Текст книги "Я тебя никогда не любила (СИ)"

Автор книги: Станислав Стефановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Annotation

Стефановский Станислав

Стефановский Станислав

Я тебя никогда не любила

Я тебя никогда не любила

повесть

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Блажен писатель, если творением своим

мог просветить хотя единого, блажен, если

в едином хотя сердце посеял добродетель.

А.Н.Радищев.

Я типичный эманопат, как меня называет Галина, моя знакомая. Она говорит, что я яркий представитель. Это который живет не умом, а эмоциями. Наверно, правильней было бы «эмОнопат», но Галина считает по другому. Пусть будет так, она психолог. Сюда же добавить эротомана. И мой психологический портрет соответствует тому, кем я и являюсь с точки зрения этой отрасли медицины. Кто такой эротоман – знаю, эманопата искал в интернете – нашел только «эмоциопата».

...Когда три года назад я зарегистрировался на сайте знакомств, параметры поиска искомого объекта обозначил узко: тридцать-тридцать пять лет. Ни моложе, ни старше. Сайт предложил мне список анкет молодых женщин количеством около тридцати. Первой в списке была Она. "Самая красивая и обаятельная" – так она заявила о себе.

"Привет, ты и правда красивая?", – я написал именно ей, и первое, что пришло в голову.

Ее реакция была быстрой и с юмором:

"А ты что – чудовище?".

Я так же попробовал ответить на ее вопрос о моем возрасте:

"Цифры возраста в сумме семь. 34,43,52,61.Выбирай". Вариант "семьдесят" предлагать не стал. Тут без юмора. Женское любопытство оказалось сильнее:

"Скажи честно, не хочу угадывать".

Я написал. Мою честность она оценила, знакомство можно было ускорять. Следующий и очень мужской вопрос мог показаться ей бестактным:

"Какой у тебя размер?".

Пауза затянулась, но мой интерес не показался ей необычным, о чем речь, она поняла.

"У меня красивая грудь, не маленькая...".

Я ободрился и продолжил:

"Опиши лицо, мужчины ведь любят визуально".

Её ответ не забуду, он меня удивил:

"Я тоже люблю мужчин, и не только визуально".

"И все же?".

"Ну скулы у меня не монгольские, лицо больше европейское, я полька наполовину...".

Начало было весьма интригующее. Особенно про скулы. Осмелев, я послал ей цитату из недавно прочитанного французского любовного романа. Автор поразил меня откровенностью и простотой в изложении постельных сцен и вообще о любви и сексе. Мне не терпелось проверить его в действии, динамика знакомства располагала. Я рассчитывал произвести впечатление, с которого подобные знакомства и начинаются. Предложенный мною легкий флирт был ею поддержан, и отправленная цитата была к месту.

Чтобы снизить уровень нахальства на начальном этапе знакомства, я пополнил ей баланс. Должно было хватить на десяток-другой сообщений. Все-таки я первым обратился к ней. Я всегда старался придерживаться своего личного правила – "Если мужчина разжигает к себе интерес женщины, он обязан его оплатить, дабы не ввергать её в вынужденные расходы".

"Это ты кинул мне деньги на телефон?".

"Да".

"Зачем? Мне денег не надо. Мне хватает".

"Ага, честная, значит. Нормально".

На следующий день я поехал по делам в другой город, наша переписка прервалась. Я отвлекся и забыл о ней.

"Привет, ты где? Я уже не могу без твоего общения", – напомнила она о себе.

Прошло три дня, и наше знакомство должно было логически завершиться. Мы договорились о встрече...

Воспоминания об этих трех днях приятны, они вызывают у меня улыбку. Я сижу в кафе за столиком в углу в ожидании заказанного кофе, и яркое солнце светит мне прямо в глаза. У меня ноутбук, я в интернете, я ищу "эманопата". "Эмо..., эмоция, эманация...". Эманация как противоположность эволюции. Развитие от уже сотворенного к концу. Истечение в небытие. Небытие как следствие избыточности. Так в Википедии. Если кто-то что-нибудь в этом и поймет, то только не я.

За окном поздняя и ещё теплая осень, но уже с первыми признаками наступающего холода. Моё настроение и мои чувства под стать этому времени года. Они колеблются от самых приятных и до самых...Но об этом позже, в конце моего повествования.

Эти воспоминания как гигантский спрут своими мягкими скользкими щупальцами тащат меня назад, туда, где еще недавно была она. А может, это я сам цепляюсь за них, лелея и перебирая как струны арфы? Да, я купаюсь в своих переживаниях и событиях, которые еще недавно произошли со мной. Я умер, потому что в настоящем меня нет. Я еще в прошлом. Я подводная лодка, погруженная на глубину, чтобы отлежаться и набраться сил перед всплытием. Я вспоминаю её, мою женщину, самую неожиданную в моей жизни, с которой судьба свела меня удивительным и необычным образом. Я тянусь к ней, я глажу ее волосы, касаюсь ладонью ее лица, чувствую нежную бархатистость ее кожи. Я трогаю ее рукой – как приятна мякоть ее тела! Она рядом – в метре от меня, она вся в моих объятиях. Или это мне только кажется? Может быть поэтому, а может из-за слишком яркого солнца, я не хочу открывать глаза. Я называю ее моей, но, увы, мне уже не принадлежащей, и мне не хватает смелости это признать...

"Итак, привет, любовь моя,

хоть сплю с тобой пока (уже) не я....".

Выбрать, какое наречие уместнее и больше подходит для определения момента, я не могу, а моей называю из-за ощущения временности её отсутствия. Эти две строчки очередного сонета я придумал две недели назад, чтобы послать ей, но палец не хочет нажимать на клавишу, и посылать я не буду, тем более после того как встретился с ней в последний раз. Таких сонетов, всяких и на любой вкус и до и после расставания я послал ей столько, что их хватило бы на целый том: и романтическо-эротических, и порно, и с юмором, но все по порядку, я обязательно воспроизведу на этих страницах некоторые из них, наиболее приличествующие цензуре.

Уже год, как в моей голове крутится один и тот же слайд под названием "Тот самый первый день, когда я увидел её". Этот слайд крутится чаще всех других. Прошло больше трех лет, но я не могу забыть ни её, ни этот день. Не могу забыть следующие несколько дней вслед за первым, и последующие дни и месяцы тоже. Я не могу забыть все. Я пролистываю эпизоды своей страсти, выбирая как самые интересные и самые красивые из них, так и самые экстремальные. Они как яркие вспышки – калейдоскоп разноцветных картинок с красивой женщиной. Я вытаскиваю наугад из своей памяти каждую из них без всякой хронологии. Эти вспышки, как фантомные боли, больно бьют меня по нервам. За три года их набралось достаточно, чтобы об этом можно было рассказать. Посею ли добродетель в котором сердце этим своим опусом, я не знаю, но рассказать о чём мне есть, а может и просветить и уж не одного читателя точно. А в чем это просвещение будет, то каждый решит самостоятельно.

Все это похоже на то, как маньяк-убийца наносит удары ножом по всему телу своей несчастной жертве, но не до смерти. И в роли жертвы и в роли маньяка я сам. Зачем я это делаю? Ответ на этот вопрос был бы слишком простым и банальным, если бы я ответил на него – потому что влюбился. Это больше. Хотя, что может быть больше, чем любовь? Страсть? А может злость?

Что бы это ни было – любовь, страсть или какой-то другой эмоциональный коктейль, которому психологи еще не придумали названия, все это круто было замешано на сексе, эмоциях и на...ссорах. Таких эмоций я не испытывал давно, с самого детства. До боли, до дрожи, до затемнения в глазах. И чем упорнее я кручу свой слайд, тем сильнее я злюсь на самого себя. Кажется, это называется стыдом. Я понимаю, за что мне стыдно, но боюсь в этом признаться. Боюсь окончательно потерять её в себе самом, потому что не хочу. И боюсь её разочарования во мне.

Мужчины больше всего боятся женского разочарования, особенно такие романтики как я. При этом сами, однако, сплошь и рядом разочаровываются женщиной, прежде всего внешностью, что для женщины обиднее всего. И также как это часто не скрывают, также часто не замечают реакцию женщины на такое мужское разочарование.

Было большой авантюрой согласиться на встречу, не увидев ее фото. Своё я пытался отправить, но мою физиономию ее телефон получать отказался. Почему согласилась на встречу без фото она, мне остается только догадываться. Думаю, что интерес я у неё все же вызвал. Это мне льстит.

Когда в тот июльский день я увидел её, я был разочарован. Я тут же отнес ее к тем женщинам, тип лица которых мне никогда не нравился – бледное, с легкими розоватыми разводами на резко очерченных скулах. Взгляд задержался на ее глазах, они выглядели размытыми слабо-голубого цвета, и этим своим цветом очень выделялись на фоне вытянутого худого лица. А кривизна ее ног мне показалась убийственной.

Я подъехал туда, где мы договорились встретиться. Она подошла сразу же. На ней был странный наряд для первой встречи – мятая навыпуск футболка, ядовито-малинового цвета короткое до колена трико и в обтяжку, прозрачные резиновые сланцы, которые на ногах почти не были заметны, из-за чего показалось, что она босиком. Стало кисло и не интересно: "Уехать сейчас? Или проводить её потом под каким-нибудь предлогом?".

Она села в машину и попросила снять очки.

–А ты не хочешь снять очки? – сказала она приятным голосом.

Я или замешкался или не захотел снимать, чтобы она не увидела у меня в глазах мой неинтерес к ней. Разочарование в женской внешности при заранее спланированном знакомстве мужчине скрыть невозможно, какие бы комплименты он при этом не говорил. Не дождавшись действия от меня, она сняла очки сама и стала что-то мне говорить. У неё оказался мягкий низкий голос с безукоризненно четкой дикцией. Сказала, что только что приехала с дачи, поэтому так одета и без макияжа.

–Посмотри сначала на такую, – ничуть не смущаясь, произнесла она.

Я тоже что-то промямлил. Весь разговор в машине не запомнился. Мы договорились встретиться ближе к вечеру. Встретиться предложил я, но про себя не имел ввиду никакого продолжения. Чуть-чуть из вежливости, чуть-чуть из любопытства и ничего больше.

В назначенный час я подъехал к ее дому. Она уже ждала меня. Взгляд снова остановился на ее ногах, обутых в сабо на высокой платформе, она как будто стала выше ростом. На ней было облегающее с открытыми плечами серое платье, которое очень шло ей, оно подчеркивало ее фигуру. При той особенности ее ног, на которую я обратил внимание, она оказалась довольна стройна. Внутри у меня повеселело.

Никаких кафе вокруг я не вспомнил, самое ближайшее было далеко от места нашей встречи. Казалось, что моя знакомая была готова ехать хоть на край света. Она была весела и беззаботна. В ее поведении не было никакой скованности. Я с такими женщинами всегда чувствую себя в ударе. Тем более, что она мне уже понравилась, но что-то ещё отталкивало. Я присмотрелся внимательнее. Это что-то было очень неуловимым и скрывалось за обаятельной улыбкой. Я нашел, что это волосы. Они производили впечатление неряшливости и неухоженности.

Кафе, в которое я ее привез, было летнее, и я предложил сесть на улице. Свободных мест на улице не оказалось, мы зашли внутрь. Она попросила заказать бутылку сладкого вина. Я знаю эту марку и терпеть ее не могу. Я не смог удержаться, чтобы не сказать ей об этом.

–А мне нравится, – сказала она с той же непосредственностью, с какой подошла ко мне два часа назад.

И снова она меня удивила. На вопрос, что заказать из еды, ответила по-детски:

–Я не хочу есть, поела дома – мама только что пирожков нажарила.

Ее непосредственность передалась и мне – я окончательно расслабился. И конечно, я потрогал ее. Вроде сразу женщину лапать неприлично, я этим никогда не страдал. Усаживая ее за стол и подвигая стул, я погладил ей колено под предлогом выяснить – соответствует ли уровень ее коленки уровню нижнего ребра под крышкой стола, чтобы не ударилась. Она даже бровью не повела. Я спросил, удобно ли ей. И хотя ей мой жест понравился – я это увидел, она, не меняясь в своей беззаботности, ответила коротко, с тщательно замаскированным безразличием:

–Да.

Это у меня такой проверочный тест с женщинами – будет продолжение или нет. Продолжение было, и ещё какое, но каким оно окажется на самом деле – как в ближайшие три часа, так и в последующие три года, в тот момент я себе совершенно не представлял.

Я всегда был робок и застенчив с женским полом – в детстве с девочками, потом с девушками и женщинами, но только с теми, которые мне начинали нравиться. Я тут же влюблялся, появлялась робость и скованность, и это мне мешало сблизиться. Но с ней я чувствовал себя легко и просто. Наверное, потому, что еще не понял что влюбился. Я не понял, что взаимное притяжение уже произошло. Только мелькнуло вскользь: "Где-то это уже было". Мы о чем-то болтали, все было очень непринужденно и с обеих сторон. Я заливал ей про Северную Европу и почему-то про Копенгаген, который я давно хочу посетить. И заглянуть в Христианию – город в городе, район, заселенный хиппи, которых не могут оттуда выселить уже полвека. Судьба Копенгагена с Христианией меня также беспокоит, как и притягивает. Но боюсь туда не успеть, потому что все идет к тому, что Копенгаген может постигнуть печальная участь таинственной Атлантиды. И при этом я внимательно наблюдал: "Интерес в глазах, давай дальше". А дальше я перешел от глобального потепления к электротехнике и загнул что-то там про электрический разряд, который как искра божья вдруг появляется между мужчиной и женщиной, отчего они счастливые начинают дергаться в конвульсиях, если не внешне, то внутренне точно. А еще про Гонконг. Про него говорят, что это каменный мешок. Я хотел бы убедиться в этом сам, намекнув своей собеседнице, что все эти вояжи могут случиться вместе с ней. Словом, я поймал кураж. А потом спросил фамилию, которую она назвала без стеснения. Фамилия у нее оказалась красивой, само собой польской, и я тут же предположил, что она происходит от названия денежной единицы Европы средних веков. Сегодня это самая могущественная валюта в мире. Ей очень понравилась (как я удачно!) такая трактовка. Потом мы с ней смотрели в интернете, там была именно эта версия и единственная.

Встреча подходила к концу, мы вышли из кафе и сели в машину, где вдруг набросились друг на друга и стали неистово целоваться. Я сказал, что немного стесняюсь, в ответ ободряюще услышал:

–А ты не робкий.

Я предложил ей проехать ко мне, посмотреть, как я живу. Почти месяц как я наслаждался долгожданной свободой, и так же месяц был свободен от женского общества и от секса тоже. Тогда мне казалось, что я готов начать новую жизнь.

Приглашая новую знакомую к себе, я всего лишь хотел показать ей, где и как живу, и что живу один, и ничего больше. Я ещё не мог отделаться от того самого отталкивающего впечатления. Поэтому и предложил так, как будто мне все равно. А мне и вправду было все равно. Она отказалась, я не настаивал. И тут же был вознагражден ее согласием за свою неназойливость к ней.

–Тогда домой, – сказал я.

–Ну так и быть, поедем, посмотрим на твое жилище, – неожиданно услышал я от неё.

Впоследствии она всегда так и реагировала на моё безразличие к ее отказам. Это была ее самая крутая "фишка", от которой у меня мандраж пробегал по всему телу. Она не терпела ни малейшего равнодушия к себе со стороны мужчин. Мужское равнодушие, и мое в том числе, ее оскорбляло. Отказать женщине в любопытстве я не мог, мы поехали ко мне. Квартиру она оглядела делово и по-хозяйски:

–Наверно, очень дешево купил?

Она уже примеривалась к переезду. Очень было похоже. У женщин это происходит на уровне инстинкта. Это тот, который жилищный, и который развит у женщин лучше, чем у мужчин и не меньше материнского. Этот инстинкт у неё зашкаливал.

После начала, что было в машине, напрашивалось продолжение – мы опять стали целоваться. Мягко уложив меня на спину, она наклонилась надо мной. А как только я дотронулся до ее плеч, чтобы добраться до лифчика, тут же угадала:

–Ты хочешь мою грудь?

Спрашивать было необязательно. Страстные поцелуи всегда, и особенно, какие были в машине, естественным образом должны, нет – просто обязаны завершаться сексом. Я предложил ей его. Как будто согласившись, она медленно разделась – сначала платье, а потом бюстгальтер небрежно были сброшены на пол. В продолжение игры она наклонилась ниже, коснувшись грудью моего лица, но вдруг замялась:

–Пожалуй, нет. Я сегодня не в форме.

Но снова увидев, что я не настаиваю и, как бы, не желая отказывать сразу, участливо спросила:

–Ну, можно по-другому. Как ты любишь?

Как я люблю, она поняла по моему взгляду, а я понял, что она вспомнила мою цитату. От неожиданного секса я обалдел, такого удовольствия от женщины я давно не получал. И это была моя первая с ней ошибка. Предложенный ею сценарий я проглотил, даже не вспомнив о своем первом впечатлении. Оно исчезло, как только она согласилась. Я чувствовал себя "мачо": как же, в первый вечер овладел женщиной, и мне в голову не пришло, что от меня в тот момент мало что зависело. Заняться сексом на первом свидании – это решение она приняла сама, а наличие территории и выпитая ею половина бутылки вина помогло ей это решение реализовать. Ночевать у меня она не осталась, я отвез её домой. Ее дом был недалеко.

–Завтра я прыгаю с парашютом, – нарочито небрежно заметил я, провожая ее.

Я хотел порисоваться и показаться еще интересней в её глазах. Её ответ меня убил:

–Зачем, не понимаю смысла, – пожала она плечами.

Утро следующего дня было великолепным – солнечным и ещё не жарким. Я поехал в авиаклуб, где обучался на летных курсах. Мне надо было выполнить обязательный прыжок с парашютом, который постоянно откладывался. На протяжении месяца я приходил на аэродром, надевал парашют, название которого узнал ещё на первом занятии. Наш инструктор так гордо назвал нам тип парашюта – Д-6 (десантный), что я тут же проникся этой его гордостью только от одного названия.

Гордость вскоре прошла, потому что вся эта процедура выхода на аэродром, ожидания прыжка и последующей его отмены мне порядком надоела. Стояла жара, двигатель у АН-2 нагревался так, что находиться в небе долго было нельзя. Из-за чего мы каждый раз по два часа томились на поле под палящим солнцем. Но в тот день я все же прыгнул.

Вместе с группой таких же любителей острых ощущений, я сел в самолет, и мы поднялись на высоту. В самолете сидел спокойно, что меня удивило. Выпрыгнул. Без испуга. Чувствую, что ничего не чувствую. Не испытываю никаких особых ощущений и эмоций. Ничего того, что ожидал при первом прыжке. Ни адреналина, ни холода в пятках, как это было на первом спуске на горных лыжах. Шансы разбиться на горе мне показались намного выше, впрочем, эти шансы уравнялись уже через несколько минут. При приземлении.

Покинув чрево "кукурузника", я полминуты крутился в воздухе. Вспомнил, что надо прижать ноги вместе. Прижал. Выровнялся. Потом кольцо. Считать не стал, дернул. Медленно опускаюсь и заворожено слежу, как приближается земля. Она, родная, приблизилась неожиданно и вдруг. Оттого, что смотрел вниз, разошлись колени, а именно этого делать было нельзя. При приземлении моя левая ступня подвернулась. Бросив парашют на поле, я кое-как доковылял до машины.

Далее еще прозаичнее. Травмпункт, растяжение связок, боль, гипс. Я оказался обездвиженным на несколько дней. Нога опухла, увеличившись чуть ли не в два раза, и стала сине-черная как созревший баклажан. Я приехал к Нине. Нина – моя вторая жена.

Когда и как начинается развод? В постели, в мозгах или в обвинениях по поводу неприготовленной еды? И где он уже заранее запрограммирован? Во взаимных претензиях или в расхождении взглядов на Теорию Большого Взрыва? Он начинается всегда, когда в отношения тихо, украдкой вползает скука, так, как жук-короед вгрызается в цветущее дерево. Эта дрянная тетка сначала слегка проникает под внешне красивую, но уже ослабленную ссорами и упреками оболочку брака, пользуясь попустительством его учредителей, медленно заползая все глубже, становясь увереннее и бесцеремоннее от того, что осталась незамеченной, а потом проедает в толщине и плотности его длинные, незаметные туннели. И продырявленный таким способом семейный ствол разваливается на отдельные несоставные части.

Противоречий в нашей совместной жизни набралось в количестве, превышающем возможности их разрешения, и мы договорились пожить отдельно друг от друга. Моя экстремальная травма прервала наше раздельное проживание на четыре дня. Ни ходить, ни обслужить сам себя я не мог, а идти мне было не к кому.

Я лежал на диване, рассуждая от нечего делать о том, как устроен мир: еще вчера он был полон самых ярких красок и таких же желаний, быстрых и легких побед, ощущений безграничных возможностей, а сегодня..."Полетал и будет. Теперь поползай". Я лежал и скучал, периодически бросая короткие взгляды на свою опухшую конечность: "Скоро этот "баклажан" созреет и будет готов к употреблению по своему прямому назначению?". Мои философические размышления прервал "Сони-Эриксон". Я узнал этот звонок с первых же секунд, почувствовал спинным мозгом. Как узнают кобылы ржание своих жеребят в табуне даже из тысячи голов. Мобильник подпрыгивал на полу возле дивана, методично посылая звонок за звонком. "Не бери, не отвечай!". Рука потянулась как под гипнозом. Конечно, это была она – моя вчерашняя знакомая. Ответил. Сказал где я, и что со мной.

Тогда она впервые проявила себя и показала, какой эмоциональной может быть. Услышав мой ответ, резко бросила трубку. И тут же я получил от неё сообщение, это была та самая посланная от меня цитата:

"О чем ты думаешь?" – спросила меня Элен. "О грустных вещах" – задумчиво ответил я. Она покачала головой, серьезно посмотрела на меня и поняла, что мне по-настоящему грустно. "Не беспокойся..." – тихо сказала она, а потом опустилась на колени, чтобы сделать мне минет...".

В возвращенной цитате она заменила в конце только фамилию автора, поставив мою – "...мистер такой-то". Тогда еще я не успел испугаться. Но и терять ее не хотелось. Уж очень приятные ощущения у меня остались после нашей встречи.

"Ты же не будешь ухаживать за мной эти несколько дней?", – спросил я её, стараясь быть максимально логичным.

"Нет, конечно", – ответила она и первой закончила разговор.

Через двадцать минут послал ей ответ:

"От женщин, с которыми бывает такой обалденный секс в первую же встречу, не отказываются".

Её молчание затянулось, но что-то мне подсказывало, что попал в точку. Так и есть, на следующий день я получил её прощение:

"...все хорошо, не могу долго злиться".

В этом ее признании уже тогда было что-то, что говорило – эта женщина вошла в мою жизнь навсегда, так просто я с ней не расстанусь. Первый ее взбрык я выдержал легко. И наивно думал, как спокойно я выправил ситуацию. Тогда я ошибся с ней во второй раз...

Ольга – так звали мою новую женщину, обладала удивительной способностью вспыхивать как порох, так же ярко, но недолго гореть и тут же гаснуть. Она ругалась или ругала меня так, что я замирал и ничего не мог сказать в ответ. Ругать меня у неё получалось исключительно корректно. Нецензурные слова в ее лексиконе отсутствовали, казалось, что она не знает об их существовании. Ругалась она хотя и гневно, но не зло, никогда не используя оскорбления. За исключением наших последних встреч. И даже тогда, кроме как «сволочь» более крутого оскорбления от нее я не удостоился, хотя вполне заслуживал.

Я не сразу понял, почему я так веду себя с ней. Мы были как два известных антагониста – кролик и удав. Кроликом, разумеется, был я. Дошло потом. Просто когда она ругала и отчитывала меня за какие-нибудь промахи, а промахов у мужчины перед женщиной всегда хватает, она мне ужасно нравилась, и я желал ее всем своим телом и каждым мускулом. В такие минуты она была необычайно притягательна! Я обнаружил в себе, что после таких её вспышек никакой досады или негатива у меня не оставалось.

Как известно количество переходит в качество. Это качество наступило месяца через два, когда в один из ее всплесков я все-таки вздрогнул. Я опоздал на встречу, и тогда она меня здорово напугала.

–Мне не нравится, что я ругаюсь с тобой, раньше у меня такого никогда не было..., – сказала она мне.

–Мне это очень не нравится, – повторила она.– Наверное, нам придется расстаться...

Ольга впервые произнесла это отвратительное слово "расстаться". Как оказалось, эта тема была у неё любимой. Моя подружка жонглировала ею так, как это делает высококлассный жонглер, подкидывая вверх боевые гранаты, у одной из которых выдернута чека, успевая в последнюю секунду именно эту, без чеки, отбросить в сторону. Взрыв происходит, но без ущерба для жизни. Остается только переведенный вздох и судорожно сглотнённая слюна.

Чего было больше в этом ее «расстаться» – манипуляций или сомнений относительно отношений со мной, мне осталось непонятным. Скорее всего, было и то и другое. А может с помощью простых женских манипуляций Ольга как раз и проверяла эти свои сомнения? Так или иначе, но я испугался. Я почувствовал страх. Это был мой второй страх в жизни, связанный с женщиной. Я сказал себе: «...стоп, ты что-то делаешь не то и не так, если твоя женщина на тебя кричит...». Я пообещал себе не провоцировать ее на крик. И тысячу раз это обещание нарушил. Какое-то особое удовольствие, неизвестное мне ранее или глубоко забытое, я стал получать от такого поведения своей новой пассии...

"Надо покопаться в детстве...", – умно решил я, и, погрузившись в детские воспоминания, выудил оттуда все, что написано во всех занимательных книжках по психологии, и само собой у дедушки Фрейда. В результате глубокого проникновения в своё далекое детство я дошел до сути. Все воспоминания сошлись на одном человеке – на моей матери. Так случилось, что меня разлучили с ней в шесть лет, а через год я понял, что мать я больше не увижу.

Моя мать, также как и Ольга, часто неожиданно вспыхивала и тут же успокаивалась, изливая на меня всю свою женскую и материнскую страсть. Это было очень похоже у обеих. С той разницей, что мать свой воспитательный гнев почти всегда подкрепляла физическими методами воздействия. Сестра отца рассказала, как однажды от матушки мне досталось поленом. Что ж, матери по-разному успокаивают своих детей. Тетка говорила, что я спрятался под кровать и не вылезал оттуда весь день, не поддаваясь ни на какие уговоры, а выполз только когда с работы пришел отец. По причине полуторалетнего возраста данный "воспитательный" эпизод в моей памяти зафиксирован не был. А вот полотенце уже запомнилось.

Но, слава богу, перепады настроения у Ольги воздействием физическим никогда не сопровождались. Ольга вообще не любила драться, и характером была даже трусовата. Также как и моя мать, быстро отходила и вела себя так, как будто ничего и не было. Не оставалось ни следа от только что произнесенных ею в мой адрес гневных слов. Не оставалось ни в голосе, ни в движениях, ни в чем. Мне понравилось в ней и это. Этих "понравилось" становилось все больше.

Я погружался в нее раз за разом, как в болотную трясину. Её мягкая, призывно пульсирующая, влажная вульва, как вход в преисподнюю, притягивала меня – туда, в ее лоно, дальше, глубже, и я не заметил, как полностью растворился в ней.

Никто и никогда, ни до нее ни после не вызывал у меня такого бешеного взрыва рифмованного творчества. Рифмованного, потому что поэзии в моем творчестве было не очень много, но рифма была. Это были причудливые куплеты странной формы и часто странного и очень конкретного содержания. Я назвал их сонетами.

В таком я, значит, состоянии,

И сердце ёкает не зря.

Зато спокойны Вы, что я

Подсел на Ваше обаяние.

Я продолжал искать в ней сходство с моей матерью, я нашел это сходство поразительным. Вместе с этим ее внезапным гневом, много общего было во внешности. И еще походка. У Оли она была легкая, с вызывающей ассоциации с чем-то детским, косолапостью.

Помню, как маленьким мальчиком я встречал мать, идущую с работы. Она шла, раскачиваясь на пятках, слегка выворачивая ступни наружу. Ольга делала также. И лицо такое же – вытянутое, узкое с "немонгольскими" скулами. Резкая геометрия скул придавали Ольге решительный вид, подчеркивая эротичность ее лица. Собственно эротика у нее была во всем, во всей ее внешности и во всех ее движениях. И особенно в нижней ее челюсти, которая у неё чуть-чуть, как у евреек, выдавалась вперед.

А еще великолепно Ольга выглядела за рулем автомобиля. Я закрываю глаза и вижу ее сжатые губы, вижу ее руки, красиво лежащие на руле. Она отлично водила машину. Мужской, уверенный, но не агрессивный стиль вождения у нее органично сочетался с женской плавностью в управлении. Словом, недостатков в ней я не увидел. Она вся была очень целостна – в поведении, мимике, эмоциях, в любви, и конечно в сексе. А в разговоре тщательно строила фразы и выбирала слова, не допуская ни одного лишнего. И при этом любила говорить красиво и возвышенно. Я с недоверием относился к ее красивым словам. Пожалуй, только в них и было что-то фальшивое.

Я не знаю ничего более отвратительного, чем "дежавю". Если оно появилось, то как застарелая заноза будет преследовать всюду. Как результат – ощущение тотального прессинга по всей глубине и широте душевного пространства. И только один плюс – всегда присутствует шанс исправить, чтобы настоящее "дежавю" не закончилось тем же. "Дежавю" – Ольга повторяла это чаще всего не к месту и невпопад и без всякой связи (может она и была, но мне осталась непонятной), и потому верилось не очень. Но у неё это так красиво звучало, что я чуть не рассказал ей про своё – со своей первой женой я познакомился также. Только тогда вместо кафе был вечерний сеанс в кино, вместо удобного дивана в квартире нагретый за день речной песок городского пляжа в безлюдную ночь. Если пренебречь этими различиями, в остальном мое с Ольгой "а у меня так уже было" в отличие от классического-неосознаваемого было аналогичным, на сто процентов реальным и уже пережитым. Ах, да – и не было еще прочитанного писателя-француза.

Но даже при всей фальши ее красивых слов и выражений Ольга выглядела естественной и непринужденной. Её непринужденность проявлялась независимо от того в каком состоянии она была – злилась или смеялась, ругалась или грустила...

Я спрашивал себя: "Моя это женщина или нет? Если да, надо жениться. Но почему не хочется? Что я вообще с ней делаю, и кто кому из нас морочит голову?". Ну не хотел я жениться, все время думая про себя: "Что такого я знаю про женщин в свои пятьдесят два, чего не знал в двадцать два?". Это когда женился в первый раз. Или в тридцать четыре, когда во второй. И это при том, что я понравился ее родителям, я вошел в ее семью и познакомился со всеми ее родственниками. И одновременно я не мог освободиться от чувства несвободы и постоянного контроля. Причудливая смесь ощущений преследовала меня – искренние, подлинные чувства, с дурно пахнущей фальшью. А еще ощущение нереальности и тщательно замаскированной неправдивости происходящего. Примерно так, как бывает в дешевом спектакле провинциального театра – театральные чувства, театральная любовь. И вроде сценарий ничего, и декорации какие надо, и режиссер из столицы заезжий, старается вовсю. Но что-то не то, не получается игра – актеры фальшивят, и от этой фальши звенит в ушах. Она окутывала нас, а мы – и я и она, понимая это, но не говоря вслух, пытались вылезти, выскользнуть из этого кокона, подгоняя отношения под нужный формат, но все усилия были тщетны – мы фальшивили еще больше...