Текст книги "Океан. Выпуск восьмой"
Автор книги: Станислав Гагарин
Соавторы: Владимир Мезенцев,Александр Суворов,Виктор Дыгало,Юрий Иванов,Юрий Дудников,Евгений Сузюмов,Б. Волохов,Святослав Чумаков,Дмитрий Лихарев,Юрий Миронов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)
– Пока не заходите в зал, – попросил Пантелеев Веронда. – Пусть все рассядутся.
– Это по какому случаю?
– Я тоже задал этот вопрос коммодору конвоя, но ответа не получил. Он лично просил вас войти последним. Придется подчиниться. Хозяева здесь не мы.
– Лучше бы хозяева держали втайне время выхода, – проворчал Веронд. – Боцман вчера все в кабаке узнал. К чему теперь конференция, не понимаю. Что, в Исландии нет ни одного разведчика?
– Если бы. Двоих недавно за работой на рации взяли. Но что делать… Война здесь проходит транзитом. Никого особенно не задевает, рыбаки продолжают селедку и треску брать. Отсюда и беспечность.
Как только Веронд перешагнул порог, раздалась команда всем встать. Коммодор конвоя, американский контр-адмирал, торжественно произнес:
– Господа! Я попросил вас подняться с мест для того, чтобы приветствовать героического капитана русского транспорта и поздравить его с победой над немецкой субмариной. Этот факт исследован и подтвержден авторитетной комиссией. Кроме того, по данным английского адмиралтейства, штаб Деница с 20 января считает лодку V-553 пропавшей без вести, как исчерпавшую срок автономности. Лодка исчезла в Северной Атлантике. Мы ее не топили. Это мог сделать только русский пароход. Еще раз поздравляю. Считаю для себя честью, что «Ванцетти» будет идти в моем конвое. Как все моряки, я немного суеверен и думаю, что присутствие в ордере героического парохода принесет удачу. Прошу сесть. Приступим к делу.
Наконец и капитаны узнали время выхода. Затем была объявлена скорость каравана: восемь узлов.
– Капитан, вас удовлетворяет такая скорость? – обратился адмирал к Веронду.
Как неловко и трудно после всех лестных слов сознаваться:
– Нет… Максимум, на что способно судно, – семь узлов. Приветливая улыбка сменилась гримасой зубной боли.
Адмирал стал совещаться с коллегами, потом сообщил, но уже без подъема:
– Я не отступаю от своих слов. Вы пойдете с нами. Я решил снизить скорость до семи узлов.
За спиной послышался шумок недовольства. Понятно, всем желательно проскочить скорее проклятую Атлантику, а вместо этого сбавляй скорость. Но открыто никто возражать не стал. Пусть недовольное, но все же согласие капитанов увеличить степень риска ради «Ванцетти» взволновало Веронда больше, чем комплименты коммодора. Веронд встал, повернулся так, чтобы обращаться не только к командованию конвоем, но и ко всему залу:
– Я глубоко благодарен вам всем, господа. Я понимаю цену вашего согласия. Обязательно сообщу о вашей жертве команде. Это даст моим людям новый заряд бодрости и уверенности. Вижу в этом прекрасный пример исполнения союзнического долга.
По окончании конференции Пантелеев от души пожал руку Веронда.
– Рад за вас. Как все прекрасно получилось!
– Теоретически – да, но практически… Я не смогу долго выдержать эти семь узлов. А отстать – это, поверьте, куда труднее, чем с самого начала идти в одиночку.
– Но я надеюсь, что коммодор не оставит вас в одиночестве. Кораблей охранения достаточно, выделит что-нибудь на вашу долю…
– Да-а, – протянул Веронд. – Не посчитайте за резкость, но вашими устами, как говорится, мед пить.
Некоторое время шли молча. Капитан третьего ранга Пантелеев уже полтора года находился в Рейкьявике, знал судьбы всех конвоев, всех судов, понимал, что Веронд, пожалуй, прав. Сколько раз уже было так: английское или американское судно еще на плаву, еще может двигаться вперед, а команда уже перебирается на корабль охранения, и тот топит раненое судно, чтобы не досталось врагу. Но язык не поворачивался говорить об этом. Суховато сказал совсем иное:
– Мне не нравится ваше настроение. Вам нужен, как говорят американцы, допинг.
Веронд как-то странно посмотрел на Пантелеева, медленно произнес:
– Допинга не надо. Он мне уже выдан двадцать второго июня сорок первого года. Меня тревожит другое. Знаете ли вы, что, когда мы пришли сюда, из машинной команды никто, понимаете, никто не сошел на берег, к которому так стремились. Люди спали. Людей сломила усталость. И теперь, как подумаю, что им придется вынести, чтобы держать эти несчастные семь узлов и не угробить машину… Мы ведь никогда не оставим пароход. Будем бороться за живучесть до конца…
1975 ГОД. СЕНТЯБРЬ
На рейде Холмска гудки. В последний, короткий рейс уходил лесовоз «Ванцетти». Во Владивостоке он бросил якорь на задворках порта, там, где стоят отслужившие свой срок пароходы. Но прежде чем упали мачты, исчезла высокая черная труба, прежде чем сам он переплавился в металл, из которого потом построят новый корабль, а может быть, сделают рельсы, со стены рубки сняли и отправили в музей мемориальную доску:
«В период Великой Отечественной войны против фашистских захватчиков и японских империалистов экипаж парохода «Ванцетти» отлично выполнял оперативные задания по перевозке войск, военной техники и стратегических материалов для фронтов нашей Родины.
Огнем судовой артиллерии моряки успешно отразили две атаки вражеской подводной лодки и в результате боя потопили ее.
Слава морякам парохода «Ванцетти», проявившим доблесть, мужество и геройство в борьбе за свободу и независимость нашей социалистической Отчизны».
Пароход пережил своего капитана на четырнадцать лет…
ПРИКЛЮЧЕНИЯ, ПУТЕШЕСТВИЯ, ФАНТАСТИКА
Д. Лихарев
ПО ВОЛЕ ВОЛН
Очерк
Подгоняемый попутным ветром 36-футовый шлюп «Серпрайз» быстро скользил по спокойной поверхности Атлантического океана, держа курс строго на юг, к Огненной Земле. Передав вахту второму члену экипажа, своему товарищу журналисту Мауро Мансини, капитан крохотного суденышка Амброзио Фогар спустился в кубрик, чтобы сделать очередную запись в судовом журнале.
Хотя прошло уже больше месяца, как-они вышли в море, ничего примечательного за это время не произошло. Лишь сегодня, на тринадцатый день плавания из Мар-дель-Платы к Рио-Гранде, где должен был сойти Мансини, они впервые повстречали китов. В предрассветных сумерках их огромные тела, словно сероватые призраки, внезапно появились из океанской пучины и плотным кольцом окружили шлюп. Журналист тогда пошутил, что если бы он не знал, что война давно кончилась, то принял бы их за волчью стаю германских подводных лодок, решивших расправиться с ними. Когда какой-нибудь из китов направлялся к «Серпрайзу» и затем нырял под него, не доплыв всего несколько метров, то моряки еще видели его хвост, а голова уже показывалась впереди. Хотя гиганты и казались спокойными, кроткими и полными самых добрых намерений, их присутствие невольно вызывало тревогу. Впрочем, с восходом солнца киты исчезли так же внезапно, как и появились.
Едва Фогар успел написать в судовом журнале первые слова: «19 января, 10.00. Ветер», как с палубы донесся возглас Мансини: «К нам приближаются косатки!» В следующую секунду сильнейший удар в борт шлюпа отбросил Фогара к носовой переборке. Раздался громкий треск ломающегося дерева и рев ринувшейся в пробоину воды. По инерции еще продолжая свой бег, «Серпрайз» начал валиться на правый борт, зарываясь носом в волны. Машинально Фогат схватил со столика оставшийся после завтрака полиэтиленовый пакет с сахаром и банку ветчины и бросился к трапу.
Первое, что он увидел на палубе, был Мауро Мансини, который вцепился побелевшими от напряжения пальцами в леер. Собственно, на палубе оставались лишь его голова да плечи, а тело находилось за вздыбившимся левым бортом. Позади него слегка волнующуюся поверхность океана резали три острых спинных плавника косаток.
– Спускай плот! – прохрипел Мауро, останавливая кинувшегося было к нему товарища. – Я сам…
Отвязать принайтовленный на корме спасательный плотик было делом нескольких секунд.
– Отплывай! – крикнул Амброзио другу, сильным толчком послав плотик подальше от тонущего шлюпа. «Если затянет в воронку или накроет парусом – конец», – подумал он, сделав отчаянный рывок кролем вслед за оранжевой скорлупкой.
Не успел Амброзио ухватиться за нейлоновый шнур, закрепленный на бортах спасательного плотика, как позади раздался громкий горестный вздох, словно какой-то неведомый исполин решил выразить свое соболезнование попавшим в беду мореходам. Фогар тревожно оглянулся: неужели опять косатки? Однако единственное, что виднелось на поверхности океана, была голова Мауро Мансини, появлявшаяся в сотне ярдов над гребнями волн.
Еще до конца не веря в случившееся, капитан «Серпрайза» взглянул на часы: стрелки показывали 10.05. За каких-то пять минут из будущего рекордсмена, сумевшего впервые обойти вокруг Антарктиды в одиночку (Мансини должен был остаться на Огненной Земле), Амброзио Фогар превратился в неудачника, чье судно потопили не свирепые штормы «ревущих сороковых» и не грозные айсберги, а обычные косатки.
Впрочем, предаваться подобным размышлениям у Фогара не было времени. Главное – как можно быстрее подобрать Мауро, который с трудом держался на воде в своей намокшей вахтенной робе. Перевалившись через борт плотика, Амброзио схватил одно из коротеньких весел и, опустившись на колено, как в каноэ, принялся отчаянно грести к другу.
– Доплыть до него и втащить на плотик было делом считанных минут, – вспоминал позднее Амброзио Фогар, – но после этого я почувствовал себя таким обессиленным, словно принял участие в многомильных соревнованиях по гребле. Не знаю, сколько прошло времени, пока мы стали отчетливо воспринимать окружающее, – сказалось, видимо, нервное потрясение, да к тому же Мауро изрядно нахлебался, – но, когда мы взглянули друг на друга, то прочли в глазах один и тот же вопрос: «Что же дальше?»
Положение потерпевших кораблекрушение было катастрофическим. Все снаряжение спасательного плотика, включавшее жестянки с аварийным запасом продуктов и рыболовные снасти, таинственным образом исчезло. Фогар считает, что, скорее всего, оно было плохо закреплено в гнездах и вылетело за борт, когда косатки торпедировали «Серпрайз». Тем не менее еще оставалась надежда: все снаряжение на спасательных шлюпках и плотах имеет положительную плавучесть, то есть всплывает, как поплавки, и окрашено в яркие цвета. Следовательно, они должны плавать где-то поблизости. Но… поверхность океана была абсолютно пустынной и чистой. Чудом уцелели лишь пятигаллоновая канистра с водой, несколько сигнальных ракет да двухфунтовый пакет сахара и банка ветчины, которые в последний момент схватил со стола и бросил на дно плотика Фогар.
Однако последний и, пожалуй, самый страшный удар двое яхтсменов получили в полдень, когда они определили свое местоположение: они находились в нескольких сотнях миль от побережья Аргентины и далеко в стороне от оживленных судоходных линий. На помощь нечего было рассчитывать. Вывод напрашивался сам собой: лучше сразу самим покончить счеты с жизнью, чем затягивать мучительную агонию.
Однако и Амброзио Фогар и Мауро Мансини, оба опытные яхтсмены, прекрасно знали об эксперименте француза Алена Бомбара, который без запасов пищи и воды один в маленькой резиновой лодчонке за 65 дней пересек Атлантический океан, чтобы доказать, что люди могут прожить длительное время лишь за счет даров моря. Правда, у двух итальянцев не было ни снастей для ловли рыбы и птицы, ни даже сетки для планктона, но они твердо усвоили главную заповедь Бомбара: нужно преодолеть самое сложное препятствие – подавить убийственное отчаяние, смертоносную безнадежность. Если жажда убивает быстрее голода, то отчаяние убивает гораздо быстрее жажды. «Помни, человек, ты прежде всего разум!»
Так началось сражение двух людей, затерянных в Атлантике, за разум, а значит, за жизнь. Они не вели дневника, да и в любом случае записи в нем были бы похожи как две капли воды, которую Фогар и Мансини отмеряли тоже буквально по капле. Ведь она – главное. Без пищи можно протянуть месяц. Без воды – максимум неделю. Единственный выход, по совету Бомбара, – пить понемногу морскую воду. Но он компенсировал избыток соли соком рыб. Увы, как ни напрягали свою фантазию мореходы, они так и не обнаружили на плоту ничего, что могло бы заменить крючок и леску.
Изобретательный Мауро ухитрился сделать из двух штормовок некое подобие мешка-ловушки. Однако, когда его опустили в океан на нейлоновом шнуре, не пожалев для приманки нескольких ломтиков ветчины, даже те немногие рыбы, что сопровождали плот, моментально исчезли, видимо решив – и не без основания, – что неведомое чудище не сулит им ничего хорошего. Правда, эксперимент дал и положительные результаты: после того как импровизированная «сеть» проболталась целый день за кормой спасательного плотика, в ней набралось несколько ложечек планктона. И хотя итальянцы не могли, подобно китам, переключиться исключительно на планктоновый рацион, цинга им впредь не грозила. К тому же «сеть» вполне была способна заменить плавучий якорь, чтобы плот не развернуло бортом к волне во время шторма.
…Удача пришла совершенно неожиданно. К концу второй недели волочившейся на шнуре ветчиной заинтересовалась какая-то большая морская птица. Когда она подплыла поближе, Фогар сумел оглушить ее ударом весла. Ощипав ее, изоголодавшиеся мореходы тут же съели по нескольку ломтиков сырого мяса. И хотя оно сильно пахло рыбой и было жестким, как брезент, маленькие порции настоящей пищи придали им новую надежду: если удалось поймать одну, рано или поздно клюнет и другая.
Забегая вперед, следует сказать, что судьба еще несколько раз была милостива к потерпевшим кораблекрушение. Четыре или пять птиц – Фогар не помнит точно, сколько их было, – все же соблазнились приманкой из головы и перьев первой жертвы.
К тому же Амброзио обнаружил, что на бортах и днище плота поселилась целая колония «блюдечек», крошечных моллюсков, которые стали чуть ли не главной частью ежедневного рациона.
…Дни тянулись однообразной чередой. Жажда, голод, безжалостное солнце днем и пробирающая до костей, пропитанная солью сырость ночью. Чтобы сберечь силы, Фогар и Мансини старались делать как можно меньше движений. Чуть ли не сутками они лежали на дне плота, в полусне-полузабытьи, лишь изредка обмениваясь короткими репликами, дабы удостовериться, что еще живы. Порой Фогару приходилось силой разжимать зубы Мауро, чтобы тот проглотил хоть чуть-чуть планктонной кашицы или «икры» из блюдечек, сделал глоток-другой соленой влаги да принял «противоядие» – считанные капли пресной воды.
Впрочем, пятигаллонный запас ее подходил к концу. Согласно выводам Бомбара, человек может существовать на одной морской воде без необратимых нарушений в организме лишь в течение пяти-шести дней. Решить своими силами неразрешимую проблему…
«Помни, человек, ты прежде всего разум!»
Бомбар пишет, что он собирал ночную росу, конденсирующуюся на поверхностях. На плотике все было просолено. Значит, надо было любой ценой очистить от соли хотя бы что-то. Целая кружка пресной воды ушла на то, чтобы вымыть, обессолить спину штормовки. Если натянуть ее между весел, то ночью роса будет осаждаться на ней и лоскутком носового платка, вместо губки, вполне можно будет собирать влагу и затем досуха высасывать ее. Так и сделали. Жажда мучала, но не убивала.
И вот, когда, казалось, появился проблеск надежды, судьба нанесла Фогару и Мансини еще один неожиданный удар. Это произошло ровно через месяц после кораблекрушения – Фогар точно запомнил этот день по календарю на ручных часах. С утра ничто не предвещало опасности. Однако к полудню ветер стал крепчать, и вскоре начался настоящий шторм. Огромные пенные валы то подбрасывали крошечный спасательный плотик, словно мячик, чуть ли не в поднебесье, то низвергали в сумрачные пропасти, по обе стороны которых вздымались бутылочно-зеленые стены водяных гор. Стоило обрушиться одной из них, и людям пришел бы конец.
Но океан, подобно кошке, играющей с мышью, не спешил. Он решил «фыркнуть» на двух непокорных сквозь свои седые усы внезапным сильнейшим шквалом в тот момент, когда плот взмыл на гребень высоченной волны. Мореплаватели, как перышки, вылетели из своей спасительной скорлупы, но каким-то чудом все же не выпустили из ослабевших пальцев бортового шнура. Фогар не может утверждать, руководил ли ими слепой инстинкт или разум, но они попытались взобраться обратно на плот лишь тогда, когда тот начал плавно подниматься на относительно пологой волне. И лишь обессиленно распластавшись на дне, оба поняли: выигран еще один раунд в смертельном поединке.
Постепенно шторм стал утихать, словно неистовый океан тоже признал победу людей. Однако цена ее оказалась слишком высокой: морская вода пропитала абсолютно все. Впредь нечего было и думать собирать ночную росу. Ни Фогар, ни Мансини не сказали друг другу ни слова. Но каждый понимал: теперь их жизнь измеряется глотками оставшейся в канистре пресной воды.
«…Итак, смерть близка… Но какая издевка: в последний момент упиваться, захлебываться сладкой, как нектар, водой… Если бы она была на самом деле, я бы сейчас не умирал… Значит, организм все же сильнее разума, если на пороге небытия заставляет его чувствовать то, чего сам страстно жаждет…»
Таковы были первые мысли Амброзио Фогара, когда к нему вернулось сознание. И лишь через несколько мгновений, захлебываясь, кашляя и с трудом глотая лившуюся сплошным потоком на лицо воду, он понял: это не галлюцинация, а настоящий ливень!
Ура! Разум и стойкость оказались сильнее стихии!
Внезапный короткий, но сильный дождь спас двух итальянских мореходов. Но надолго ли? Сколько еще смогут полумертвые от голода люди сопротивляться отчаянию?.. Ведь никто не знает о постигшей их катастрофе, а следовательно, и не ищет. Да если бы и искали, обнаружить крохотный спасательный плотик в безбрежном океане было просто невозможно.
Фогар и Мансини сами убедились в этом, когда однажды днем услышали гул мотора и увидели летевший довольно низко над водой самолет. С трудом поднявшись на подгибающихся ногах, они кричали, размахивая веслами и штормовками. Увы, самолет исчез за горизонтом раньше, чем Амброзио вспомнил о сигнальных ракетах.
Второй раз надежда возникла перед итальянцами уже в марте месяце – когда точно это было, Амброзио не знает, ибо почти все время мореходы находились в полузабытьи, поддерживая едва теплившуюся жизнь лишь оставшейся после дождя водой да крохотными порциями планктона и собранных с бортов «блюдечек». В тот день Фогар кое-как добрался до кормы за уловом и вдруг увидел вдали черную точку, медленно приближавшуюся к ним.
– Судно, Мауро, судно, – прохрипел он, боясь, что в следующее мгновение видение исчезнет.
Журналист приоткрыл глаза и беззвучно зашевелил губами. Но бывший капитан «Серпрайза» и так понял, что хотел сказать ему друг. С лихорадочной поспешностью – если только это выражение применимо к движениям обтянутого кожей скелета – он вытащил из водонепроницаемого пакета две драгоценные сигнальные ракеты. Минута, другая – и они цветными хвостами рассыпались в воздухе…
И все-таки Амброзио Фогар опоздал: изменив курс, судно уже удалялось от спасательного плота. Уплывала последняя надежда.
…Утром 2 апреля Фогар очнулся с мыслью, что конец неравного поединка с океаном близок. Мауро Мансини уже несколько дней не приходил в сознание. Да и сам Амброзио держался лишь потому, что твердо верил заповеди Алена Бомбара: «Потерпевший кораблекрушение, всегда будь упрямей, чем море, и ты победишь!» Он давно потерял представление, где они находятся, и лишь безучастно смотрел на бесконечные шеренги волн, катившиеся к одним им ведомой цели. Когда на горизонте возникла черная точка, Фогар решил, что начались галлюцинации.
Однако точка приближалась и росла, и мореход наконец поверил, что по направлению к ним идет какое-то судно. Последний шанс. Фогар достает оставшиеся ракеты и одну за другой выпускает их.
…На борту греческого сухогруза «Стефанос» двум итальянским мореходам была оказана медицинская помощь. Однако журналист Мауро Мансини так и не узнал о том, что спасен: через несколько часов, не приходя в сознание, он умер.
…Отправляясь в плавание вокруг Антарктиды, Амброзио Фогар хотел установить рекорд. И хотя он не достиг поставленной первоначально цели, поединок двух итальянских мореходов с океаном может по праву считаться рекордом: 74 дня боролись они со стихией, проплыв за это время 1200 миль. И победили. Ибо человек – прежде всего разум!
На встрече с журналистами Амброзио Фогар сказал, что рано или поздно все же обойдет на шлюпе Ледовый континент. Нет, не ради рекорда. Это будет сделано ради памяти его друга.
