Текст книги "Троянский конь"

Автор книги: Стэл Павлоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 23 страниц)

В сердце Лабиринта

19.24

Волны воспоминаний с головой захлестывали Норта, когда он поднимался в лифте.

Он гнал проклятую память, отбивал ее удары, закрывая пылающее лицо руками. Прижав пальцы к воспаленным вискам, детектив обнаружил, что они в крови.

Зеркало в лифте показало то, чего он так боялся. Шрамы прошлого проступили сквозь кожу – отметины Киклада прорезались на висках острыми прямыми рогами.

Ба-бах!

Он не знал, настоящая ли кровь на его пальцах. По крайней мере в прошлом она была настоящей.

19.27

Когда дверцы лифта мягко скользнули в стороны, Норт вышел в коридор, сжимая в руке череп своего прошлого воплощения.

Света не было.

Ба-бах!

В дальнем конце коридора из-под какой-то двери пробивалась слабая полоска света. Норт, крадучись, направился туда, свободной рукой нащупывая верный «глок».

С оглушительным стуком дверцы лифта захлопнулись за его спиной, и тотчас в коридоре воцарилась кромешная тьма.

Норт тихо постоял пару мгновений, давая глазам привыкнуть к темноте.

Ба-бах!

В кармане пиджака задергался телефон. Детектив услышал в наушнике встревоженный голос Мартинеса:

– Уходи оттуда поскорее!

Рука Норта, тянувшаяся к пистолету, замерла.

– Что случилось?

– Снайперы заметили пожар на третьем этаже.

Он посоветовал позвонить в пожарное отделение. Мартинес сказал, что уже позвонили. Норт сделал еще пару шагов, и связь стала нестабильной, а потом и вовсе оборвалась.

Он вернулся к лифту и нажал кнопку вызова. Ничего не произошло.

«Нужно найти выход на лестницу».

Ба-бах!

Детектив достал пистолет и направился в дальний конец коридора. Подойдя поближе, он ощутил, что из щели между неплотно прикрытыми створками тяжелой деревянной двери сочится явственный аромат жасмина.

Истерзанное сознание отозвалось водоворотом образов, ощущений, мыслей и чувств, в которых преобладала застарелая темная ненависть. Открывая дверь, Норт полностью доверился этому неудержимому потоку.

19.31

– Ты скорбишь о своей жизни, Киклад?

Норт пошарил взглядом по комнате, тонувшей в полумраке, и навел «глок» в ту сторону, где различил неясный шорох. За окном бушевала настоящая гроза, подсвечивая небеса всполохами молний.

Он с трудом различил контуры письменного стола и положил на него череп.

– Я только начинаю узнавать себя,– ответил детектив.

– Мы одной крови,– отозвался Ген из холодной тьмы.– И скорбеть о моей жизни тебе нетрудно.

Норта пронзила догадка, что в какой-то мере он сейчас разговаривает сам с собой.

– Что такое боги, детектив, как не один Бог со множеством ликов? Что такое роли в спектакле, как не грани одного кристалла? Что такое лица в этой комнате, как не ветви одного древа… рак, который исчахнет и умрет, лишенный живой плоти?

«Лица? Кто здесь еще?»

Ба-бах!

Норт окинул взглядом полумрак, но не смог различить в нем ничего, кроме смутных теней.

Ба-бах!

В тишине раздался невыносимый вой пожарных сирен, и в комнате тускло загорелось аварийное освещение.

Ба-бах!

Ген стоял в нескольких метрах от него, между двумя креслами, в которых сидели двое связанных пленников: знакомая длинноволосая женщина из серебристого «седана» и отец Норта – Саваж.

В одной руке Ген сжимал окровавленный шприц, а в другой – небольшой черный пистолет. Норт вскинул «глок» и прицелился.

19.35

Громыхнул гром, окна тревожно задрожали.

– Положи это! – приказал Норт, держа Гена на прицеле.

Ба-бах!

Парень не шелохнулся. Он стоял, глубоко вдыхая аромат духов.

– Напоминает о Мойре, правда?

– Положи!

– Кто убил Мойру? – продолжал рассуждать Ген.– Этот беззастенчивый похотливый интриган? Или тот мягкотелый дурак, должник своей совести?

Норт смотрел, как его отец тщетно пытается порвать путы. В глазах доктора бился страх. Не оттого, что его судьба оказалась в руках Гена. А потому, что он увидел ненависть в глазах собственного сына.

«Что ты знаешь о своей жизни?»

– Это я ее убил? – взревел Ген.

«Процесс».

– Или ты?

Бык.

– Копни поглубже, детектив,– продолжал настаивать Ген.– Это непросто, если у преступника много лиц, правда?

«Невинная кровь».

– Ты знаешь, какие воспоминания таятся в этой жуткой глубине.

«Помоги мне».

– Нас с тобой ничего не разделяет.

«Психопат долбаный!»

– У нас с тобой одна память на двоих.

«Я – проклятие Сатаны!»

– Чтобы узнать, кто убил Мойру, нужно всего лишь посмотреть в зеркало!

«Что ты знаешь о своей жизни?»

«Процесс».

Бык.

«Невинная кровь».

«Помоги мне».

«Психопат долбаный»

«Я – проклятие Сатаны!»

Сильнее запахло жасмином. Словно рука Мойры коснулась его щеки.

«Я – сладкое дыхание весны».

«Помни об этом».

«Помни меня».

Оконное стекло задребезжало громче – буря неистовствовала вовсю. Здание дрогнуло, и снизу, где бушевал пожар, раздалась серия взрывов. В окне заплясало пламя.

И когда жар достиг предела, разнося все вокруг, стекло не выдержало и разлетелось тысячами осколков.

В комнату ворвался вихрь огня и тугие плети дождя. Они опрокинули Гена на пол, в осколки стекла.

Норт не понимал, как он сам устоял на ногах. Он находился в центре урагана, в самом сердце разрушений.

Он направил пистолет на Гена.

«У каждого есть выбор».

Палец коснулся спускового крючка.

Израненный Ген пошевелился. Поднял шприц и протянул его детективу.

– Это мы. Это наш конец.

– Я не буду жить прошлым,– соврал Норт, направляя холодное дуло прямо в лицо Гена.

«У каждого есть выбор».

И сжал рукоятку.

Ген приподнялся на окровавленных коленях.

– Мы изменились,– взмолился он.

– Это меня и пугает,– ответил Норт.

Райские сны Киклада

Я помню день своего рождения.

Подробности сейчас стали четче. Я помню все с такой ясностью, словно мне это рассказали. Помню свои губы у материнской груди; помню, как выпал из лона на мокрую от крови солому. Голод. Струи воды, омывавшие мое лицо. Оливковое масло, которым смазывали мое тельце. Запах духов – будто ветка цветущего жасмина под теплым ветром. Густой аромат меда. И вино, лившееся рекой. Человек – очень хрупкое животное.

Я помню отца, большого и могучего, с крепкими волосатыми руками. Сильного словно бык. Я помню, как он играл со мной в потаенных уголках Лабиринта Кносса, куда детям нельзя было заходить. Он подбрасывал меня и ловил, а я все пытался разглядеть его лицо, но мне запрещено было трогать маску. Когда он склонял ко мне свою голову, я мог дотянуться до его рогов.

Я мог бы увидеть его вновь, если бы моя плоть не определяла мою судьбу. Но я сам создал эту тюрьму. Сам выстроил ее вокруг себя и не знаю, как из нее освободиться. Я унаследовал от отца его ярость. Но лишь я виноват в том, что не смог с нею совладать.

Здание в огне. Горячие языки пламени лижут мне ноги, утоляя извечный голод.

У меня остался лишь один вопрос без ответа: человек определяет свое прошлое или прошлое определяет человека? Месть – это змея, кусающая свой хвост. Это замкнутый круг. А круг всегда пуст. Но я не могу отринуть свою природу. Не могу пойти против судьбы. Я – змея, пожирающая свой хвост. Я стою в этой комнате, прижимая холодное дуло пистолета к виску такого знакомого лица. Возможно, это мой собственный висок.

Все, что мне осталось,– надавить на спусковой крючок.

Меня зовут Киклад, и я хотел справедливости. Но я – не справедливость. Я – гнев.

Я – буря.