Текст книги "Анна и французский поцелуй (ЛП)"
Автор книги: Стефани Перкинс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Глава 13
– Ун плейс силь ву плэ.
Одно место, пожалуйста. Перепроверяю своё произношение, прежде чем подойти к кассе и протянуть в окошечко евро. Кассир не моргая отрывает билет и передаёт мне. Любезно принимаю билет и благодарю дрожащим голосом. Перед залом контроллер проверяет билет, чуть его надрывает. Я знаю по примеру друзей, что должна передать ей небольшие чаевые за эту бесполезную традицию. Касаюсь канадского флага, но больше не нуждаюсь в нем. Удача уже со мной.
Я справилась. Справилась!
Моё облегчение настолько сильно, что я едва замечаю, как ноги ведут меня в любимый ряд. Театр почти пуст. За спиной три девочки примерно моего возраста, а впереди пожилая пара лакомится коробкой конфет. Некоторые не любят ходить в кинотеатр в одиночку, но не я. Как только гаснет свет, во всем мире остаются лишь я и происходящее на экране.
Опускаюсь на пружинистый стул и растворяюсь в трейлерах. Межу ними вставлена французская реклама, и я веселюсь, пытаясь угадать продукт, прежде чем его покажут. Двое мужчин преследуют друг друга по Великой китайской стене, рекламируя одежду. Полураздетая женщина трётся о крякущую утку, чтобы продать мебель. Раздаётся ритм техно, и танцующий силуэт хочет от меня?.. Пойти в клуб? Напиться?
Понятия не имею.
А затем начинается «Мистер Смит едет в Вашингтон». Джеймс Стюарт играет наивного идеалиста, который отправился в Сенат, где все полагают, что смогут обмануть его. Они думают, что он потерпит неудачу и потеряет своё место, но Стюарт показывает всем, где раки зимуют. Он сильнее, чем они считали, круче, чем они. Мне он нравится.
Я думаю о Джоше. Интересно, какой сенатор его отец.
Диалоги переведены в нижней части экрана жёлтым цветом. Театр тих, почтителен до первой шутки. Парижане и я смеёмся вместе. Проносятся два часа. Я моргаю под уличным фонарём, забывшись в приятном оцепенении, думая, что посмотреть завтра.
***
– Снова ходила в кино?
Дэйв проверяет номер моей страницы и открывает учебник на главе о семье. Как обычно, мы разделились на пары для отработки диалоговых навыков.
– Да. «Техасская резня бензопилой». Чтобы почувствовать праздничный дух.
В эти выходные Хэллоуин, но нигде не висит соответствующих декораций. Должно быть, праздник с размахом отмечают только американцы.
– Оригинал или ремейк? – Профессор Гиллет проходит торжественным маршем мимо нашей парты, и Дэйв тут же добавляет: – Жэ те презант ма фамий. Жан-Пьер э... л’онкля.
– Гм. Что?
– Ква, – поправляет профессор. Я ожидаю, что она задержится, но она проходит дальше. Фух!
– Оригинал, конечно.
Но я впечатлена, что Дэйв знает про ремейк.
– Забавно, но я и подумать не мог, что ты фанатка ужастиков.
– Почему нет? – ощетиниваюсь я. – Для меня важнее качество фильма, а не его жанр.
– Да, но большинство девочек брезгуют подобным.
– Как это понимать? – я повышаю голос, и мадам Гиллотайн поворачивает к нам голову с другого конца комнаты. – Марк э мон… фрэр, – говорю я, мельком взглянув на первое попавшееся французское слово. Брат. Марк мой брат. Упс. Прости, Шон.
Дэйв трёт веснушчатый нос.
– Ну, знаешь. Девчонка предлагает парню сходить на ужастик, чтобы пугаться и вешаться на него весь фильм.
Из моего горла вырывается стон.
– Пожалуйста. Я видела столько же испуганных парней, выходящих из кинозала, сколько и девчонок…
– Кстати, сколько фильмов ты посмотрела на этой недели, Олифант? Четыре? Пять?
На самом деле, шесть. В воскресенье я смотрела два. Я приспособилась к порядку дня: школа, домашняя работа, ужин, кино. Медленно изучаю город, кинотеатр за кинотеатром.
Пожимаю плечами, не желая ему признаваться.
– Когда пригласишь с собой, а? Может, мне тоже нравятся страшилки.
Делаю вид, что пристально изучаю семейное древо в своём учебнике. Дэйв не впервые посылает подобные намёки. Он симпатичный парень, но мне не нравится его поведение. Трудно отнестись к парню серьёзно, когда он всё ещё откидывается на спинку стула, только чтобы позлить учителя.
– А вдруг мне нравится ходить в кино одной. Вдруг это даёт мне время подумать над рецензиями.
Это правда, но я воздерживаюсь от упоминания, что обычно я не одна. Иногда со мной ходит Мередит, иногда Рашми и Джош. И да, иногда Сент-Клер.
– Точно. Рецензии.
Он выдергивает мой блокнот на пружинах из-под учебника.
– Эй! Отдай!
– Снова для вебсайта?
Дэйв пролистывает страницы, пока я пытаюсь вырвать блокнот. Я не делаю заметок при просмотре, а откладываю на время. Но мне нравится кратко записывать первые впечатления.
– Кому говорю, отдай.
– И, кстати, зачем так заморачиваться? Почему ты не ходишь в кино ради веселья, как нормальный человек?
– Мне весело. И я уже говорила, это хорошая практика. Дома я не могу посмотреть классику на большом экране, как здесь.
Не говоря уже о том, что я не могу посмотреть её в такой великолепной тишине. В Париже никто не говорит во время кино. Да помогут небеса человеку, что проносит в зал хрустящие чипсы или мятый целлофан.
– А зачем тебе практика? Писать о кино ведь несложно.
– Да? Хотела бы я увидеть, как ты напишешь рецензию объёмом шестьсот слов на какой-нибудь фильм. «Мне понравилось. Фильм клёвый. Были взрывы».
Снова вцепляюсь в блокнот, но Дэйв поднимает его выше головы.
Он смеётся.
– Пять звёзд за взрывы.
– О-т-д-а-й т-е-т-р-а-д-ь!
На нас падает тень. Мадам Гиллотайн возвышается над нами, ожидая продолжения. Остальная часть класса тоже пялится на нас. Дэйв отпускает блокнот, и я сажусь на место.
– Гм... тре бьен, Давид, – говорю я.
– Как ви закончить милую беседу, поз’алуйста, воc’враcайтесь к заданию. – Она сощуривает глаза. – И ду страниц’ о ву фамий о франсе пур ланди мата.
Мы робко киваем, и каблучки цокают обратно.
– До ланди мата? Какого черта это означает? – шикаю я на Дэйва.
Мадам Гиллотайн отвечает, не останавливаясь:
– Утро понедельника, мадемуазель Олифант.
***
С грохотом опускаю поднос на стол. Чечевичный суп расплёскивается на один край, а слива убегает с тарелки. Сент-Клер ловит «беглянку».
– Какая муха тебя укусила? – интересуется он.
– Французский язык.
– Всё плохо?
– Всё плохо.
Он возвращает сливу обратно на мой поднос и улыбается.
– Ты прорвёшься.
– Легко тебе говорить, месье билингвист.
Его улыбка угасает.
– Прости. Ты права, это нечестно. Я иногда забываю.
Зло размешиваю суп.
– Профессор Гиллет всегда выставляет меня дурой. А я не дура.
– Конечно, нет. Безумие ожидать сразу беглого языка. Нужно время, чтобы что-то выучить, особенно язык.
– Я так устала выходить туда… – указываю на окна, – … и чувствовать себя беспомощной.
Сент-Клер удивлён моим заявлением.
– Ты не беспомощна. Ты выходишь каждый вечер, часто одна. Уже нет тех стенаний как вначале. Не будь так строга к себе.
– Гм.
– Эй! – тут же одёргивает он. – Помнишь то, что говорила профессор Коул, когда рассказывала о нехватке переводной литераторы в Америке? Она объяснила, что важно знакомиться с другими культурами, иными ситуациями. И именно это ты и делаешь. Ты выходишь на улицу и проверяешь брод. Ты должна гордиться собой. Наплюй на уроки французского, как сквозь дёрн прорываешься.
Я выдавливаю из себя улыбку на его англицизм. Упоминая о переводе.
– Да, но профессор Коул говорила о книгах, а не действительности. Есть большая разница.
– Разве? А как же кинематограф? Неужели ты не считаешь кино отражением жизни? Или это говорил другой известный кинокритик?
– Молчи. Это другое.
Сент-Клер смеётся, зная, что поймал меня.
– Думаешь? Ты должна меньше волноваться о французском и больше...
Он замолкает, переключив внимание на что-то позади меня. На его лице растёт отвращение.
Поворачиваюсь и вижу, что Дэйв стоит на коленях на полу кафетерия. Его голова склонена, он протягивает мне маленькую тарелочку.
– Позволь подарить тебе этот эклер в знак моих искреннейших извинений.
Моё лицо начинает гореть.
– Что ты делаешь?
Дэйв поднимает взгляд и усмехается.
– Прости за дополнительную домашку. Это я виноват.
Теряю дар речи. Когда я не принимаю десерт, он поднимается и ставит его передо мной с элегантным размахом. Весь кафетерий смотрит на нас. Дэйв выдвигает стул из-за стола позади нас и втискивается между мной и Сент-Клером.
Сент-Клер скептически произносит:
– Чувствуй себя как дома, Дэвид.
Дэйв, кажется, его не слышит. Он опускает палец в липкую шоколадную глазурь и слизывает. Он мыл руки?!
– Итак. Сегодня вечером. «Техасская резня бензопилой». Никогда не поверю, что ты не боишься фильмов ужасов, если не возьмёшь меня с собой.
О, мой Бог. Дэйв же НЕ спрашивает меня о свидании перед Сент-Клером. Сент-Клер ненавидит его; я помню, как он говорил о нем перед просмотром «Это случилось однажды ночью».
– М-м-м... прости. – Судорожно придумываю оправдание. – Но я не иду. Планы изменились.
– Да ладно. Что такого могло произойти в вечер пятницы?
Он сжимает мою руку, и я в отчаянии гляжу на Сент-Клера.
– Проект по физике, – вмешивается он, впиваясь взглядом в руку Дэйва. – Задали в последнюю минуту. Загружены по макушку. Мы партнёры.
– У вас на домашку целые выходные. Расслабься, Олифант. Раскрепостись.
– Ты так говоришь, – замечает Сент-Клер, – словно у Анны нет дополнительной домашней работы в эти выходные. Благодаря тебе.
Дэйв наконец поворачивается к Сент-Клеру. Они обмениваются сердитыми взглядами.
– Мне жаль, – говорю я.
И мне действительно жаль. Мне плохо от того, что я отшиваю его, особенно на глазах у всех. Он хороший парень, несмотря на мнение Сент-Клера.
Но Дэйв снова смотрит на Сент-Клера.
– Прекрасно, – отвечает он через секунду. – Я всё понял.
– Что?
Я смущена.
– Я не знал...
Дэйв указывает на нас с Сент-Клером.
– Нет! Нет. Между нами ничего нет. Совсем. В общем, увидимся. Сегодня вечером я просто занята. Физикой.
Дэйв выглядит раздражённым, но пожимает плечами.
– Ничего страшного. Эй, ты собираешься на завтрашнюю вечеринку?
Нейт устраивает гулянку в общежитии в честь праздника. Я не планировала идти, но вру, чтобы поднять Дэйву настроение.
– Да, наверное. Увидимся на вечеринке.
Он встаёт.
– Круто. Буду ждать.
– Хорошо. Конечно. Спасибо за эклер! – кричу я ему вслед.
– Не за что, красавица.
Красавица. Он назвал меня красавицей! Но постойте. Мне не нравится Дэйв.
Или нравится?
– Задрот, – говорит Сент-Клер через секунду, как Дэйв оказывается вне пределов слышимости.
– Не груби.
Он смотрит на меня с непонятным выражением лица.
– Ты не жаловалась, когда я придумывал оправдание.
Отодвигаю эклер.
– Он поставил меня в неловкое положение, вот и всё.
– Ты должна благодарить меня.
– Спасибо, – саркастически отвечаю я.
Знаю, что на нас смотрят. Джош откашливается и указывает на тронутый пальцем Дэйва десерт.
– Ты есть будешь? – спрашивает он.
– Угощайся.
Сент-Клер встаёт так внезапно, что грохочет стул.
– Куда ты? – спрашивает Мер.
– Никуда.
Он уходит, оставляя нас в удивлённой тишине. Через секунду Рашми поддаётся вперёд и изгибает тёмные брови.
– Знаете, мы с Джошем видели, как они поругались пару дней назад.
– Кто? Сент-Клер и Дэйв? – уточняет Мер.
– Нет, Сент-Клер и Элли. Вот в чём дело, понимаете.
– Правда? – спрашиваю я.
– Да, он был на грани всю неделю, – говорит Рашми.
Задумываюсь.
– Это правда. Я слышала, как он расхаживает по комнате. Он никогда раньше так не делал.
Не то чтобы я специально подслушивала, но теперь, узнав, что Сент-Клер живёт надо мной, я не могу не отмечать, когда он приходит и уходит.
Джош окидывает меня странным взглядом.
– Где ты их видела? – спрашивает Мер у Рашми.
– У станции Клюни. Мы хотели поздороваться, но увидев их лица, решили обойти стороной. Определённо не та беседа, которую хочется прерывать.
– О чем они спорили? – спрашивает Мер.
– Не знаю. Я не расслышала.
– Дело в ней. Она теперь другой человек.
Рашми хмурится.
– Она думает, что стала намного лучше нас, поступив в Парсонс.
– А как она одевается, – говорит Мер с необычно горькой интонацией. – Словно возомнила себя настоящей парижанкой.
– Она всегда была такой, – дуется Рашми.
Джош всё молчит. Он кончает с эклером, вытирает белый крем с пальцев и достаёт альбом. Сосредотачивается на рисовании, игнорируя разговор Мередит и Рашми... умышленно. У меня такое чувство, что он знает о ситуации Сент-Клера больше, чем делает вид. Парни говорят о личном друг с другом? Это возможно?
Сент-Клер и Элли расстались?
Глава 14
Не находите ли вы, что немного банально устраивать пикник на кладбище в день Хэллоуина?
Мы пятеро – Мер, Рашми, Джош, Сент-Клера и я – тащимся через кладбище Пер-Лашез[28]28
Пер-Лашез – одно из самых известных мест захоронения в мире. Это самый большой зеленый оазис французской столицы и один из крупнейших музеев надгробной скульптуры под открытым небом площадью около 48 гектаров.
[Закрыть], расположенное на склоне холма, с которого открывается чудесный вид на город. Хотя кладбище само по себе миниатюрный город. Широкие тропинки словно дороги вдоль районов замысловатых могил. Они напоминают мне крошечные готические особняки с арочными дверными проёмами, скульптурами и цветными витражами. По периметру – каменная стена с гвардейцами и железные ворота. Высокие каштаны машут ветками над головами и сбрасывают последнюю золотую листву.
Здесь тише, чем в Париже, но не менее впечатляюще.
– Эй, ‘се слышали, что Анна сказала «‘се»? – спрашивает Джош.
– О мой Бог, я так не говорила.
– Говорила, – подтверждает Рашми. Она поправляет лямку рюкзака на плечах и следует за Мер по очередной тропе. Я рада, что мои друзья знакомы с этим местом, потому что я бы уже давно заблудилась. – Я же предупреждала, что у тебя акцент.
– Это могильник, а не кладбище, – замечает Сент-Клер.
– Есть разница? – спрашиваю я, благодарная за возможность проигнорировать Пару.
– Могильник – это участок земли, отведённый специально для погребения, в то время как кладбище всегда располагается на церковном дворе. Конечно, теперь слова фактически взаимозаменяемы, так что в действительности не имеет значения…
– Ты знаешь столько бесполезного дерьма, Сент-Клер. Тебе повезло, что ты чертовски мил, – замечает Джош.
– Думаю, это интересно, – говорит Мер.
Сент-Клер улыбается.
– По крайней мере, «кладбище» звучит привычнее. И вы должны признать – это место классное. Иначе извиняйте. – Он поворачивается ко мне. – Или ты предпочла бы тусовку в Ламбере? Слышал, Дэйв Хиггенботтом обещал принести пивной кальян.
– Хиггенбаум.
– Я так и сказал. Хиггенбам[29]29
Изначально Сент-Клер произносит фамилию парня как Хиггенботтом (ботом – задница), затем переиначивает ее как Хиггенбам (бам – это тоже задница, только в разговорном британском).
[Закрыть].
– Боже, оставь его в покое. Кроме того, мы ушли недалеко, так что ещё успеем заскочить на вечеринку.
Я закатываю глаза на последнем слове. Ни у одного из нас нет желания туда идти, несмотря на то, что я сказала Дэйву вчера за ленчем.
Сент-Клер подталкивает меня высоким термосом.
– Может, ты расстроена, что у него не будет возможности поразить тебя удивительным знанием городских уличных гонок.
Смеюсь.
– Перестань уже.
– А ещё я слышал, что у него утончённый вкус в кино. Возможно, он поведёт тебя на полуночный сеанс «Скуби-Ду 2».
Бью Сент-Клера сумкой, и он со смехом уклоняется от меня.
– Ага! Вот это подойдёт! – кричит Мер, найдя подходящий участок растительности. Она разворачивает одеяло на небольшой лужайке, а мы с Рашми достаём крошечные яблоки, бутерброды с прошутто[30]30
Прошутто – итальянская ветчина, сделанная из окорока, натёртая солью.
[Закрыть] и вонючие сыры из рюкзаков. Джош и Сент-Клер бегают друг за другом вокруг соседних памятников. Они напоминают мне маленьких французских школьников из нашего района. Не хватает только соответствующих шерстяных свитеров.
Мер разливает всем кофе из термоса Сент-Клера, и я счастливо потягиваю ароматный напиток, наслаждаясь приятной теплотой, разливающейся по всему телу. Раньше я думала, что кофе горький и отвратительный, но теперь как и все остальные пью по несколько чашек в день. Мы набрасываемся на еду и, как по мановению волшебной палочки, перед нами вырисовываются ребята. Джош садится со скрещёнными ногами рядом с Рашми, в то время как Сент-Клер стремглав запрыгивает между Мередит и мной.
– У тебя листья застряли в волосах.
Мер хихикает и вытягивает один из коричневых «скелетиков» из локонов Сент-Клера. Он берёт листочек, растирает в труху и сдувает его в волосы Мередит. Они смеются, и у меня всё переворачивается внутри.
– Возможно, тебе стоит надеть Шапку, – говорю я.
Он попросил меня захватить её до нашего ухода. Я бросаю сумку ему на колени. Выходит немного грубор. Сент-Клер охает и сгибается напополам.
– Осторожней. – Джош откусывает розовое яблоко и говорит с набитым ртом. – А то внизу ему всё отобьёшь.
– O-o-o! – откликаюсь я. – Заинтриговал. Поведай, что я там могу отбить.
Джош печально улыбается.
– Прости. Секретная информация. Распространяется только среди тех, кому есть что отбивать.
Сент-Клер вытряхивает оставшуюся часть листьев из волос и надевает Шапку. Рашми корчит гримасу.
– Ты серьёзно? Сегодня? При всём честном народе? – спрашивает она.
– Каждый день, – говорит он. – Пока ты со мной.
Она фыркает.
– Так чем сегодня занята Эллен?
– Тьфу. Решила переться на ужасную костюмированную вечеринку.
– Ты не любишь костюмированные вечеринки? – интересуется Мер.
– Я не умею шить костюмы.
– Только шапки, – замечает Рашми.
– Я и не знала, что кто-то за пределами школы празднует Хэллоуин, – замечаю я.
– Некоторые празднуют, – отвечает Джош. – Владельцы магазина пытались коммерциализировать праздник несколько лет назад. Он не завоевал популярности. Но дайте студенточке шанс нарядиться как распутная медсестра, и она за него уцепится.
Сент-Клер кидает козий сыр в голову Джоша, и кусок ударяет ему в щёку.
– Задница. Она не собирается идти как распутная медсестра.
– Всего лишь как обычная? – невинно спрашиваю я. – С декольтированным бюстом и реально большими грудями?
Джош и Рашми лопаются от смеха, и Сент-Клер стаскивает Шапку на глаза.
– Гррх, ненавижу вас всех.
– Эй! – обиженно отзывается Мередит. – Я ничего не говорила.
– Гррх, ненавижу вас всех кроме Мер.
Позади нас топчется небольшая группа американских туристов. Они выглядят смущёнными. Бородатый парень лет двадцати открывает рот, чтобы задать вопрос, но Рашми его опережает.
– Джим Моррисон[31]31
Джим Моррисон – американский поэт и певец, лидер группы «The Doors». 3 июля 1971 года певец умер при таинственных обстоятельствах в Париже и был похороен в закрытом гробу на клабище Пер-Лашез (выбор места захоронения до сих пор остается загадкой, так как Моррисон не являлся гражданином Франции). Могила Моррисона – пятая по популярности достопримечательность Парижа. Там постоянно собираются многочисленные поклонники его творчества.
[Закрыть] там.
Она указывает вниз по тропе. Бородатый парень облегчённо улыбается, благодарит, и группа уходит.
– Откуда ты узнала, чего они хотят? – спрашиваю я.
– Им всем нужно одно и то же.
– Тогда им стоит искать Виктора Нойра, – говорит Джош. Все остальные смеются.
– Кого?
Грустно пребывать в потёмках.
– Виктор Нойр был журналистом, застрелен Пьером Бонапартом, – говорит Сент-Клер, как будто это что-либо объясняет. Сент-Клер поднимает Шапку с глаз. – Статуя на его могиле, как предполагается, помогает... увеличить фертильность.
– Его бугорок просто сияет, – уточняет Джош. – На удачу.
– Почему мы снова заговорили о том, что можно отбить? – спрашивает Мер. – Мы никогда не можем поговорить ни о чём другом?
– Правда? – восклицаю я. – Прям сияет?
– Очень, – отвечает Сент-Клер.
– Я должна это увидеть. – Проглатываю гущу, вытираю хлебные крошки со рта и быстро поднимаюсь. – Где Виктор?
– Позволь проводить.
Сент-Клер вскакивает на ноги и убегает. Я за ним. Он прорезает рощу голых деревьев, а я застреваю в ветках. Мы смеёмся, выпрыгиваем на тропу и врезаемся прямо в охранника. Он хмурится на нас из-под кепки в военном стиле. Сент-Клер улыбается и слегка пожимает плечами. Сторож качает головой, но позволяет нам пройти.
Сент-Клеру всё сходит с рук.
Мы прогуливаемся с преувеличенным спокойствием, и он указывает на область, занятую фотографирующимися. Мы встаём в конец и ждём своей очереди. Худая чёрная кошка выбегает из-за алтаря, усыпанного розами и винными бутылками, и мчится в кустарник.
– Признаю. Это было довольно жутко. Счастливого Хэллоуина.
– Ты не знала, что это место является родиной трёх тысяч кошек? – спрашивает Сент-Клер.
– Конечно, знала. Записано в мозгу в файле «Животные из семейства кошачьих, Париж».
Он смеётся. Туристы уходят к следующей достопримечательности, и мы оба улыбаемся, поскольку подходим к Виктору Нойру. Его статуя в натуральную величину лежит плашмя на земле над могилой. Глаза закрыты, рядом цилиндр. И несмотря на то, что скульптура, покрытая серо-зелёной патиной, прилично одета, на штанах заметна выпуклость, которая действительно натёрта до сверкающей бронзы.
– Если я его коснусь, то смогу загадать желание? – спрашиваю я, вспомнив Нулевую Точку.
– Нет. Виктор отвечает только за фертильность.
– Ну же. Потри его.
Сент-Клер пятится к другой могиле.
– Нет, Спасибо. – Он снова смеётся. – Мне не нужные такие проблемы.
Мой собственный смех застревает в горле, когда до меня доходит смысл сказанного. Полегче, Анна. Это не должно тебя беспокоить. Не позволяй ему увидеть, как это тебя беспокоит.
– Ладно. Если ты не хочешь трогать, я сама. Мне такая проблема не грозит. – Понижаю голос до театрального шёпота: – Знаешь, я слышала, чтобы забеременеть, нужно сначала заняться сексом.
Вижу, как в голове Сент-Клера тут же рождается вопрос. Бли-и-ин! Возможно, я была слишком поспешна со своей шуткой. Взгляд Сент-Клера наполовину смущённый, наполовину любопытный.
– Так, эм, ты девственница?
А-А-А! Я И МОЙ ДЛИННЫЙ ЯЗЫК.
Желаю соврать, но правда сама слетает с губ:
– Я никогда не встречала никого, о ком бы так сильно заботилась. То есть, я никогда не встречалась ни с кем, о ком бы так сильно заботилась. – Краснею и тру Виктора. – У меня с этим пунктик.
– Продуманно.
Статуя всё ещё тёплая от предыдущих посетителей.
– Я спрашиваю себя, если произойдёт худшее – если я действительно залечу – то буду ли смущена, рассказывая своему ребёнку, кто его отец? Если ответ хоть отдалённо близок к «да», значит ни за что.
Он медленно кивает.
– Это хороший пунктик.
Я понимаю, что опираюсь на «победителя» Виктора и одёргиваю руку.
– Постой, постой, постой. – Сент-Клер вытаскивает телефон. – Ещё раз, для потомков.
Высовываю язык и принимаю смешную позу. Сент-Клер делает снимок.
– Отлично, поставлю фотку на твой вызов... – Телефон начинает звонить, и Сент-Клер откликается: – Жуть.
– Это призрак Виктора желает узнать, почему ты его не тронул.
– Просто моя мама. Подожди минуточку.
– У-у-у-у, погладь меня, Сент-Клер.
Он отвечает, пытаясь сохранить серьёзный вид. К нам тащатся Мередит, Рашми и Джош. Они несут остатки пикника.
– Спасибо за то, что подождали, – говорит Рашми.
– Мы же предупредили, куда собрались, – отвечаю я.
Джош хватается за органы статуи.
– Думаю, это сулит семь лет неудач.
Мер вздыхает.
– Джошуа Уассирштейн, чтобы сказала ваша мать?
– Она бы гордилась, что Прекрасный институт, в который она меня отослала, научил меня таким изящным манерам.
Он наклоняется и облизывает Виктора.
Мер, Рашми и я визжим.
– Ты так заразишься герпесом. – Вытаскиваю дезинфицирующее средство и сжимаю шарик в ладони. – Серьёзно, тебе стоит нанести немного средства на губы.
Джош качает головой.
– Ты просто невротичка. Ты его всюду с собой берёшь?
– Знаешь, – говорит Рашми. – Я слышала, что если переборщить с этой штукой, то ослабишь иммунитет от микробов и заболеешь ещё сильнее.
Леденею.
– Что? Нет.
– Ха! – выкрикивает Джош.
– Бог ты мой, что с тобой? – тревожно вскрикивает Мер.
Быстро поворачиваю голову.
Сент-Клер валится на могилу. Это единственное, что не даёт ему упасть на землю. Мы вчетвером бежим к нему. Он всё ещё держит телефон у уха, но не слушает собеседника. Мы перекрикиваем друг друга:
– Что произошло? Ты как? Что случилось?
Он не отвечает нам, не поднимает головы.
Мы обмениваемся взволнованными взглядами. Нет, испуганными. Произошло что-то ужасное. Джош и я опускаем Сент-Клера на землю прежде, чем он упадёт. Сент-Клер поднимает глаза, словно не веря, что мы рядом. Его лицо белее снега.
–Моя мама.
– Что произошло? – спрашиваю я.
– Она при смерти.
