Текст книги "Анна и французский поцелуй (ЛП)"

Автор книги: Стефани Перкинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Но я скучала по тебе. Ты не получал мои письма?

– Эм, нет. Должно быть, у тебя неправильный адрес. Эй! – Он подталкивает меня. – Вот и наша очередь.

Он поворачивается спиной к Аманде, и они с подругой обмениваются недовольными взглядами.

– Время для твоего первого урока французского. Завтрак здесь простой и состоит, прежде всего, из булочек – круассанов, которые, конечно, известны на весь мир. Никаких колбасок и яичниц.

– Бекон? – с надеждой спрашиваю я.

– Конечно, нет. – Он смеётся. – Второй урок, слова на доске. Слушай внимательно и повторяй за мной. Гранола. – Я сужаю глаза, а он смотрит на меня, точно сама невинность. – Как видишь, означает «гранолу»[8]8
  Гранола(granola) – это то, что мы с вами привыкли называть мюсли.


[Закрыть]. А это? Яурт?

– Ну и дела, я поняла. Йогурт?

– Естественное! А говоришь, что никогда прежде не жила во Франции?

– Ха-ха. Очень смешно.

Он улыбается.

– О, понятно. Знаешь меня меньше дня и уже передразниваешь мой акцент. Что следующее? Хочешь обсудить состояние моих волос? Рост? Брюки?

Брюки. Чес слово.

Француз за прилавком тактично кашляет. Прошу прощения, повар Пьер. Я немного отвлеклась на этого англо-французско-американского восхитительного парня, который тут же спрашивает:

– Йогурт с гранолой и мёдом, яйцо всмятку или грушевая бриошь?

Я понятия не имею что такое бриошь.

– Йогурт, – отвечаю я.

Он делает заказ на прекрасном французском. По крайней мере, он кажется безупречным моим девственным ушам и расслабляет повара Пьера. Он больше не хмурится и размешивает гранолу с мёдом в моем йогурте. Добавляет чернику на вершинку и передаёт угощение мне.

– Мерси, месье Бутен.

Я хватаю поднос.

– Никаких хлебцев? Шоколадных шариков? Я…оскорблена в лучших чувствах.

– Хлебцы по вторникам, вафли по средам, а вот шоколадные шарики под запретом. По пятницам обычные хлопья с молоком.

– Для британца ты слишком много знаешь об американской нездоровой пище.

– Апельсиновый сок? Грейпфрут? Клюква? – Я указываю на апельсиновый, и мой спутник берет две банки.

– Я не британец, а американец.

Улыбаюсь.

– Ну, конечно.

– Я американец. Я должен им быть, чтобы посещать США, забыла?

– США?

– Старшая школа для американцев, – объясняет он. – США.

Прекрасно. Хотите сказать, отец не отправлял меня в чужую страну.

Мы занимаем очередь, чтобы заплатить, и я удивлена как эффективно она двигается. В прежней школе все толкались и бесили обслуживающий персонал, но здесь студенты терпеливо ждут. Оборачиваюсь и замечаю, что Красавчик внимательно меня рассматривает. Дыхание замирает в груди. Неужели он оценивает меня. Он даже не замечает, что я застукала его на месте преступления.

– Моя мама – американка, – спокойно продолжает он. – А отец – француз. Я родился в Сан-Франциско, но вырос в Лондоне.

Чудесно, я обретаю дар речи.

– Истинный гражданин мира.

Он смеётся.

– Точно. И я не позёр в отличие от остальных.

Я уже готова подколоть его в ответ и тут вспоминаю: у Него есть подруга. Нечто злое пронзает розовые изгибы моего мозга, вынуждая вспомнить вчерашнюю беседу с Мередит. Пора менять тему.

– А как тебя зовут на самом деле? Вчера вечером ты представился как…

– Сент-Клер – фамилия. Этьен – имя.

– Этьен Сент-Клер. – Я пытаюсь произнести имя как он, на чужой манер и аристократично.

– Ужасно?

Теперь я смеюсь.

– Этьен – хорошее имя. Почему тебя не зовут по имени?

– О, «Этьен – хорошее имя»! Как великодушно с твоей стороны.

За нами встаёт ещё один ученик – низенький мальчик с коричневой кожей, прыщами и густой копной тёмных волос. Мальчик взволнован видеть Этьена, и тот улыбается в ответ.

– Эй, Никхил. Как каникулы?

Тот же самый вопрос он задал Аманде, но на сей раз искренне.

Этих слов достаточно, чтобы подтолкнуть мальчика рассказать о поездке в Дели, рынках, храмах и муссонах. Он ездил к Тадж-Махалу, я же – в Панаму-Сити-Бич[9]9
  Аналог нашего Сочи.


[Закрыть], как и все остальные жители штата Джорджия. Подбегает ещё один мальчик, тощенький и бледный, с торчащими волосами. Никхил забывает про нас и приветствует друга с тем же самым восторженным лепетом.

Сент-Клер – я полна решимости называть его по фамилии и не смущаться – поворачивается ко мне.

– Никхил – брат Рашми. Девятиклассник. У неё ещё есть младшая сестра, Санджита, одиннадцатиклассница, и старшая, Лила. Она окончила вышку два года назад.

– У тебя есть братья или сестры?

– Нет. А у тебя?

– Брат, но он остался дома. В Атланте. Это в Джорджии, на Юге.

Он поднимает бровь.

– Я знаю, где находится Атланта.

– Ой, и верно.

Я протягиваю столовую карточку мужчине за стойкой. Как и месье Бутен, он одет в отутюженную белую униформу и накрахмаленный колпак. А ещё у него длинные подкрученные вверх усы. Да. Не знала, что здесь такое в моде. Повар Длинноус проводит картой по аппарату и возвращает мне с быстрым мерси.

Спасибо. Ещё одно выученное слово. Отлично.

На обратном пути Аманда со своей компанией красавцев-мажоров наблюдает за Сент-Клером. Не удивлена, что парень со злыми глазками и причёской аля серфингист сидит рядом с нею. Сент-Клер рассказывает о школе: о сегодняшних уроках и учителях – но я не слушаю. Все моё внимание поглощено его особой улыбкой и уверенной стильной походкой.

Я такая же дура, как и все остальные.

Глава 4

Колонна с обладателями фамилий с Ж-до-П продвигается очень медленно. Стоящий передо мной парень о чем-то яростно спорит с консультантом. Я смотрю на колонну А-Е и вижу, что Мередит (Шевалье)[10]10
  В английском фамилия героини пишется как Chevalier, т.е. начинается с третьей буквы алфавита, поэтому девушка стоит в первой колонне.


[Закрыть] и Рашми (Деви) уже получили личное расписание учебных занятий и обменялись листками.

– Но я просил информатику, а не драматическое искусство.

Приземистый и коренастый консультант была самим воплощением терпения.

– Я знаю, но информатика никак не вписывалась в ваш график, и мы произвели замену. Возможно, вы сможете взять данный предмет в следующем…

– Но на замене у меня стояло программирование.

Чего?! Разговор сразу же привлекает моё внимание. Они могут так сделать?! Поставить предмет, о котором мы не просили? Я умру – УМРУ – если мне снова придётся вернуться в спортзал.

– Вообще-то, Дэвид. – Консультант проверяет бумаги. – Вы забыли заполнить дополнительную анкету, поэтому нам пришлось выбирать предмет за вас. Но думаю, вы найдёте…

Разъярённый парень выхватывает расписание и уходит. Черт! Кажется, эта женщина ни в чем не виновата. Выхожу вперёд и называю своё имя самым любезным тоном, чтобы исправить впечатление от предыдущего придурка. Консультант так мило улыбается в ответ, что у неё выступают ямочки на щёках.

– Я помню тебя, милая. Желаю приятного дня.

И вручает мне жёлтую половинку листа.

Я не дышу, пока просматриваю его до конца. Фух! Никаких сюрпризов. Углублённый английский, математика, основы французского, физика, история Европы и какой-то предмет с сомнительным названием «Ла Ви».

При приёме консультант описал «Жизнь» как предмет только для выпускников, схожий с самостоятельными занятиями, но иногда с участием приглашённых ораторов. Они прочтут нам лекции о том, как держать чековые книжки, арендовать жилье и готовить пироги с заварным кремом. Как-то так. Я уговорила маму разрешить его взять. Одна из самых классных особенностей в этой школе состоит в том, что математика, естественные науки и история необязательны для выпускников. К сожалению, мама – пурист и не разрешит мне окончить школу без этих трех предметов.

– С уроками керамики в приличный колледж не поступишь, – предупредила она, не одобряя мои наклонности в выборе предметов.

Спасибо, мам. Отправила меня повышать культурный уровень в город, прославившийся своим искусством, и заперла на занятиях по математике. Я подхожу к Мередит и Рашми, ощущая себя третей лишней, но молюсь, чтобы у нас оказались хоть какие-то общие предметы. Мне везёт.

– Три со мной и четыре с Раш! – улыбается Мередит, возвращая расписание. Её пластмассовые колечки цвета радуги ударяются друг о друга.

Раш. Какое неудачное прозвище[11]11
  Сокращение имени Рашми будет созвучно слову «потница».


[Закрыть]. Они сплетничают о неизвестных мне людях, и мой разум уносится на другую сторону внутреннего дворика, где в очереди Р-Я стоят Джош и Сент-Клер. Интересно, есть ли у меня хоть какие-то занятия с ним.

Простите, с ними. Занятия с ними.

Дождь прекратился, и Джош взметает брызги луж в направлении Сент-Клера. Сент-Клер смеётся и говорит что-то в ответ, и они оба заливаются смехом. Внезапно я отмечаю, что Сент-Клер ниже Джоша. Намного. Странно, что я ранее этого не замечала, но он не комплексует. Большинство стесняются или огрызаются по этому поводу, или то и другое одновременно, но Сент-Клер уверен, дружелюбен и…

– Ё-мае, на кого ты уставилась?

– Что? – Отдёргиваю голову, но оказывается, Рашми сказала это не мне. Она кивает Мередит, которой так же неловко, как и мне.

– Ты в Сент-Клере дырки прожжёшь. Нельзя же так.

– Заткнись. – Но Мередит улыбается мне и пожимает плечами.

Слава богу. Вопрос исчерпан. Как будто мне нужны ещё причины закатывать губу. Чудо-парень официально недоступен.

– Ничего ему не рассказывай, – просит она. – Пожалуйста.

– Конечно, – обещаю я.

– Поскольку мы, само собой, просто друзья.

– Само собой.

Мы слоняемся по школе, пока не наступает время для приветственной речи. У директрисы длинная шея, изящная головка и осанка балерины, а белоснежные волосы стянуты в аккуратный узел, который придаёт даме утончённости, а не лишних лет. Истинная парижанка, хотя я знаю из своего извещения о поступлении, что она из Чикаго. Её взгляд скользит по нам, её сотни выбранных учеников.

– Поздравляю с ещё одним захватывающим учебным годом в американской парижской школе. Я рада видеть столько знакомых лиц и ещё счастливее заметить новые.

Очевидно, даже Франция не может улучшить школьные речи.

– Студентов, которые учились здесь в прошлом году, я прошу оказать тёплый приём новичкам.

Жидкие вежливые аплодисменты. Я оглядываюсь и замечаю взгляд Сент-Клера. Он хлопает и поднимает руки в мою сторону. Краснею и резко отворачиваюсь.

Директор продолжает говорить. Соберись, Анна. Сконцентрируйся. Но я чувствую его опаляющий взгляд. На коже выступает пот. Меня точно подрубили. Почему он на меня смотрит? Он все ещё смотрит? Думаю, да. Почему, почему, почему? Интересно, а смотрит он на меня с дружелюбием, враждебностью или безразличием?

Но когда я наконец оборачиваюсь, взгляд Сент-Клера направлен в другую сторону. Он кусает кончик мизинца.

Речь закончена, и Рашми уходит к парням. Мередит ведёт меня на английский. Профессор ещё не пришла, и мы выбираем места на галёрке. Классная комната меньше, чем я привыкла, а тёмные, светящиеся от чистоты высокие окна напоминают двери. Но доска, вмонтированная в стену точилка для карандашей и парты точно такие же, как в Америке. Я концентрируюсь на знакомых вещах, чтобы ослабить напряжение.

– Тебе понравится профессор Коул, – говорит Мередит. – Она весёлая и всегда советует превосходные книги.

– Мой папа – романист, – выбалтываю я, не подумав, и тут же жалею об этом.

– Правда? Кто?

– Джеймс Эшли. Это его псевдоним. Наверное, Олифант звучит слишком приземлённо.

– Кто?

Фактор оскорбления умножается.

– «Решение»? «Вход»? По ним ещё сняли кино. Ладно, забудь, у них всех такие неопределённые названия…

Она с волнением наклоняется вперёд.

– Нет, моя мама обожает «Вход»!

Я морщу нос.

– Эй, они совсем не отстойные. Я как-то посмотрела этот фильм с мамой и разревелась, когда та девочка умерла от лейкемии.

– Кто умер от лейкемии? – Рашми шлёпает рюкзак рядом со мной. За ней приходит Сент-Клер и занимает место перед Мередит.

– Папа Анны написал «Вход», – объявляет Мередит.

Я кашляю.

– Не то, чтобы этим я горжусь.

– Извини, а что за «Вход»? – интересуется Рашми.

– Ну, по фильму мальчик помогает маленькой девочке в лифте нажать на нужную кнопку, а затем вырастает и влюбляется в неё, – рассказывает Мередит, пока Сент-Клер откидывается назад на стуле и изучает её расписание. – Но в день после помолвки она узнает о страшном диагнозе.

– К алтарю отец привозит дочь уже в инвалидном кресле, –  продолжаю я. – А затем она умирает в медовый месяц.

– Тьфу ты, – одновременно откликаются Рашми и Сент-Клер.

Неловкая ситуация.

– Где Джош? – спрашиваю я.

– Он же на класс младше, – отвечает Рашми, как будто я уже должна была это знать. – Мы бросили его на введение в математический анализ.

– О. – Наша беседа зашла в тупик. Прекрасно.

– Три общих предмета, Мер. Дай свой. – Сент-Клер снова откидывается назад и крадёт мою половинку. – O-o-o, основы французского.

– Как я и говорила.

– Всё не так уж плохо. – Он возвращает расписание и улыбается. – Ты будешь читать меню без меня, пока не заучишь.

Хм, возможно я не хочу учить французский язык.

Блин! Мальчики превращают девочек в таких идиоток.

– Бонжур а тю[12]12
  (фр.) Всем здравствуйте.


[Закрыть]. – В класс входит женщина в ярко-бирюзовом платье и ставит кофейную чашку на трибуну. Она довольно молодая, и у неё самые светлые волосы, которые я когда-либо видела у учителя.

– Для… – Её глаза осматривают комнату и останавливаются на мне.

Что? Что я сделала?

– Для нашей единственной новенькой – жё м’аппель профессор Коул[13]13
  (фр.) Позвольте представиться.


[Закрыть].

Она делает глубокий реверанс, и класс смеётся. Все оборачиваются в мою сторону.

– Здравствуйте, – пищу я.

Подозрения подтверждены. Из двадцати пяти человек – всего выпускного класса – я единственная новенькая. Это означает, что у моих одноклассников есть ещё одно преимущество: они знают учителей. Школа такая маленькая, что каждый предмет преподаётся одним профессором во всех четырёх классах.

Интересно, какого студента выбросили, чтобы освободить мне место? Вероятно, кого-то более крутого. Кого-нибудь с дредами, татуировками кинозвёзд и связями в музыкальной индустрии.

– Вижу, персонал снова проигнорировал мою просьбу, – говорит профессор Коул. – Всем встать. Вы знаете порядок.

Я не знаю, но выдвигаю стол, когда все остальные начинают делать то же самое. Мы ставим их в большой круг. Странно видеть всех моих одноклассников одновременно. Пользуюсь возможностью разглядеть их. Не думаю, что я выделяюсь, но их джинсы, обувь и рюкзаки дороже моих. Они выглядят более чистыми, более сверкающими.

Ничего удивительного. Моя мама – учительница биологии в средней школе, так что у нас немного денег на лишние расходы. Папа платит за ипотеку и помогает со счетами, но этого не хватает, а мама слишком горда, чтобы просить больше. Она говорит, что он в любом случае отвертится от её просьбы и пойдёт купить себе новый эллиптический тренажёр.

Может быть, в этом есть своя доля правды.

***

Остаток утра проходит как в тумане. Мне нравится профессор Коул, и мой учитель математики, профессор Бабино, тоже весьма мил. Он парижанин, а ещё выгибает брови и брызжет слюной при разговоре. Честно говоря, не думаю, что это национальная черта. Думаю, это простая шепелявость. С акцентом нелегко говорить.

После математики у меня стоят основы французского. Профессор Гиллет тоже парижанка. Символично. В этой школе иностранный всегда преподают носители языка. Мои учителя испанского вечно закатывали глаза и восклицали «¡Ае, диос мио!»[14]14
  (исп.) Бог ты мой!


[Закрыть] всякий раз как я поднимала руку. Они были расстроены, когда я не могла разобраться в понятии, которое казалось для них очевидным.

Я прекратила поднимать руку.

Как и предсказано, в классе группа девятиклассников. И я. О, и один одиннадцатиклассник – тот парень, который утром ругался с консультантом. Он восторженно представляется как Дэйв, и я его прекрасно понимаю: он просто рад, что оказался здесь не единственным старшеклассником.

Возможно, в конце концов, Дэйв не такой уж плохой.

***

В полдень я следую за толпой в кафетерий. Обхожу основную очередь и иду прямо к стеллажу с хлебом и фруктами, которые можно взять самим, хотя от пасты исходит изумительный аромат. Я такая трусиха. Предпочту морить себя голодом, лишь бы не говорить на французском.

«Ви, ви!» – сказала бы я, тыкая наугад, а повар Длинноус преподнёс бы какую-нибудь мерзость, и, сгорая от стыда, мне бы пришлось купить блюдо. «Конечно, я хотела заказать жареного голубя! М-м-м! Вкус как дома».

Мередит и её друзья заняли прежний столик. Делаю глубокой вдох и присоединяюсь к ним. К моему облегчению, никто не выглядит удивлённым. Мередит спрашивает Сент-Клера, видел ли он уже свою подружку. Он откидывается на спинку стула.

– Нет, но мы встречаемся сегодня вечером.

– А летом? А занятия у неё уже начались? Какие предметы она возьмёт в этом семестре?

Мередит продолжает сыпать вопросами об Элли, Сент-Клер даёт односложные ответы. Джош и Рашми лобызаются – я даже вижу их языки! – поэтому я отворачиваюсь к своему хлебу и винограду. Ну, прям библейский ужин.

Виноград меньше, чем я привыкла, а кожица немного потрескавшаяся. Эта грязь? Я опускаю салфетку в воду и прикасаюсь к крошечным фиолетовым ягодам. Становится лучше, но виноград все равно на вид какой-то неприглядный. Хм. Сент-Клер и Мередит прекращают разговор. Поднимаю голову и замечаю, что они оба потрясённо уставились на меня.

– Что?

– Ничего, – откликается Сент-Клер. – Продолжай мыть.

– Он грязный.

– А ты его пробовала? – интересуется Мередит.

– Нет, пятна не оттираются.

Я показываю им гроздь. Сент-Клер отщипывает ягоду и сует в рот. Жуёт и сглатывает. Я загипнотизирована его губами и горлом.

Колеблюсь. Что важнее: чистая еда или его мнение?

Он берет ещё одну ягоду и улыбается.

– Открой рот.

Я подчиняюсь.

Ягода задевает нижнюю губу. Сок разливается по рту, и я так поражена вкусом, что чуть не выплёвываю. Он настолько выраженный, что больше напоминает леденец, чем фрукт. Преуменьшение признать, что я никогда прежде не пробовала ничего подобного. Мередит и Сент-Клер смеются.

– Ты ещё вино не пробовала, – говорит она.

Сент-Клер наматывает на вилку пасту.

– Так как прошёл французский?

Я вздрагиваю от столь резкой смены темы.

– Профессор Гиллет страшная. Вся в морщинах.

Отрываю кусок багета. Корочка такая хрустящая, а мякоть нежная и приятная. О боже. Пихаю ещё ломоть в рот.

Мередит уходит в раздумья.

– Поначалу она кажется страшной, но она хорошая, стоит только узнать.

– Мер – её звёздная ученица, – добавляет Сент-Клер.

Рашми отрывается от Джоша, которому уже поплохело от недостатка воздуха.

– Она взяла углублённый французский и испанский, – замечает она.

– Может, станешь моим репетитором, – предлагаю я Мередит. – У меня затык с языками. Школа закрыла глаза на мои оценки по испанскому лишь потому, что директриса читает тупые романы моего отца.

– Откуда ты знаешь? – интересуется Мередит.

Я закатываю глаза.

– Она несколько раз упоминала его в телефонном интервью.

Она продолжает бомбить меня вопросами о кастинге для «Маяка». Как будто папа мне что-то говорил. Или я интересовалась. Она не понимает, что мои кинематографические вкусы немного более утончённые.

– Я хотела бы выучить итальянский, – признается Мередит. – Но здесь его не преподают. Хочу поступить в римский институт в следующем году. Или лондонский. А там уж пойду на курсы.

– Разве Рим не лучшее место для изучения итальянского? – спрашиваю я.

– Да, конечно. – Она украдкой глядит на Сент-Клера. – Но мне всегда нравился Лондон.

Бедная Мер. Как же всё запущено.

– А ты чем хочешь заняться? – спрашиваю я, обращаясь к Сент-Клеру. – Куда будешь поступать?

Он пожимает плечами. Медленно и выразительно, на удивление, так по-французски. Также прошлым вечером в ресторане пожал плечами официант, когда я спросила, подают ли они пиццу.

– Не знаю. Тут много факторов, хотя я хотел бы изучать историю. – Он наклоняется вперёд, как будто собирается поведать греховный секрет. – Я всегда хотел стать одним из тех ребят, у которых берут интервью в специальных выпусках Би-би-си или ГСТ[15]15
  Государственная служба телевещания (США)


[Закрыть]. Ну, такие с сумасшедшими бровями и замшевыми накладками на локтях.

Точно так же как я! Почти.

– Я хочу мелькать на канале классического кино, обсуждать Хичкока и Капру с Робертом Осборном. Он ведущий большинства программ. Я понимаю, что он старый пень, но он чертовски крут. Он знает все о кино.

– Правда?

Кажется, я его по-настоящему заинтересовала.

– Мыслями Сент-Клер всегда со своими историческими книгами толщиной в энциклопедический словарь, – прерывает нас Мередит. – Его тяжело вытащить из комнаты.

– Поэтому Элли всегда там, – сухо отмечает Рашми.

– Кто бы говорил. – Он указывает на Джоша. – Забыла об... Анри?

– Анри! – восклицает Мередит и заливается с Сент-Клером хохотом.

– Один чёртов день, а вы никогда не дадите мне о нем забыть. – Рашми косится на Джоша, который в этот момент пытает вилкой бедную пасту.

– Кто такой Анри? – Я спотыкаюсь о произношение. Ан-ри.

– Гид-экскурсовод. Мы познакомились с ним, когда в десятом классе ездили в Версаль, – объясняет Сент-Клер. – Тощий низенький мерзавец, но Рашми бросила нас в Зеркальной галереи и кинулась к нему…

– Не было такого!

Мередит качает головой.

– Они лапали друг друга, ну, в общем, весь день. На глазах честного народа.

– Вся школа два часа ждала в автобусе, потому что она забыла, во сколько мы уезжаем, – подытоживает Сент-Клер.

– Не ДВА часа…

Мередит продолжает:

– В конце концов, профессор Хансен разыскал её позади кустарника в английских садах, а у неё шея вся в следах от зубов.

– Следы от зубов! – хохочет Сент-Клер.

Рашми не выдерживает:

– Завяжи губы трубочкой, Английский язык.

– Ась?

– Английский язык, – повторяет она. – Именно так мы тебя прозвали после вашего с Эллей незабываемого представления на уличной ярмарке прошлой весной.

Сент-Клер пытается выступить, но катится от смеха. Мередит и Рашми продолжают колоть друг друга шпильками, но... мыслями я уже от них далеко-далеко. Интересно, а Мэтт теперь лучше целуется со своей более искушённой девушкой. Наверное, все дело было во мне.

О, нет.

Я плохо целуюсь. Д-должно быть.

Когда-нибудь в мою честь воздвигнут памятник в форме пары губ, и на нем будет выгравирована надпись «Она совсем не умела целоваться». И Мэтт произнесёт речь и поведает, как он встречался со мной от отчаяния, но я ему не давала, поэтому свидания со мной оказались пустой тратой времени, ведь он нравился Черри Милликен все это время, а она всегда даёт. Все знают.

О боже. А если Тоф думает, что я плохо целуюсь?

Мы целовались только раз. В мою последнюю смену, в последний вечер перед вылетом во Францию. Все произошло постепенно, и мы были одни в фойе большую часть вечера. Возможно, из-за последней смены, возможно, потому что мы расстаёмся на четыре месяцев, возможно, потому что это напоминало наш последний шанс – неважно, мы потеряли голову. Нас опьянила храбрость. Мы флиртовали весь вечер напролёт, и когда пришло время расходиться по дома, мы не смогли расстаться. Мы просто... не могли наговориться.

И затем, наконец, он сказал, что будет скучать по мне.

И затем, наконец, он поцеловал меня под гудящей вывеской кинотеатра.

И затем я уехала.

– Анна? С тобой все в порядке? – спрашивает кто-то.

Весь стол смотрит на меня.

Не плачь. Не плачь. Не плачь.

– М-м-м… где ванная?

Ванная – моё любимое оправдание на все случаи жизни. Все перестают задавать вопросы, как только я её упоминаю.

– Туалеты дальше по коридору. – Сент-Клер выглядит обеспокоенным, но не смеет задать вопрос. Вероятно, он боится, что я расскажу о поглотительной способности тампона или упомяну страшное слово на букву М.

***

Провожу остаток обеда в туалетной кабинке. Я так скучаю по дому, что испытываю физическую боль. В голове стучит, желудок крутит, и это так несправедливо. Я никогда не просила о зарубежной школе. У меня были друзья, личные приколы и украденные поцелуи. Мне жаль, что родители не предложили мне выбор: «Хотела бы ты провести последний год обучения в Атланте или Париже?»

Кто знает? Возможно, я бы выбрала Париж.

Родителям даже не пришло в голову, что я хочу право выбора.