Текст книги "Троянский конь"

Автор книги: Стэл Павлоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

– Твою мать! – рявкнул Норт так яростно, что Портер прижался спиной к спинке стула.

Снова повисло молчание. Портер не шевелился, он ждал, что скажет Норт.

– У меня нет воспоминаний отца. И не может быть.

– Почему?

« Неужели я сдаюсь? »

– Потому что он еще жив.

– Вы не понимаете.

– Все я понимаю.

Они оба осознали, что дальше этот разговор не может продолжаться.

– На сегодня мы поговорили достаточно,– цинично заявил Портер.

– Убирайтесь.

Доктор поднялся и похлопал ладонью по визитной карточке.

– Если захотите снова обсудить это, найдете меня здесь.

Норт промолчал.

– Всего хорошего.

Детектив смотрел, как уходит психиатр, словно пытался убедить себя, что все страшное уже позади. Он сидел один в комнате для допросов и чувствовал себя загнанной дичью.

«Это дурдом. Я сумасшедший».

Тут же вспомнились слова доктора: «Вы уже ведете записи в вашем черном блокноте?» К чему был этот вопрос?

Черная книжечка лежала на столе, маня и искушая. Блокнот как блокнот.

«Что в нем такого страшного? »

Но где-то в глубине души Норт знал: то, что пытается оттолкнуть, не замечать, существует на самом деле.

«Решайся».

Он открыл записную книжку скорее из чувства протеста, чем по собственному желанию. И впервые ощутил облегчение, выливая все разговоры на бумагу, страница за страницей. Подробности, места действия, время. Но детектив знал, что есть еще кое-что.

Безумие ждало его. Горечь и злость скопились внутри и теперь просачивались на листы блокнота.

Погребальные костры Акры

Кровь сарацин лилась рекой, обагряя ноги наших лошадей. Ибо праздновали мы победу в Акре. Шел десятый день августа года тысяча сто девяносто первого от Рождества нашего Господа.

Мы проходили по этой земле с огнем и мечом. Пламя погребальных костров пожирало добычу, наполняя ноздри каждого воина маслянистым запахом дыма. Лагеря были завалены сарацинскими трупами, которые дожидались сожжения. Я слушал, как гудит огонь, и вдыхал запах жареной человечины. Воняло свининой.

Среди них попадались христиане, но мы, доблестные крестоносцы, не сдерживали разящих ударов. Это селение было уже седьмым по счету со времени нашего прибытия. Когда мы только ступили на эту землю, мы не знали, как отделять зерна от плевел.

– Убивайте всех,– приказал я.– Господь узнает своих.

В первую ночь мы устроили пир под покровом ночи, словно звери, вырвавшиеся из ада. Мы сбились в кучу над пламенем костров. Когда я насытился, его привели ко мне.

Шпион молвил:

– Вот что мне стало известно. К нашему прибытию Барбаросса послал гонца приору Дамаска.

Фридрих, король Германии, император Священной Римской империи, мертв. Он утонул, и сто пятьдесят тысяч рыцарей, которые пустились в плавание по коварным северным водам, остались без предводителя. Они сражались отважно, но без короля они были обречены. Жалкая горстка выжила и вернулась домой, чтобы никогда больше не ступать по землям Финикии и не биться в великом третьем Крестовом походе.

Но Барбаросса сумел извлечь для себя выгоду из гибели владыки и доказал свою полезность правителю Англии, королю Ричарду Львиное Сердце. Он знал, что Сирия имеет множество ликов.

– И что узнал гонец?

– Он сказал, что высоко в горах, между Дамаском, Антиохией и Алеппо, живет некий народ сарацинской крови. Эти отродья живут, не признавая никаких законов. Едят свинину вопреки заветам сарацин. И возлегают со всеми, без разбора, женщинами.

– Без разбора?

Юноша кивнул.

– С матерями и сестрами.

– Это отвратительно!

– Да, как для христиан, так и для сарацин.

– У этого народа есть название?

Юноша заколебался, словно одно упоминание имени этих людей могло навлечь на его голову несчастья. Он огляделся, убедился, что никто нас не подслушивает, и наклонился ко мне поближе.

– У них много имен.

Юноша затаил дыхание. По блеску моих глаз он понял, что я добьюсь ответа, даже не пытаясь ничего посулить взамен.

– Я слышал, что на своем языке они называют себя «хашишин», а другие произносят это слово как «ашишин». Так сказал один мудрец. Я оставил ему жизнь, чтобы вы могли допросить его. Он здесь, и ему известно больше, чем мне.

Шпион продолжал:

– Он сказал, что на своем наречии они еще зовутся «гашашин», потому что их предводитель любит какую-то сухую траву… не знаю почему. Но местные христиане считают этот язык слишком трудным, чтобы учить его, и прозвали этот народ «асассины».

Асассины!

– Они жаждут крови, они убивают невиновных ради денег. И пренебрежительно относятся к своей жизни. Они настоящие демоны, которые притворяются людьми. У них все дьявольское: дела, нравы, язык. Они прячутся, словно волки среди овец, дожидаясь подходящего случая, чтобы напасть. В этой деревне их было полно, вы правильно сделали, что убили всех.

Он помолчал.

– Все, что они умеют,– это убивать. Они – сама мерзость. Какой мужчина станет скрываться, словно трус? Вы их разыскиваете, верно?

– Несомненно. Как зовут их предводителя?

– Это большая тайна. Некоторые называют его Горным Старцем. Он древний, как время. Другие зовут его Синаном…

Синан? Он опять дурачит меня!

– Это имя вам знакомо?

– Да, из давнего прошлого. Сейчас оно ничего не значит. Синан – это не настоящее его имя. У него много имен и прозваний, и он привык скрывать свою истинную сущность, но я его помню. Это Атанатос, великий обманщик с востока. Я охочусь за ним с начала времен и более всего желаю зарезать врага в его собственной постели. Его смерть станет величайшим благословением. Я убью его, отправлю в преисподнюю. А трупом Атанатоса дьявол накормит его последователей.

В глазах шпиона мелькнул ужас, и мне это понравилось. Он заикался, когда заговорил вновь.

– Его крепость неприступна. Не знаю, можно ли с ними справиться или поставить на колени.

– Мы отправимся в поход и сметем с лица земли всех асассинов до одного. Мы разрушим все их твердыни, которые встретим на своем пути. Эта гадина не ускользнет от меня.

Пятьсот миль прошли мы, и кровь сарацин обагрила ноги наших лошадей. И слагая новый погребальный костер из асассинов, мы позволяли нескольким сбежать, неся весть о моей неудержимой ярости. Снова я вел армию. Но, как ни опустошал я землю Атанатоса, он не спешил выходить мне навстречу.

Мы убивали всех на своем пути, и на седьмом погребальном костре, глубокой ночью, я поговорил с торговцем, который держал путь в Библ.

Я ждал у огня, морщась от вони горящих трупов, пока ко мне не подвели тощего сарацина, который трясся от страха. Я велел оставить меня с ним наедине.

– Как тебя зовут, купец?

Тощий сарацин замялся.

– Меня называют Самиром.

Я заглянул в его повозку. Добро, наваленное почти с верхом, было покрыто копотью. Этот человек занимался мародерством.

– Ты торгуешь с асассинами. Ты один из них?

– Торгую, но я не из них, великий рыцарь! Они думают, что у нас общие интересы, вот и все.

Я принялся расспрашивать его, недовольный таким ответом. Купец Самир сперва не хотел отвечать, а потом смущенно признался, что он друз.

Я с отвращением отшатнулся от него. Этот сброд был не лучше асассинов. Любой франк знал, кто такие друзы. Они, словно богу, поклоняются человеку – Аль-Хакиму, шестому калифу Каира.

Как Нерон погубил Сенеку, так Аль-Хаким убил своего учителя, евнуха Барджавана. Это порождение зла часто видели на улицах Каира. С ним ходил телохранитель, африканец Масуд, похожий на медведя. Масуд публично совершал содомский грех с торговцами, которых поймали на обмане покупателей.

Доказательств у меня не было, и я не знал наверняка, правдивы ли эти басни. Но они живо напомнили мне первую встречу с Атанатосом. Слишком все знакомо.

Хотя мать Аль-Хакима была христианкой, сам он не верил в Христа и устраивал гонения на единоверцев своей родительницы. Каким глупцом надо быть, чтобы поклоняться такому ничтожеству? Тайна сия велика. Возможно, они делают это нарочно, чтобы позлить нас.

Именно Аль-Хаким вошел в Иерусалим в году одна тысяча девятом от Рождества Господа нашего и разрушил церковь Гроба Господня. Именно Аль-Хаким был поводом для того, чтобы начать первый Крестовый поход.

И если Аль-Хаким был воплощением Атанатоса в одной из прежних жизней, есть на свете справедливость, ибо это из-за него я получил возможность собрать армию.

Купец Самир съежился, ощутив исходящий от меня гнев. Он и представить себе не мог, о чем я сейчас думаю и какие планы мести лелею.

– Почему Синан считает, что у вас есть что-то общее? – спросил я.

Он не смел поднять на меня глаза. Стоял, уставившись в землю. Наверное, понимал, что скоро ляжет в нее, как в постель.

– Может, потому, великий рыцарь, что мы верим в одно и то же. Верим, что возрождаемся в каждом поколении. Мне показалось, что асассины идут тем же путем.

Эти слова прожгли мне нутро, словно яд.

– Ты отведешь меня к Синану.

– Это самоубийство, о великий рыцарь! Они убивают и принцев, и полководцев. За одного асассина они убивают семьдесят греков, такова расплата. А ты хочешь, чтобы я отвел тебя в самое логово? Я не могу. К тому же мне не ведом путь туда.

Я ухватил его за грудки, притянул к себе и прошипел в лицо:

– Ты врешь!

– Нет! Клянусь, я не знаю дороги. Их защищают десять твердынь. Откуда мне знать, в которой скрывается твой враг? Но… они люди, и у них те же нужды, что и у всех людей. Мне известно, где можно найти этих фидави, когда они выходят из крепости.

По моему лицу он понял, что этого слова я не знаю. И покорно объяснил:

– Фидави – пехотинцы ордена асассинов. Это слово значит: «приверженец настоящего убийцы».

Лишь сейчас он показал, насколько ему страшно.

– Может быть, там ты сумеешь последовать за ними. И они приведут тебя, куда ты стремишься попасть.

– Отведи меня в это место и будешь вознагражден.

– Ты сулишь мне награду? У тебя не хватит динаров, чтобы оплатить весь риск. И все же благодарю тебя, о великий рыцарь. Но как ты собираешься пристать к асассинам? Что у тебя есть такого, чего уже нет у них? Если ты хочешь их убить, то я уже покойник и твои обещания награды – пустой звук.

– Я подарю тебе жизнь. Если это для тебя пустой звук, изволь отведать моего меча. Здесь и сейчас. Я предложу асассинам способ избавить их землю от злейшего врага.

Самир трясся, подобно осине на ветру. Предложение было заманчивым, слишком заманчивым.

Я забавлялся. Купец представлялся мне глупцом. Проглотил наживку вместе с крючком и даже не заметил. Стараясь говорить так, чтобы он услышал, я отдал приказ моим госпитальерам присоединиться к войску короля Ричарда. И объяснил, что нашлось дело по силам лишь для меня одного.

Я посеял страх и сомнение в сердце Атанатоса. Десять тысяч его воителей были убиты моими руками. Но если я хочу подобраться к нему достаточно близко, чтобы перерезать глотку, нельзя трубить о себе на каждом перекрестке. Пусть наша встреча станет для него приятным сюрпризом.

Пляска гурии

Шесть дней и ночей ехали мы под палящими лучами солнца и в мерцающем свете звезд, остерегаясь разбойников. Сирия – это горы, которые перемежаются долинами, а в пустынях прячутся крепости сельджуков. А везде, куда ни глянь, бесчинствуют отряды туркмен, наводя ужас на несчастных местных жителей.

Самиров скарб оказался впечатляющим и завидным. Мои подвиги на этой земле пошли ему впрок. В крепком кедровом сундуке лежали восемь атласных плащей, несколько капюшонов, меха, две накидки из шелка и китайского крепа и двадцать шесть рыцарских одеяний. Еще у него было два пояса, каждый динаров на сто, куча одежды и три боевых коня с попонами и сбруей. А еще семь тысяч динаров золотом. В хвосте нашего маленького каравана шествовало несколько двугорбых верблюдов.

Сначала он хранил молчание. Мы встали лагерем, он поймал пустынного зайца, и я освежевал тушку – быстро и ловко. Я не доверял ему и не позволял держать при себе оружие. Когда Самир жарил мясо, он был бледен и испуган. Наверное, гадал, скоро ли я спущу шкуру с него самого?

Но на второй вечер у него слегка развязался язык, и я смог узнать немного больше о таинственных асассинах.

– Они знают латынь, греческий и сарацинский языки. С детства их обучают, словно принцев, но требуют во всем повиноваться Старцу. Для них он – бог, который превыше всех богов. Некоторые воспитанники – дети его злейших врагов. Возмужав, асассины получают золоченый кинжал. Они должны совершить первое убийство – уничтожить любого, на кого укажет Горный Старец. И они знают, что повелитель способен показать даже на того, кто подарил им жизнь. И не важно, плохой это человек или хороший, пощады не будет. Для асассинов главное – это их деяние, усердие и исполнение приказов. Они считают, что только так можно попасть в рай. Они могут ждать всю жизнь, чтобы только получить возможность выполнить наказ Старца.

Самир помолчал, потом добавил:

– От рук асассинов погибло много сарацинских властителей. Синан обещает своим сподвижникам такие блаженства в загробной жизни, что фидави мечтают о скорой смерти.

Меня эти рассказы не удивили, что встревожило купца еще больше. Поразительным было то, что за прошлые века Атанатос, судя по всему, чему-то научился. Про себя я повторил клятву убить его и разрушить все, что принадлежит этому негодяю.

На третью ночь Самир разрыдался, как ребенок. Размазывая по грязным щекам слезы, он набрался храбрости и спросил:

– Почему в тебе так много злобы?

Ненависть моя зародилась так давно, что я почти уже не помнил истоков. Но потом вспышкой молнии прошлое озарилось, воспоминания полились, как струи дождя, и тучи забвения разошлись, являя дьявольский дух, который бушевал во мне.

Я знал.

На шестой день, когда повозка тряслась по каменистой неровной земле, Самир сказал:

– Мы уже на его территории. Тебе нужно подготовиться. Никто не должен заподозрить, что ты франк.

Остатки драгоценной воды он решил использовать по-своему. Уговорил меня раздеться и вручил щетку, которой я потер себя. Я был не настолько глуп, чтобы выпустить из руки меч. И когда он плеснул мне в лицо холодной водой, я взвился:

– Зачем это? Что ты делаешь?

– Если бы ты был собакой, мой славный рыцарь, я бы постыдился водить такое грязное животное за собой. В этих краях положено мыться.

– Ты, предатель, это низменное занятие!

– Стой смирно!

Он поднял мою руку и поводил по ней каким-то странным гладким камнем. Разлился явственный аромат роз, а на коже появился пенистый след.

– Это черное чародейство!

– Просто мыло.

Я лизнул брусок. Вкус оказался мерзкий, и я сплюнул с отвращением.

– Это новое изобретение наших ученых – помогает отмывать грязь с тела.

Нашли, чем хвастаться.

– Не думаю, что эта штука всем понравится,– процедил я.

– Животным, скорее всего, нет.

Я рванул его к себе так быстро, что он успел лишь выпучить глаза. Когда я приставил клинок к его горлу, Самир захныкал. Неужели он решил, что может насмехаться надо мной, если оказывает мне услугу? Купец плохо меня знал. После этого случая он хранил молчание.

Под вечер мы добрались до небольшого городка у берега речки. Сгущались сумерки, и пронзительные крики уличных торговцев были слышны издалека. Самир пристроил своих верблюдов: трех продал другому купцу, а одного, с поврежденной ногой – мяснику, на убой. Тем временем я пытался отличить асассинов от сарацин.

Задача оказалась не из легких. Когда я уже отчаялся, я вдруг различил в городском шуме тихую музыку. Камышовая дудочка гудела, будто веселая пчела. А еще я услышал смех – юный, задорный, беззаботный смех.

Я протолкнулся через толпу и нагло занял место на скамье у края площади, где уже собирался народ. Не знаю, как асассины, а я вдруг понял, что в этом жалком городишке мне начинает нравиться.

Она плясала, озаренная дрожащим пламенем масляных светильников, и ее платье – небесно-голубого цвета – развевалось вокруг колен, искрясь и играя. Женщина танцевала под ритмичный свист дудочки, а ее длинные, буйные волосы, спадающие из-под прозрачного платка, метались и бились, как живое знамя. Игривые, манящие движения полных бедер чаровали и завораживали. А когда женщина открыла ясные, внимательные глаза, я понял, что погиб.

Видела ли она меня? Мне ли предназначалась улыбка, скользнувшая по ее губам?

Такого я не ожидал. Не мог предугадать. Давным-давно я изгнал из сердца тягу к красоте и нежности. В нем ничего не осталось, лишь горечь потерь. Но сейчас я ощутил полузабытый трепет. Мне казалось, что это чувство навсегда оставило мою душу. Как же эта женщина сумела пробудить во мне то, что давно исчезло?

– Прелести шлюхи могут воспламенить любого мужчину, не так ли?

Самир присел рядом со мной. Я опешил. Он подошел неслышно, хотя от него разило духом веселящих напитков. Купец спускал нажитое мародерством состояние. То, что у него развязался язык, означало, что вскоре нам предстоит расстаться.

– Как ее зовут?

– Кто знает? За несколько динаров она назовется любым именем, каким только тебе захочется.

Я повернулся к торговцу.

– Хватит болтать ерунду!

– Послушай, не глупи. Она все-таки не гурия.– Заметив, как я нахмурился, он тут же просветил меня: – Одна из девственниц, которые живут в райских кущах.

Зрители, сидевшие рядом, услышали наш разговор и разразились хохотом.

«Он думает, что она – гурия!»

Я не мог позволить инстинктам взять надо мной верх – не здесь и не сейчас. Я сидел спокойно и молча, но мои слова не остались незамеченными. Прекрасная незнакомка услышала их и, судя по всему, была потрясена. Она принялась танцевать так грациозно, с таким достоинством, что я понял: этот танец для меня. Для человека, который принял ее за ангела.

– Ты знал этого астролога Синана прежде? – спросил Самир, который успел раздобыть еще выпивки и горсть фиников.

– Когда именно?

– Раньше, до того, как ты стал жить этой жизнью.

Неужели так очевидно, что у меня были и прошлые жизни?

– Я не друз,– буркнул я.

– Но ты знал его? – не отставал купец, пристально глядя на меня.

– Да, знал.

– А сможешь узнать снова, когда его встретишь?

Ничего не ответив, я принялся грызть какой-то сочный плод и слушать музыку.

– Он прожил много жизней, верно? Много раз рождался, и каждый раз у него было другое лицо. Как же ты его узнаешь, как отличишь? А вдруг человек, которого ты ищешь, сейчас здесь, среди этой толпы? А вдруг этот человек – я?

Я кожей ощутил холодные взгляды толпы и поплотней закутался в плащ. Больше всего меня заботило одно: успеть закончить дело до того, как я упаду бездыханным.

Музыка сбилась с ритма. В ней уже не было ничего волшебного. Исполнив несколько танцев уже при свете яркой луны, гурия подошла ко мне. Глядя, как она расточает себя перед зрителями, я ощутил, что искра, так быстро вспыхнувшая в моем сердце, подернулась пеплом. И когда она подошла и села рядом, чтобы поговорить с очарованным мужчиной, восторг и сладость в моей душе сменились холодом жестокой реальности. И мое разочарование тяжким бременем легло на ее сердце. Я подарил надежду и тут же грубо ее отнял. Но мне уже было все равно.

Эта женщина – не более чем эхо, мираж. Теперь я это осознал. Она эфемерна, как и ее одежды. Она всего лишь мысль, которая напоминает, почему я оказался здесь и почему я должен продолжать путь. Но она – не та женщина.

Танцовщица взяла мою руку в свои ладони, пытаясь отыскать во мне немного тепла. Но мой взор был устремлен вдаль, к горизонту, над которым поднимались далекие горы.

– Что я должен искать в тех горах?

– Рай,– отозвался Самир,– которого там нет. Говорят, что Старец создал висячие сады, которые напоминают ему о юности. Они находятся в его дворце, за крепкими неприступными стенами. Попасть туда можно либо хитростью, либо по приглашению. Твои враги кажутся тебе дураками?

– Ничуть.

– Тогда приглашения ты не дождешься.

Моя увядшая гурия взяла мою руку и прижала к своей груди. Она знала, о чем мы беседуем.

– Если ищешь рая, то он здесь.

Мозолистой рукой я почувствовал ее мягкую кожу и снова с удивлением осознал, что недавний трепет возвращается. Впервые в этой жизни я исполнился сомнениями.

Неужели пламя не угасло, неужели я просто не даю ему возгореться в полную силу?

Самир неуверенно поднялся на ноги.

– Рай! Рай в объятиях гурии! Разве ты не такой, как другие мужчины?

Она вела меня за руку по улочкам затихшего городка, вокруг стелилась теплая ночь. У реки, где витал аромат жасмина, мы вошли в небольшой домик. Всю дорогу я молчал.

Женщина подвела меня к постели и усадила на шелковые подушки. Она взяла мои руки и принялась водить ими по своему телу под одеждами, пока я наконец не обнял ее крутые полные бедра. Бедняжка надеялась, что я притяну ее к себе, но я словно окаменел, терзаемый чувством вины. Все не так, все неправильно.

Танцовщица склонилась надо мной, ее густые ароматные волосы упали мне на лицо. Когда она прижалась к моей щеке, от этой ласки у меня слезы навернулись на глаза.

Почему именно сейчас? Я недостоин этого, даже от шлюхи. Разве мог я познать любовь, даже отголосок ее, после всего, что сотворил, горя жаждой мщения?

Ее пальцы нежно скользили по моим плечам, нежные поцелуи облегчали мучения. И когда я переполнился, когда пламя в моем сердце возгорелось пожаром, я жадно схватил женщину за бедра, понял, что она готова, и вошел в нее.

Мы рухнули на подушки, и ее стоны звучали сладчайшей музыкой. Не она,но эта женщина сейчас стала воскресшей в сердце болью.

Пригнувшись, я вошел в походный шатер Самира. Раскладывая постель, я слышал, как храпит этот пьяница. Глаза слипались, но кровь еще бушевала в моих жилах, отчего руки слегка подрагивали. Когда сердце немного успокоилось, я услышал отдаленный лай собаки, идущей по свежему следу.

Такой возбужденный лай мог означать лишь одно: идет охота за человеком. Я вскочил.

Вдалеке, за городом, я различил одинокого всадника, скачущего к горам.

Сарацин? Асассин? Его конь арабских кровей был скор и вынослив.

Нужно скакать за ним! Я быстро собрался – оружие, два меха с вином и сосуд с водой. Пнув Самира, я услышал в ответ лишь невнятное бормотание.

– Мы должны выехать прямо сейчас! – Я снова пнул торговца, а когда тот не пошевелился, нагнулся и встряхнул его.– Вставай, купец!

Его ответ был странным. Голова Самира скатилась с подушки в пыль у моих ног, но храпеть он так и не перестал.

– Даже если ты выедешь сейчас, догнать его не удастся.

Когда из темноты раздался чужой голос, храп Самира тут же утих.

– Мой брат обрадуется такому подарку, – сказал он, бросая к моим ногам корзинку.– Твоей голове.

– Брат? У Атанатоса нет братьев, только собаки.

Асассин выступил из тени, свет луны озарил его лицо.

– Мы – армия, а ты – просто дурак.

Он не обманывал меня. Семейное сходство было очевидным. Я кивнул.

– Прости. Ты хуже, чем собака.

Асассин сделал выпад, его кинжал блеснул золотом в предательской тьме. Я увернулся и толкнул его, сбивая с ног, но этот человек был слишком умелым бойцом. Он вскочил и полоснул ножом так быстро, что ранил меня в щеку.

Тяжелые капли упали в пыль. Я ударил его кулаком в живот, а локтем приложил по челюсти. Он выплюнул выбитый зуб, но отступать не собирался.

Асассин умел сражаться, его боевое искусство поражало. У меня подогнулись колени, и я рухнул на землю. Кинжал снова блеснул у моего горла.

– Хочешь что-нибудь передать моему брату, прежде чем я успокою тебя навсегда?

– Да,– тихо отозвался я.– Надеюсь, он оценит мои старания. Я тоже хотел сделать ему подарок.

Асассин схватил меня за волосы, заставляя открыть горло, но в этот миг подставился сам.

Я не промахнулся. Мой нож вошел ему в горло мощно и неотвратимо. Я заревел от ярости и вскочил. Шипя и бранясь, я свалил врага на землю, отрезал ему голову и плюнул в еще теплое лицо.