Текст книги "Я тебя никогда не любила (СИ)"

Автор книги: Станислав Стефановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Она поделилась впечатлениями обо мне после первого знакомства с ее матерью:

–Как ни странно, но ты понравился моей маме.

–А что тут странного?

–Да просто ни один из моих мужей ей не нравился. Короче, такая корова нужна самому.

После того, как к ювелиру – "А сколько здесь карат?", Ольга добавила ветеринара – "И будет ли приплод?", мне осталось только выбрать: покоробиться или приосаниться еще. И на что после такой оценки я похож больше – на сверкающий алмаз или аппетитно пахнущий гамбургер? А потом? Она попробует меня на вкус?

У Ольги была обычная семья, все как у всех. Она жила с родителями, ее отец, с которым я успел познакомиться, был строителем, как и мой, и также как и мой умер от онкологии. Скорбные хлопоты повторились с уже знакомой мне беспощадной однообразностью – ритуальный агент, морг. Кладбище и поминальные речи. Разве что добавилась Ольгина благодарность за поддержку. Что скрепляет и притягивает двух близких (уже близких) людей? Что сплачивает сильнее – любовь, красивые слова? Заботы и совместные радости? А может быть совместные печали?

История рождения ее отца заинтересовала меня – угнанная из Киева молодая женщина, жила в польской семье, там ее приметил польский парень. Согласно семейному преданию он был подпольщиком. Наверно поэтому, дальше польский след обрывался. Вполне романтическая история, с известной долей воображения потянет на отдельный роман. Но это потом. А пока интригу с немонгольскими скулами я посчитал исчерпанной. Мне приходилось видеть всякие и самые разные документы, но такое свидетельство о рождении я видел впервые. В строке "родился" черным по синему значилось: "г. Краков. Германская Республика. 1943г.".

Дача по выходным, возведенная в культ, была такая же, какая была и в моей семье. Как и у предыдущих двух моих жен, у Ольги была старшая сестра и племянница. Даже день рождения у Ольги был в один день с Ниной, а ядовито-малиновое и до колен трико, купленное женой на какой-то распродаже, я захотел выбросить в первый же день, как только увидел. И конечно, Ольга была Водолеем, как и все женщины, в которых влюблялся, меня тянуло к ним как магнитом. Соблазнять женщин-Водолеев есть особенное удовольствие. Они хитры, наивны, меркантильны и бескорыстны. А еще любопытны. Все эти качества у них пронизаны одно в другое как кольца в китайской шкатулке-головоломке и друг от друга неотделимы.

Дни рождения в один день у обеих – на меня это оказало сильное впечатление. К такому обстоятельству следовало бы отнестись как к простому совпадению и не более. Однако вопреки логике и здравому смыслу, которых я всегда старался придерживаться, это совпадение предстало предо мной как фатальная предопределенность всего, что случилось у меня с Ольгой сразу, как неизбежность всего того, что произошло потом.

Совпадение внешних параметров жизни было абсолютным, но различалось по сути – это был другой ритм, другой уклад, и если бы я женился на Ольге, этому укладу мне пришлось бы отдать свою оставшуюся жизнь. Это был незнакомый и некомфортный мне быт, к которому надо было привыкать. Все равно, как поменять имя и фамилию, как сменить кожу. Все свободное время я был бы обязан посвятить ей, её ребенку, маме, даче, выполнению всех ее многочисленных просьб и поручений. И, наоборот, про своих родственников, друзей и конечно о дочери мне пришлось бы забыть.

Я поймал себя на мысли, что роль любовника устраивает только меня. И хотя в статус жениха и мужа я переходить не торопился, но чувствовал, что таковым уже являюсь. Знаменитый вопрос принца Датского мог звучать и по-другому – жениться или не жениться? Потому что именно этот вопрос стоял и перед ним, и передо мной одинаково как один из ключевых в наших с ним сюжетах. Мы оба не хотели жениться на своих О. Но вопрос неумолимо надвигался как ледник в кайнозойскую эру, продвижение которого я пытался всячески затормозить. И чем больше я сопротивлялся его продвижению, тем ниже опускался градус нашей любви.

Наши отношения становились все более непонятными, за исключением моих отношений с ее сыном. Я был уверен, что буду любить его как родного, смогу воспитать под себя, и никто не скажет, что воспитываю неправильно. Я хотел ребенка, сына, я стал пробовать себя в роли отца, у которого мальчик, и у меня получалось. При мне он начал говорить, я услышал его первые слова.

Мне открылся удивительный мир маленького мальчика. Его звали Станислав. Стас, Стасик – так звала его Ольга, так стал звать его и я. Наблюдая ежедневно свои различия с матерью, и подозревая, что здесь что-то не так, мальчишка успокоился, когда нашел совпадения с собой в моем лице. Когда Ольга и Стас гостили у меня, Стас по пятам ходил за мной, внимательно отслеживая все мои посещения по малой нужде. Наверно, ребенок еще не далеко ушел от того первозданного мира, который называют wild word, и потому его позывы возникали всякий раз как по заказу, и были обусловлены моими.

Мой "цёни" (у Стаса это означало "черный"), мой великолепный черный унитаз сослужил мне службу в воспитании такую, которая никогда не сравнится ни с какими кубиками, картинками, книжками. Когда унитаз атаковывался с двух сторон, умываясь фонтанами из двух источников, я чувствовал себя великим педагогом, причем без особых к тому усилий, а воспитательный эффект был в разы больше, чем всякие занимательно-развивающие игры. Какое другое удовольствие в воспитании мальчишки можно сравнить с этой простой взаимной, а главное, естественной демонстрацией самых начальных мужских достоинств!

Оказалось, что я научил его еще кое-чему:

–Стасик мне ноги целует, у тебя научился. Вот глупый. – Ольга сообщила мне об этом с легкой усмешкой, означавшей, что такой "учебе" она была совсем не против.

–Ничего, зато это самая правильная мужская глупость.

Мои уроки гендерной самоидентификации помогли Стасу обрести, а мне удвоить собственную гордость от нашей принадлежности к противоположной от женщин половине человечества. Стас своим быстроразвивающимся мужским умом догадался, что к этой половине не относится не только мать, но и его бабушка, а еще ее соседка-подружка по даче и лестничной площадке. Было забавно видеть, как он с радостью отнес их всех к "девочкам". Я был горд своей ролью, рад успехам, и считал Стасика своим продолжением, решив, что это и есть бессмертие, которое я уже приобрел.

Вопреки общепринятому этикету, пусть и дежурному, Ольга ни разу не спросила о моей дочери. Эта тема если и интересовала ее, то с другой, чисто практической стороны.

Я купил дочери велосипед, и не смог соврать Ольге, сколько он стоит. Ольга нервно дернулась, но в комментариях была сдержана:

–Ну и избалована же она у тебя.

В начале знакомства недостаточность денег еще не является определяющей причиной для женских упреков. Поначалу они замаскированы под какие-нибудь "неправильное воспитание", "баловство", "потакание детскому эгоизму" и все в этом роде.

Я опешил. Я внимательно смотрел на неё и молчал. Что в этом ее еще не очень сильном, эмоциональном недовольстве потом проявит себя во всю силу женской непримиримости?

Ольга быстро справилась с собой:

–Извини. Просто я очень ревную тебя к твоей семье.

Больше про дочку я не упоминал. Как потом оказалось, эта тема еще не была исчерпана. Это может показаться странным, но я обрывал себя всякий раз, чуть только мне хотелось поделиться своим родительским опытом. И отношения катились дальше, и казалось, линия их была вполне нарастающей, но вместе с этой нарастающей линией нарастала и другая.

Мужчине легче согласиться выглядеть трусом в глазах женщины, чем озвучить истинную причину отказа от будущего с ней. Я понимал, что с ней придется расстаться, но я не мог и не хотел. Если быть честным, то сначала я мог, но не хотел, потом уже хотел, но не мог. Колебания моего внутреннего маятника не могли не отразиться в моем поведении и остаться незамеченными для Ольги, она считывала их одно за одним – раньше, чем я сам их мог осознать. У Ольги это называлось "ни два, ни полтора". Известное выражение, но только у нее оно звучало убедительнее всего.

–Что там у тебя с женой? Похоже, ты подаешь ей надежды.

–С чего ты взяла?

–Сегодня я получила послание от неё: "Оля, отлипни от моего мужа. Найди себе молодого и по любви". Реши с ней как-нибудь.

–Мне её что – убить?

Ольга помолчала, сделав минутную паузу.

–И почему она называет тебя мужем? Ведь ты уже с ней развелся? Сегодня ночью мне приснилось, что она умерла...

–Нина говорила что-нибудь еще?

– Говорила...говорила, что ты очень любишь борщ...

Да, мне надо было поговорить с Ниной. Но что я мог сказать? Что у меня мозг отключается во время секса с новой женщиной? Я развелся с Ниной ещё в начале отношений с Ольгой. Я убедил жену сделать это быстро и по взаимному согласию. Через две недели после развода, в пятницу тринадцатого, Нину сбила машина. Она отделалась минимальными последствиями – сломанной челюстью и сотрясением мозга. Могло быть хуже. Я это знаю по роду своей профессиональной деятельности. Мне было жалко Нину, у меня защемило сердце. И я рассказал Ольге. К этой новости, а может к моей жалости, она отнеслась с нескрываемым раздражением:

–Ну и живи со своей Ниной по жалости. Зато она тебе ребенка не родит.

Я был не рад, что затеял этот разговор. Пришлось оправдываться.

А Ольга продолжала:

– А меня тебе не жалко?

–Нет, не жалко. Потому что тебя я люблю.

–А если я беременна?

Великолепный женский вопрос! Тут бы мне и сказать ей: "ну тогда я женюсь на тебе". В таких случаях полагается, о беременности женщины говорят всегда с этой целью. Не сказал.

Странно, но буквально недавно Ольга вместе со своей матерью пожалели Нину: "В таком возрасте остаться одной...". Их женская солидарность выглядела как упрек мне, но была уместна. Мне в сочувствии уже было отказано. Я понял, что всякое упоминание, любое общение, и Боже упаси, жалость к Нине подлежит исключению из моей жизни и эмоционального набора моих чувств. Желание Ольги быть у меня единственной оригинальностью не отличалось. А до решения развестись я предложил Ольге не встречаться. Временно.

–Надо прекратить заниматься сексом, а то это не очень честно, я неуютно себя чувствую. Давай объявим мораторий на встречи до окончательного развода.

Оля как-то даже одобрительно отнеслась к моим словам, что для меня было неожиданно:

–Да, конечно, меня и сестра уже спрашивала: "А замуж он тебе еще не предлагал?". Я сказала ей, что тебе сначала развестись надо...

Перерыва в сексе Ольге хватило всего на три дня:

"Давай нарушать мораторий?".

Её нетерпение, несмотря на короткую фразу, даже в телефоне выглядела такой обещающе-соблазнительной, что ни о каком отказе не могло быть и речи. Я согласился, и эта была моя следующая ошибка. Расплату за неё мне долго ждать не пришлось. Я поплатился на следующий день, когда был нарушен мораторий. Я и этот день запомнил, как и первый.

...В очередной раз я вез Ольгу на своем новеньком серебристом «Лансере». Мы ехали на работу, каждый на свою. Сегодня, первого сентября, она приходила ко мне в шесть часов утра, мораторий на секс по её просьбе был отменен. Только что узнав об особенностях утреннего мужского желания, Ольга все ещё находилась под впечатлением его последствий и готова была продолжить утреннее свидание теперь уже в машине. Это отвлекало меня от управления, но не настолько, чтобы не контролировать дорогу.

Я легко перестраивался из ряда в ряд, мой "Мицубиси-Лансер" обладал многими достоинствами, в том числе шустрым характером.

–Оля, дорогая, пристегнись, – я вдруг озаботился её безопасностью.

Ни раньше, ни потом я об этом никогда не думал и никого не просил. Сам я пристегивался. Не пристегнутый водитель вызывал недовольство моего автомобиля, и он начинал орать истошным и отвратительным голосом: сигналом, который не отключался. Насколько обезопасен пассажир впереди "Лансера" не интересовало. Мы быстро двигались за маленьким "Мицубиси-Колт", "пуговкой", как называла такие машины Ольга.

–Я никогда не пристегиваюсь, – Ольга попыталась проявить строптивость, но я настоял.

В тот день моя настойчивость уберегла её от увечий, а может и сохранила ей жизнь. Потому что уже через минуту мне пришлось резко затормозить перед внезапно вставшим впереди "Колтом". И тут же я получил оглушительный удар сзади. От этого удара я припечатал "Колт" так, что мой "Лансер" в одно мгновение превратился из красивого спортивного авто в русскую гармошку в сжатой её фазе. В повисшей паузе мы пробыли секунд тридцать. Оля, великолепная моя Оля, сидела молча, бледная как мел. Я увидел у неё на локтях два одинаковых и аккуратных синяка – результат удара ее рук о спинку сиденья.

–Ты в порядке?

–Я очень испугалась, – ответила Ольга, и её самообладанию можно было позавидовать.

На её лице я не увидел ни малейшего страха, у неё не дрогнул ни один мускул, а голос был такой же, как всегда ровный и спокойный. Вскоре подъехала ее сестра, Ольга уехала с ней, а я остался возле своего искореженного друга. Вот так, к травме ноги я получил в придачу еще и разбитое вдребезги авто. Мордатый страховщик все время твердил мне про какие-то "остатки". Он ловко оценил мою "гармошку", цинично обозвав то, что осталось от "Лансера", "годными остатками".

Только это были не остатки, а останки моего бедного "Лансера", и составили они третью часть его первоначальной стоимости. Ради восстановления справедливости хотя бы в терминологии и в противовес казенному "новоязу" к слову "годные" я присоединил частицу "НЕ". Она означала, что восстановлению "Лансер" уже не подлежал. Ольгина "Тойота" заменила его. Звезды рассудили просто, забрав из двух авто одно: "В самом деле – зачем им две, все равно одна бы простаивала, если обоим по пути и туда и обратно?". И теперь старенькая, но надежная "Тойота" стала нашим средством передвижения на ближайшие несколько месяцев. Ольга и это происшествие мне припомнила. Потом. Только не так, как воспринял и оценил его я.

...С Фалиным я был знаком больше тридцати лет. Когда-то он работал учителем истории в средней школе. Мы сблизились с ним как два гуманитария, периодически пропадая друг для друга на несколько месяцев и даже лет. Но последние два года мы общались с ним довольно интенсивно, обращаясь по взаимности с различными просьбами. У него оказалась почти такая же ситуация, как и у меня. Его даже можно было назвать близким другом, если бы в один момент он не исчез из моего окружения. Его исчезновение опять же связано с Ольгой. Фалин просто перестал со мной общаться, устав от моих воплей на вечную мужскую тему: «Как вернуть любимую женщину». Но тогда мы встречались время от времени, обсуждая текущий момент, и мой и его, мы нашли друг в друге благодарных слушателей.

–Привет. Как дела? Все по-прежнему? – спрашивал он меня, имея ввиду Ольгу.

–По-прежнему и безотказно. Винтовка Мосина в самой лучшей модификации. На шпагат садиться – блеск! Ласточка в полете. А вот будущего не вижу. Я не знаю, что дальше. Постоянно хочу с ней секса, и чем чаще, тем лучше...

–Ну ты попал.

–...а чаще не получается, потому что не живем в одной квартире. Ссоримся только из-за этого. Последний раз – два часа назад. Постоянные упреки, что мне нужен от нее только секс.

Тут же после этих слов получил сообщение. Её содержание подтвердило мои слова:

"Это не любовь, ты хочешь от меня только одного".

– А ты напиши, что не отделяешь секс от высоких чувств, – посоветовал Фалин.

Ответ ей я отправил слово в слово.

"Это хорошо, это правильно", – ответила уже теперь она. Мы с Фалиным улыбнулись.

–У меня такая ситуация уже шестнадцать лет, с обязательной "отработкой" с женой по субботам. Значит, старшая жена у тебя Нина, а любимая – Ольга? Я угадал?

Фалин не дождался от меня ответа. Ответ был не нужен. Он угадал.

–А как Ольга относится к тебе вообще?

–Нормально относится ...говорит, что я некрасивый.

–Ооо, да она тебя еще и чмырит?

–Вроде того. И кажется, мне никогда не дотянуться до Джорджа Клуни и Ольгиного второго мужа. Их профили она считает идеалом мужской красоты.

–Тогда чем ты её держишь возле себя? Наверное, своей улыбкой. У тебя она очень обаятельная. Бабам нравится.

Я ничего не сказал Фалину про Нину, да он и не спрашивал. Я приходил к Нине, но вариант вернуться к ней окончательно я не рассматривал. Нина закрутила роман, потом еще один, а я остался к этому равнодушен. Она хотела еще быть привлекательной для мужчин. Статус "брошенной жены" был нестерпим ей. В ее возрасте это была слишком тяжелая ноша. Нина выглядит намного моложе своих лет, она выглядела так всегда, но к сексуальному удовольствию это мало относится. "Обидеть меня все равно, что обидеть ребенка" – у Нины это было любимое выражение, я называл ее "девочка-женщина" из-за особенностей ее фигуры: с совсем маленькой грудью, но с довольно приличными для женщины бедрами. Все-таки детскости в ней было больше, и потому занятия с ней сексом все чаще стали вызывать у меня стойкое чувство вины. Оно появлялось сразу после близости и потом цепко держало мою психику дня два или три. А еще эта дурацкая жалость к Нине. Она преследовала и раздражала меня всегда, и особенно, как только я ушел от нее.

Мозги, печень, весь мой возрастной ливер разом почувствовали – жалость есть составная и обязательная часть любви, она есть обязательная функция жизни. Без неё любовь испаряется как вода в пустыне. Как камертон для настройщика есть эталон правильного звука, так и Нина была для меня эталоном настоящих чувств и настоящих отношений. Как рентгеном Нина просвечивала меня насквозь, и спрятаться от ее всё понимающего взгляда было невозможно.

Но не хватало удовольствия, сравнимого с пирожным, сладкого и вкусного, какого нет в том самом хлебе насущном, который дает нам возможность лишь утолить голод и просто забыть о еде. Сладкое и вкусное можно получить только от таких, как Ольга. Я пристально всматривался в неё, стараясь обнаружить такую же искренность в выражении чувств, такую же преданность как у Нины, которая была для меня высокой планкой, я с трудом дотягивался до неё. Удовольствие как мотивация отношений с женщиной всегда сильная, но всегда недостаточная, и потому у меня никак не выходило из головы понимание тупика, в который я попал. А все потому, что... "Ну откуда это мне так знакомо?".

Нина и Ольга – две стороны одной медали: жалость и преданность на одной стороне, страсть и удовольствие на противоположной.

"И за то и за другое надо платить", – говорил я себе.

Оплата удовольствия уже шагала рядом широкими шагами. Чем придется платить за преданность, было тоже понятно – такой же ответной преданностью и заботой к Нине. Так разрывался я между двумя Ж. – между Ниной и Ольгой, между Жалостью к одной и Желанием к другой.

Но терзать себя шестнадцать лет в мои планы не входило. Я сам создал ситуацию, при которой Ольге ничего не оставалось, как уйти от меня. Здесь я проявил незаурядные способности, включая бестолковость – частую спутницу в моей жизни. Я умышленно делал все, чтобы мы расстались, вот только какие будут последствия, я не предвидел, о последствиях я старался не думать. Я сам повесил на стену ружье и стал дожидаться последнего акта, ничего не предпринимая к тому, чтобы наша с ней пьеса никогда не закончилась. И это с моей способностью логически рассуждать и раскладывать по полкам!

Я не смог предвидеть свою будущую "ломку", которая всегда тем болезненней, чем неожиданней уходит женщина. Я стал вполне законченным "сексоманом" и "сидел" на сексе с новой женщиной как наркоман на игле. Моя воля отключалась, когда я видел или слышал ее. Но ни наркотика, ни алкоголя мне было не нужно. Наркотиком была она.

"Коль вдоль дороги все не так, то в конце подавно...а в конце дороги той плаха с топорами...". Слова известного барда как никакие другие давали четкое описание моего тупика. Эта песня постоянно крутилась у меня в голове, я совершенно не мог расслабиться. Первые знаки в виде моей травмы, разбитого авто и сломанной челюсти Нины на время отрезвили меня. Звезды никак не хотели оставлять меня в покое – последующие, пусть и мелкие, но многочисленные автоаварии, в которые я стал попадать, выстроились в один законченный ряд. Светила явно издевались надо мной – "Впереди у тебя ничего с ней нет. Разве случайно ее отец умер в твой день рождения?".

А воспоминания из детства, когда я озадачил математичку, просто резали мозг. Как-то в популярном научном журнале в рубрике "Занимательная математика" подсмотрел софизм "2х2=5". Классный софизм, его я предложил решить на уроке математики. Так я тогда сорвал контрольную. Контрольная была после второй четверти, математичкой была объявлена как полугодовая и "серьезная", но нам был без разницы ее статус, от перемены мест слагаемых, как известно, сумма не меняется. Нам не нужна была любая. Рассуждая вслух, где же ошибка, математичка думала весь урок и еще три дня. Тишина в классе была как на кладбище, при том, что наш класс не отличался примерным поведением на уроках. Все три дня я гордо ходил по школе с кличкой "Математик". На четвертом уроке наша "Единица", как мы звали математичку (была длинная и худая), вызвала меня к доске и победно объявила, что ошибка в начале – во втором или третьем действии. Там было деление на "ноль", а "на "ноль" делить в математике нельзя", – выкрутилась тогда "Единица" перед нами-сопляками, и раздала варианты запланированной полугодовой.

К чему всплыл тот "ноль" из закоулков памяти? Про него я понял позже. А пока мой детский "ноль" присоединился к звездным предупреждениям. Предупреждения были для меня как черные метки, а я боялся и потому отказывался признавать их закономерным следствием сожительства с Ольгой. Но когда все-таки признавал, то плаха с топорами как ожидаемый и неизбежный финал вырисовывалась все отчетливее, и почему-то радости от этого я не испытывал. Количеством, а главное регулярностью неприятных событий я поделился с Фалиным, чем вызвал только саркастическую усмешку с его стороны:

–Простые совпадения, которые ты пытаешься связать между собой...

–А как же твои два инфаркта и инвалидность в итоге? Ты не видишь связи с тем, что шестнадцать лет рвешь свое сердце?

–Пожалуй, да. Тут я с тобой согласен. Мое сердце давно живет не со мной. – Фалин глубоко вздохнул, признав и подтвердив мои сомнения.

И если мои черные метки были пока только предупреждением, то его ишемическая болезнь была логическим результатом его свободной личной жизни. Этаким универсальным показателем мужской свободы во все времена, что на продолжение моих отношений с Ольгой никак не вдохновляло. Я стал подумывать о способах развязаться с ней вплоть до продажи квартиры, чтобы окончательно сжечь мосты и отрезать себе пути к отступлению. Я объявил Ольге, что продаю квартиру, чтобы купить новое авто, на ее старой Тойоте мне было ездить не престижно.

–Сам машину разбил, и меня же еще и обвинил. А теперь, видишь ли, ему машина нужна, – Оля своей женской интуицией очень все хорошо чувствовала: "Подумаешь – приставала за рулем, ну и что?". Она догадывалась, что машина здесь не при чем.

Я не стал спорить с ней, в этом не было смысла. На этот счет у меня бы свой детерминизм. Ольга была такая, какая была. Женщина не может быть виноватой, ни в чем. Женщина всегда только причина. Мужчина всегда следствие – его слова, поступки, работа или творчество. Вся его жизнь.

–Может не стоит продавать квартиру? – уговаривала меня Ольга. – Если так хочешь машину получше, давай продадим мою "Тойоту"? – с надеждой предложила мне она. А затем уже с какими-то новыми, игриво-нежными интонациями, совсем по-детски:

–Только обещай, что будешь возить моих родителей на дачу.

–Нет, – покачал я головой.

Ольга тут же показала зубы, от чего мои внутренности опустились вниз, как будто я провалился в воздушную яму:

–А без квартиры ты мне не нужен, – пристально глядя мне в глаза, хладнокровно произнесла она, отыграв назад только что проявленную нежность. От её кошачьего взгляда я почувствовал холод в затылке.

А потом она увезла на дачу мой ставший теперь уже ненужным диван, под категорию "ненужного" диван не подпадал. А может ей захотелось оставить память о нашей первой встрече? Я заставляю себя так думать.

Но это еще был не разрыв, я еще не выполнил самой главной её просьбы и своего обещания относительно этой просьбы, сделанного в первый вечер нашего знакомства.

Решение о продаже квартиры было одно из самых неправильных в моей жизни. "Иногда нужно принимать такие неправильные решения, от которых все рушится, и только для того, чтобы посмотреть кто с тобой". Хорошая мысль, но мне это и в голову не приходило, потому что этих слов П.Коэльо я тогда не знал. Значит, я это сделал на одной интуиции? Как бы это ни было, но для женщины это всегда предательство. Я предал ее планы, надежды и ожидания. Женская репродуктивность с ожиданиями совмещается плохо. Но в противоположном случае я бы предал Нину. Мне пришлось выбирать между двумя предательствами. Игрок в шахматы из меня был не очень, но что такое "цугцванг" я знаю. Софизм с Ольгой – тот самый первый вечер, как деление на "ноль", не давал мне покоя. Но дальше-то все правильно! Дальше ведь все логично – отношения, любовь, обустройство быта. Наконец, брак, как завершение вспыхнувшей и укрепившейся симпатии. Куда бы деть этот самый "ноль"? "К черту "ноль", убрать, зачеркнуть!". Если бы было можно – как на уроке математики, взять тряпку и стереть написанное. А затем написать заново. Не стиралось, не зачеркивалось...

И все же с Ольгой была жизнь, новая и совершенно другая, нежели та, которая была до неё. Я продолжал насыщаться этой жизнью, меня постоянно встряхивало и все сильнее. Я был в постоянном тонусе. И от неё и от ожидания отложенного расставания. Известно, что влюбленный мужчина глупеет, но осознать этого не в состоянии. Представляю, каким придурком я выглядел. Адвокатус-идиотус. Это был я. Я глупел на глазах. Я стал крутить перед ней "понты", разыгрывая из себя свободного мужчину, который уверен в своей неотразимости, и что у нее никогда не хватит решимости оставить меня.

Был ли я свободным на самом деле? Мне казалось, что да. Но и кретином я был тоже. Наивным и самоуверенным одновременно. Так бывают наивны многие мужчины, мои "соратники по цеху", если их, то есть нас, можно так назвать. Я часто сталкивался с такими и по работе и в жизни. Для меня они всегда выглядели смешными. Общаясь с ними, я думал, что уж я-то так выглядеть никогда не буду. "Я же умный и добрый, и ещё нежный", – думал я про себя, и эти качества тогда для меня означали эту самую неотразимость. "Я выгляжу моложе своих лет, мне не надо втягивать живот...и вообще она и её сын привязались ко мне". Моя самоуверенность зашкаливала, а когда Ольга предложила расстаться, эту самоуверенность сдуло быстрее, чем зонтики одуванчика. Хватило одного дуновения. Истерика была жуткая. И мое предложение ей выйти за меня замуж, сначала по смс, потом в глаза, когда подъехал к ней на работу – Ольга стояла на крыльце, было такое же истеричное. Я не запомнил ни одного своего слова из всего, о чем я ей тогда говорил.

–Все, все, не кричи, – голос у нее был напряженный, и вся она была напряжена и испугана, такой я её никогда не видел.

–Не буду, – срывающимся голосом ответил я ей и пошел к машине.

Заходя в здание, Ольга пристально посмотрела на меня, наклонив голову. Не забуду её удивленный взгляд, не забуду её "ПОЗДНО". Это "ПОЗДНО" и сопровождающий меня страх были такие же, как тогда, когда в свои семь я осознал: моя мать ушла из моей детской жизни. Это был страх из детства. А еще через несколько дней я понял причину той её напряженности и испуга...

В первый же вечер, при выходе из кафе, Ольга задала мне вопрос, необычный для начала знакомства:

–А сколько ты зарабатываешь?

Я ответил. И по выражению ее лица увидел, что сумма вдохновила её. А потом была просьба, логично вытекающая из ее вопроса, но не совсем обычная для первых часов знакомства.

–Собираюсь покупать квартиру, нужны деньги на первый взнос. Поможешь? – Ольга тогда впервые продемонстрировала мне свой магнетизм, который я мог наблюдать потом и желал его проявления и именно ко мне, а потом стал выпрашивать, так же как и секс.

–А ребенка мне родишь?

– Я не против, и хотела бы девочку. Я бы наряжала её. Но чуть попозже, года через два.

Дать ей денег я пообещал. В причинной связи с чем находилось в тот первый вечер ее желание все-таки посмотреть мою квартиру – с моим обещанием или с озвученной суммой моего дохода? Как и на многие другие, мне не хочется отвечать на этот вопрос. Я боюсь, что в ответе окажутся оба варианта. Мне все еще хочется думать, что я понравился ей. Извечное мужское тщеславие...

Выполнить обещанное мне предстояло ровно через год. И ровно через год я совершил еще одну и самую главную ошибку. Мои профессиональные навыки сработали автоматически:

–Я дам тебе денег, но только по договору.

–По какому еще договору?

–Денежно-любовному.

–А это как?

–Очень просто – я даю тебе деньги, а ты возвращаешь их только в том случае, если разлюбишь меня до условленного срока.

Ольга согласилась, её это ничуть не смутило. Но то, как спокойно она отнеслась к моим условиям, смутило меня. Своему смущению я зря не придал тогда значения. Потому что если это была игра, а деньги подарком, а я так пытался это представить, то никакого смущения не должно было быть. Моего смущения она не заметила, для нее это действительно был игра, и потому старательно, как прилежная ученица, Оля красивым почерком вывела в договоре: "...обязуюсь вернуть указанную сумму, если разлюблю и оставлю Сергея С. до июля...года. В случае сохранения отношений до указанной даты обозначенная сумма возврату не подлежит...". Эта дата должна была наступить через два года. Срок агонии расставания был определен.

Вопрос – зачем я это сделал? Привычка оформлять все на бумаге? Или потому что Ольга уже объявила, что рожать она мне не будет?

–Мне с одним тяжело, а ты меня вторым наградить хочешь, – жалобно прозвучало у неё за три месяца до подписания злополучного договора. – Зачем тебе ребенок? Ведь уже есть готовый.

–Но может быть позже?

–Ну сам подумай – сколько будет тебе через двадцать лет? Кто будет его содержать?

– Ну тебя же не беспокоит, что сейчас некому содержать твоего сына? – я пытался убедить ее.

Я морщился, но итог уговоров был не в мою пользу – никакие мои доводы на нее не действовали. Ни физическое отсутствие отца ее сына, ни мои заверения в своем долгожительстве не могли поколебать ее расчетливость и продуманность в вопросе деторождения. В конце концов, с тем, что Ольга не будет рожать, я смирился, а отцовский инстинкт засунул глубоко туда, где получал своё мужское удовольствие, уже без всякой надежды этот инстинкт там реализовать. Угроза, что она меня бросит, висела в воздухе. Отделаться от этой мысли я не мог. И удержать никаким другим способом ее возле себя тоже.