мысли эти как плотная завеса окутывали Бережнова, и он не имел ни сил, ни желания оттолкнуть «помощь», предложенную Мещерским. Спросил глухо:

– Те, кого ты вычеркнул из списка, не побегут жаловаться?

– Это в основном народ тихий, мелкая сошка. Да и кому они будут жаловаться? Вам? – ухмыльнулся Мещерский. – Ну, тут уж придется пораскинуть мозгами, чтобы объяснить им, почему так произошло.

– Кого ты вычеркнул?

– Счетовода Антропова, машинистку Сергееву, уборщицу Лукину, электромонтера Громова…

– Какого Громова? А, того! Забыл, что я обещал Аглае…

– Поверьте, Аглая сама давно забыла. До того ли ей сейчас? А если вспомнит, – сделайте ей ценный подарок, и она простит вам Громовых.

– Ладно, – махнул рукой Бережнов. – Кто там пятый?

– «Сейчас произойдет взрыв», – подумал Мещерский.

– Ваш шофер. Королев.

Против ожидания, Бережнов отнесся к этому спокойно:

– Женя? Ну, ничего, он парень холостой, подождет. – Бережнов придвинул список. – А старый где? – Долго читал и тот, и другой. Нет, не читал. Просто медлил. И все же он поставил свою подпись. Швырнул старый список в ящик стола. Встал. – Учти – в следующий раз те пятеро, которых ты вычеркнул, получат квартиры. Самые лучшие. Запомни.

«Ах, как ему хочется успокоить свою совесть!» – язвительно подумал Мещерский.

– Какой может быть разговор? Конечно. – Мещерский взял список. – Ждите меня завтра вечером дома. С деньгами.

Мещерский вышел из кабинета. Сейчас, когда все уже было позади, Бережнов почувствовал облегчение. Пока еще можно было остаться честным, он нервничал и не находил себе места. Надо было на что-то решиться, и это выбивало из колеи. Оказывается, не так просто впервые решиться на подлость. Но теперь, когда подлость была уже сделана, Бережнов стал думать о том, что десять тысяч – это же, как ни крути, сто тысяч на старые деньги! – сумма солидная. Он отдаст долг Мещерскому, окончательно расплатится с адвокатом, которому удастся, вероятно, избавить Эдика от ответственности, обставит квартиру молодым, сделает им свадебные подарки и на все это, пожалуй, не уйдет и половины денег. Другой половины ему с Аглаей хватит надолго. «А, если не хватит, – с горькой иронией подумал Бережнов, – что ж, не беда. Этот источник дохода неиссякаем».

10.

Из тюрьмы поступили сигналы – Никодимов пытается передать на волю записку.

– Кому? – спросил Дегтярев.

– Неизвестно.

– Предоставьте ему эту возможность.

На следующий день записка, адресованная Павлову, была обнаружена конвоем, сопровождавшим заключенных в суд, у одного из арестованных. В записке всего несколько строк:

«Никаких доказательств у них нет. Пусть шеф позаботится, чтобы меня до суда освободили из-под стражи».

Подписи не было. Дегтярев передал записку экспертам.

Получив заключение экспертизы, Кирилл поехал в тюрьму. Как и на прежних допросах, Никодимов решительно отрицал свою вину.

– Напрасно запираетесь. Нам все известно.

Дегтярев нажимает кнопку магнитофона. Никодимов слышит знакомый голос. Голос Павлова: «Никодимов подыскивал «клиентов» среди очередников района. Довольно долго изучал свою «клиентуру», вымогая взятки обычно у тех, кого можно заподозрить в нечестном приобретении денег. «Такие не побегут жаловаться в прокуратуру, – говорил мне Никодимов. – Они ее за версту обходить будут»…

Дегтярев выключает магнитофон:

– Вам этого достаточно?

Никодимов криво усмехается:

– Техника… Все, что угодно на ленту наговорить можно!

– Знаете, кто это говорил?

– Откуда мне знать! Может, вы сами.

Нет, вывести Дегтярева из равновесия ему не удастся. Никодимов сам начинает это понимать. Кирилл снимает со стола чистый лист бумаги. Под ним зажигалка.

– Вы сказали, что купили зажигалку у неизвестного человека в Столешниковом переулке.

– Так оно и было.

– Познакомьтесь с показаниями Сидоренко, – говорит Дегтярев. – Зачитать?

– Как вам будет угодно. – Все же несколько меняется в лице, пока Дегтярев читает.

– Что скажете?

– Меня эта брехня мало интересует.

«Наглец! – думает Кирилл. – Ну погоди»… И он снимает со стола второй лист. Никодимов видит две десятирублевые купюры.

– Эта, – говорит Кирилл, – найдена в разрушенном доме. Вы ее выронили, когда передавали Павлову деньги. Второй десяткой Павлов расплачивался в ресторане.

– Я за Павлова не ответчик! – Губы кривятся, но выдавить улыбку он уже не в состоянии. – Тем более, что вообще никакого Павлова не знаю.

Никодимов напряженно смотрит на третий лист чистой бумаги, стараясь угадать, какая там скрывается улика. Кирилл медленно приподнимает лист. Под ним толстая пачка денег.

– Вы взяли их у Исаевой и передали Павлову. По вашему совету Павлов переслал эти деньги из Тулы Марине Сокольской. Для шефа.

– Я не знаю никакого шефа и никакого Павлова! – истерически взвизгивает Никодимов.

– Вот как? Не знаете? – Дегтярев достает записку. – Вы написали Павлову из тюрьмы: «Пусть шеф позаботится, чтобы меня до суда освободили из-под стражи».

– Нет! – кричит Никодимов. – Не моя это записка, не моя!

– Ваша. Это подтвердила графическая экспертиза. Можете ознакомиться с ее заключением. А также с описью вещей и денег, которые вы сдали в камеру хранения Белорусского вокзала.

– Нет! Нет! Нет! – крик Никодимова переходит в истерику. Он сползает со стула, судорожно бьется на полу.

«Гад. Ползучий гад!» – с отвращением думает Кирилл.

Истерика продолжается.

«Сейчас не сможет давать показания, допрошу завтра, – решает Кирилл. – Теперь он сознается».

Вызывает надзирателя:

– Уведите Никодимова. Давайте сюда Павлова.

Если б Кирилл позволял себе поддаваться настроениям, он, наверно, старался бы, по мере возможности, не принимать к своему производству дела о взятках. Не потому, что это трудные дела, хотя они действительно трудные, а потому, что взяточники вызывали у него чувство физического отвращения. Как в детстве, когда он случайно наступил на лягушку и раздавил ее. Противно до дрожи… «Есть куда более страшные преступления, но подлее, трусливее, гнуснее взяточничества нет ничего», – думает Кирилл, поджидая Павлова. Впрочем, Павлов не вызывает у него такого чувства омерзения, как Никодимов. Мальчишка! Дал втянуть себя в эту гнусную компанию! Раскаивается он искренне и чистосердечно. Если б не боялся, ничего бы не утаил, Кирилл это понимает. Конвоир приводит Павлова.

– Садитесь, – говорит Дегтярев. – Я хочу вас ознакомить с показаниями Астафьева, Исаевой, Зискинда, Власова. В прошлый раз вы говорили, что они давали вам и Никодимову взятки.

– Да.

– Они подтвердили названную вами сумму. Исаева – тысячу рублей…

– Девятьсот девяносто, – робко поправляет Павлов.

– Десять рублей Никодимов выронил, передавая вам деньги. Астафьев и Зискинд дали по три тысячи, – продолжал Кирилл, – Власов пять тысяч рублей. Где эти деньги?

Молчит. Сцепил руки так, что кажется их клещами не оторвать одну от другой.

– Почему вы молчите, Павлов? Потратили на женщин?

– Нет. – Очень тихо. – Я люблю свою жену…

Господи! Если б он мог сказать правду! Может быть, никому он так не хотел сказать правду, как этому следователю с умными, серьезными глазами. И все-таки он молчит. Из-за нее. Из-за Клавы. Видит, как синие глаза следователя сереют, становятся жестче.

– Значит, из любви к жене вы перевели Марине Сокольской девятьсот рублей?

«И это известно… Как они быстро все узнают», – с тоской подумал Павлов. Все в нем застыло от горя, от отчаяния. Но он молчит.

«Говори же. Говори! – думает Кирилл. – Перестань бояться. Не трусь!»

Этот молчаливый призыв, казалось, дошел до самой глубины души Павлова. Он разжал руки, выпрямился, сказал:

– Нельзя всю жизнь прожить трусом. Если б я понял это раньше, не сидел бы теперь здесь. Не знаю чем, но чем-то вы помогли мне это понять, гражданин следователь. Не знаю… Уверен, что, вернувшись в камеру, я не раскаюсь в своей откровенности. Хотя Мещерский и может поступить с Клавой так, как в свое время грозился поступить со мной… – Павлов перевел дыхание и, будто освободившись от тяжести, которая его угнетала, продолжал спокойнее. – Да, я отправил деньги Марине Сокольской. Впрочем, это вы и без меня знаете. Но вы, возможно, не знаете, что Марина любовница Мещерского… А Мещерский страшный человек. Он уже не первый год вымогает у людей взятки за предоставление им квартир. Нередко обходится без посредников. Особенно в тех случаях, когда он с кем-либо в «дружеских» отношениях, как, например, с Сидоренко. С ним он договаривался сам, хотя за деньгами послал меня. Но об этом после… Мещерскому ничего не стоит отказать в квартире людям, которые живут в чрезвычайно тяжелых условиях, только бы положить себе в карман лишние несколько сотен. А как же? Жена, любовница, дача. Машину задумал купить. Где взять деньги? Воровать? Страшновато. А тут вроде по доброму согласию – ему дали, он взял. Мещерский ради денег самого близкого человека и купит и продаст! Как Аглаю…

– Какую Аглаю?

Это что-то новое. Об Аглае Дегтярев еще не слышал.

– Была у него такая до Марины. Бережнов увидел и влюбился. Мещерский из кожи вон лез, чтобы способствовать их сближению. Бережнов ему нужен. Все его подлости только потому и удавались, что Бережнов ему верит, ценит, уважает. А после знакомства с Аглаей Николай Николаевич и вовсе души не чает в Мещерском… Но это к делу не относится!

«Еще как относится», – думает Дегтярев.

– У нас в тресте давно уже полная бесконтрольность в распределении квартир. Обычно Мещерский сам докладывает, кому дать. Комиссия чаще всего соглашается – умеет доказать. Иногда Бережнов возражал, но редко. Бывало, и без всякого заседания комиссии начальство предлагало подписать список. Я попробовал навести порядок… И вскоре, придравшись к пустяку, Мещерский вкатил мне выговор. За короткое время я получил три выговора. Последний – со строгим предупреждением. Вдруг нежданно-негаданно мне говорят – получай квартиру. А я даже заявления не подавал! Клава моя обрадовалась… Ведь жили мы с ее замужней сестрой в одной комнате. А тут – отдельная квартира. И еще денег дали, чтобы приобрести кое-что из обстановки. Я говорю Клаве – за что? У меня сплошные выговоры. Отвечает: «Выговоры дело рук Мещерского, все в тресте считают, что он незаслуженно с тобой так обошелся. Теперь вернулся из Чехословакии Бережнов, он твою работу ценит. Решил, наверно, таким путем исправить несправедливость». И я в это поверил…

Павлов остановился. Дальше шло самое страшное, говорить об этом было тяжело. Но он расскажет. Он все расскажет.

– Недолго мне пришлось радоваться. Вызвал меня Мещерский и с обычной своей снисходительно-барской манерой усадил в кресло, предложил папиросу, спросил о том, о сем. Подошел к двери,-приоткрыл, убедился, что никого нет, и говорит: «Пожил в свое удовольствие, теперь изволь расплачиваться». «Как расплачиваться? За что?» «Ни придуривайся. Слушай внимательно. Ты теперь председатель постройкома. Лицо вполне подходящее, чтобы мне помогать. Согласишься – в обиде не будешь. Откажешься – вылетишь из треста в два счета, хоть ты и профсоюзный деятель. Можешь не сомневаться. И такую характеристику получишь, что нигде не сможешь устроиться. Разве только разнорабочим на стройке. И квартиру отнимем… Не перебивай!» Тут он объяснил, что ему от меня надо. «Разговор у нас с тобой с глазу на глаз. Жаловаться побежишь – никто не поверит. Еще засажу тебя за клевету». Так вот все и произошло…

Павлов замолчал.

– Бережнов тоже берет взятки? – спросил Дегтярев.

– Что вы! Он даже ничего не подозревает.

– Без ведома управляющего трестом Мещерскому вряд ли удавалось бы всегда предоставлять квартиры тем, кому он находит нужным.

– У него не раз и срывались «выгодные ситуации». Но привлечь Николая Николаевича к своим делишкам он даже не пытался. Бережнов – не я, – с горечью сказал Павлов. – Его не запугаешь.

– Почему вы на первом допросе не рассказали о Мещерском?

– Боялся. Не за себя, я уже человек конченый. За жену… Клава работает у Мещерского секретарем.

– Отчего же сейчас все рассказали?

– Трусость и беспринципность – не лучшие черты человека, – грустно усмехнулся Павлов. – Это ваши слова, гражданин следователь. Я их хорошо запомнил. На всю жизнь.

* * *

– Ты что-то похудел, Валерка! – сказал Верезов, насмешливо поблескивая глазами. – Совсем загонял тебя Кирилл Михайлович. Честное-пречестное.

– Без толку он не гоняет.

Верезова хлебом не корми, дай только возможность подразнить кого-нибудь. Не сморгнув глазом, заявил:

– Педант твой Дегтярев.

– Если ты не в ладах с русским языком, не суйся с определениями, – рассердился Карпов. – По-видимому, тебе не известно, что такое педант. Могу объяснить…

– Не трудись! – рассмеялся Верезов, довольный, что вывел из себя практиканта. И хотя сам любил и уважал Дегтярева не меньше, чем Валерий, его словно черт подзуживал продолжать игру в «дразнилки». – Больно он нянчится с преступниками. На кой ляд сдалась Дегтяреву их личная жизнь, семья, прежняя деятельность?

– Когда напоминаешь человеку о семье, о гражданском долге, у него может проснуться совесть. Надо…

– В тюрьму его надо посадить, – смеясь перебил Верезов. – И как можно скорее. И подольше там продержать.

– Конечно, если это опасный рецидивист… А, да что с тобой говорить!

Чем больше сердился Валерий, тем веселее спорил Верезов:

– Каждый преступник в потенции опасный рецидивист.

– Бывает, человек споткнулся. Как Павлов, например…

– Порядочный не споткнется. Мы с тобой не спотыкаемся.

– Удивительная узость мышления! – окончательно взъярился Карпов. – Порядочный, непорядочный! А если слабохарактерный? Если поддался влиянию? Если обстановка толкнула его на этот путь? Разве не наше дело помочь человеку стать на ноги? Начать новую жизнь?

– Знаешь, что я тебе скажу, Валерий…

– И знать не хочу! Удивляюсь, почему тебя ценит Кирилл Михайлович…

Верезову вдруг стало стыдно за игру, которую он затеял. А Валерка молодец – спуску не дает!

– Тебе крупно повезло, Валерий. Поверь мне…

– В чем это?

Карпову почудился подвох, и он нахмурился. Но нет, лицо Верезова серьезно, голос звучит искренне:

– В том, что тебе довелось поработать с Кириллом Михайловичем. У него хватило бы терпения слона выучить плясать. А ты парень с головой и, если будешь придерживаться его стиля работы, следователь из тебя выйдет. Ты извини, пожалуйста. То, что я говорил о Дегтяреве – чушь и чепуха. Просто хотелось тебя подразнить. Честное-пречестное.

– Иди к черту! – добродушно сказал Карпов. – Нашел чем шутить… – На столе зазвонил телефон. – Да! Слушаю. Кирилла Михайловича? Его нет. Кто спрашивает? Нелла?.. Простите, а фамилия? Ты что?! – обернулся он к Верезову, неожиданно положившему руку на трубку. – Нет, это я не вам… Одну минуту! Ты что? – повторил он, удивленно посмотрев на Верезова.

– Дай сюда! – Верезов отнял трубку, прошептал умоляюще. – Выйди на минуту.

– Совсем спятил?!

В трубке послышался смех.

– Будь человеком! Выйди…

Верезов приложил трубку к уху, услышал Неллин голос: «Татка, наконец-то пришла! Сейчас принесли телеграмму – мама с папой приезжают сегодня. Я Кириллу звоню, хотела спросить, поедет ли он с нами на вокзал. А его нет»… И голос Наташи: «Почему же ты не вешаешь трубку?» И опять Нелла: «Там один что-то шипит, а второй говорит, что он спятил… Так интересно…»