Текст книги "Тревожные будни"

Автор книги: Стефан Захаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

С. Захаров
Тревожные будни
Повесть

I

Шел 1919 год...

Дивизия покидала город, и на сердце у Каменцева было тяжело.

 
Эх, яблочка,
Да на заказ она!
Выступает во поход
Дивизия Азина... —
 

пели бойцы проходящих мимо него рот.

Позавчера Каменцева срочно вызвал комиссар дивизии и сказал:

– С сегодняшнего дня поступаете в распоряжение местного ревкома... Вы где возглавляли милицию сразу после Октябрьской революции?

– В Бердюгинске, товарищ комиссар, – несколько растерянно ответил Каменцев.

– Колчак бежит в Сибирь, но к Москве с юга рвется Деникин. Дивизию перебрасывают на Южный фронт... А вы назначены начальником местной милиции. Нас просили об этом товарищи из ревкома.

– Товарищ комиссар, я давно служу в политотделе, и теперь... Теперь, когда дивизия идет бить Деникина, я должен в незнакомом городе с неизвестными мне товарищами...

– Не думайте плохо о здешних товарищах, – прервал Каменцева комиссар. – То, что вас назначают начальником милиции, считайте приказом партии.

– Есть! – четко произнес Каменцев...

Но тем не менее когда дивизия, освободительница города, уходила под звуки боевого марша в сторону Московского тракта, Каменцев не один раз вздохнул. Политотдел дивизии давно стал его второй семьей. В политотделе все было близко и знакомо. А сейчас опять нужно браться за хлопотливое милицейское дело...

По вечерам в городе жутко завывал осенний ветер. Противно хлопали непривязанные ставни в окнах домов, владельцы которых бежали с отступающими колчаковцами. Ночами царила непробиваемая темнота: электроэнергии не хватало. И вооруженная наганами и обрезами, словно тараканы, вылезала из щелей всякая шпана и недобитая белогвардейщина.

– Коммунизм мы не так скоро построим, поэтому нашей стране без милиции еще нельзя, – сказали Каменцеву в ревкоме. – Борьба и в глубоком тылу предстоит не на жизнь, а на смерть...

...Каждый, кто получал из рук Каменцева милицейское удостоверение, давал и подписывал торжественное обещание:

«1. Я, сын трудового народа, гражданин Советской республики, принимаю на себя звание милиционера Рабоче-Крестьянской Милиции.

2. Перед лицом трудящихся классов России и всего мира обязуюсь носить это звание с честью, добросовестно изучить дело милиции и как зеницу ока охранять народное имущество от порчи и расхищения.

3. Обязуюсь строго и неуклонно соблюдать революционную дисциплину и беспрекословно выполнять все приказы начальников, поставленных Властью Рабоче-Крестьянского Правительства.

4. Если по злому умыслу отступлю от этого торжественного обещания, то да будет моим уделом всеобщее презрение и да покарает меня рука революционного закона...»

– С душой придумано, – сказал Каменцеву широкоплечий высокий человек, одетый в кавалерийскую шинель, выводя с достоинством под торжественным обещанием свою подпись «Никифоров».

Каменцев, ставший теперь, в 1921 году, уже начальником губернской милиции, глядя на Никифорова, невольно улыбнулся. Была в Никифорове какая-то скрытая сила, которую Каменцев не мог объяснить, но которая располагала к доверию и вселяла чувство надежности в каждого, кто оказывался с ним рядом.

...А через три дня Никифоров и еще несколько милиционеров, маскируясь, осторожно приближались к полуразрушенной землянке на северной окраине города. Там засели бандиты во главе с бывшим семинаристом Самарием.

Из землянки раздались выстрелы. Милиционеры прыгнули в канаву. Но бандиты больше не стреляли, а начали орать, что намерены сдаваться.

Сам Самарий с поднятыми руками выполз из землянки, за ним показался другой бандит, за вторым – третий. Когда со страдальческими лицами они приблизились к милиционерам, то Самарий, дико взвизгнув, кинулся на Никифорова. Но тот, казалось, этого только и ждал, и семинарист, запнувшись о подставленную ногу, полетел на дно канавы.

Хитрость бандитам не удалась. Они думали разоружить милиционеров, но сами попали впросак... Вечером Каменцев благодарил Никифорова и его товарищей за удачное задержание банды Самария.

После ряда успешно завершенных операций стал Никифоров начальником уголовного розыска.

– Почему именно я? – только и спросил он, когда узнал о назначении.

– Видимо, по тому же самому, почему я начальник губмилиции, – последовал ответ Каменцева. – Оба мы с тобой коммунисты... Начинать, к сожалению, придется с пустого места. Пока у нас есть лишь нормативный акт Народного комиссариата внутренних дел – «Положение о следственно-розыскной милиции»... Постарайся обойтись без услуг бывших чинов сыскного отделения... Да, вчера я был на общем собрании завода «Металлист». Рабочие бурно критиковали нас за то, что в городе до сих пор много разной нечисти. И почти все рабочие вызвались добровольно принять участие в облаве, которую мы успешно провели ночью... Но облава есть облава, операция массовая. А тебе, Валерий, предстоит начинать непосредственно розыскную работу по выявлению преступников. Это гораздо труднее.

– Понятно! – стараясь не показать волнения, только и произнес Никифоров.

II

Прошло полтора года... В одно из вьюжных февральских воскресений в клубе бывшей Макаровской царило необычное оживление. Готовились к вечеру-спайке сотрудников уголовного розыска с рабочими этой текстильной фабрики, где комсомольцы отличались активностью и боевитостью.

Ее приземистые кирпичные корпуса стояли на восточной окраине города, у самого соснового леса. Раньше хозяевами тут были купцы первой гильдии братья Макаровы: Василий и Иван. Кроме текстильной фабрики, владели они еще мельницей на Исетском пруду и многочисленными магазинами по всему Уралу.

В семнадцатом году братьев-купцов под улюлюканье толпы вывезли через главные ворота на тачке. И хоть вернулись они потом с белыми, царство их продолжалось недолго. Правда, на вывеске и во всех документах изгнанные братья поминались до сих пор: официально фабрика звалась бывшая Макаровская...

В недавно выстроенном большом деревянном клубе комсомольцы постарались к вечеру-спайке украсить сцену и зрительный зал флажками, свежими еловыми ветками, плакатами и лозунгами, написанными на кумаче.

«Быть постоянно на посту завоеваний Октябрьской революции – одна из главных задач Рабоче-Крестьянской Милиции!»

«Все, что добыто кровью и жизнями многих тысяч лучших сынов трудовой России, – все это отдается под охрану красному милиционеру!»

«Уральская милиция была, есть и будет верным стражем внутреннего порядка и спокойствия Урала!»

«Дело уголовного розыска в царской России, бывшее в жестоких тисках жандармерии и полиции, не могло достичь той высоты, на которой оно находится в пролетарском государстве!»

Крупно, броско белели буквы на свежем кумаче, слова запоминались. Чтобы найти эти тексты, секретарь комсомольской ячейки Вадим Почуткин выпросил у библиотекаря Фаддея Владимировича ключи от шкафов и просидел целую ночь над книгами и газетами.

...Застрельщиком таких вечеров был тогда Петроград. Работники петроградской милиции приходили на заводы и фабрики и рассказывали о делах и людях райотделений, уголовного розыска, ведомственной охраны, конного резерва. На этих собраниях торжественно чествовали лучших милиционеров и рабочих, героев борьбы и труда. Кончались вечера-спайки обычно самодеятельными концертами.

А почему уральцы должны отставать от питерцев? И на Макаровскую фабрику отправилась делегация.

– Макаровская фабрика – королевство женщин, – пошутил Каменцев, когда услышал, что Никифоров и его сотрудники идут именно туда. – Мужчин там меньше половины! Мечтаете своим присутствием, видно, это несоответствие выравнять?

– А мы, Николай Яковлевич, – усмехнулся Никифоров, – и женщин, наших сотрудниц, с собой берем. Так что пропорция не изменится!

И директор фабрики, и партийная ячейка, и комсомольская охотно откликнулись на предложение делегации. А уж о Вадиме Почуткине и говорить нечего! Этот вихрастый крепыш никому покоя не дал, взбудоражил всю фабрику. Как в атаку, кинулся он в «массовую агитационно-разъяснительную работу».

– Ну вот ты... или ты – скажи, какая у нас главная задача? – гремел он над ухом какого-нибудь незадачливого собеседника.

И пока тот собирался с мыслями, Вадим, разрубая ладонью воздух, отвечал:

– Очень простая цель – двигаться вперед, к намеченной обществом цели! Так? А это значит, что мы должны объединиться с красными милиционерами и решительно бороться с той отрицаловкой, которая путается под ногами и мешает нам идти вперед! Ясно?

– Ясно...

А Вадим уже снова гремел над чьим-то ухом, разъяснял, призывал. Словом, комсомольский секретарь знал свое дело. Не прошло и двух недель, и вот клуб уже готов к встрече гостей.

Гости же в свою очередь отнеслись к приглашению торжественно и серьезно. Все сотрудники уголовного розыска пришли на вечер-спайку в только что выданной новой форме, строем, при оружии, со знаменем и духовым оркестром губернского управления милиции.

А у клуба их уже ждали. Как только первый ряд показался из ближнего переулка, Почуткин, махнув лисьим треухом, закричал с верхних ступенек крыльца:

– Да здравствует наша милиция, младшая сестра Красной Армии! Да здравствует связь милицейской шинели с рабочей тужуркой! Ура-а!

– Ура-а! – дружно раздалось в ответ.

Держа равнение на импровизированную трибуну-крыльцо, колонна уголовного розыска, дружно отбивая шаг под звуки марша «Старый товарищ», прошла под восхищенными взглядами чеканно четким хорошим строем...

– Очень мы вас ждали, – радостно улыбался в клубной раздевалке Почуткин, с особенным удовольствием пожимая руку Юрию Закне и с завистью разглядывая кобуру, из которой виднелась рукоятка нагана со шнуром.

Юрий только розовел от смущения. Давно ли он сам работал на этой фабрике, был таким же слесарем-ремонтником, как и Вадим Почуткин? А теперь с каким открытым восхищением и интересом смотрят на него бывшие товарищи. Еще бы! Работник уголовного розыска... Но ведь он еще ничего не сделал, ему не о чем рассказать, если спросят. И как спасение, в раздевалку, потрясая колокольчиком, влетел шустрый паренек:

– В зал, в зал! Все в зал!

– Пошли, товарищи, пошли! – начал распоряжаться неугомонный Почуткин. – Нас ждут!..

Первым слово взял директор фабрики. Он коротко проинформировал, как работает фабрика в условиях новой экономической политики, как добивается смычки социалистической экономики с крестьянской, как конкурирует с частным сектором, как набирает опыт и умение хозяйничать. Говорил и о том, что порой еще не хватает сырья, топлива...

– Но мы не жалуемся, товарищи, и не паникуем, – признавался директор. – Хотя забот и хлопот у нас полон рот. Мы чуем, что по вашей милицейской службе их в сто раз больше: вы воюете и со спекуляцией, и с бродяжничеством, и с хулиганством, и с бандитизмом... Да товарищ Никифоров сам об этом расскажет...

Никифоров вместе с Каменцевым еще вчера наметили вопросы, на которых надо остановиться. И, сменив директора на небольшой, затянутой красной материей трибуне, он напомнил, как организовалась милиция, чем она отличается от царской полиции, какова ее роль в сегодняшнем социалистическом строительстве и в чем вообще заключается служба уголовного розыска.

– Нельзя признавать работу милиции ладной, – говорил Никифоров, – если плохо действует уголовный розыск. Хотя теперь на Урале мало кто из попрятавшихся недобитых беляков рискнет на открытое контрреволюционное выступление. Но вот бандиты, воры, спекулянты, самогонщики и прочая вражья муть наносят большой вред...

И он не спеша начал рассказывать, как борется уголовный розыск с этими преступлениями. Начальника слушали внимательно; Никифоров то и дело осматривал притихший зал и замечал, с каким интересом относятся к его словам комсомольцы. Правда, для них все это, наверно, увлекательные истории. И поймут ли они из рассказа, как нелегок труд уголовного розыска, из каких порой совсем неприметных дел он складывается.

Но стоило Никифорову заговорить о самогоне, как послышались взволнованные женские голоса:

– Нужно постановление вынести, чтобы с фабрики гнать всех, кто пьет или варит самогон.

– И работа страдает, и семья ревет...

– А чего на милицию кивать? Завком зачем? Справимся.

– Другое беспокоит, – сказал поднявшийся со второго ряда старик. – Грабят по ночам...

– Есть факты, – ответил Никифоров. – Мы у себя, в уголовном розыске, каждый случай разбираем. Но в районе фабрики вроде бы тихо...

– Я, извиняюсь, – смутился старик, – не про Макаровские кварталы разговор... Речи тут быть не может.

– А почему?

– Как, извиняюсь, почему? Не грабят у нас. Мы здешних лиходеев по пальцам знаем. Попробуют пущай только...

– Когда наша комсомолия, – вмешался Почуткин, ероша свои волосы, – после абонементного спектакля из оперного театра домой с песнями идет, то вся отрицаловка в подворотнях прячется... Да, да! Чует, что с нами шутки плохи...

– Вы, ребята, я вижу, боевые! – улыбнулся Никифоров. – И хорошо, что в вашем районе чисто, но надо и другое помнить. В воровских компаниях есть люди случайные: беспризорники и безработные, приехавшие на поденщину молодые сельчане, беженцы из голодающих губерний. Старые преступники-рецидивисты их заманивают, шантажируют и заставляют «работать» на себя. Наша задача не только карать преступников. Милиция обязана удвоить, утроить свою воспитательную работу, и тут вы должны нам помочь...

– Понятно, – откликнулся Вадим Почуткин. – Мы вообще-то кое-что пытаемся делать. Вот, помните, наша фабрика под Новый год проводила неделю помощи по устройству беспризорных подростков? Немало ребят удалось препроводить в детприемники... Я и мой приятель машинист Яненков тогда со многими из них беседовали. Они только с виду кичатся своей свободой, а сами рады куда-нибудь прибиться... Чтоб горячее есть и спать по-людски. Что же ждет таких ребят?

– Судьба таких ребят на нашей совести, – твердо заявил Никифоров.

– На общей всенародной совести, – задумчиво произнес все тот же старик из второго ряда. – Всех и каждого надо пристроить! И вообще порядку надо способствовать...

– Правильно думаешь, дед Андрей! – поддакнул Почуткин.

– Точно! – поддержал старика и солидный рабочий в новом сером пиджаке. – Помогать милиции во всем надо! Она ведь наша, красная, для нас старается. И дело наше – общее. Верно?

– Надо перво-наперво комсомольские отряды учредить на улицах и не только на нашей окраине! – добавил совсем молодой парень.

– Вообще предлагаю считать нас постоянным и безотказным резервом милиции! Так, товарищи? – подхватил неугомонный Почуткин. И ответом ему были дружные аплодисменты.

И Никифоров с радостью понял – главное, о чем он здесь говорил, дошло до зала. Не зря, выходит, предложили вечер-спайку. Для начала, значит, уже есть за что зацепиться. А уголовному розыску нужно будет личным примером поднимать общественность на борьбу с преступлениями и на профилактику... «Да с такой силищей чего не одолеешь?» – думал он, оглядывая зал. И тут же с тревогой вспомнил о тех, кто нынче остался дежурить. Как там у них?

Многое говорилось в тот вечер со сцены и прямо с мест. И Никифоров чувствовал, что энтузиазма у рабочих бывшей Макаровской, веры в правоту своего дела хоть отбавляй... Занимать на стороне не придется!

После того как все дружно спели «Интернационал», слово взял Почуткин:

– Товарищи, далеко не расходитесь! Сейчас будет концерт. Какой – оцените сами. Хвастать не хочу...

– Погасить свет! – распорядился мужской голос.

Через минуту в зале стало темно, послышался удар гонга, и, шурша, пополз занавес. Милицейский духовой оркестр сыграл небольшое вступление, и на сцену, освещенную закулисными прожекторами, в измятом офицерском кителе с погонами прапорщика и в клетчатых брюках, на которых белыми нитками были пришиты лампасы из бордового ситца, вышел Почуткин, Все, конечно, сразу поняли, что перед ними – контрреволюционный генерал. Да и сам Почуткин, откашлявшись, громогласно объявил:

– «Манифест генерала барона фон Врангеля». Эту штучку списал и опубликовал наш пролетарский поэт Демьян Бедный!

И он, важно заложив одну руку за борт кителя, начал:

 
Ихь фанге ан. Я нашинаю.
Эс ист для всех советских мест,
Для русских люд из краю в краю
Баронский унзер манифест...
 

Декламировал он по-любительски, с пафосом, усиленно нажимая на немецкий акцент барона:

 
Вам будут слезы ошень литься.
Порядок старый караша!
Ви в кирхен будете молиться
За майне русские душа...
 

Однако последние строфы:

 
Барон фон Врангель, бестолковый,
Антантой признанный на треть,
Сдавайся мне на шестный слово.
А там... мы будем посмотреть! —
 

были прочитаны им с таким гневом, такое строгое стало у него вдруг лицо, что слушатели, не выдержав, поднялись с мест и наградили Почуткина громкими продолжительными аплодисментами.

Среди фабричных комсомольцев нашлось много певцов, плясунов, декламаторов. Объявился даже собственный поэт. Правда, голос у поэта не в пример почуткинскому был писклявый, но в зале стояла уважительная тишина. Он читал антиполицейскую поэму:

 
...Слуги верные старались,
Фараонами все звались,
Били плетками народ,
Чтоб внушать к себе почет...
 

Читал он долго и вдруг, вытерев ладонью вспотевший лоб, неожиданно для всех признался:

– Покамест хватит!.. Вторую часть поэмы я еще не надумал...

– Ясно! – крикнули из зала. – Дальше про Октябрьскую революцию будет.

– Если все ясно, выходит, больше и сочинять не надо... – заявил поэт под общий хохот...

Словом, концерт удался. Все были довольны. После небольшого перерыва ожидались танцы.

III

– Вальс! Первый вальс! – сложив руки рупором, громко провозгласил Вадим Почуткин.

Капельмейстер милицейского духового оркестра взмахнул дирижерской палочкой, и из медных труб полились плавные и рыдающие звуки вальса «Грусть».

Каменцев был прав, говоря Никифорову, что «Макаровская фабрика – королевство женщин». Даже присутствующие сегодня сотрудники уголовного розыска и те растворились в этом «королевстве». Кавалеров явно не хватало, и на нетанцующего и смущенно теребящего пуговицы Юрия многие из «королев» поглядывали с нескрываемым ожиданием.

Открывали вальс Яша Терихов, друг Юрия, и секретарша начальника уголовного розыска Ася. Яша ловко кружил свою даму, ремни на его черной гимнастерке с красными петлицами поскрипывали, начищенные сапоги блестели.

За ними, выделывая ногами замысловатые па и уверенно держа за талию сероглазую блондинку небольшого роста, следовал Почуткин, за Почуткиным – старший милиционер Егор Иванович Тюленев с пожилой дородной текстильщицей.

– На танцах надо танцевать, а не изучать потолок, – услышал Юрий чей-то смешливый голос.

Вздрогнув, он нерешительно обернулся и, увидев тоненькую черноволосую девушку, невольно принял бравую позу.

Юрий помнил многих своих сверстниц с фабрики если не по имени, так по фамилии, эту же никогда раньше не встречал ни в цехах, ни на собраниях, ни в клубе. То, что девушка была в красной косынке, парня не удивило (красные косынки носили почти все женщины Макаровской фабрики), его поразили хромовые фасонистые сапожки на каблучках. Остальные девчата щеголяли в простых шнурованных ботинках, кое-кто был даже в пимах.

– Почему вы так смотрите на мои сапоги? – прежним тоном спросила девушка. – Они вам не нравятся?

– Нет, почему, – начал робко Юрий. – Сапоги мне очень нравятся.

– Знаете, когда в нашем детском доме был выпуск воспитанников, – продолжала девушка, – то всем подарили по паре таких сапог... Заведующий раздобыл...

– Вы жили в детском доме?

– Ага... А вы, говорят, раньше здесь работали?

Юрий радостно кивнул.

– Нам в детском доме с биржи труда разные направления прислали. Биржа труда над нашим детским домом шефствовала... Мы стали тянуть жребий, и я вытащила направление сюда, на фабрику... Вас Юрием зовут?

Юрий кивнул снова, злясь на себя за робость.

– А меня Тамарой... Пойдемте танцевать?

– Танцевать?

– А что?

– Я... Я скверно танцую.

– Я вас научу... Только слушайтесь, и дело пойдет...

Тамара была легкой и ловкой. Тем не менее Юрий, испуганно втянув голову в плечи, все время умудрялся натыкаться на соседние пары.

– Не тушуйтесь! – серьезно сказала Тамара. – Скоро мы так растанцуемся, что все нам станут завидовать.

– Обязательно! – пыхтя согласился Юрий и... наступил Тамаре на носок сапожка.

– Я не почувствовала, не почувствовала! – успокоила она незадачливого кавалера. – Знаете, когда мы в детском доме учились танцевать, так все ноги друг другу пообступали... Заведующий первоначально нам вальсировать не разрешал, спать гнал... А мы всей комнатой ночью встанем, подыграем себе на губах какой-нибудь веселый мотив – и вертимся, вертимся... В конце концов заведующий поверил, что в танцах никаких старорежимных предрассудков нет, и даже специального учителя из бывших буржуев нанял...

– Может, вам надоело со мной танцевать? – жалобно шепнул Юрий. Ему показалось, что он опять наступил партнерше на носок.

– Нет, нет! – заверила Тамара. – Знаете, здесь, на комсомольском бюро, тоже долго спорили: можно ли фабричным ребятам танцевать, когда страна только-только из разрухи начала выходить. Ведь дела поважнее есть. И о мировой революции кто думать станет? А что?.. Были и такие разговоры... Ну, Вадим Почуткин всех, конечно, убедил, сказав, что хуже будет, если союзная и несоюзная молодежь начнет свой досуг проводить одиночным манером по всяким мещанским клетушкам и каморкам... Молодежи ведь веселья хочется!.. Почему ей нельзя в своем коллективе отдохнуть и повеселиться?.. Большинством голосов танцы в клубе затвердили...

Медь духового оркестра неожиданно смолкла. Несколько секунд в зале стояла тишина: танцующие не могли прийти в себя после такого бурного вальса.

Вскоре грянул веселый зажигательный краковяк. Тамара, топнув несколько раз в такт музыке каблучками сапожек, выжидающе глядела на Юрия. Но, пока Юрий смущенно «изучал потолок» и решал: демонстрировать ему вновь свои танцевальные способности или нет, к ним подлетел Борис Котов, обнял Тамару за талию и в момент исчез с ней в толпе.

Юрий старался отыскать в кругу танцующих Тамарину косынку, но не мог. Косынки алели по всему залу. Да тут еще какая-то бойкая девушка пристыдила его, сказав, что нехорошо, когда такой степенный мужчина не танцует, и «степенному мужчине» ничего не оставалось, как войти в общий круг.

К счастью Юрия, капельмейстер решил дать отдых музыкантам, и был объявлен десятиминутный перерыв. Но только Юрий собрался отправиться на поиски Тамары, как его тронул за портупею Яша Терихов:

– Пойдем-ка, покурим...

– Да я...

– Пойдем, пойдем на крыльцо!.. Здесь, понимаешь, жарко. Проветриться не мешает...