Текст книги "Преступник"

Автор книги: Станислав Родионов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

21

Бабье лето в середине октября?

Низкое солнце, чуть прикрытое закатной пеленой, ударило во все стекла. От этой ли смуглой пелены, от коричневых ли стволов редких сосен, но солнечный свет все удивительно изменил: руль, сиденья, обивка и любая кнопочка оказались сделанными из сосновой коры. Странная умиротворенность и теплота легли на все. И скрипичная музыка, звучащая в машине, извлекалась, видимо, из мягких коричневых струн. Петельников глянул в зеркало – там сидел бронзовый индеец. Даже темные волосы стали красными, как у Леденцова. Этот дивный цвет – расплав сосновой коры с золотом? – держался всю дорогу. Лишь у зеленой калитки он потускнел из-за близкого леса, заслонившего солнце.

Одетый по-дорожному в джинсы, кеды и линялую хлопчатобумажную рубашку, им самим стиранную и доведенную до линялости, Петельников ступил на твердую землю и вдохнул сосновую осень. Было тепло, как и в машине. Лишь приличия побудили его надеть кожаную куртку, тоже для дороги, жухлую.

Он открыл калитку и пошел к дому.

– Ку-ку, молодой человек!

Петельников осмотрелся, никого не видя. Лестница у яблони подсказала глянуть вверх: на сучьях сидел человек, добирая неопавшую антоновку.

– Ку-ку, Андрей Андреевич!

Воскресенский спустился.

– Вы, конечно, из милиции.

– Как догадались?

– Походите на того красноголового юношу.

– Андрей Андреевич, я симпатичнее.

– Не внешностью походите, а сутью.

– И в чем она? – заинтересовался Петельников.

– Вы непременно веселы, сильно любопытны и, по-моему, всегда хотите есть.

– Андрей Андреевич, а может, человек и должен быть весел, голоден и любопытен?

Воскресенский рукой указал путь. Они вошли в дом, в ту громадную комнату, знакомую капитану по леденцовскому описанию. Как только он сел в кресло у потухшего камина, подкатился столик с яблоками, сливами и крыжовником.

– Отведайте моих плодов.

Капитан отведал, поскольку был весел, голоден и любопытен. Яблоки полосатенькие, с привкусом ананаса и старого вина. Темно-фиолетовые сливы, от сока лопнувшие вдоль и походившие на громадных жуков, готовых расправить крылья и взлететь. Крыжовник трех сортов: зеленый, в прожилках; желтый, янтарный; и красноватый, как потухающие круглые угольки.

– Андрей Андреевич, я по делу…

– К вашим услугам.

– Загадаю вам загадку…

– Криминальную?

– Нет, педагогическую.

– Моя специальность. Но сперва возожжем огонь.

Он засуетился у камина. Припасенные березовые полешки легли скалистой пирамидкой. От подложенной бересты огонь занялся сразу. Но еще до тепла пахнуло дымком – деревянным, березовым, позабытым в городе. Петельников устроился поудобнее, разглядывая хозяина. Странный профессор: на даче всегда один, ходит в потрепанной одежонке, лазает по деревьям, калитки не запирает, документов не проверяет…

– Слушаю вас…

– Андрей Андреевич, ученик восьмого класса с подбором ключей проникает в чужие квартиры. Осматривает шкафы, столы, холодильники, кастрюли… но ничего не берет. Даже деньги. Зачем, спрашивается, ходит?

– Психическое состояние?

– Норма.

– Из какой семьи?

– Из вполне благополучной.

– А что в школе?

– Учится средне, без интереса, любит спорить с преподавателями.

– Маловато информации.

– Могу добавить мелочи. В одной квартире взял камешек, в другой съел полбанки варенья, а третью осматривать передумал…

Профессор пошевелил огонь, от которого уже шло благостное тепло, приправленное все тем же дымком. Ни съеденное варенье, ни камешек профессора не заинтересовали.

– Где не стал смотреть… Что за квартира?

– Ну, бедненькая, я бы даже сказал – какая-то убогая.

Воскресенский положил ногу на ногу, отчего капитан лучше разглядел его белесые брюки, бывшие когда-то модно полосатыми; заодно рассмотрел и рубашку, бывшую когда-то в клеточку; и куртку рассмотрел, уже неизвестно, какой бывшую когда-то… Петельников знавал садовода, который вечером надевал пиджак на чучело, а утром на себя.

– А хотите, я расскажу о семье этого подростка? – заговорил Воскресенский. – Отец – хороший работник, не пьет, может быть, даже и не курит, мастерит, имеет автомашину или садовый участок. Мать – рачительная хозяйка, аккуратистка, в доме чистота, обед всегда есть, белье всегда глажено… Днем они работают, в выходные мастерят и занимаются уборкой, а по вечерам смотрят телевизор. Угадал?

– На девяносто девять процентов, Андрей Андреевич.

– И эту семью вы зовете благополучной?

– Не пьют, работают…

– Благополучие семьи не в зарплате и в должностях, не в гарнитурах и личных автомашинах, не в престижной одежде… И даже не в труде. Благополучие семьи заключается в нравственном климате.

Петельников знал, что сложнее человека ничего во Вселенной нет – о каждой личности хоть тома пиши. И все-таки в любом была та сердцевинка, которая отодвигала все остальное, как менее существенное. Эту сердцевинку Петельников старался высмотреть и для себя обозначить, тогда человек открывался сутью. Ясные, молодые глаза… Открытый лоб, открытое лицо, открытый взгляд… Открытый человек. И наверняка сам стирает.

– Как вас звать? – спросил вдруг профессор.

– Оперуполномоченный.

– Ага, а по отчеству?

– Вадим Александрович.

– Хотите, дам отменную тему для диссертации, Вадим Александрович? «Мещанство как причина преступности». Или лучше так: «Бездуховность как причина преступности». Устраивает?

– Причина в одной лишь бездуховности?

– А разве мало? От бездуховности – скука, апатия, усыхание природного интереса ко всему на свете… Работают плохо – скучно. Семьи разваливаются – скучно. Пьют – скучно. Все от бездуховности, все!

Профессор вскочил и забегал по своей просторной комнате с такой силой, что огонь в камине заколебался. Капитан легко представил его на кафедре – машущего руками, громкого, рубящего воздух мыслями, как лозунгами. И у него непременно скособочен галстук, не застегнута пуговица или разные носки, потому что на даче привык он к необременительной одежде.

– Когда ребенку долбят, что еда у него есть, одежда есть, крыша над головой и телевизор есть и какого рожна еще надо, то к чему, по-вашему, склоняют подростка?

– А к чему, Андрей Андреевич?

– К животной жизни! К бездуховности! Мол, ешь, пей и будь доволен. Это молодого-то человека, который хочет мир перевернуть?

Воскресенский с таким махом бросил в огонь новые поленья, что обрадованные искры павлиньим хвостом брызнули на фрукты. Он взял щипцы, всамделишние каминные щипцы, и поправил головешки.

– И ваш школьник, Вадим Александрович, ходил по квартирам с единственной целью: узнать, интересно ли живут другие люди или так же нудно, как его родители… Слава богу, что избежал воровского искуса.

– Где-то он сейчас? – задумчиво спросил у огня Петельников и посмотрел в глаза профессора открыто, без своего гипнозного нажима, потому что лицо хозяина дачи тоже было открытым.

Воскресенский сел в свое кресло, разглядывая свежий огонь, плясавший на свежих поленьях.

– Я говорил вашему молодому коллеге про гнома…

– Говорили.

– Так этот гном поселился в моем сарайчике, в сене.

– И вы его видели?

– Нет.

– Тогда откуда знаете?

– Экспериментальным путем. Кладу булку с колбасой, ставлю кефир. И все съедается.

– Вас это… не страшит?

– Ничуть, он же бутылку возвращает.

Петельников встал. И хотя руки не озябли, он протянул их к огню, как это делали герои старинных романов. Тепло успокоило нервную суету ладоней.

– Андрей Андреевич, я взгляну на гнома?

– Пожалуйста. Между прочим, как вы относитесь к шашлыкам по-кавказски?

– Меня ли, веселого, любопытного и голодного, об этих шашлыках спрашивать…

– Тогда я зажарю. Сколько штук?

– Нас двое да гном.

22

Петельников шел садом, по рукотворной лесной тропинке, под яблонями, мимо бассейна с утками…

Человеку пристало быть веселым, голодным и любопытным. В этих, родившихся в разговоре с профессором и вроде бы шутливых, словах капитан увидел далекий смысл. Быть постоянно веселым, потому что жизнь единственна, неповторима и коротка; быть голодным, чтобы не обрасти жиром и никчемушным добром; быть любопытным, поэтому работать до устали, ибо любопытство проще всего удовлетворяется трудом. И Петельников подумал про свою работу… Его оперативные мытарства – кроме поисков и схваток за справедливость, кроме всего прочего – утоляют жажду любознательности, сокрытую в наших генах. Выходит, что хороший оперативник – это, прежде всего, любознательный человек? К тому ж веселый и голодный. И не беда ли таких подростков, как Вязьметинов, в том, что они не веселы, поскольку еще не чувствуют прелести жизни; не голодны, перекормленные родителями; и не любопытны от беструдной жизни? Впрочем, Саша пострадал из-за неутоленного интереса…

Петельников вошел в сарай. Запах трав, яблок и дров удивил неповторимым настоем. Корзины с антоновкой, верстак в стружках, березовая поленница, а верх завален сеголетним раздерганным сеном. Капитан опустился на березовую чурку.

– День пролежишь, два, три, а потом?

Сеновал не ответил. Петельников уставился в широкий ящик, деленный на крупные ячейки, в которых лежали отсортированные гвозди – от крохотных до нагелей. К гвоздям профессор относился нежней, чем к своей одежде.

– О родителях бы вспомнил…

Сено молчало. Антоновка, крупная, ровненькая и в полумраке матовая, казалась в плетеной корзине яйцами солидной птицы. Не сам ли профессор плетет эти круглые корзины, походившие на гнезда?

– Саша, мы установили: ты ничего не взял.

Сено зашуршало, как зашушукалось само с собой. В темноте серое лицо белело смутно и как бы неуверенно.

– Спускайся!

Вязьметинов сошел по приставной лесенке. Узкое лицо стало сереньким, видимо, от сенной трухи; синтетическая куртка, не снимаемая двое суток, как-то перекрутилась; спутанные волосы проросли травинками, и один загогулистый стебель торчал за шиворотом; в руке надкусанное яблоко…

– Значит, я не преступник?

– Ты не вор, но преступник.

– Что я такого сделал?

– Незаконно проникал в чужие жилища. Статья сто тридцать шесть УК РСФСР.

Подросток сел на вторую чурку. Нахлобученные на лоб волосы, налипшие травинки, согнутая спина и верно делали его похожим на гнома, присевшего отдохнуть на пенек.

– Что мне за это будет?

– Следствие решит. А пока тебе нужно вместе со мной пройтись по квартирам и перед всеми извиниться.

– И перед теткой, которая врала?

– И перед теткой.

Вязьметинов засопел. Всколыхнувшаяся обида не принимала справедливости этих слов: ведь Смагина обидела сердце, а капитан обращался к его голове. Петельников знал, что чувство задевается больнее, чем разум. Даже у взрослых.

– Смагина ошиблась. В конце концов, не она к тебе в квартиру залезла, а ты к ней.

Петельникову хотелось спросить: что же он высмотрел в этих квартирах, чему там научился, утолил ли свое любопытство и нашел ли ответы на мучительные подростковые вопросы? Но для такого разговора время еще не приспело.

Пестро-каряя бабочка, согревшись за день в теплом сарае и вроде бы заново начав учиться летать, села подростку на плечо. Он удивленно шевельнулся. Бабочка прямехонько перелетела на капитанскую руку. Манили теплые их тела?

– Саша, а ты знаешь, как зовется самая крупная бабочка?

– Махаон?

– Королева Александра, двадцать восемь сантиметров в размахе. А облака Венеры из чего состоят?

– Из углекислого газа?

– Нет, из паров серной кислоты. Представляешь, что за атмосферка?

Вязьметинов вцепился в свою березовую чурку и подволок ее к петельниковской, спугнув прикорнувшую бабочку.

– Саша, а какая, по-твоему, кровь у осьминога?

– Какая… обыкновенная.

– Голубая! В нашей крови железо, а у него медь. А вот скажи-ка мне: откуда в пустыне Гоби морские жемчужины взялись?

Подросток задумался, но по блеску глаз и напряженно-повеселевшему лицу капитана видел, что мысли его были не о жемчужинах пустыни Гоби.

– Вы кроссворды любите?

– С чего ты взял? Отнюдь.

– Интересные у вас факты.

– Это что… Сейчас я хочу экспериментально проверить теорию Руперта Шелдрейка.

– Какого Шелдрейка?

– Не знаешь его теории? – ужаснулся Петельников. – Руперт Шелдрейк доказывает, что поведение живых существ влияет друг на друга, хотя жить они могут в разных концах земного шара. К примеру, если в нашем городе научить собак мяукать, то в Париже уже все собаки будут готовы к мяуканью и научатся этому значительно быстрее, чем учились собаки в нашем городе. Каково, а?

– Это лженаучно!

– Вот и я сомневаюсь, надо бы проверить. Представляешь, человек замыслил преступление, а мы в уголовном розыске это засекли.

– В форме чего? Приборами?

– Да хоть чего! Хоть в форме икоты.

Вязьметинов молчал одурманенно – только глаза сияли под валиком слежавшихся волос.

Петельников понял, что они могут просидеть тут вечер, ночь и следующий день. И у них найдется о чем говорить, потому что все беседы живы не многознанием, а любопытством.

– Пойдем, – сказал капитан вставая.

– Куда?

– К профессору Воскресенскому есть мясо кхэ.

Его запах – мяса кхэ – уже полз по саду. Но Вязьметинова он не увлек.

– А вам помощники нужны?

– Очень.

– Возьмите меня с собой…

– Поедим мяса, заскочим к твоим родителям, а потом и мне поможешь.

– В настоящей работе?

– В настоящей, мужской работе.

– А что будем делать?

– Стирать белье.

– Как… стирать белье?

– Саша, это настоящая мужская работа…