Текст книги "Медведь и бабочка"

Автор книги: Станислав Романовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

ЗОЛОТАЯ РЫБА

Пришёл невод с одною рыбкой, С не простою рыбкой – золотою.

А. С. Пушкин

Леонтия не хотели брать на рыбалку,

– Мал больно, – говорил Толя Долгий.

– Семь лет – это не годы, – вторил Борис.

Леонтий оправдывался:

– А мне восемь будет…

– Когда тебе ещё будет, – махнул рукой Толя Долгий. – До свидания.

Леонтий крикнул вдогонку:

– А мне потом ещё девять будет!

Но большие мальчишки даже не обернулись. Дорога, увела их в траву, скрыла с головами, и над травой, над цветами качались две вершинки, два удилища в лад спорым шагам. Леонтий побежал догонять рыболовов.

Дорога привела его к Истоку, к тихой протоке в глинистых берегах. Чтобы не замочить одежду, лучше было раздеться и перейти Исток, да у человека терпения не хватило. Он поднял над головой палку – удилище, будто оно могло промокнуть, и в чём был, в том и перешёл протоку.

На том берегу он послушал, как сбегает с него вода, пошёл дальше и остановился.

Недалеко, под молоденьким вязом, сидел большой зверь с длинными ушами, и ноздри у него шевелились быстро-быстро. Вот он присел на задние лапы, потянулся вверх, придержал передними лапами вязовую ветвь и ртом стал собирать с неё листья.

Леонтий набрался храбрости и сказал:

– Эй!

Зверь скакнул в сторону и застыл, разглядывая мальчугана выпуклыми глазами.

В кустах треснуло. Там прятались Толя Долгий и Борис, чтобы посмеяться, посмотреть, как Леонтий будет перебираться через Исток и пускать пузыри.

Зверь метнулся в траву и пропал. А большие мальчишки вышли на дорогу, и Толя Долгий спросил:

– Ты о чём с зайцем разговаривал?

– Да ни о чём…

Дальше они пошли втроём, и Борис признался:

– Я сперва не понял, что это за зверь. Больно он большой.

Толя Долгий вдруг спохватился:

– Ты, Леонтий, чего с нами идёшь? Мы тебя не звали.

– Не надо бы его прогонять, – заступился Борис. – Он с зайцем разговаривал. Да и заплутается он.

По дороге Толя Долгий опять спохватился.

– Почему у тебя имя такое – Леонтий? – с неудовольствием спросил он. – Ты, наверное, Леонид?

– Нет, – уверенно ответил мальчуган. – Меня Леонтием звать.

– Почему?

– Меня по деду назвали. Он на войне был, и у него есть медаль.

Дальше всё бы хорошо, да Леонтий не поспевал за большими – до того они быстрые. Чтобы не отстать, он побежит вперёд, сколько духу хватит, сядет, подождёт их и опять побежит. А на этот раз даже встать не мог – умаялся.

– Ты чего? – сказал Борис. – Сейчас рыбачить будем. Вон озеро Спасские Вилы.

От таких слов Леонтий встал на ноги. Трава расступилась, и открылось озеро. Плёс раздваивался на рукава, на разные вилины: одна покруглее, пошире, другая подлиннее, поуже. И дышало озеро свежим, как с Камы, воздухом – всю усталость выдуло.

Леонтий скатился к воде, размотал суровую нитку на палке, нацепил червяка и не с первого раза закинул его в траву водяную у самого берега. Он рад бы закинуть дальше на чистое место, да дальше удилище не пускало – коротковато.

– Разве так рыбачат? – только и сказал Толя Долгий.

А Борис спросил:

– Когда тащить-то, знаешь?

Леонтий точно не знал: не учили его рыбачить. Но он боялся, что ребята просмеют его, и кивнул: знаю, мол.

Теперь он был один.

Его обступила осока, и мальчуган вытягивал шею, чтобы видеть поплавок. Смотреть не давало солнышко – оно заняло всё озеро, куда ни посмотри. И ещё было трудно дышать из-за болотной духоты. Вдобавок удилище то и дело сползало со скользкой осоки, и его приходилось придерживать.

Вот и сейчас оно поползло. Что ты будешь делать! Леонтий не удержал его одной рукой, ухватился двумя, но оно потянуло его в воду.

– Эй! – осердился Леонтий, упираясь пятками в землю. – Эй! Эй! Эй!

То туда, то сюда, как канат, они тянулись с удилищем! То оно его, то он его… Оно маленько присмирело, и Леонтий положил его на плечо, спиной к воде, как бы впрягся в удилище, отволок подальше от озера. Нитка лопнула – он чуть не упал и оглянулся.

Позади тяжко била хвостом рыба из тёмного золота, разевала рот и хлопала жаберными крышками.

Леонтий не знал, как её назвать, никогда прежде не видел такой золотой рыбы и некоторое время ждал, что она заговорит человеческим голосом.

А потом ему немедленно захотелось показать её матери. Мальчуган положил золотую рыбу в подол рубахи и побежал домой.

Исток он пролетел на одном дыхании, и на глубине рыба было затолкалась у него в рубахе, но на суше она притихла.

Всю обратную дорогу он даже не присел. Радости-то, радости-то сколько!

Дома мать стирала бельё в корыте.

– Мама! – с ходу закричал Леонтий. – Мама, я золотую рыбу поймал!

Он вывалил добычу рядом с корытом на гусиную травку и перепугался: та ли рыба, не подменили ли её?

Рыба не шевелила жабрами, вся потускнела, и прежнего золотого блеска не было.

– Кто тебе дал? – спросила мать.

– Я сам поймал.

Она смотрела на него с недоверием, и он твёрже твёрдого выговорил:

– Я сам поймал! Вон у неё изо рта твоя нитка торчит. А на ней – мой крючок!

Мать поцеловала сына в макушку, вынула крючок из рыбьего рта и сказала:

– Это линь. У тебя вся рубаха в линёвом масле. Ты сними её, я постираю.

Остаток дня Леонтий ходил без рубахи, в одних штанах. Другие рубахи у него были, но и они попали в стирку.

Вечером мать зажарила линя на сковородке, подала к столу, и в это время пришли Толя Долгий и Борис – удилище Леонтию занесли, что он на радостях оставил в лугах.

– Поймали чего? – спросила мать.

Они постояли на порожке и ничего не ответили.

Мать усадила их за стол и сказала:

– Линя отведайте. Леонтий поймал, кормилец.

Гости не улыбнулись на слово «кормилец» и почтительно посмотрели на Леонтия и на сковородку, где еле-еле помещался линь, разрезанный на ломти.

Мальчуган положил им в тарелки по самому толстому ломтю и сказал, точь-в-точь как дедушка, в честь кого его назвали Леонтием:

– Кушайте на доброе здоровье.

Он радовался тому, как гости едят, шмыгая носами, и похваливают, как мама хвалит тоже. А сам ел мало, потому что давно замечено, что всякий охотник любит угощать своей добычей, да не всякий любит ею угощаться…

У ЧЕРТОВА ГОРОДИЩА

На горе над Камой, над городком Елабугой издревле стоит белая каменная башня, и зовут её Чёртовым Городищем.

Сегодня сюда поднялись Славка и Леонтий и подивились: до чего же толсты стены старинной башни, сложенные из дикого камня.

Леонтий спросил со страхом:

– Кто это по крыше ходит?

– Голуби, – ответил Славка.

– А чего они железом гремят, как люди?

Славка промолчал. Было ему десять лет, был он постарше Леонтия на три года и считал, что на все вопросы малышей отвечать не следует, а то избалуются они и останутся младенцами дольше, чем этого требует природа.

Леонтий повторил громче:

– А чего они железом гремят, как люди?

– Леонтий, – спросил Славка, – ты здесь никогда не бывал?

– Нету…

– А я бывал. Тут пещеры есть. Пойдём посмотрим.

Они вышли из башенных потёмок.

Свет, тепло и полынный ветер сразу обняли их, и открылся отсюда такой простор, что у обоих заблестели глаза, а Леонтий вдобавок ещё и рот открыл.

У ног их лежала Елабуга, с домами, новыми и старыми, с высокими церквами, и самая высокая из них была ниже этой горы. А правее блестела Кама с пароходами, и зеленели луга с озёрами, и каждое озеро и озерко, пусть оно не услышит, можно было окликнуть по имени с этой высоты.

– Леонтий, рот закрой, – попросил Славка.

Леонтий затворил рот и несколько раз потрогал пальцами губы, плотно ли они сомкнуты. А Славка подумал про себя:

«Что ему ни скажешь, всё сделает да ещё перестарается. Боится со мной дружбу потерять. Как-никак я его постарше».

– Пещеру нашёл! – закричал Леонтий и ногами вперёд полез в провал между камней.

За рубаху оттащил его Славка от пещеры и выговорил:

– Вдруг у неё дна нет?

Вдвоём они заглянули в провал, и Славка пробормотал:

– Дно-то у неё есть…

Пещера была промоиной в метр глубиной, и ничего интересного в ней не было.

Они пошли дальше, и под гранёным, будто великаны тесали, камнем, что нависал над тропинкой, Славка почуял вход в настоящую пещеру. Из-под камня, из зарослей ежевики, дохнуло холодом.

Славка побледнел, шепнул товарищу:

– Стой тут! – и полез под камень.

Он раздвинул колючие ежевичные плети и увидел широкий вход, откуда тянуло погребом.

– Эй! – крикнул Славка.

Тотчас сверху чиркнул камушек, а пещера отозвалась вознёй и вскриком, тоненьким, отдалённо похожим на вскрик ребёнка. Не помня себя от ужаса, Славка выскочил на тропинку и закричал на Леонтия:

– Бежим отсюда!

Они побежали, но скоро остановились, и Славка, оглянувшись, нет ли погони, сказал тяжким голосом:

– Там… кто-то есть!..

– Там, наверное, козлёнок живёт, – после некоторого молчания ответил Леонтий и покаянно посмотрел на товарища.

– Ну да, козлёнок, – обиделся Славка. – Чего ему там делать?

Леонтий сказал смирнее смирного:

– У нас маленький козлёнок так же кричит.

Они потоптались на месте и вернулись к тёсаному камню. Славка, не успел опомниться, как Леонтий юркнул под камень в заросли ежевики. Некоторое время его не было, а потом он высунулся наружу и счастливым шёпотом, будто боясь разбудить хорошего человека, позвал:

– Иди сюда, Славик!

Славка протиснулся в пещеру и огляделся. Здесь было светло (свет попадал из этого и из другого выхода повыше), просторно и сухо. У дальней стены лежала коза с двумя козлятами, и все трое не сводили глаз с пришельцев. Коза держала рогатую голову прямо и смотрела на мальчишек с ожиданием: зачем пришли? А козлята смотрели с тихим изумлением: неужели на свете и такие существа бывают непонятные?

Леонтий шепнул Славке на ухо:

– Первый раз человека видят. – И спросил – Хлебушка у тебя нету?

– С собой нет…

– У меня тоже с собой нет, – вздохнул Леонтий. —

Травы им надо нарвать помягче.

Мальчишки вылезли на свет, и широкий влажный ветер с Камы пузырями надул им рубахи, окропил лица первыми каплями. Здесь, на горе, рослой травы отродясь не росло, а росла трава невысокая: мурава, гусиная травка, веночник и полынок. И пусть она была невысокая – по щиколотку, а то и ниже, – ветер перед дождём ходил по ней волнами, прижимал к земле, распластывал, вздымал и закручивал воронками, и от этого она казалась выше своего роста.

– Ну и дождь будет, – говорил Леонтий, в обе руки собирая траву. – Ураган!

– Да-а, – вторил ему Славка.

Кама под горой перестала блестеть, озёра в лугах погасли, проливень обрушился на гору и сразу закрыл от. ребят башню Чёртово Городище.

Они еле-еле успели спрятаться в пещеру и, тяжело дыша, прислушивались к дождю, там, наверху, над головами. Коза вместе с козлятами прислушивалась тоже. Один козлёнок встал, сделал несколько пробных шагов по направлению к людям и остановился, покачиваясь на тонких стебельках. Вот он нагнул голову, будто собрался бодаться, и дети засмеялись.

Леонтий шепнул Славке на ухо:

– Первый раз дождик слышит! – И спохватился: – Траву-то мы им чего не даём?

Славка ответил за хозяина:

– Не испугать бы их. – И зябко передёрнул плечами – А здесь теплее.

Леонтий согласно показал глазами наверх:

– Потеплее будет, чем там.

Козлёнок ушёл к матери, видно, устал, и тогда Леонтий, собрав с колен и свою и Славкину траву, от которой пахло полынью, положил её перед козой-матерью. Есть она не стала, а вполголоса заблеяла и тут же замолчала.

– Привыкает, – сказал Леонтий.

Дождь шёл долго, и ежевика при главном входе вся шуршала, будто там ходил какой-то зверёк, и оттого, что с каменного карниза всё скатывались да скатывались капли, шуршала она даже тогда, когда дождь кончился. Из-за этого шуршания, думая, что идёт дождь, мальчишки просидели в пещере дольше, чем нужно.

Они выбрались на свет и сразу озябли. Камни были бело вымыты, в песчаной почве промыты светлые проточины, травка распрямилась под одно, воспрянула, а Кама и озёра под горой блестели светлее прежнего, и с лугов пахло первым сеном.

По дороге домой мальчишки заглянули в каменную башню Чёртово Городище и остановились при входе: внутри её, повернуться негде, лежали и стояли овцы и козы.

– Проходите, молодые люди, – окликнула их женщина в брезентовом плаще, которую они сразу не заметили. – Дождь-то прошёл?

– Прошёл, – ответил Славка.

А Леонтий спросил:

– Тётенька, ты ничего не теряла?

Женщина выпростала голову из капюшона и переменилась в лице.

– Спроси-ка ещё, – обратилась она к Леонтию.

Тот повторил слово в слово:

– Тётенька, ты ничего не теряла?

– Как же не теряла, – заговорила она быстро-быстро. – Коза у меня потерялася! Рожиных коза – белая, рога длинные, острые, как веретёна. Козлёнка должна принести.

Мальчишки переглянулись, и по глазам Леонтия Славка понял, что тот с охотой уступает ему право первому сказать о находке.

– Принесла уже, – сказал Славка, – да не одного, а двух. Оба белые…

– Да здоровенькие такие козлятки! – не выдержал

Леонтий и, радуясь за женщину, заговорил быстро-быстро, будто долго ему не давали говорить, а вот наконец разрешили – Всё слушают, да смотрят, да дивуются: человека-то они не видели! Нас первых со Славиком и увидели. А дождик идёт, они и не поймут, что это такое? Может, зверь какой-нибудь? Как она их хорошо спрятала… Ты камень-то тёсаный знаешь, так коза под ним! Вот она в этой норе их, видно, родила и там около них держится. Мы ей травы нарвали, она пока не ела. Сейчас-то, может быть, ест…

Женщина переводила глаза с Леонтия на Славку, со Славки на Леонтия и не вытирала слёз – не чувствовала их – и вдруг спросила Леонтия:

– А ты ведь танаевский? Из деревни Танайки?

– Раньше-то там жили, – ответил Леонтий. – Нынче в городу живём.

Женщина сказала:

– Разговор у тебя танаевский.

И охлопала себя по карманам, отыскивая хлебушко. При этом движении вся скотина в каменной башне оживилась. Но женщина никому не дала ни кусочка.

– Ребята, который-нибудь… проводите меня до козы, – сказала она, – А который-нибудь покараульте скотину. Ты, танаевский, покарауль, вот кнут тебе, а ты, городской, меня проводишь.

Шла она быстро. Славка еле поспевал за ней и думал:

«Почему это деревенские женщины всегда бегут как на пожар?»

– Говорят, одна пещера отсюда в город ведёт, – сказал он. – Вот бы её найти…

– Нет, – решительно ответила женщина. – Не слыхала я. Была бы, так слышно было.

– А я слыхал.

Они едва не проскочили камень с козьей пещерой.

– Назад, тётенька! – крикнул Славка. – Здесь они прячутся.

И первым пролез в пещеру, а за ним женщина. Коза стояла у стены, а козлята наперегонки сосали её. При виде пастушки коза хмыкнула: узнала, мол, я тебя, да пока детей не накормлю, не трогай меня, а потом пойду, куда ты меня поведёшь.

– Верно, двойня, – сказала женщина. – Аккуратные какие, бойкие…

Ласковым движением она подала на ладони кусок хлеба кормилице. Не трогаясь с места, та с жадностью схрупала его и посмотрела на хозяйку преданными, просящими глазами…

ПЕРВАЯ НОЧЕВКА

Был ли ты на рыбалке с ночёвкой?

В жизни каждого мальчишки прикамского городка Елабуги наступал момент, когда на этот вопрос нельзя было ответить отрицательно. И соврать нельзя: город небольшой, всё на виду: соврёшь – засмеют, на улицу не показывайся. Может ли ложкарь не вырезать ни одной ложки, пекарь не выпечь ни одной буханки, а писатель не написать ни одной строчки?

Какой же ты мальчишка, если не был на рыбалке с ночёвкой?

…Прежде чем лезть напоследок в Каму, Толя Долгий затоптал окурок в песок, похлопал себя по незагорелой груди и сказал Славке:

– Сегодня идём с ночёвкой.

– А что брать?

Славка будто бы озяб и быстро одевался. На самом деле он стеснялся своей худобы, своих рёбрышек.

– Картошку не бери. На совхозном огороде подкопаем. Сладкого возьми… А чего ты спрашиваешь? С ночёвкой не ходил, что ли?

Славка приготовился признаться, что не пришлось, но с горушки скатился Барсик, бесхозный дворняга, и с непонятным восторгом кинулся к ногам Толи Долгого.

Тот без размаха ударил его ногой в живот. Барсик завизжал, полез жаловаться к Славке, но Толя Долгий крикнул:

– Пшёл отсюда! Дай ему ты под вздох… Вдруг он заразный!

И Славка, сквозь резкую жалость к собачонке, зажмурился, пнул куда ни попадя. Барсик задохнулся и, не оглядываясь, тем же ходом, откуда пришёл, убежал за горушку.

Позднее мальчуган и сам не мог объяснить, как он решился ударить слабого. Тем более, что Барсика он поселил у себя во дворе и, в отличие от других мальчишек, не считал пса дураком и жалел его.

Дома Славка сказал, что с ребятами пойдёт на ночёвье. Мать собралась всплеснуть руками, но отец сказал:

– Дело.

Были сборы недолги? Нет, сборы были до вечера. Славке не хотелось ударить в грязь лицом перед большими мальчишками, и он набрал хлеба, сахара, соли, перцу, лука, запас крючков и лесок. Всё уложено в двуручную корзину и закрыто марлей. Между делом он заглядывал во двор – нет ли Барсика. Но пса нигде не было. Облачась в великоватую стёганку, при удилище и корзине, Славка пошёл за Толей Долгим. Тот сказал, что рыбалка отменяется.

– Только что в гости пригласили. Пришлось подстричься, побриться, – улыбнулся Толя Долгий. От него далеко пахло одеколоном.

Славка подождал: не посоветует ли старший, как быть, с кем идти на рыбалку. Но Толя даже не спросил, что думает делать Славка. И рыболов, тихонько прикрыв калитку, ушёл. Он ничего не сказал Толе Долгому, а про себя подумал:

«Чтобы тебе на третий год остаться в четвёртом классе!»

Луга его встретили хорошо. Сразу задышали в лицо клубникой и диким луком, постлали под ноги упругую тропку, и ноша стала легче.

Довела его тропка до самого озера Бобёр и пропала:

«Я своё дело сделала. Теперь – ты».

Славка её понял, сел на траву, отдышался, остыл, на цыпочках спустился к воде и из ежевичника забросил удочку. Он вытащил одну за одной четыре плоские, как монеты, густеры и некоторое время не рыбачил, а радовался.

Ко всему прочему ему пришла в голову вот такая мысль:

«Хорошо, что я на рыбалке один. Всё озеро мне одному, никто не мешает».

В сумерках он выловил линька с ладошку и опять порадовался: первый линь в жизни!

Рыб он положил в корзину, обвязал её марлей и опустил в воду. Пленницы устроили такую возню, что Славка в третий раз порадовался:

«Не попал ли в корзину ещё кто? В моём улове таких шумных и не было».

Из камышей прохрипел голос:

«Кто ты такой?..»

Славка вздрогнул.

Может, человек спросил или птица болотная, а может, нелюдь какая-нибудь. Вокруг хороводились тени.

Он собрался дать стрекача в Елабугу, но сообразил, что ничего не выйдет – далеко, да и где он по темноте найдёт обратную дорогу?

И Славка кинулся собирать сушины на ощупь. Их под берегом было много: озеро дикое, непотревоженное.

На костёр ушло много спичек, и пламя как бы вырыло в тёмной толще небольшую пещеру.

Славка сел близко от огня, не смея оглянуться: оглянешься – помрёшь или будешь заикаться всю жизнь… Скоро солнышко-то взойдёт?

Неожиданно костёр засветился ярче – по лугам катился сильный круглый ветер, растормошил кусты, травы, вётлы, осокори. Они заговорили, зашумели, загрохотали; страшные слова почудились Славке, а у него в горле защекоталось своё слово: «Ма-а-а-а-ма».

Оно так и не вырвалось, не успело. В костровый круг, повизгивая, выскочил некто маленький и шумный.

– Барсик!

Да, это был Барсик, мокрый от росы и оттого на вид ещё более щуплый и крохотный. Он прижимался брюхом к земле, полз к Славке, и в его повизгивании было много всего. Обида на Славку. Просьба о прощении за поздний приход – быстрей не сумел: ноги коротки, да и не знал, как примут. Пережитый страх в тёмной дороге. И, конечно же, радость встречи.

И Славка ткнулся носом в его мокрую морду и заревел, неизвестно почему.

Потом он подкинул дровишек в огонь, постелил стёганку, на всякий случай воткнул в землю перочинный нож под правую руку, прижался к Барсику и заснул.

А над ними, над тучами, над ветром, не доступные глазу, проносились спутники Земли и горели звёзды. И всё в лугах было рядом – звёзды и первая ночёвка на берегу озера с другом Барсиком, который многого не знал, но верил в благородство Славкиной души и недавний срыв посчитал случайностью…

Славка проснулся от солнышка и чихнул.

В этом мире произошло много нового. Над озером кружилось солнышко, а в самом озере плавало другое солнышко– вытянутое, как лодка. Тальник и камыши зелено блестели. Барсик просох, распушился и стал словно бы старше и корпусней.

Угол фуфайки прогорел. В буханке ночью кто-то выгрыз лунку – ладно хоть Славку не тронул. Корзина с марлей была перевёрнута (ветер или водяная крыса) и, пустая, качалась на ближней волне.

Хворостинкой Славка зацепил её, вытянул на берег и несколько раз заглянул внутрь – ни души.

Кто поверит, что вчера он поймал линя и четырёх густёрок? Мать всплеснёт руками, а отец заглянет в корзину и скажет: «Не дело».

Озеро вымерло: ни поклёвки, ни всплеска. К обеду из облаков стали громоздиться белые старинные соборы, и Барсик, прислушиваясь к отдалённому грому, поглядывал на хозяина: «Пора домой».

Славка погладил его по шерсти и грустно и мужественно улыбнулся ему:

– Кто поверит?

Ну ничего. Главное всё-таки сделано: первая (складная или нескладная) ночёвка состоялась, жить можно.

Счастливого пути тебе, Славка!..