Текст книги "Преступник"

Автор книги: Станислав Родионов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

1

Петельников смотрел на скоропишущего следователя; на эксперта-криминалиста, приседавшего, прилегавшего на живот и ходившего на четвереньках; на Леденцова, зыркавшего по квартире наметанным взглядом; на всегда безмолвных понятых… Смотрел на десятки раз виденное – не сотни ли? – и принимал все лишь глазами, ибо его сознание обратилось в память, перебирая эти самые десятки прошлых краж и выискивая что-нибудь свежее. Но сегодняшняя кража казалась настолько безликой, что не шла ни в какой ряд, – или же, наоборот, могла быть пристегнутой к любому.

– Замок открыли путем подбора ключей, – тускло сообщил эксперт.

Впрочем, «изюминка» была, если только это слово допустимо к квартирной краже: странная распахнутость всего и вся. Шкафы, столы, тумбы, коробки… Даже кастрюли на кухне стояли без крышек. Что-то искали.

– Трудились в перчатках, – буркнул эксперт.

Петельников скосился на его ученую голову, припавшую к лакированному подлокотнику кресла. Хотя бы уж тоном сдабривал свою унылую информацию.

– Следов обуви нет, – оповестил эксперт, принимаясь еще раз фотографировать общий вид и черноту распахнутой мебели.

– А что есть? – не утерпел Петельников.

– Сочинить, что ли? – справедливо огрызнулся эксперт.

Отпечатков пальцев нет, следов обуви нет, следов орудия взлома нет… Вся надежда на случайного очевидца да на украденные вещи, могущие где-нибудь всплыть. И Петельников подошел к хозяйке, уже проверявшей, с разрешения эксперта, свои шкафы.

– Анна Васильевна, что пропало?

– Триста рублей, – сказала она, как-то вдруг сразу обидевшись.

– Где лежали?

– В баночке, а баночка вон там…

Перегнув короткое полное тело, которое сделалось коконоподобным, она ткнула банкой из-под кофе в нижнее отделение шкафа. Петельников знал эту незатейливую привычку из времен бабушек, из времен комодов таить деньги в чистом белье, где-нибудь между синеватыми простынями. Но эту привычку знали и домушники.

– Какими купюрами?

– Десятками.

– А вещи?

– Пока вроде все цело…

– Если обнаружите пропажу, то сразу же нас известите.

Вещи целы. Тогда понятны эти раскрытые дверцы, выдвинутые ящики и сброшенные крышки: искали деньги. Есть домушники, не желающие обременяться шубейками, хрусталем и ценной радиоаппаратурой. Чтобы не сбывать, чтобы не следить. То ли дело готовые деньги. И это лишало уголовный розыск надежды на, может быть, единственный след.

– Вы когда вернулись домой?

– В пять часов, после работы.

– А муж? – Петельников кивнул ему, подзывая для общего разговора.

– Час назад, еще не обедал…

Супруг ответил, хмурясь сурово, и было не понять от чего: от вопроса ли, от кражи ли или от того, что еще не обедал. Значит, в квартиру проникли утром, а скорее всего в первой тихой половине дня, когда все на работе.

– Кого-нибудь подозреваете?

– Соседи смирные, родственников и детей не имеем. – Анна Васильевна так и не выпустила банку, изредка заглядывая в нее с безрассудной надеждой.

– С худыми приятелями не водимся, – добавил муж.

Петельников унюхал легкий игривый запах и неприязненно оглядел супруга – худой, остролицый мужчина с редкими серыми волосами, сквозь которые хорошо виделась розовато-белесая кожа. Пообедать он не смог, а пивка влить успел. Петельников улыбнулся. Ему казалось, что он сейчас улыбается и этой силовой улыбкой давит неуместное раздражение, которое шло от глухой, бесследной кражи. Подумаешь, мужик выпил после работы кружку пива…

– Товарищ капитан, мы прошлись по соседям.

Леденцов казался раздвоенно-растроенным, вездесущим. Только что вроде бы стоял у серванта и вертел какой-то флакончик… Но пахнуло от лейтенанта не духами, а пирожком с мясом. Что это сегодня мир воспринимается в запахах, как у собаки?

– Жуешь? – тихо спросил Петельников.

– С утра не ел. – Леденцов проглотил остаток пирожка.

– Ну?

– Соседи ничего не видели и не слышали.

– Тогда жуй.

– Уже нечего, товарищ капитан.

Эксперт укладывал сумки, следователь перестал оглядывать комнаты и молчаливо строчить свой бесконечный протокол, понятые расписались… Работа на месте происшествия подошла к концу.

Петельников захлопнул блокнот и вновь оказался возле потерпевших.

– Товарищи Смагины, еще вопросик… У вас не хранилось чего-нибудь ценного или необыкновенного?

– Что? – удивился муж, отчего его худое лицо стало еще острее.

– Ну, скажем, картины, иконы, драгоценности?..

– С какой стати? – теперь удивилась Анна Васильевна.

– Мы не торгаши. – Супруг игриво поерошил свои полегшие волосы, и стало ясно, что пива он выпил две кружки.

Петельников еще раз прошелся по квартире – просто так, рассеянно, в надежде высмотреть какую-нибудь странную деталь уже другим, как бы посторонним взглядом. На кухне штабельком лежали голубые пачки стирального порошка «Лоск». Капитан стал, задумавшись.

– Отпечатков пальцев на них нет, – усмехнулся криминалист.

– Хороший порошок? – спросил Петельников у хозяйки.

– Отличный.

– А я купил «Лотос».

– Что вы, этот лучше. Только редко бывает в магазинах.

– Я вообще не видел…

Пришла самая противная минута: оперативная группа покидала место преступления. Потерпевшие останутся в квартире, на затоптанном полу, среди развороченного белья и одежды, у опыленной порошком эксперта мебели – одни, после кражи, со своим настроением. Что им сказать на прощание? Заверить, что краденое отыщут? Что преступников поймают? Или пожелать спокойной ночи?

И когда все: следователь, Леденцов, эксперт, участковый инспектор, понятые – вышли, Петельников сказал Смагиным чуть неопределенное, чуть обещающее и поэтому чуть успокаивающее:

– Мы еще встретимся…

Октябрьский холодный воздух, городской шумок и уже вечерние окна других, необворованных квартир отстранили заботу. Леденцов распахнул дверцу машины.

– Товарищ капитан, вы утверждали, что на каждом месте преступления есть минимум одна загадка.

– Утверждал.

– Только не на этом. Кто-то искал деньги, чтобы скорее пропить.

– Тут не одна загадка…

– Какие, товарищ капитан? – не спросил, а распевно удивился Леденцов.

– Зачем он открывал шкафы и ящики?

– Искал купюры.

– А зачем открыл крупяные банки на кухне?

– Женщины и там прячут деньги.

– А зачем открыл кастрюли с супом?

Леденцов не ответил, уставившись на капитана своим упрямым и – от рыжих волос, что ли? – рыжеватым взглядом.

– А что он искал в чайнике с водой? – добавил Петельников.

2

Великоватый плащ с широким поднятым воротником и спортивная шапочка, натянутая почти на глаза, скрадывали человека до безликости, до какой-то завернуто-обернутой фигуры. Он стоял на последней лестничной площадке и слушал звуки уходящего утра. Их почти не было. В квартирах уже отшумела вода, отстучали спешные шаги и отхлопали двери. Лишь где-то внизу, на первом этаже, бессмысленно тявкала собачка.

Видимо, звуковой фон его удовлетворил: человек вытащил из кармана плаща медицинские перчатки и натянул на руки, отчего резина так истончилась, что стала прозрачной. Он оглядел три двери, выходившие на площадку, и выбрал среднюю. Казалось, человек поступает наобум. Случайная лестничная площадка, любая дверь… Но в его действиях была скрытая, лишь ему известная причинность: площадка выбрана на последнем этаже, где исключена ходьба жильцов из нижних квартир, дверь выбрана однозамочная и скорее всего не двойная.

Человек позвонил как-то необязательно, будто примеривался. И ждал так долго, что и спящий успел бы подняться. Второй раз звонил длиннее и настойчивей, но ответа ждал меньше. Третий звонок вышел небрежным, на всякий случай. И тогда у человека, словно выпав из рукава, оказалась грузная связка ключей. Он еще раз глянул вниз и подступился к замку…

Пошло другое время – долгое, тревожное. Ключи не подходили. Человек нервно скреб по металлу, оглядывался и примеривал следующий ключ.

Видимо, прошло минут двадцать, прежде чем замок согласно провернулся. Человек вздохнул и опустил теперь уже ненужную связку металла в карман, отчего плащ скособочило с заметной силой. Оставалось войти в квартиру. Но человек, широко распахнув дверь и все-таки проверив, нет ли второй, не вошел, а прикрыл ее осторожненько. И легко побежал вниз, на улицу.

К дому подступал низкий прозрачный скверик, разбитый в междомье: цветы, скамейки и кусты. Человек в плаще и спортивной шапочке выбрал место отдаленное, за кустом, который, заслоняя, не мешал уже редкими листьями видеть парадное. И все-таки человек еще прикрылся и газетой, изобразив читателя.

Наблюдавшему за ним лицу, будь таковое, могло бы показаться, что этот квартироотмытчик передумал, или испугался, или проверяет, не замечена ли его операция с дверью… Но домушник проверял другое: не поставлена ли квартира на сигнализацию, не подкатит ли сейчас милицейская машина? Впрочем, окажись в сквере опытный работник милиции – он бы задержал эту нелепую фигуру в сером безразмерном плаще с вставшим до макушки воротником, в спортивной шапочке, натянутой до носа, с газетой, закрывавшей то, что осталось от лица после шапочки. Видимо, этот замочник не знал проверенной криминалистами истины, что подозрительней всех выглядит сам преступник. Но если бы подъехала милицейская машина, он встал бы и шмыгнул за угол соседнего дома.

Через полчаса – достаточное время – человек в емком плаще встал, намереваясь идти в парадное, но оттуда выкатилась крохотная белая собачка, походившая на стриженого кота. Хозяйка-старушка поспевала сзади. Он переждал эту, чуть было не происшедшую, нежелательную встречу. И тогда вошел…

Крепко прижатая, уже не запертая дверь распахнулась легко, как от сквозняка. Он переступил порог, закрыл ее, мягко спустил замок и нащупал выключатель; при свете матового бра деловито вытащил газету, бросил на пол и тщательно отер ноги, чтобы не наследить. Убрав грязную бумагу обратно в карман и даже не оглядевшись, он прошел на кухню. Белая плита без единой кастрюли, вытяжка, пластиковые шкафы и шкафчики, большой холодильник, какая-то трехступенчатая люстра… Он принялся за дело.

Плоский ящичек, поделенный на десяток отделов. Ложки-вилки, мельхиор и серебро. Какие-то лопаточки, какие-то совочки… Однозубая вилка, горбатый ножик, дырявая ложка… Для чего они?

Шкаф-угол с посудой. Сервизы, расписанные золотом и разрисованные картинками. Тарелки, блюда, супницы… Чашечки, чайнички, сахарницы, вазочки…

Небольшой шкафчик – сверху пластик, внутри дерево – заложен пачками чая. Грузинский всех номеров, индийский, цейлонский… В коробках, полиэтиленовых мешочках, железных и стеклянных банках…

Второй шкафчик-двойник, из которого пахнуло уходящим летом. Сплошные стеклянные банки с притертыми пробками. А в банках сушеные листья, цветы, стебли… Травы, травы…

Холодильник высветился ярко, с радостью, будто ждал хозяина. В морозилке желтая курица и бруски мяса. Консервы – банок десять, разных. Бутылки с соками и какими-то соусами. Тюбик с горчицей, баночки с приправами… Коробка креветок…

Человек в плаще захлопнул холодильник и прошел в большую комнату.

Стенка, походившая на фасад старинного дворца. Диван, диванчик и два пуфика, обтянутые зеленой ворсистой тканью и красиво прошитые латунными фигурными кнопками. Ковер, бегущий со стены на пол. Люстра в семицветных висюльках…

Он начал распахивать дверцы стенки и выдвигать ящики. Чистое белье, книги, бар, хрустальные вазы… Его надолго задержало отделение, где скомпоновались телевизор, проигрыватель, приемник и магнитофон – заграничные, непонятные, управляемые дистанционно…

Он перешел во вторую комнату. И стал у порога, озадаченный…

Вытянутое помещение кончалось широченным окном, к которому привалился такой же просторный стол, казавшийся лохматым из-за книг и бумаг. А двух длинных стен не было – вместо них до самого потолка лежали на полках камни. Их блеск, тусклый из-за осеннего неба, притянул его. Вблизи камни расцвели: черные, вроде окаменевшего вара; зеленые, зеленее листвы; синие, синее неба; красные, краснее огня… Кристаллы водяной прозрачности и всех оттенков; кристаллы длинные, как иглы, тупые, как снаряды, и плоские, как таблетки. Глыбы и камешки с наперсток, шарообразные и грибовидные, металлические и вроде бы мягкие – камень, походивший на спрессованную лапшу, – он даже ткнул его пальцем.

Один камешек величиной с куриное яйцо человек снял с полки и разглядывал долго. Зеленовато-матовый, однородный, на глаз теплый… Будто тек зеленый янтарь да и застыл.

Он положил камень обратно и подошел к столу. Бумаги. «Отчет Тюхменевской экспедиции». «К вопросу о подвижности плит». «Зона разломов…». Книги. «Петрохимия кимберлитов…». «Записки Всесоюзного минералогического общества». В ящиках стола тоже лежали книги с бумагами; только в правом нижнем оказался приземистый пузырек, в котором плавал корень, похожий на заскорузлого старичка.

Человек в плаще уже было пошел, но вернулся к полке, взял молочно-зеленый камень и опустил его в карман, под изъеденную подошвами газету.

В передней он огляделся: не забыл ли чего? Его взгляд остановился на вешалке – на кожаном пальто, на теплой куртке, на какой-то импортной шубейке… И ему подумалось, что стало прохладно ходить в его просторном сером плаще.

Он подошел к двери и начал слушать, есть ли кто на лестнице…

3

Хозяина квартиры привезли к Петельникову. Седоватый, загорелый и поджарый геолог сидел через стол и, видимо, кражу не переживал. Петельников злился на себя, что прилип к нему с неделовыми вопросами.

– Аркадий Петрович, неужели объездили все Приморье?

– За тридцать лет работы я объездил всю страну. А в Приморье знаю каждую сопку. Мой регион.

Его регион. Человек знал геологию Приморья, как свою квартиру. Ежегодно туда ездил, ходил, изучал. А потом писал отчеты, статьи, монографии… Специалист. А в какой области специалист он, Петельников? В криминалистике. Он может определить, чем открыли замок, как выдавили стекло, откуда прилетела пуля; он знает в лицо с полсотни судимых и на все способных ребят; и еще он владеет всеми приемами борьбы и стреляет из любого положения… Он, Петельников, тоже специалист. Оба они специалисты. Только приморские пласты, породы и массивы имеют на редкость спокойный характер – лежат себе миллионы лет и ждут, когда их расковыряют или опишут в диссертациях. Полсотни же петельниковских бесшабашных могли взорваться вроде мин замедленного действия и требовали глаза постоянного. Да вот и эта начавшаяся, видимо, серия странных краж могла быть делом рук одного из судимых.

– Вы когда вернулись из экспедиции?

– Неделю назад.

– И что будете делать в городе?

– Обрабатывать материалы. Писать отчет, статьи, рекомендации…

– Вы кандидат наук?

– Да, уже и докторскую написал.

В прошлом году они с Леденцовым смоделировали острейшую ситуацию, вычислив, что замышляется магазинная кража, кем замышляется, с кем и когда. И предотвратили. Товары остались целехоньки, трое ошарашенных и пристыженных ребят остались на свободе. А ведь началось все с одного оброненного слова, которое потянуло за собой лексикон, привычки, образ жизни, характер… Так почему бы им с Леденцовым не присудить степень кандидатов психологических наук?

– Как сейчас там, в Приморье?

– Чудесно! Красные листья дикого винограда, синие горы Сихотэ-Алиня, вздохи океана…

– Никогда не был, – вздохнул Петельников шумно, как океан.

– Вы, наверное, турист, – истолковал геолог его посторонние вопросы.

– Я каратист, – усмехнулся оперативник.

И представил, унесясь воображением в далекое Приморье: идет он с рюкзаком по синим горам, жует дикий виноград и слушает вздохи океана; а спокойные породы лежат под ногами, никуда не торопясь.

– Итак, замок вы нашли неисправным, – вернулся Петельников мыслью в кабинет.

– Но я подумал, что просто заело…

– Так, дальше.

– Разделся, пошел на кухню. А там… Все, что открывается, было открыто. Кроме холодильника. Я решил, что приходила моя рассеянная дочь. Захлопнул все дверцы и переместился в гостиную. И опешил: та же картина. Знаете, в свой кабинет я уже припустил бегом… Письменный стол будто языки мне показывал: все ящики выдвинуты…

– Аркадий Петрович, а в шкафах, в ящиках рылись?

– Я бы не употребил этого слова. Трогали – да. Обыска не было, нет.

– Как вы это узнали?

– Скажем, пачки с чаем грузинским стояли отдельно от индийского, а оказались переставленными. Баночка с заспиртованным женьшенем передвинута. Некоторые камни повернуты…

Применительно к краже у Смагиных слово «обыск» тоже не подходило. Непонятный, прямо-таки синхронный почерк.

– Что-нибудь пропало?

– Женская дубленка, новенькая.

– Где хранилась?

– Висела в передней, на виду.

– Цена?

– Восемьсот семьдесят рублей.

Петельников задумчиво смотрел на геолога… Нет, синхронности не было; тот же почерк, но теперь вор взялся за вещи. Хорошо, ибо дубленка не деньги, ее надо сбывать. Но почему же он ничего не взял у Смагиных? Мало ли почему: тары не нашел, испугался случайного стука, времени не хватило, скупщика не нашел, в конце концов, после кражи надумал сходить в кино и не захотел обременяться…

– Что еще пропало?

– Камень с полки.

– Что за камень?

– Кусок хризопраза. Светло-зеленый, весьма оригинален.

– Драгоценный?

– Полудрагоценный.

– Во сколько оценивается?

– Право, ни во сколько.

– Аркадий Петрович, вы же сказали, что камень полудрагоценный…

– Ну, этот кусок я отыскал самолично, и он мне ничего не стоил. Кроме того, в нем есть тончайшие кварцевые прожилки и вряд ли бы ювелиры признали его годным для поделки.

– А были камни более ценные?

– Сколько хотите. Хризолиты, рубинчик, гранаты, малахит… Даже изумрудик есть.

– Почему же он не взял?

– Они, видите ли, в кусках материнской породы и не имеют товарного, что ли, вида.

– А золото есть? – спросил Петельников про металл, который, по его представлению, всегда имел товарный вид.

– Есть. Но прожилками в пегматитовой жиле.

Петельников любил четких людей, вразумительные книги и яркие фильмы. Признавая полумеры, полутона и полусвет, он считал, что они – полумеры, полутона и полусвет – нужны лишь как пунктиры для мер, тонов и света. И подсознательно, ибо сознательно не выразить, того же требовал от преступника: уж коли решился на такое дело, то действуй разумно и будь готов ответить на вопросы – как, зачем и почему? Иногда Петельникова задевала укоризненная мысль: чего он хотел от преступника – квалификации? Может быть. Потому что опытные преступники имели свой почерк, по которому, как ни странно, ловились скорее, чем новички.

– Аркадий Петрович, а деньги?

– Целы. Полторы тысячи лежали в ящике стола.

– Вор их не нашел?

Геолог вдруг задумался. Петельников не понял этой заминки, ждуще разглядывая сухие загорелые щеки с проступившими на скулах сургучными прожилками. Видимо, не от возраста, а от ветров-дождей. Как у придорожного валуна.

– Нашел.

– Почему так думаете?

– На них стояла баночка с женьшенем.

– Нашел и не взял?

Аркадий Петрович молчал, потому что затруднялся с ответом, да и спрошено вроде бы не у него. Петельников вздохнул: ну да, ему, работнику уголовного розыска, положено знать, кто, зачем и почему ворует. Но преступность касается всех, ибо она социальна и, значит, общечеловечна. Почему бы этому кандидату наук, человеку ученому, не поломать голову над элементарной для него задачкой: у Смагиных вор взял деньги и не взял вещи, а у него взял вещи и не взял денег…

– Денег не взял, дорогих вещей не взял… Аркадий Петрович, как это понимать?

– Да, странно.

– Что же это, по-вашему, за личность?

– Мне свое мнение излагать не совсем удобно…

– А оно у вас есть?

– Разумеется, – подтвердил геолог просто.

– Выслушаю с удовольствием…

Петельников приготовился терпеливо внимать чему-нибудь виденному в кино, читанному в детективах или слышанному от соседей: про Жору-дипломата, заставлявшего женщин одним взглядом отдавать ему серьги и любовь; про Виталика-вампира, иссосавшего свою жену до прозрачности; про шайку женщин-одиночек, разворовавших всех ребятишек из одного детского садика…

– Этот злоумышленник легковозбудим, неуравновешен, комплексует, скорее всего интроверт…

– Да-да, – согласился Петельников, перебивая, потому что большинство преступников были неуравновешенны и закомплексованны.

– Но я могу поделиться и главным, – не обиделся геолог.

– Главным?

– Это влюбленный.

– То есть как влюбленный? – оторопел Петельников, чуть было не спросив, в кого влюбленный.

– Он взял женскую дубленку и красивый камень. Для подарка даме.

Петельников смотрел на человека, тридцать лет ходившего по стране, спавшего в палатках, бродившего в лесах, ползавшего в горах… Украсившего комнату образцами пород, пившего женьшень, писавшего монографии… Перед ним сидел живой романтик, которые убывали на планете, хоть заноси их в Красную книгу. Только неземной романтик мог в домушнике увидеть влюбленного…

Петельников вздохнул. В конце концов, чем не версия? Не закоснел ли он сам на этой работе, как камень на полке у геолога?

Что же теперь известно о преступнике? Во-первых, он мужчина: женщине с набором ключей не совладать. Во-вторых, ходит по квартирам один: последовательность, единство и однообразие действий подтверждают. В-третьих, влюблен: камень и шуба для дамы. В-четвертых, коли влюблен, он молод.

Итак, молодой и влюбленный мужчина. Сколько их в городе – миллион?