Текст книги "Океан. Выпуск восьмой"
Автор книги: Станислав Гагарин
Соавторы: Владимир Мезенцев,Александр Суворов,Виктор Дыгало,Юрий Иванов,Юрий Дудников,Евгений Сузюмов,Б. Волохов,Святослав Чумаков,Дмитрий Лихарев,Юрий Миронов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)
Ученый предположил, что поток воды вблизи хвоста плывущего дельфина движется назад относительно окружающих слоев воды, а задняя часть тела дельфина уменьшает завихрения..
«Что ж, это понятно, – подумал Бакшеев, листая статью и вспоминая о «парадоксе Грэя», – попросту гидродинамические свойства тела дельфина гораздо более совершенны, чем в конструкции любого аппарата, созданного человеком для движения в водной среде…»
Он отвел глаза от статьи и покосился на Аритомо Ямаду, стоявшего у стены. Ассистент рассматривал – или делал вид, что рассматривает, – копию с картины Сессю «Горный пейзаж».
«Не этим ли они здесь занимаются? – подумал Степан. – Разрабатывают оптимальную форму торпед и субмарин, изучая особенности строения тела дельфинов…»
– Гидродинамические свойства тела дельфинов – вчерашний день науки, – словно прочитав его мысли, заговорил вдруг Аритомо Ямада. – Быстроходность этих животных обеспечивается не только формой и мускульной энергией хвоста.
– Вы имеете в виду строение кожи?
– Да, и в той статье, что вы держите в руках, говорится об этом как о каком-то откровении.
Аритомо Ямада усмехнулся, подошел к Степану и взял из его рук статью.
– Вот смотрите: «Нами установлено, что дельфины обладают специфической структурой кожного покрова с его гидрофобными, антитурбулентными и гасящими свойствами. Одной из причин столь быстрого движения их в воде является существование двигательного механизма кожи, сбивающего вихревые потоки вокруг быстро перемещающегося тела». Об этом мы знали уже несколько лет назад.
«Зачем он говорит мне это?» – подумал Степан.
– Вы ведь тоже работали над этой проблемой? – спросил его Аритомо Ямада. – Можете не отвечать, но я должен предупредить, что за вашими исследованиями постоянно следили. Впрочем, на деятельность профессора Ветрова, вашего шефа, режим секретности не распространялся. Не так ли?
– Верно, – сказал Степан Бакшеев. – Это верно.
– Ветров многое успел сделать, – продолжал Аритомо Ямада. – Он приблизился к решению главной проблемы, и если бы не эта его нелепая смерть…
Аритомо Ямада вдруг замолчал, пересек комнату Степана и опустился на татами.
«Стоп! – подумал Бакшеев. – Он знает даже о Ветрове?! Что это значит? Кто он, этот парень? Спокойно, Степан, спокойно, держи ухо востро…»
– Итак, о коже дельфинов, – сказал Аритомо Ямада. – Эта статья устарела, господин Бакшеев.
– Устарела?
– Конечно. Ведь существует уже искусственная кожа, обладающая свойствами настоящей. Она испытана и показала, на что способен предмет, обшитый такой кожей и движущийся в воде. Мне бы хотелось, чтоб вы вместе со мной поработали над этой проблемой.
– Вы создали такую кожу? – спросил Бакшеев.
– Да, я создал ее. Но есть еще ряд нерешенных вопросов. Жаль, что вы не сможете поработать со мною вместе…
– Почему не смогу? – спросил заинтересованный Степан.
– Профессор Накамура имеет в отношении вас другие планы.
– Какие?
– Об этом он скажет вам сам.
Степан Бакшеев понял, что расспрашивать Аритомо Ямаду бесполезно.
– Вы говорили об искусственной коже, – сказал он.
– Да, говорил. Мне удалось проникнуть в механизм кожи дельфинов, и я попытался имитировать его.
– Это любопытно, – сказал Бакшеев.
– Как-нибудь покажу вам ее в действии.
Аритомо Ямада поднялся, оставив статью на татами, прошел к двери и обернулся:
– Уже поздно. Вам нужно хорошо отдохнуть. Завтра мы пойдем на подводную прогулку. Майор Масаси Кэндо подписал для вас разрешение.
Он помедлил, нащупал за спиной рычаг, отодвигающий массивную дверь в глубь стены, и тихо проговорил:
– Сожалею, что нам не придется поработать вместе. До завтрашнего дня, господин Бакшеев.
Дверь бесшумно раскрылась и вновь сомкнулась. Аритомо Ямада вышел, оставив Степана Бакшеева наедине со своими мыслями.
* * *
Тень Аритомо Ямады исчезла в зарослях водорослей. Степан наслаждался невесомостью своего большого тела. В гидрофонах послышался шум. Степан посмотрел вверх и увидел группу дельфинов, промчавшихся у поверхности. Степан шевельнул ногами и двинулся вниз, туда, где скрылся Аритомо Ямада.
Ему показалось, что какой-то продолговатый предмет проскользнул стороной.
«Аритомо Ямада? – подумал Степан. – Нет, там он не мог оказаться. Кто-нибудь третий?..»
Додумывая эту мысль, Степан продолжал опускаться, и вот он уже видел стоявшего на выступе скалы Аритомо Ямаду.
Вдруг Степан Бакшеев рванулся вперед. За спиной Аритомо Ямады он увидел быстро приближающуюся тень и, прежде чем сумел различить, что это такое, рванулся вперед с криком: «Сзади, сзади!»
Аритомо Ямада мгновенно повернулся; на него неслась трехметровая рыба-меч. Ее страшное оружие сейчас пронзит насквозь скафандр и беззащитное тело человека. Бакшеев мчался наперерез, но его скорость была ничтожна по сравнению со скоростью живого меча.
Аритомо Ямада успел броситься ничком в заросли авизалии, страшное оружие пронеслось рядом со спиной Аритомо Ямады и вонзилось в расщелину скалы.
Рыба-меч попала в западню.
Она принялась яростно извиваться всем телом, с силой ударяла хвостом, дергалась, пытаясь освободиться, и обрывки водорослей, перемешанных с илом, закрыли место, где едва не разыгралась трагедия.
Когда рыба вонзила свой меч в расщелину, Бакшеев выхватил нож и бросился к ней. В замутненной илом воде он еще различал веретенообразное тело чудовища и нанес несколько быстрых и сильных ударов.
Рыба-меч продолжала вырываться из западни, окрашивая кровью воду.
Прошло еще немного времени, и рыба-меч перестала двигаться вовсе. Медленно оседали на дне обрывки водорослей и частички ила.
Аритомо Ямада вплотную подплыл к Степану, схватил руками за плечи и приблизил свой шлем к шлему Бакшеева. Глаза Аритомо Ямады сквозь двойное стекло скафандров в упор смотрели в лицо Степана.
– Вы спасли мне жизнь, – растроганно произнес Аритомо Ямада. – Я ваш должник, господин Бакшеев.
– Меня зовут Степан, – ответил Бакшеев. – И бросьте говорить об этом.
Он снял руки Аритомо Ямады со своих плеч и посмотрел на часы, вмонтированные в запястье скафандра.
– Надо же, – удивился он, – прошло всего четыре минуты с тех пор, как я стал опускаться, чтобы найти вас здесь…
– Пора возвращаться, – сказал Аритомо Ямада. – Пойдемте.
– А трофей? – спросил Бакшеев.
– Пусть остается на месте.
Пологие ступени опускались в бухту метра на четыре в глубину. По ним Бакшеев и Ямада поднялись на площадку и по галерее, соединяющей бухту с помещениями океанариума, прошли в комнату, где раздевались перед спуском в воду. Здесь они сняли скафандры и передали их молчаливому средних лет лаборанту в желтой униформе, которую носила охрана лаборатории и обслуживающий персонал.
Аритомо Ямада подхватил сумку с водорослями и знаком велел Бакшееву следовать за ним.
Молча дошли они до комнаты Степана, и только возле нее Аритомо Ямада тронул Бакшеева за локоть.
– Отдыхайте, а я пойду приготовлю это… – Он поднял и опустил сумку. – Я зайду за вами позднее. Хочу познакомить вас с дочерью профессора Накамуры. Интересная девушка.
Он помолчал.
– О нашем приключении не говорите.
Степан согласно опустил голову.
– Спасибо, – сказал Аритомо Ямада, сжал Бакшееву локоть и зашагал по коридору, залитому светом матовых ламп.
* * *
Сильная струя воды вырывалась из брандспойта и хлестала по лоснящейся на солнце палубе американского танкера «Челленджер». День стоял жаркий, и матросы то и дело принимались окатывать палубу забортной водой, хотя и ее температура была не на много ниже температуры воздуха.
«Челленджер» шел в Австралию с грузом горючего для английских и американских самолетов в сопровождении конвоя из двух корветов – кораблей противолодочной обороны.
Ричард Кэррол, капитан «Челленджера», в последние дни не уходил с мостика. Танкер проходил район, где можно было ожидать нападения с воздуха или из морских глубин, а на борту судна – десять тысяч тонн авиационного бензина, и на эти юркие кораблики, что шныряют рядом, у капитана были не очень большие надежды. Ричард Кэррол и спал на мостике, приспособив для того узкий диванчик в штурманской рубке.
Сейчас, в полдень, Ричард Кэррол склонился над штурманским столом и прикидывал циркулем, сколько миль осталось до места, где, согласно шифрованной радиограмме, их ждал дополнительный конвой.
Как выяснилось впоследствии, первым увидел их матрос Перкинс. Он стоял на переходном мостике со шлангом в руках и окатывал танки струей воды. Трудно сказать, что заставило его взглянуть в сторону океана, но Перкинс глянул туда и увидел на блестящей поверхности его две темные точки, параллельными курсами идущие к борту «Челленджера». Корветы-телохранители спокойно шли впереди и сзади подопечного корабля.
Разинув рот, Перкинс застыл, глядя на приближающиеся предметы, шланг выскользнул из его рук и упал, дергаясь от напора воды и швыряя струю в разные стороны.
Наконец Перкинс пришел в себя, с криком «Торпеды! Торпеды!» метнулся к противоположному борту, прыжком перемахнул через леерное ограждение и бросился в океан.
На палубе услышали крик. Люди в панике заметались по судну. Ричард Кэррол стоял на крыле мостика и, вцепившись в планшир, лихорадочно рассчитывал маневр судна, чтоб уйти от торпед. Он скомандовал: «Право на борт!» Громадное судно стало медленно разворачиваться. Капитана удивило, что корветы продолжают идти как ни в чем не бывало. Неужто не слышат они шума винтов субмарины?
Теперь Ричард Кэррол ясно видел, что взрыв неизбежен, торпеды шли прямо на «Челленджер», капитан отвернулся и не щурясь, невидяще глянул на солнце…
– Смотрите! Смотрите, сэр! Это кричал второй штурман.
Капитан оглянулся и увидел, как черные точки свернули с пути и уходят прочь от «Челленджера». Ричард Кэррол схватил бинокль, и едва он успел поймать торпеды в окуляры, они пошли друг другу навстречу.
Зеленая колонна медленно вырастала из воды. Вершина ее была увенчана белой клубящейся пеной. Колонна поднималась все выше и выше, вот она замерла и с грохотом вернулась в океан. Крутая волна резко тряхнула танкер, и маленькие корветы по рубки зарылись в ней.
Вскоре океан успокоился. Танкер «Челленджер» продолжал идти прежним курсом, неся в своем брюхе горючее для самолетов. Командиры корветов, когда они все благополучно пришли в базу, клятвенно уверяли Ричарда Кэррола, что их гидроакустики не зафиксировали ни шума винтов подводной лодки, ни шума двигателей торпед, и искоса поглядывали на серебряный вихор капитана танкера.
* * *
– Мне просто не верится, Аритомо Ямада… Неужели это те самые водоросли, что вы нарвали в бухте?
– Те самые.
– Тогда вы волшебник, – сказал Бакшеев.
– А вам не нравится, Тиэми Тода? – спросил у девушки молодой ассистент.
Дочь профессора Накамуры сидела несколько поодаль, потупив глаза, и не произнесла ни слова за весь вечер, по крайней мере, с тех пор как сюда, в комнату Аритомо Ямады, вошел Степан.
Не сразу услыхав вопрос, она вскинула глаза, мельком взглянула на Степана и, обращаясь к Аритомо, едва слышно произнесла:
– Да, мне понравилось, очень… – И снова опустила глаза.
«Что это она? – подумал Бакшеев. – Пуганая какая-то…»
А Тиэми Тода думала о том странном сне, какой привиделся ей еще в Иокогаме, и о герое этого сна – он сидел сейчас с нею вместе и нахваливал кушанье, приготовленное Аритомо Ямадой.
– Расскажите о дельфинах, – попросила девушка Аритомо. – Их так много здесь…
– Хорошо, – сказал молодой японец. – Я расскажу вам об одном замечательном дельфине. Его называли Джеком из Пилароса. Недалеко от Новой Зеландии есть Французский пролив с быстрым течением. Он начинается у островов Дюрвиль и Пиларос Саунд и доходит до Тасманского залива. Предательские течения и острые подводные скалы создали проливу плохую славу…
Первой познакомилась с этим замечательным дельфином шхуна «Бриднель» из Бостона. Произошло это в один из штормовых дней 1871 года. Шхуна шла в Сидней. И тут команда заметила перед носом корабля большого серо-синего дельфина.
Матросы по ошибке приняли его за молодого кита и хотели было загарпунить, но жена капитана отговорила их. Пробираясь сквозь туман и дождь вслед за играющим дельфином, корабль благополучно прошел через опасный пролив. Так началась удивительная карьера Джека. С тех пор он всегда ожидал проходящие корабли, чтобы провести их через пролив. Скоро он стал известен среди моряков во всем мире.
Джек встречал корабли, приветствуя их прыжками. Моряки и пассажиры разражались аплодисментами и радостными криками. С тех пор как Джек заступил на службу, в водах Французского пролива не было ни одного кораблекрушения.
Джек обычно плыл недалеко от корабля, время от времени подныривая под него, чтобы вынырнуть у противоположного борта, словно сторожевая собака, загоняющая овцу в стадо. И когда корабль подходил к пенящимся водам Французского пролива, Джек вырывался вперед и оставался перед форштевнем корабля на виду у рулевого, пока судно не преодолеет опасную зону.
В 1903 году пьяный пассажир с корабля «Пингвин» выстрелил в Джека из пистолета. Команда корабля хотела линчевать этого пассажира, и капитану пришлось приложить немало усилий, чтобы заставить матросов отказаться от своего решения. В течение двух недель Джек не появлялся на «службе», и все решили, что он убит. Но однажды ясным утром он снова появился, этот надежный лоцман Французского пролива.
Муниципалитет Веллингтона принял постановление, защищающее Джека от покушений на его жизнь. Этот закон моряки выполняли с особой радостью.
После случая с «Пингвином» Джек никогда больше не выходил встречать этот корабль – единственное судно, которому он отказывал в помощи. Моряки перестали наниматься на это судно, утверждая, что «Пингвин» проклят. И в конце концов корабль наскочил на скалы и затонул.
Джек оставался на своем посту до апреля 1912 года, а потом пропал так же неожиданно, как и появился… Благодарные люди воздвигли Джеку памятник на одной из набережных Веллингтона…
– Удивительные животные, – проговорила Тиэми Тода. – Мне кажется, что они все знают о нас, людях…
Степан и Аритомо Ямада переглянулись.
Когда перешли к чаю, Ямада сказал Степану:
– Вы отлично знаете наш язык. Я пытался изучить русский, но за недостатком времени в этом далеко не преуспел. Мне известно, что у русских есть замечательные поэты.
– Конечно, – сказал Степан. – Но в Японии каждый японец пишет стихи.
– Писать стихи – не значит быть поэтом, – возразил Аритомо. – Прочтите что-нибудь по-русски.
Бакшеев пожал плечами.
«Дела, – подумал он, – самое время устраивать литературный вечер… Неизвестно, что со мной будет завтра, дома меня уже похоронили… Ну что ж, надо читать стихи. Это не самое худшее из того, что мне предстоит…»
Он помедлил немного и принялся читать негромким глуховатым голосом:
Чародейкою-зимою
Околдован, лес стоит.
И под снежной бахромою,
Неподвижною, немою,
Чудной жизнью он блестит.
И стоит он, околдован, —
Не мертвец и не живой, —
Сном волшебным очарован,
Весь окутан, весь окован
Легкой цепью пуховой…
Звуки чужого языка проникали в сознание Тиэми Тода, и ей казалось, будто она понимает, о чем говорит этот огромный человек, так не похожий на тех, кто окружал ее всю жизнь.
А Бакшеев продолжал читать стихи: Тютчева, Лермонтова, Блока. Наконец он замолк и пристально посмотрел на девушку. Она словно завороженная смотрела на него и на этот раз не отвела глаз.
– Вы любите стихи? – спросил Бакшеев по-японски.
– О да, – ответила Тиэми.
– Она сама их пишет, – улыбаясь сказал Аритомо, – и даже опубликовала некоторые из них.
– Это интересно, – сказал Степан, – прочитайте, пожалуйста.
Тиэми не заставила себя упрашивать. Она склонила голову и стала читать. Это были традиционные японские трехстишия – хокку:
Поставить паруса легко,
Но, оттолкнув от лодки землю,
Каким ты ветром паруса наполнишь?
«Как жаль, что сны не повторяются, – подумала она. – Я хотела бы увидеть снова…»
Зеленая луна
Светит в глаза,
И горячим становится сердце.
«Этому человеку можно довериться, – подумал Аритомо Ямада. – Он такая же птица в клетке…»
Я ищу опору
И хватаюсь за нити,
Оборванные нити дождя.
«Нельзя сидеть сложа руки, – подумал Бакшеев. – Неизвестность лишает уверенности в своих силах. Надо искать выход».
Черная сакура
Зацветает в душе.
Скоро ли грянет гром?
Бесшумно раздвинулись двери, и вошел, улыбаясь, Косаку Хироси. Тиэми поднялась на ноги, вслед за нею встал Степан, чувствуя, как затекли ноги от непривычной позы.
Аритомо Ямада продолжал невозмутимо сидеть.
– Извините, – сказал Косаку Хироси, – я помешал вашей беседе, но профессор просит господина Бакшеева почтить его своим посещением. Мне поручено проводить вас.
Он низко наклонился и повернул к двери. Бакшеев нерешительно посмотрел на Тиэми, потом на Аритомо. Последний едва заметно наклонил голову.
– Простите… Ваши стихи прелестны, но мне необходимо уйти, – сказал Бакшеев, обращаясь к девушке.
Она не ответила, и Степан вслед за Хироси вышел в коридор.
* * *
– Мне нужно спросить вас кое о чем, господин Бакшеев, – сказал профессор Накамура, когда они остались вдвоем.
– Готов ответить вам, насколько это в моих возможностях, при условии, что не будут затронуты интересы моей страны и ее союзников.
– Понимаю вас, – сказал Накамура. – Можете мне поверить, что ни о чем подобном я и не помышлял. Речь идет о сугубо научной проблеме. Меня интересует ваше мнение по такому вопросу: чем объяснить нередкие случаи обсыхания животных и гибель их на берегу? Вам известны, конечно, такие случаи?
– Еще бы, – ответил Степан. – Я специально выезжал на Камчатку для расследования причин гибели большого количества китов.
– Согласитесь, что это странно. Животные, обладающие великолепными способностями ориентироваться в водной среде, вдруг теряют это качество и оказываются на берегу! Не объясняется ли это массовым психозом, толкающим животных на коллективное самоубийство?
– Мне кажется, следует разграничивать случаи одиночного и группового обсыхания, – произнес Бакшеев. – Вы знаете, как развито чувство взаимопомощи у дельфинов. Можно предположить, что первое животное, попав на мель и не имея возможности выбраться в безопасное место, подает сигнал бедствия. Остальные дельфины спешат на помощь и разделяют судьбу жертвы.
– А что вы скажете об одиночных обсыханиях?
– Ответить на этот вопрос однозначно гораздо труднее, – сказал Бакшеев. – По всей вероятности, внешние условия, в которые попадает дельфин, выводят из строя его эхолокационный аппарат. Ведь известно, что случаям обсыхания сопутствуют штормовая погода, ветер, дующий с моря, высокая зыбь. У нас на Охотском море, где большая амплитуда колебания между приливным и отливным уровнями, есть настоящие китовые ловушки, обычно в устьях рек. Во время сильного шторма грунт перемешивается с пузырьками воздуха, образуется среда, в которой эхолокационные сигналы дельфинов и китов искажаются. Эти помехи дезориентируют животных и сбивают их с правильного курса.
– Любопытно, – сказал профессор. – Но чем вы объясните массовое выбрасывание животных в спокойную погоду и одновременно, как будто они подчинялись какой-то команде со стороны? Не думаете ли вы, что животные действительно совершают самоубийство, выполняя чью-то волю? И поступают так, отдавая себе отчет в том, что они делают?
– Но для этого надо признать, что они наделены разумом, – возразил Бакшеев.
– А разве вы думаете иначе? – спросил профессор Накамура.
…Аритомо Ямада встретил Степана за поворотом коридора.
– Я ждал вас, – сказал он Бакшееву.
В комнате он подошел вплотную к Степану и тихо проговорил:
– Ничему не удивляйтесь. Не торопитесь отвергать предложения Накамуры. Он сделает вам их завтра. Вам нужно выиграть время. И мне тоже. Я – ваш друг.
Он нащупал ладонь Бакшеева и стиснул ее.
– Вспомните рыбу-меч. Как она попала в бухту, если все выходы и входы наглухо закрыты службой майора Масаси Кэндо?
ТАЙНА ПРОФЕССОРА НАКАМУРЫ
Кошмар повторялся несколько раз, и, чтобы справиться с ним, Степан открыл глаза, посмотрел на часы с суточным циферблатом. Стрелки часов свидетельствовали о том, что в обычной жизни наступило утро.
«Что оно принесет мне? – подумал Бакшеев, с трудом повертываясь в небольшой круглой ванне. – Этот разговор с профессором Накамурой… И слова Аритомо Ямады. Действительно, как могла попасть в бухту эта хищница? Значит, есть неизвестный охране проход? И Аритомо не хочет, чтоб кто-нибудь узнал о нем… Кто он? На провокатора не похож, да и к чему им эти проверки? Убрать меня можно было и раньше…»
Так и не приняв решения, Бакшеев закончил туалет и в ожидании завтрака уселся за принесенные вчера Аритомо Ямадой рефераты. Степан перелистывал страницы, делая на полях пометки карандашом, и вдруг увидел прямо перед собой пожилую японку, она бесшумно вошла в комнату. Двери комнат на этом острове не имели внутренних запоров.
Бакшеев узнал Табэ, служанку профессора.
– Господин приглашает вас позавтракать с ним вместе, – сказала она, поклонилась, попятилась к двери, еще поклонилась и исчезла.
Степан неплохо ориентировался в расположении жилых и служебных помещений лаборатории и без труда добрался до комнаты, служившей кабинетом. Здесь были сам профессор, его дочь, Аритомо Ямада, Косаку Хироси, майор Масаси Кэндо и мрачного вида японец, его Бакшеев видел впервые.
– А вот и господин Бакшеев, – очень любезно произнес Накамура. – Садитесь, пожалуйста. С сегодняшнего дня вы можете считать себя сотрудником лаборатории.
«А о том, захочу ли я этого, меня и не спрашивают, – подумал Степан. – Что ж, сотрудник так сотрудник. Поглядим, что будет дальше».
– Вы знакомы со всеми, кроме капитана Мицуёси Набунаги, – сказал профессор. – Капитан редко бывает здесь, у него трудная должность, но Мицуёси Набунага блестяще справляется с нею, и сегодня мы рады видеть его и познакомить с вами.
Табэ внесла поднос и стала оделять всех чашечками с едой.
– Вы написали отчет о вскрытии? – спросил Накамура у Косаку Хироси.
– Да, господин профессор, – приподнимаясь, ответил патологоанатом.
– После завтрака принесите материалы сюда.
– Хорошо, сэнсей.
Накамура взглянул на Тиэми Тода.
– Ты неважно выглядишь сегодня. Ты нездорова?
– Нет, нет, все в порядке, отец.
– Вы, Аритомо Ямада, сегодня займитесь с Фаситором. Что-то не нравится мне его поведение. Наш новый коллега попозже присоединится к вам.
Профессор Накамура с улыбкой посмотрел на Бакшеева.
– Вы не возражаете против совместной работы с Аритомо Ямадой? Нет? Вот и прекрасно.
После завтрака все поднялись, сложив ладони около груди. Один за другим сотрудники лаборатории удалились. Профессор Накамура и Бакшеев остались одни.
– Не хотите ли закурить? – спросил профессор, протягивая коробку с сигарами.
– Благодарю, – сказал Бакшеев, но сигару не взял.
Заядлый курильщик, он после приключений последних недель утратил всякую тягу к табаку.
– Я много знаю о вас, Бакшеев, – начал Накамура. – Мне нравится смелость ваших идей. К сожалению, профессор Ветров слишком рано ушел из жизни…
– Да, профессор Ветров рано умер, – сказал Степан.
– Я несколько осведомлен о вашей совместной работе и благодарю провидение, которое привело вас ко мне. Надеюсь, здесь, на этом острове, вы будете таким же талантливым исследователем, каким были у профессора Ветрова.
– Что именно требуется от меня? – спросил Бакшеев.
– Пока ничего. Для начала я кое-что покажу вам. Об этом ваш шеф мог только мечтать. Идемте со мной…
Одна из стен этого помещения была сплошь покрыта разнообразной аппаратурой. Назначение ее было мало понятным Бакшееву, и он с любопытством оглядывал ряды индикаторных ламп, экранов, напоминающих экраны осциллографов, бесчисленные тумблеры и кнопки. На остальных стенах приборов было тоже немало, но между ними оставалось хоть какое-то свободное пространство.
Посреди комнаты возвышался пульт, рядом, под углом друг к другу, стояли два кресла. Они напоминали кресла из парикмахерской. Впечатление усиливали странные колпаки над изголовьями, словно аппараты для сушки волос.
Профессор Накамура подвел Бакшеева к одному из кресел и знаком пригласил сесть. Степан повиновался. Кресло оказалось весьма удобным.
Бакшеев скосил глаза вправо и увидел, как профессор отошел к боковой стене, навстречу ему выдвинулся стержень с утолщением на конце. Накамура приблизил этот стержень ко рту и проговорил несколько слов, их смысла Степан не сумел различить.
«Микрофон», – подумал Бакшеев.
Затем профессор вернулся к Степану, продолжавшему седеть в кресле, и руками взялся за колпак над его головой.
– Сейчас вы увидите, как далеко ушел я по сравнению с профессором Ветровым, – горделиво произнес Накамура. – Сидите спокойно.
Накамура щелкнул тумблером, и колпак стал опускаться на голову Степана. Он снова подумал о сходстве колпака с тем, какие надевают на головы модниц, и решил, что стать вдруг завитым, как барашек, – не самое страшное из ожидавших его неожиданностей.
Колпак закрыл голову до половины лица. Стало темно. Степану вдруг вспомнилась та темнота, он опустил глаза и с облегчением различил свет, идущий из-под колпака снизу.
– Приготовьтесь! – услыхал он голос профессора.
Бакшеев не видел хозяина лаборатории, но по голосу понял, что тот устроился в кресле рядом.
Вдруг Степан ощутил мелодичный звон. Он сразу понял. Именно не услышал, а ощутил… Непосредственно своим сознанием, мозгом, без участия органов слуха.
Звон сменился низким гудящим тоном, затем раздался тоненький свист и звуки, напоминающие плач ребенка.
Степану показалось вдруг, что голова у него постепенно разбухает, увеличиваясь в размерах. Он забыл, что голова стиснута обручами колпака, и попытался тряхнуть ею. Голова даже не шевельнулась.
Снова раздался свист, он становился все пронзительнее. У Степана заложило уши. Наконец свист оборвался на самой высокой ноте и появился голос:
– Хорошо, что ты пригласил меня, Старший Самурай.
Эти слова были произнесены по-японски, и Степан понял, что говорит не профессор, тем более сразу же за этой фразой в его мозгу возникла другая.
– Я тоже рад встрече с тобой, – ответил голос. Это был голос Накамуры.
– Но причины, вызвавшие радость у тебя, и мое желание встретиться с тобой различны, Старший Самурай.
– Ты говоришь загадками.
– Сейчас я скажу все.
– Нет, нет! Не сейчас! Сегодня я снова встречусь с тобой позднее. Понятно? Позднее…
Бакшееву показалось, что профессор испуган.
– Хорошо. Что хочешь ты от меня, Старший Самурай?
– Рядом со мной находится молодой коллега. Он давно ищет встречи с тобой, Старшая Мать. Он ученый. Зови его Доктор.
– Я рада приветствовать вас, Доктор, – произнес все тот же далекий голос. Степан сообразил, что обращаются к нему.
– Поздоровайтесь, Бакшеев, – вмешался профессор.
Степан разжал губы, пытаясь произнести хоть слово, но не мог ничего сказать, снова стала увеличиваться голова, он догадался, что отвечать надо мысленно, попытался сосредоточиться, услышал: «Я плохо слышу его», почувствовал, будто голову разрывают на части, хотел крикнуть, и вдруг все исчезло.
Открыв глаза, он увидел перед собой обтянутое желтой кожей лицо профессора Накамуры. Единственной рукой профессор расстегивал ему ворот рубашки.
– Вы можете встать?
Степан тряхнул гудевшей головой и приподнялся в кресле.
– Вот и хорошо, – сказал профессор. – Мне следовало вас проинструктировать… Но может быть, так оно лучше.
– Что это было? – спросил Степан.
– Потом, потом, – сказал профессор Накамура. – Идите отдыхать.
Он подошел к пульту, возвышающемуся между кресел, и нажал одну из многочисленных кнопок.
Степан поднялся из кресла и встал на ноги, стараясь унять в них противную дрожь. Голова сильно кружилась.
Вошел Ямада.
– Проводите коллегу в его комнату, – сказал профессор. – У него было чересчур много впечатлений сегодня.
Пошатываясь, Степан направился к выходу. У двери его поддержал за локоть Аритомо.
– Отдохните как следует, – вслед Бакшееву проговорил профессор Накамура. – Завтра вы будете мне нужны.
Степан и Аритомо прошли длинными коридорами, и у стеклянной двери, ведущей на площадку перед океанариумом, Степан остановился.
– Мне хотелось бы выйти на свежий воздух, – сказал он Аритомо.
Молодой японец толкнул дверь, и они вышли в гигантский кратер, высоко над ними округло синело небо.
– Хотите сигарету? – спросил Аритомо Ямада.
– Нет, подождите, – сказал Бакшеев.
Он услышал тихий всплеск, повернулся и увидел, как из-под скалы, по каналу, уходящему в нее, выплыла крупная, не менее трех метров, самка-афалина, зарылась в воду, с шумом выскочила на поверхность и через открытый шлюз прошла в средний бассейн.
Бакшеев удивленно взглянул на своего спутника.
– Это Фист-кых, – пояснил Аритомо Ямада. – Старшая Мать Фист-кых. Это с ней вы сейчас говорили.
* * *
Громадная афалина медленно ходила кругами, держась в полуметре от стенок. За нею следовала группа из пяти дельфинов.
– Фист-кых рассказывает им о встрече с человеком, – сказал Аритомо, – со Старшим Самураем – профессором Накамурой. Он сам придумал себе такое имя. А они считают, что слово «самурай» означает нечто вроде основателя семейства.
Аритомо говорил спокойно, а Степан стоял ошеломленный.
– Значит, – начал он нерешительно, – профессор Накамура сумел…
– Да, – перебил его Аритомо, – сумел установить с дельфинами прямой контакт. Только не оборачивайтесь, пожалуйста, сюда идет Косаку Хироси. Не говорите ничего лишнего при нем.
– Какие изящные животные, – заговорил Хироси, подходя к ним и показывая рукой на дельфинов в бассейне. – К сожалению, мне приходится иметь с ними дело, когда они уже неподвижны.
– Вы хотите сказать, что предпочли бы резать их живыми? – сощурившись, спросил его Ямада.
– Что вы, коллега, ничего подобного я не имел в виду. Просто ваша интересная работа с этими разумными существами мне больше по душе, – сказал Хироси.
– А мне казалось, что ваше призвание – орудовать ножом, и только, – резко ответил Ямада.
Косаку Хироси слегка скривил рот, затем зубы его блеснули в улыбке.
– У вас дурное настроение, коллега. Простите за назойливость, но я не сумел этого вовремя рассмотреть. Извините. Мы продолжим наш разговор как-нибудь в другой раз.
Он поклонился, попятился назад, затем повернулся и зашагал к дверям, ведущим во внутренние помещения лаборатории. Глухая злоба душила Хироси, когда он миновал порог и двинулся в операционную.
«Ну погоди, щенок, – думал он. – Я найду для тебя достойную расплату за эту наглость. И этот русский… Они, видимо, заодно. Накамура хочет доверить русскому тайну. Старый кретин! Почему он так носится с этим русским? Зачем он ему? И Тиэми стала неузнаваемой с тех пор, как этот человек появился на острове… Нет, нет, это невозможно! Надо что-то предпринимать, надо поближе сойтись с этим Бакшеевым. Зачем он нужен Накамуре?..»
