Текст книги "Медведь и бабочка"

Автор книги: Станислав Романовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

РАДОСТЬ

Я сижу в просторной горнице и перебираю грибы, недавно принесённые из леса. Напротив, через столешницу, сидят брат и сестра, Коля и Люда, и смотрят на меня.

Они ходят ко мне в гости, и мы рассказываем друг другу интересные истории. А сегодня загадываем загадки.

На печи лежит мой хозяин, Николай Васильевич, и время от времени высказывает суждения.

– Сдаётесь? – тоненьким голосом спрашивает Люда.

– Нет, – отвечаю я, – Повторите-ка вашу загадку.

Люда вдруг стесняется и просит брата:

– Коля, повтори…

Коля повторяет старательно, выпевая слова:

– Летела стая, совсем небольшая. Сколько было птиц и какие они?

Все их загадки я отгадал, кроме этой. Я и так и эдак верчу и шепчу слова, а отгадать не могу.

Распахивается дверь, и вместе с крутым сентябрьским воздухом входит хозяйка Анна Ивановна и с порога набрасывается на хозяина:

– Пролежни пролежал, лежебока! А там снег повалил, лён погибает. Лежень ты, а не мужик!

Хозяйка смотрит на нас, и мы торопливо одеваемся:

Коля, Люда и я. Хозяин непостижимым образом справляется с одеванием раньше нас, и сейчас он, большой и ширококостный, заранее дует на большие руки, предчувствуя стужу за порогом.

Мы трудно выходим из избы, и белый липкий снег – лепень, с ветром всегда в лицо, облепил нас с головы до ног. В луга мы приходим с белыми бровями, в белых шапках и шубах, черно потрескавшихся по швам.

А на лугу, на стлище, где половиками разостлан лён, работают люди. Они собирают, скатывают его в снопы, крепко-накрепко подпоясывают кушаками из льна же, чтобы снопы не развалились, и сгружают в тракторную тележку. На тракторе её отвозит в хранилище отец Коли и Люды Павел Николаевич. Он тоже белый, и трактор у него в снегу и глине, но сквозь белый снег и красную глину проглядывает голубое – краска, в которую он покрашен.

– К матери ступайте! – кричит детям Павел Николаевич.

Коля и Люда бегут к матери Елене Савватиевне. Она вилами кладёт снопы на тележку и находит детям дело – собирать лён в снопы. Перевязывать у них, пожалуй, силёнок не хватит, и это дело доверяется мне.

Мы работаем долго и споро, улыбаемся друг другу круглыми красными лицами, громко шутим и, не расслышав слов товарища, всё равно улыбаемся и смеёмся. Здесь работают и старики, и старухи, и малые дети, но сейчас все мы молоды и сильны, и в нас столько радости, что её хватит па других людей, на всех грустных знакомых людей, которых нет на этом лугу с нами.

От работы у меня перехватывает дыхание. Среди снега и ветра мне жарко, как на сенокосе, и краска на тракторе Павла Николаевича – голубой этот проблеск среди снега и глины – мне кажется голубым оком неба среди белых облаков и красного солнышка.

Вот я и думаю:

«Лучше этого ничего нет и быть не может».

– Тимофеич, стой! Стой, Тимофеич!

Кто это? Это мой хозяин Николай Васильевич. Малиновый от работы, он вытирает лицо изнанкой шапки, и от головы его идёт пар.

– Всё! – говорит он мне. – Весь лён спасли, твой сноп последний. Дай-ка его сюда.

Он встряхивает мой сноп, упираясь коленом, затягивает на нём поясок, и талия у снопа становится тоньше осиной, и играючи забрасывает его в тележку.

– Поехали!

Я распрямляюсь. Снег не сечёт больше по лицу. В мире свежо и тихо. Сюда наперегонки бегут Люда и Коля.

– Радуга, радуга! – кричат они.

– Опоздали вы, – говорит Николай Васильевич и озирается. – Мы её вперёд вас увидели!

Может, он увидел, а я нет. Я ворочаю головой и наконец-то между крутящимися облаками вижу жёлтую полоску.

«Радуга – радость – радеть…» – думаю я про себя, да, видимо, не совсем про себя, потому что Николай Васильевич спрашивает:

– Ты что-то спросил, Тимофеич?

– Радуга – радость! – теперь уже вслух говорю я.

И незнакомая женщина с вилами на плече, услышав мои слова, соглашается:

– Радость. Как не радость!

Мы идём в деревню, старые и молодые, и среди туч свитком разворачивается над нами голубизна небесная, и у нас, у деревни Никитин Починок, светлеет и теплеет.

В избе у всех своя забота. Хозяева уходят хлопотать по хозяйству, я сажусь перебирать грибы, а Коля и Люда устраиваются напротив меня, и я слышу, как от них пахнет снегом.

– Сдаётесь? – умоляюще спрашивает Люда, и голос у неё сбивается – не отдышалась ещё.

Я поднимаю обе руки и говорю:

– Сдаюсь.

За Люду отгадку объясняет Коля:

– Семь их было, и они совы. «Летела стая, сов семь, небольшая».

– Ох ты, – говорю я, – как просто-то! Просто совсем…

– Сов семь, – лукаво повторяет за мной Люда.

Я спохватываюсь:

– Опять летят?

– Опять! – смеются дети. – Опять летят!

Грибы перебраны, уложены на противень, поставлены в печь, отчего в избе скоро поселится грибной дух.

Коля и Люда шепчутся, и мальчуган робко говорит мне:

– Мы ужинать пойдём.

– Погодите уходить, – прошу я, – Я сейчас банку открою, вместе и поужинаем.

Дети краснеют и опять шепчутся. Я спрашиваю:

– Что за секреты?

Коля встаёт, надевает шапку, вздыхает. За ним встаёт Люда и обещает мне:

– Мы ещё завтра придём…

У порога они оборачиваются и прощаются в один голос:

– До свидания!

Вскоре приходят хозяева. Хозяйка тут же прослышала грибной дух, который она терпеть не может, и я говорю извинительным голосом:

– Анна Ивановна, простите меня, пожалуйста: я опять грибы сушу.

– Суши, суши, – великодушно разрешает она. – Суши на здоровье!

Хозяин с пристуком ставит на стол ведро с молоком, только что из-под коровы, и говорит:

– На улице крутит! А лён мы, слава богу, убрали. И тебе спасибо, Тимофеич.

– Коля с Людой помогали, – говорю я. – Оставлял я их ужинать, да они стесняются.

Потом мы сидим за столом, угощаемся и угощаем друг друга, чем богаты. По телу плывёт тепло, и рядом с хозяином я замечаю Люду и Колю. Они улыбаются мне, и я не могу понять, как они сюда попали.

«Чего же вы отказались от угощения?» – спрашиваю я их и, очнувшись из-за громкого стука, встряхиваю головой.

– Что это стукнуло? – спрашиваю я хозяина.

– Это ложка у тебя из рук валится, – отвечает он мне, а хозяйка согласно качает головой: правда, мол. – Намаялся ты. Иди-ка спать, Тимофеич!

Я иду спать и сплю крепким, чистым сном. Под утро, не открывая глаз, я чувствую, что на улице мороз и землю забелил снег – белая она, светлая, и нет на ней грязи.