Текст книги "Тревожные будни"

Автор книги: Стефан Захаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

XXXIII

В последнюю неделю «Пале-Рояль» вечерами превращался в шумный танцевальный зал. Вместо Ирины Глебовой и Ускова на полукруглой эстраде специально выписанные из Москвы три напомаженных баяниста в смокингах исполняли модные современные танцы. Юрий, сидевший сейчас в углу под ветвистыми лосиными рогами, слушая грустную и незнакомую ему мелодию, вспоминал клуб Макаровской фабрики. Там все было просто, открыто, весело. Здесь же каждый, словно в маске. Слащавые улыбки, пошлые словечки. Вольный тон с официантками... Душно и тоскливо, как перед грозой... Женщины сюда почти не заглядывали, и хозяин распорядился, чтобы никто из официанток не упрямился, если какой-либо гость пригласит на танец... Танцевали эти девушки с заученной покорностью, с угодливой гримасой вместо улыбки.

...Рано утром, после беседы с Галой, Феликс и Юрий были в кабинете начальника уголовного розыска.

– Входите, товарищи, входите, – встретил их Никифоров. – Я давно вас жду... Так что там с вашей официанткой?

Когда Феликс рассказал ему и о ночной беседе, и о дальнейших планах, он, разминая пальцами «козью ножку» из крепкой и ароматной махорки, долго молчал. Наконец, озабоченно поглядев исподлобья на Юрия, зажег спичку, прикурил и произнес:

– Хорошо, Феликс Янович, доложим Каменцеву. Но чтобы все обошлось без срывов, задам тебе пару вопросов. Ведь не на свадьбу к родственникам ты своего товарища посылаешь. Коли Раздупов мог навести Прохора Побирского на Терихова, то почему кто-нибудь другой не наведет бандитов на Юрия? Юрий был вместе с Териховым у Раздупова...

– Прости, Валерий Прокопьевич, – перебил Феликс Никифорова. – Догадываюсь, о чем ты хочешь сказать... В раздуповском доме я лично все проверил, двери такие массивные и так плотно захлопываются, что если кто и скрывался в соседней комнате, то увидеть ничего бы не сумел...

– А приоткройся дверь хоть чуточку, – добавил Юрий, – мы с Яшей обязательно бы приметили.

– В окно вас засечь не могли?..

– К окну, товарищ начальник, подходил лишь Раздупов. После визита мы с крыльца свернули вправо.

– Правая сторона из окон не просматривается, – пояснил Феликс.

– Так, так! – забарабанил Никифоров по столу. – Идея отправить Юрия в ресторан, конечно, дельная... Только риск огромный.

– Валерий Прокопьевич! – поднялся Феликс. – Я бы пошел сам... Но в «Пале-Рояле» меня уже знают. Посылать других сотрудников тоже опасно... И их внешность, по словам Галы, достаточно изучена: облавы поэтому и проваливаются... А Юрий – человек в уголовном розыске новый, младший милиционер и по сути дела на народе не мелькал. С ним, по-моему, никто из преступного мира по-настоящему не знаком. Вокруг «Пале-Рояля» будут посты.

– Посты постами, но обстановка в ресторане может осложниться в любую минуту.

– Я разберу с Юрием и с Галой возможные варианты... Гала должна будет показать Юрию Черного Туза... Нам важно взять в первую очередь его.

– Хорошо, Феликс Янович! – Никифоров погасил дотлевшую «козью ножку». – Увидимся еще сегодня у Каменцева. Да! Сведения об опекуне Галы, старике Кичиге, ты найдешь в нашей картотеке разыскиваемых. Кстати, Гале ты доверяешь?

– Вполне. Она искренне тяготится своим положением и ненавидит эту публику.

– Ладно, Феликс Янович... Девушка она, вероятно, хорошая, помочь Гале надо. Жаль, что в нашем городе не встретила сразу порядочных людей...

– Я уже говорил с моими друзьями-комсомольцами с бывшей Макаровской фабрики, – произнес Юрий. – Они ей помогут...

...Один из баянистов привстал со стула, откашлялся и томно запел:

 
У вагона я ждал, расставаясь с тобой,
Полный грусти прощальных мгновений...
И в мечтах о былом, вся душою со мной,
Ты мне бросила ветку сирени...
 

Танцующие продолжали шаркать вперед и назад по залу, а Юрий из своего угла внимательно наблюдал за ними. Нет, не так кружились он и Тамара на вечере-спайке! Правда, здесь, чтобы не выглядеть белой вороной, ему пришлось несколько раз вальсировать с Галой. По разработанной легенде Юрий выдавал себя за сынка богатого псковского торговца, которого папаша направил на Урал. Сынок должен был завязать дружбу с местными коммерсантами и выведать все подробности об Ирбитской ярмарке. Газеты уже официально объявили, что ярмарка будет продолжена и в следующую зиму...

– Только, – предупредил Юрия Феликс, – не разыгрывайте из себя купчика из пьес Островского. Зрителем спектакля будет матерый волк, если заметит фальшь, не дождется конца даже первого акта... Оставайтесь самим собой... И учтите: у Прохора Побирского сотни лазеек. Вы же должны будете нащупать его единственный настоящий ход...

И теперь днем вместе с Феликсом Юрий продумывал детали плана по обезвреживанию Прохора, а вечерами, одевшись по моде и получив определенную сумму денег, отправлялся на свое дежурство в «Пале-Рояль».

Но кончилась неделя, началась другая – ни Прохор, ни Кичига, ни их сообщники в ресторане не появлялись.

Тогда Феликс предложил Юрию заглянуть в магазин Федора Растегаева...

И в четверг Юрий уже сидел за ресторанным столиком рядом с Растегаевым и рассказывал новому «другу» о Пскове. Все эти сведения были получены им от Феликса, которому в бытность учения в Петроградской милицейской школе приходилось выезжать на Псковщину. Растегаев щурил маленькие довольные глазки, теребил пальцами меховой жилет и на вопросы Юрия отвечал одной и той же фразой: «А я вот жениться надумал...»

Пил он мало, что очень устраивало Юрия, – не надо было пить самому. Вчера, когда швейцар раболепно подавал им с Растегаевым пальто, Юрий, изображая загулявшего нэпманчика, напомнил «другу»:

– Феденька, и завтра мы здесь встречаемся. Угощаю опять я.

– Па-азволь! Пазволь, брат, и мне тебя угостить, – бубнил Растегаев и кивал в такт доносившейся музыке. – Я по бабушке – москвич... А москвичи все хле-бо-солы!.. Понял?

– Феденька, ты меня обижаешь, – капризным тоном возражал Юрий. – Угощаю я...

– Нет, это ты меня обижаешь!..

Разговор о завтрашнем дне на вешалке велся не случайно. Связь швейцара с бандитами не вызывала никаких сомнений, но преждевременный его арест наверняка бы спугнул Черного Туза. Швейцар был под усиленным наблюдением, только результатов этого пока не чувствовалось. Или он действительно сейчас не встречается ни с кем из шайки, или искусно водил уголовный розыск за нос.

Приглашая Растегаева вновь посетить «Пале-Рояль», Юрий вовлекал швейцара в игру: ведь сотрудники угро знали, что Прохор Побирский интересовался владельцем мехового магазина. Если швейцар клюнет, развязка не за горами...

Половинки стеклянных дверей раскрывались не переставая, но Растегаев сегодня почему-то опаздывал. И Юрий, чтобы отвязаться от подсевшего к нему назойливого хмельного старикашки, пригласил Галу на танец...

Сдержанный гул голосов доносился сквозь яростные аккорды баянов. Хлопали пробки. Блестящие глаза Галы тревожно скользили по лицам людей, входящих в ресторан. Это тревожное ощущение понемногу передавалось и Юрию. Но внешне он старался казаться беззаботным.

Если в зале объявится Прохор Побирский, Юрий должен пройти в кабинет хозяина и попросить разрешения брякнуть по телефону. Пустяковый телефонный разговор не вызовет никаких подозрений, а в уголовном розыске все будет ясно. Затем, возвратившись...

Неожиданно глаза у Галы сделались большими. Юрий, вальсируя, повернул и увидел на пороге бородатого человека. Человек, протирая очки и покусывая губы, удивленно уставился на Галу.

– Он, – едва слышно шепнула девушка.

Но в этот самый момент бородач, оттолкнув входящего в зал Растегаева, мгновенно исчез за стеклянными половинками дверей. Юрий не раздумывая бросился вслед за ним. В раздевальной дорогу ему преградил швейцар. Юрий ударил его кулаком в грудь и выбежал на улицу.

Бородач, выигравший несколько секунд, уже вскочил в извозчичий экипаж, дежуривший у подъезда. И экипаж понесся в сторону Главного проспекта. На счастье рядом стоял второй.

– Гони! – приказал Юрий дремавшему старику-извозчику.

– Куда? – не понял очнувшийся старик, ошалело глядя на человека без пальто и без шапки.

– За тем вон, за тем! – протягивая вперед правую руку, нетерпеливо крикнул Юрий. – Быстрей, быстрей!

Перелетев на рысях Главный проспект, они поравнялись в Воеводинском переулке с преследуемым экипажем, но на мягком сиденье под кожаным верхом никого не было. Даже сам кучер не мог объяснить, куда делся пассажир.

– Сей минут ведь он меня понукал, – говорил огорошенный извозчик. – Целый червонец сулился дать, коль шибче поеду.

– Адрес, – допытывался Юрий. – Какой он назвал адрес?..

– А леший знает!.. Велел прямо скакать...

Из темноты вынырнул еще один экипаж с Владимировым и Борисом Котовым.

– Докладывай обстановку, – без всякого вступления начал Владимиров. – Мы как угорелые за тобой от ресторана припустили...

XXXIV

Воспользовавшись темнотой, Прохор в самом начале Воеводинского переулка на полном ходу выпрыгнул на обочину дороги и укрылся в ближайшей подворотне. Мимо пронеслись его преследователи. Понимая, что сейчас они остановят пустой экипаж, Прохор не раздумывая дернул кольцо малозаметной калитки и очутился в неизвестном дворе. Там никого не было, только стояли какие-то телеги, прикрытые рогожами.

Глянув на клочковатое небо, где до сих пор высоко по-зимнему мигали тусклые звезды, Черный Туз почувствовал холод: шапка и полушубок остались в «Пале-Рояле»...

...К Кичиге Прохор сначала не собирался, да прижала нужда. На вокзал или в иное место без полушубка, в кармане которого к тому же остался и браунинг, было не сунуться. Кроме того, не так-то много имелось при себе и наличных денег... И, петляя укромными закоулками в сторону постоялого двора, в модном пиджаке под удивленными взглядами редких прохожих, Прохор, несмотря на мартовскую оттепель, так намерзся, что в душе еще все больше и больше рос гнев на Галу...

...Увидев Прохора без верхней одежды да еще с расцарапанной щекой, Кичига, Гришка-Артист и вдова Аграфена Лукиных были несказанно удивлены. Кичига быстро поднялся с пуховой перины и скороговоркой произнес:

– Христос с тобой, Прохор Александрович!.. Стряслось что?.. Вид-то у тебя...

Прохор устало опустился на лавку и искоса посмотрел на вдову:

– Извини, Аграфена, у нас начнется разговор не для твоих ушей.

– Брысь, ягода! – ничего еще не понимая, распорядился и Кичига.

Когда Аграфена, испуганно крестясь, выпорхнула за дверь, Прохор встал с лавки и процедил сквозь зубы:

– Все... Ждите развязки...

И это прозвучало так многозначительно, что Кичига озабоченно зашептал:

– Господь, помилуй, сохрани и спаси... Какой развязки?..

– Господь, сохрани и спаси! – передразнил Прохор старого грабителя и усмехнулся. – Как бы не так, отец Кичига!.. Зря ты на Аграфену кричишь! Не она змея-то подколодная!..

– А кто, Прохор Александрович?

– Если хочешь знать, Гала твоя – вот кто.

Обогревшись кружкой самогона, поданной услужливым Гришкой, Прохор продолжал:

– Помните, как я подкараулил милиционера?

– Помним-помним, Прохор Александрович, – лихорадочно трясся Кичига. – Сам господь милостивый тому свидетель...

– Затем решил вернуться, проверить, отдал тот милиционер богу душу или нет. Но люди со всех сторон уже сбежались. И какой-то парень в кургузом пальто распоряжался. Вскоре конные мильтоны прискакали. Тот парень оказался из их компании.

– Да не тяни, Прохор Александрович! Про Галу исповедуй...

– Про Галу? Сегодня по знаку Саньки-швейцара выкинулся я в «Пале-Рояль», чтобы Растегаева застолбить. И вижу, в зале ресторана Гала, разлюбезная, танцует с тем самым парнем из милиции. Не хватало, чтобы у ней еще сбоку наган висел!

– Креста на тебе нет! Танцует?

– Да, танцует! И на меня его навела... Но я не из желторотых: ушел, как видишь.

– Может, Прохор Александрович, ты ошибся?.. Может, своя своих не познаша?

– Пока мы здесь лясы точим, – взорвался Прохор, – Санька уже арестован и, верь мне, продает нас...

– Санька – мужик честный! – успокаивающе сказал Кичига. – Да и про Аграфенин постоялый двор ему неизвестно...

– Какое благородство! – фыркнул Прохор. – Саньке-швейцару не известно, зато известно Леньке-Интеллигенту. Санька всех выдаст, чтобы шкуру сберечь... Пойми, отец Кичига, такое теперь пойдет!.. Спутала твоя змея все наши карты!

– Если так, – произнес Кичига, и в голосе его прозвучали одновременно и тоска и угроза, – то десница божья не заставит себя ждать...

Глаза Прохора сузились.

– И без десницы божьей обошлись бы, – прошептал он, – да время не терпит... – И, повернувшись к Гришке, хрипло спросил: – А ты, Артист, что молчишь? Ты что, не хочешь ничего сказать?

– Как это вам нравится? – вопросом на вопрос ответил Гришка. – Меня спрашивают, хочу ли я что-нибудь сказать... Хорошо, я скажу... Самое малое... Плюнуть на все и всех хочу, если игра наша накрылась...

– С этой минуты, – властно заявил Прохор, – никто «на все и всех не плюет»... Хватит самостийности! Все подчиняется железной дисциплине...

– А я Галу, – посмотрев на Прохора молящим взглядом, высморкался Кичига, – для себя растил... Аграфене мечтал отставку дать.

– Подумай лучше, отец Кичига, о души спасании! – отрезал Прохор. – Да Аграфену предупреди: уезжаем, мол, мы из города, и она с нами.

Кичига нервно закашлял:

– Куда?

– На вокзале уточним. Аграфена билеты купит. Ни мне, ни тебе, ни Гришке около касс ни-ни! Ну, зови свою кралю, я ей сам втолкую.

Когда Кичига вышел, Гришка как можно спокойнее и вежливее обратился к Прохору:

– Я бы мог и отдельно укатить... Зачем быть помехой – расходы лишние.

– Слушай, Артист! – нахмурился Прохор, – никуда ты не сбежишь... Понял? Раньше твои родственники по всему Черноморью хлебом торговали и богатством славились. И ты имел право с такими, как мы, не знаться... А теперь? Теперь в память о былом величии носишь лишь фальшивые брильянты...

– Что вы плетете, Прохор Александрович? – зло сплюнул Гришка. – Что вы плетете? Начихать на родственников! Они все давно в Константинополь смотались...

– А ты, выходит, в России остался и бандитом заделался! – Колючими глазами обегая его лицо, усмехнулся Прохор. – Патриот!..

– Бандитизм – это временное жертвоприношение! – вывернулся Гришка. – И брильянты – это не память о былом!.. Смотрите на них, Прохор Александрович! Это отдушина в моей будничной жизни. Брильянты, пусть и фальшивые, возбуждают меня...

– Ну хватит! – цыкнул Прохор, кусая губы. – Где твоя шведская бритва?..

XXXV

Широкая вокзальная площадь с темным палисадником посередине была окружена кирпичными складами, торговыми ларьками и низенькими деревянными строениями. На одном из таких невзрачных строений красовалась заманчивая вывеска «Кавказский закусь и любой горячий пищ». Сейчас «Горячий пищ», где днем околачивался и шумел всякий переходной люд, был уже закрыт. Не светились и соседние ларьки. Лишь один вокзал в глубине площади мигал закопченными фонарями.

Во дворе «Горячего пища», за кучей пустых ящиков и рогожных кулей, прятались Прохор, Кичига и Гришка-Артист.

Поначалу все складывалось удачно. Аграфена, к удивлению Прохора, охотно согласилась на время, – как ей было сказано, – уехать из города. Она не потребовала дополнительных объяснений и кокетливо заявила:

– Раз надобно, значит, надобно! Наше дело простое, бабье. Коли мужики приказывают, выполняем. Спиридоныч, дворник, за домом присмотрит, ему не привыкать.

– Намекнешь Спиридонычу, что в загородное село к болящей сестре собралась, – буркнул Кичига.

– Будет, отец, исполнено, – смиренно поклонилась вдова и вышла.

Сам же Кичига, услышав от Прохора, что им придется сбрить бороды, взбунтовался. Голос его дрожал, прерывался кашлем, когда он доказывая, что «есаул» сгущает краски, что никто на бороду и внимания не обратит.

– Замолкни, отец Кичига! – стараясь не терять спокойствия, скривился Прохор. – Всего, конечно, в жизни не предусмотреть... Но первые наши приметы для милиции – бороды.

И тот в конце концов сдался. За десять минут Гришка мастерски побрил и его, и Прохора. Глянув опасливо в карманное зеркальце, Кичига взвыл. Вместо почтенного лица с окладистой бородой оттуда смотрела изрытая морщинами старообразная физиономия с голыми щеками. Прохор же без бороды помолодел лет на семь.

– Хорошо тебе, Прохор Александрович! – горестно крякнул Кичига.

...За воротами «Горячего пища» неожиданно послышался чуждый для умолкнувшей площади звук. Где-то близко шел человек. Прохор, Кичига и Гришка не сговариваясь накрылись кулями и замерли.

– Отец! – раздался рядом тревожный шепот Аграфены. – Где ты, отец?

– Слава богу! – радостно перекрестился Кичига, сбрасывая куль. – Явилась.

– Сюда, Аграфена Зосимовна, – тихо позвал Прохор, – сюда!

Аграфена должна была купить в вокзальной кассе четыре билета в сторону Перми или Казани на любой поезд. На восток, в Сибирь, Прохор возвращаться не хотел. В пути он мечтал, не брезгуя никакими способами, отделаться от своих компаньонов. Сейчас же надо было как можно скорее выпроводить их из города: лишних свидетелей похождений Черного Туза оставлять здесь не следовало. Прохор не сомневался, что после сегодняшней истории в «Пале-Рояле» все постояльцы Аграфены Лукиных станут известны уголовному розыску.

– Вот, отец, – тараторила между тем вдова, протягивая Кичиге билеты, – раздобыла... Проходит иркутский поезд на Москву...

– Дай-ка сюда! – оборвал ее Прохор и спрятал билеты во внутренний карман длиннополой шинели, прихваченной на постоялом дворе. И строго спросил: – Узнала, на какой платформе посадка?

– Узнала... На второй, – насупилась Аграфена.

– Садиться будем перед самым третьим звонком. Первой заходит Зосимовна, после нее – Артист, за Артистом – отец Кичига. Я замыкаю. Всё!

То, что идти придется на ощупь и испуганно озираться, Прохор вслух не сказал. Если бы сразу, часа два назад, попасть на поезд и не терять драгоценного времени! Теперь же надо набраться терпения и ждать. А это хуже всего: милиция ведь не ждет.

– С милой Галой, дай ей бог всяких благ, значит, не попрощаемся? – с какой-то особой учтивостью поинтересовался Гришка-Артист. – Кошмар подумать.

Злая улыбка мелькнула на лице Прохора и исчезла.

– Гора с горой не сходятся, а человек с человеком сойдется, – многозначительно хмыкнул он и встрепенулся: – Который час?

– Ну ее, Галу! – процедил сквозь зубы Кичига и, достав огромные кондукторские часы, поднес их к самым глазам. – До поезда сорок минут.

– Теперича, выходит, Галу «ну»! – вдруг ехидно выпалила вдова. – А раньше?

– Что раньше? – подпрыгнул, словно ужаленный, Кичига. – Что раньше?

– Довольно! Амурные передряги разберем после! – рявкнул Прохор.

– А ты не командуй! – взорвалась вдова. – Сам небось тоже в Галу втюрился. Я почему с вами поехала? Отца желаю подальше от греха блудного отвести. На тебя-то, Прохор Ляксандрович, мне начихать. Хоть сей миг лети и милуйся со своей Галой. Она вон на вокзале. Я эту трясогузку еще с похорон ее тетки приметила...

– Как, на вокзале? – опешил Прохор. – Ты чего мелешь?

...Оказалось, что очередь в билетную кассу протянулась через весь зал. И Аграфена, если бы не увидела знакомого носильщика, кума умершего мужа, махнула бы на все рукой. Но кум за небольшую мзду пообещал раздобыть билеты.

– А пока, Зосимовна, – молвил он, – проведу я тебя в нашу дежурку, отдохни там, кипяточку попей. Как в двери гляну, выходи.

– И вот около дежурки-то, – наслаждаясь обалделым видом Прохора, рассказывала бойко Аграфена, – я и видела эту самую Галу. С милиционерами она шепталась... Ну, а как кум меня поманил, я не удержалась и, когда мимо Галы проходила, шепнула вашей зазнобе: не видать тебе больше никогда отца Кичигу. Уезжает он...

Дрожа от гнева, Прохор прервал вдову:

– Ты продала нас, дура! Бежим! На площадь не выходить!

Но вдова, рывком бросившись вперед, сшибла Кичигу и, навалившись на него, крикнула:

– Отца не пущу, не пущу! Мой он!

Прохор, пожалев, что не имеет при себе пистолета, пнул Аграфену и ринулся к забору. Гришка-Артист последовал за ним. Но в этот момент по ящикам и кулям заплясал тонкий луч карманного фонарика.

«Успели. Выследили! – пронеслось в голове Прохора. – Эх, коня бы...»

– Руки вверх! – прозвучало в темноте.

Не обращая внимания на приказ, Прохор напружинился и перемахнул в соседний двор. Но кто-то невидимый заученным приемом тут же вывернул ему правую руку и ловко оглушил ударом в затылок.

– Сдаюсь, – послышался рядом, за забором, хрип Гришки-Артиста.

И Прохор понял: сопротивляться бесполезно...

Эх, зачем подался он сюда, на Урал?! Зачем связался с шайкой Кичиги?! И сколько ведь раз уже собирался уехать из этого проклятого города... Ну, кто его здесь держал? Кто?.. Теперь всему конец...

...Утром в уголовный розыск прискакал на рыжем горячем коне Каменцев.

– Разрешите доложить! – встав из-за стола, молодцевато стукнул каблуками Никифоров, как только начальник губернской милиции вошел к нему в кабинет.

Через десять минут свободные от дежурства сотрудники, и среди них Феликс, Юрий, Борис Котов, Владимиров и Егор Иванович, сидели в кабинете начальника. Говорили все разом, вспоминая удачно проведенную операцию. Каменцев с Никифоровым никого не прерывали, понимали: спадает нервное напряжение, царившее в уголовном розыске последние недели.

Наконец, когда шум мало-помалу затих, Никифоров, разведя руками, произнес:

– Ну, дела, товарищи! Николай Яковлевич меня спрашивает, кто больше всех отличился при обезвреживании банды Прохора Побирского, а я... Я докладываю: единично отличившихся нет и представить к поощрению никого отдельно не могу. И те, кто с самого начала участвовали, и те, кто позднее присоединились, – все одинаково действовали. Всем надо выразить в приказе благодарность... А вот Вадима Почуткина и Тамару Давыдову, комсомольцев с бывшей Макаровской, а также официантку Галину Южину следует отметить особо...

– Значит, не зря провели на фабрике вечер-спайку? – улыбнулся Каменцев.

И всем сразу вспомнился тот вечер, и доклад Никифорова, и концерт самодеятельности, на котором Вадим Почуткин мастерски читал манифест белогвардейского генерала барона Врангеля, и танцы под духовой оркестр губернского управления милиции.

А Юрий? Юрий вспомнил свой первый вальс с Тамарой, вспомнил Яшу Терихова... Нет среди товарищей Яши Терихова, погиб от бандитской пули. Мало он прожил, до обидного мало!..

– Но, однако, и сотрудников уголовного розыска тоже отметить надо, – сказал Каменцев, наклонившись к Никифорову.