355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Станислав Росовецкий » Самозванец и гибельный младенец » Текст книги (страница 7)
Самозванец и гибельный младенец
  • Текст добавлен: 19 января 2021, 09:30

Текст книги "Самозванец и гибельный младенец"


Автор книги: Станислав Росовецкий



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

– А ты покамест времени не теряй, а наруби дров да растопи хорошенько баню. И вот еще: нагрей побольше воды в чистом чугуне. Горячая вода обязательно понадобится.

Когда, уже с топором, шел Бессонко к дровянику, на него пару раз тявкнула беззлобно Найда, приглашая подойти посплетничать. Проурчала:

– Уже и повыть нельзя? Неужто не знаешь, что у людей рождение щенят – дело опасное, не то что у собак? Лучше уж готовиться к худшему, авось все будет хорошо.

– И в самом деле опасное?

– И я удивляюсь. Ведь рожают-то всего одного, от силы двух щеночков, а помирают от того часто.

– Спасибо тебе, Найда, что предупредила.

– Еще хотела тебя остеречь насчет волка. Слоняется один такой вокруг нашего забора по ночам. Я сначала подумала, что он мною как красавицею-сукой увлечен, ан нет… Раз ветер был от него, и унюхала я, что не так от него пахнет. А ты меня понял ли?

– Чего ж не понять, Найда? Старый стал волчара, на курятник нацелился – легкая, мол, там добыча…

– Боюсь, что хуже, дружок. Как бы не оборотень. И старой кровью от него несло.

– Вот только оборотней нам тут и недоставало! Спасибо, Найда, ты сама поберегись.

– Меня не тронет. У нас псы сук не обижают. И у волков тоже.

У дровяника поджидал его Домашний старичок, уже приплясывая от злости. Тут же накинулся:

– И о чем только ты с этой беспородной сукой так долго любезничал, а? Я уж думал, Бессонко, что у тебя пушистый хвост вот-вот вырастет, и ты им, как Найда, завиляешь умильно!

В ответ Бессонко сперва пару поленьев разрубил, безотчетную ответную злость разгоняя, а потом пояснил. Лохматая, мол, сторожиха донесла, что вокруг хутора бродит волк-оборотень, а еще предупредила, что хозяйка от родов может и того, помереть. Домашний дедушка подбоченился:

– Экая невидаль, что баба от родов помереть может? Задумался бы лучше, что мы с тобою в таком разе делать станем и куда подадимся, вот бы о чем… А оборотень… Вот ведь скучно нам тут было, Бессонушко, нечем было нам заняться, так еще и оборотень подвалил.

– И я про то, Дедушка.

Показалось Бессонку, что кипятится старичок оттого, что переживает за красавицу Анфиску. Лично ему рубка дров помогла: и от плохих мыслей отвлекся, и стоны Анфискины жалостные не так стали слышны, и дело полезное делал. Потом, под Дедушкины ворчливые советы, без которых спокойно мог бы и обойтись, занялся он баней.

Наконец, примчала, вся в пене, Савраска, привезла на телеге вместе со Спирькой толстую повитуху бабку Варюту, и сразу стало ясно, кто теперь в корчме верховодит. Не успел опомниться паренек, как уже тащил вверх по лестнице чугун с горячей водою, а сзади бухал сапогами по ступенькам Спирька с целым ворохом чистого тряпья. В самую комнату, где продолжала стонать Анфиска, их не пустили. Да и вряд ли хотелось Бессонку заходить в эту ставшую страшной светлицу.

Он сел на ступеньку, а рядом Спирька. Крики не прекращались. Бухнули двери, раздался грубый голос повитухи:

– А вы чего тут без толку расселись? А ну бегите развязывайте все узлы, что увидите, отмыкайте все замки в доме! Да пояса, пояса с себя снимите, пуговки на воротниках отстегните! Печные заслонки открывайте, двери все в доме распахивайте! Худо ребенок идет, в мамке застревает!

Побежали уже вниз, поддерживая штаны руками, когда повитуха окликнула Спирьку:

– Да погодь ты, вот ведь торопыга! Два словечка тебе скажу.

Спирька остался, а Бессонко побежал дальше. Хотелось ему спросить, для чего все развязывать и размыкать, да он и сам вроде бы догадался. Подбежал к конюшне, отворил дверь, заорал на пана Рышарда, свесившегося к нему из чердачного люка:

– Быстро мне снимай, пан, пояс, да пуговки расстегивай!

– Добро, добро! Я бы и целиком сподни скинул, быле пани Анфисе помóгло, – спокойно согласился поляк-нахлебник.

Окинул Бессонко конюшню торопливым взором, соображая, уж не надо ли и лошадок отвязать, когда прислушался – и остолбенел. Душу раздирающие стоны прекрасной корчмарки прекратились, а точнее, так сменились мощным, басистым младенческим ревом. Так орал младший сынок Вишенки, когда требовал немедленного присутствия матери-лешачихи. Детский крик почти сразу же потерялся в мощном гуле, земля затряслась и вроде как поехала влево под ногами у Бессонка. Он присел, пытаясь удержаться на ногах.

– Родила! У меня теперь есть братик! – заорал – и сел прямо на грязный пол конюшни. Рядом с ним шлепнулся пан Рышард, кубарем скатившийся с лестницы-стремянки.

Однако радовался Бессонко рано и даже, больше того, напрасно. Мужики (а с ними и Домашний дедушка в ногах у паренька) довольно долго маялись на крыльце, пока не вышла к ним насупленная повитуха. Зыркнула на Спирьку:

– Ты, я вижу, лошадь не распрягал, как я тебе велела? Не томи животину, холоп, можешь идти распрягать.

Спирька сорвал с головы шапку и кинул оземь.

– Да что ж ты, баба, мне голову морочишь? То не распрягай тебе, то распрягай…

– И то… Велела я тебе не распрягать, потому что сразу увидела: плоха твоя хозяйка. Думала, что ты, когда она родит, еще успеешь за попом в Путивль, на посад, за покровским батькой Федотом. Это чтобы исповедал, причастил святых тайн и соборовал. Да вот, беда какая, не успеешь теперь. Помрет раба Божья Анфиса скоро, истекает потому как кровью. Богатырь у нее родился, мать разорвал, почитай. Что ж винить его? На свет Божий ведь поспешал.

– Значит, не ехать мне сейчас? – снова снял шапку Спирька и теперь мял ее в руках.

– Завтра поедешь. Тогда, если с батькой Федотом договоришься и в плате сойдетесь вы, он приедет с тобой и твою хозяйку отпоет и похоронит. После поминок у вас переночует, а поутру, когда срок придет, и младенца окрестит. Заодно тебе придется привезти сюда кормилицу, я скажу, где ее найдешь и что от меня молодке передать.

Хотел было Бессонко брякнуть, что тогда поп и его, как обещала бедная Анфиска, тоже окрестит, да заткнулся – не до него теперь. А тут еще и повитуха на мужиков накричала:

– И вы чего тут расселись? И ты, холоп, куда поплелся? Вот уж дубовая голова, прости Господи! Я же сказала – идите к хозяйке, она вас всех видеть желает. Завещание свое хочет вымолвить.

Тут бабка Варюта наставила ухо, к плачу младенца прислушиваясь, да и убежала, сапогами стуча. Переглянулись мужчины, пожали плечами, однако никто не стал огрызаться: понимали, что повитуха огорчена. Уже перед дверью светлицы резко запахло свежей кровью. Снова переглянулись мужики и сняли шапки перед тем, как войти.

Едва узнал Бессонко свою благодетельницу: всегда подвижная, как ртуть, Анфиса лежала неподвижно, лицо красавицы вытянулось и побледнело, черты его обострились, одни глаза, теперь в глубоких темных ямах, сияли, как прежде. Пошевелила она рукой, лежащей поверх одеяла, что-то сказала, но никто ничего не расслышал.

– Вот ведь бестолочь! – рявкнула бабка Варюта сбоку, от окна. – Возле кровати встаньте, недотепы. Тьфу ты, нечистый дух, забыла я… Ты, Спирька, беги да набери мешок соломы и притащи сюда. Нельзя ей на перине и на подушке отходить: все перья в тело воткнутся, вечно мучить будут. И свечку, чтобы засветить и в руки дать, принеси, да не простую, а освященную в церкви на Великий Четверток.

– Чего? – вылупился на нее Спирька.

– Ну, тогда обычную свечку тащи… Вот ведь нехристи лесные! Быстро мне! Чтобы одна нога здесь, другая там!

А когда смолкли шлепки босых ног слуги, расслышал Бессонко, что шепчет Анфиска.

– …опросталась, наконец. Да неудачно… Помираю, стало быть. Спасибо Варюте, что не стала мне врать… Надо ведь и распоряжение сделать… Мне это от Бога наказание… За то что прежде не рожала я, все веселилась – и даже телесно, пока прочие бабы мучились… А ты, Бессонко, поди посмотри на сыночка моего, тебе ж любопытно…

Едва понял паренек, о чем говорит она. Ведь не только, как остальные, слушал он Анфискины слова, но и ощущал ее жестокую обиду на жизнь и смятение перед лицом небытия, тяжкую ее уверенность в адских муках на том свете. И вовсе не любопытен стал ему тогда младенец, убивший только что свою мать, однако удивило его после этих речей Анфиски, что не слышит больше детского крика. Оглянулся Бессонко – и увидел возле окна, на руках у повитухи, сверток из тряпья, из которого высовывалась лысая красная головка. Младенец-убийца с умильным хлюпаньем сосал из коровьего рожка какую-то свою младенческую еду. Осторожно обошел его Бессонко, обсматривая сердитое маленькое личико. Показалось оно ему злым, некрасивым – и совсем непохожим на его собственное лицо, к отражению которого в луже присматривался, что скрывать, в тот день, когда впервые был отмыт и пострижен. Покосился тут на него младенец – и рыкнул, от своей кормушки отгоняя.

– Иди, иди к ней, к болезной! – зашипела бабка Варюта. – Будто сосунков никогда не видел! Правду, верно, говорят о тебе, что лешачонок. Заодно поможешь под страдалицей перестлать.

Прибежал Спирька с мешком соломы, вместе с Рысем приподнял Бессонко легкую, почти невесомую Анфису над кроватью, пока Спирька выдергивал из-под нее постель, и без того безвозвратно испорченную кровью, а повитуха рассыпала по кровати солому. Когда стихла суматоха, наклонился над роженицей Бессонко и снова услышал вроде как сухой шелест:

– Все, что имею, то есть корчму и двор, все запасы, платье и деньги готовые, я завещаю сынку моему, пока безымянному… А ты, Спирька, проследи, чтобы его окрестили по дедушке, Иваном… Опекуном же до восемнадцатилетия сына моего назначаю вот его, Бессонка, которого прошу окрестить (передай, Спирька, отцу Федоту) вместе с моим сыночком Иванушкой… Ты, Бессонко, должен был пойти в отца своего, в Сопуна, а тот был мужик честный… И вот еще что… Добре было бы, если бы ты столько же денег и добра передал уже взрослому сынку моему, сколько от меня нынче получил – а не выйдет в наше тяжкое время, то как уж выйдет… Только не обижай его…

Чмоканье у окна прекратилось. Покосился туда Бессонко и ахнул внутренне. Ибо перестал сосать рожок младенец и вроде как прислушивается к шепоту матери.

– А ведь сынок твой на ус мотает твои слова, Анфиса, – усмехнулся парень робко.

– Показалось тебе… Несмышленыш он еще у нас… Попу Федоту, как приедет, полтину дай за похороны мои да за два крещения… Будет носом крутить, накинь два гривенничка – и достаточно с него. Только угости по высшему разряду… Спирька, слыхал? Вина наливай самолучшего, любит батюшка это дело… И вот что, Спирька, отпускаю я тебя… На третий день после крещения маленького можешь идти на все четыре стороны… Отработал ты свой долг покойному моему муженьку… А, коли захочешь, оставайся, и тогда бери у Бессонка в год полтину за свою службу… Скажите мне оба, что поняли…

– Чего там, тетя Анфиса, понял я…

– Я за тебя теперь, госпожа ты моя бесталанная, буду вечно Господа Бога молить…

Страдалица замолчала, видимо собираясь с силами.

– Ты давай, говори! – прикрикнула на нее повитуха. – Силы из тебя вместе с кровью-то уходят, красавица ты наша. Заснешь, и не заметишь, как.

– Да ладно уже… меня пугать… И без того трясусь, как овечий хвост… Раньше ведь никогда еще помирать не доводилось…

Повитуха только отвернулась сердито, а Бессонко был удивлен, что умирающая еще способна, оказывается, осмеять свой страх.

– Теперь ты, Рысь, послушай… Так и быть, прощу я тебе долг… И вранье твое тебе прощу, будто вот-вот тебе из Познани все зажитое подвезут… Ты только отработай управителем в корчме сколько понадобится, пока… Пока вот он, Безсонко, не возвернется… Стряпуху найми добрую, ей полтины в год достаточно будет… Тебе плату кладу семь гривенников в год, да на всем готовом… Присмотришь за Спирькой, чтобы не воровал, а он за тобою присмотрит… Чтобы ты добро моего сыночка… Часом чтобы не проиграл…

– Дзенкую бардзо, алэ ж маешь опекуна для того, пани Анфиса, – поклонился печальный, глаза на мокром месте, пан Рышард.

– Для сына Сопуна у меня другое будет поручение… А теперь выйдите все… И ты, Варварушка, выйди… Отдай рожок вот ему… Бессону… У нас с ним тайная будет беседа…

Поджав губы, положила бабка Варюта спеленатого младенца возле правой руки роженицы, а рожок ткнула в руки подростку. Малец уставился на него умными глазками и перевел взгляд на рожок.

– Нех тебя примет в теплые объятия свенты Микула, – сказал Рысь на прощанье, а Спирька только крякнул и рукой махнул.

Итак, все вышли, только Домашний дедушка, оставаясь в образе кота, а любопытства своего природного не оставляя, терся об ноги Бессона. Анфиска же все молчала и даже глаза прикрыла. Наконец, зашелестела снова.

– Нет, не твой братик… Но я хотела, чтобы ты стал сладенькому моему… Названым братом стал… Маленький – точно картинка, с его величества снятая… С его величества царевича Димитрия намалеванная… Даже и бородавочка на том же месте… Царевич был его отец… При таком сходстве отец от сына не откажется… Прошу тебя, именем отца твоего Сопуна… Прошу тебя разыскать царевича и сказать ему, что у него есть сынок Иванушка… Но сперва спрячь малыша… Москва, она большая… Найдешь, где младенца укрыть… И если только обрадуется царевич и захочет видеть Иванушку… Тогда только…

Тут замолкла, и глаза ее снова закрылись. Бессонку показалось бы, что потеряла она сознание, если бы не чувствовал, с какой силой Анфиска стремится донести до него что-то очень для нее важное. Наконец, открыла она глаза и показала ими направо. Губы страдалицы шевельнулись, и он не услышал даже, а угадал: «Ключи… Под подушкой…». Удивительно, однако и младенец покосился своими глазками-бусинками влево от себя, туда, куда показывала беспомощная его мать.

Закусил губу Бессонко и сунул левой рукой под подушку, а там нащупал и вытащил осторожно связку ключей. Показал их Анфиске, и у той глаза засветились радостью, а малый, тот вроде бы и засмеялся, хоть и зазвенели ключи разве самую чуточку. Поистине, не надо было и уговаривать Бессонка, чтобы полюбил он по-братски Анфискиного сыночка!

Но тут несчастная снова закрыла глаза, по вытянутому ее телу пробежала судорога, а Бессонка словно в лицо ударила волна вспыхнувших в ней чувств обиды и ужаса… И сразу же все успокоилось, у Анфиски некрасиво раскрылся рот, а одеяло над пышной ее грудью перестало выгибаться и опускаться. Младенец сморщил личико, заплакал. И Бессонко закричал, призывая бабку Варюту, а когда она прибежала, принялся тыкать ей ключи вместо рожка. Кончилась суматоха тем, что парень вылетел из светлицы с младенцем на левой руке, с рожком в правой и связкой ключей за пазухой. При этом он чуть не придавал дверью Старого дедушку, который от возмущения выгнул спину и зашипел возмущенно. Найда завывала вовсю, а из леса ей вторил недальний волчий вой.

У Бессонка непривычно щипало глаза, он принялся неумело кормить младенца, а Спирька и пан Рышард так ни о чем его и не спросили. Бодро высосав остатки молока, младенец хмыкнул и мгновенно заснул. Тогда Спирька повел всю компанию в коморку, где спала покойная корчмарка, когда обе светлицы были заняты постояльцами. К удивлению своему, Бессонко обнаружил там уже подвешенную деревянную колыбель – темную от старости, с застрявшей в щелях соломой.

– А где ж еще кормилице пребывать прикажете? – заявил слуга. – И сосунок при ней…

Пан Рышард выругал Спирьку за неопрятность и велел подмостить на дно побольше тряпок, уже если не нашлось перинки. Постояли мужики у колыбели, разглядывая спящего младенца, а затем снова уселись на лестнице.

– Венс сводный брат у пана Бессона народился? – полуспросил, полуподтвердил свою догадку пан Рышард и тяжело вздохнул. – Витам… Поздравляю пана.

Спирька дернулся было возражать, однако Бессонко вовремя дернул его за рукав. Он успел сообразить, что милейший лях лично не встречался с царевичем Димитрием и, стало быть, не знает отца младенца в лицо. Очень не понравилось Бессонку сказанное перед смертью Анфиской о царевиче. Выходило, что отец мог и не обрадоваться маленькому своему сыночку. А ведь у Анфиски было время все хорошо обдумать, ох, было… Поэтому и решил парень, что станет молчать о тайне, открытой ему прекрасной покойницею. Так оно лучше для всех.

– Секреты маче, панове, – обиделся пан Рышард. – Добро вже, як знаече…

Стукнула дверь, и нависла над ними озабоченная повитуха.

– Значит так, Спирька. Теперь принеси мне еще теплой воды в горшке, который не жалко будет потом разбить. И две монетки на глаза. Также нужны еще свечи и холст на саван. И гребень найди старенький, какой не жалко – больно хорош был у Анфиски гребень, чтобы в колоду класть… Бегом! А вы чего сидите? Ищите топоры! Вам, неумехам, за два дня надо будет вытесать гроб для вашей хозяйки.

В последующие три дня корчемные жители столь рьяно готовились к похоронам Анфисы, что у Бессонка сложилось впечатление, будто человеку куда легче и проще прожить на земле, чем оказаться в конце концов закопанным в ней, лежа в деревянной колоде с окошечком в крышке, а для того прежде по всем правилам помереть. Спирька так сяк объяснил ему, что большинство обрядов и запретов – для того, чтобы не позволить мертвому возвращаться к живым. Трудно было понять, почему все домочадцы так сильно боятся того, что красивая, добрая, всеми любимая Анфиска время от времени будет вставать из могилы и навещать свою корчму.

Снова запряг Савраску мрачный и раздраженный слуга, и через несколько часов вернулся с попом Федотом и кормилицей Насткой на телеге. Уж не знал Бессонко, на кого ему любопытнее смотреть – то ли на странно одетого и с большой бородой батьку Федота, то ли на дородную, грудастую Настену, от которой вкусно пахло молоком. Батька Федот, своими повадками сразу напомнивший ему приемного отца Лешего, занял лучшую светлицу и распорядился, чтобы ему подали выпить и закусить с дороги. Пришлось Бессонку распрягать Савраску и выслушивать от нее всякие пустячные лошадиные жалобы и соображения.

Тем временем Рысь и Домашний дедушка в образе кота со вниманием, достойным лучшего применения, глазели на молоденькую кормилицу. Она же из скромности отдала предпочтение мелкому животному, погладив его по голове:

– Ах, какой умненький котик!

Бессонко, который как раз проводил мимо, взяв под уздцы, Савраску, ухмыльнулся, увидев, что старичок в кошачьем образе, прямо таки растаявший от похвалы, принялся урчать и тереться круглой головкой об лапти и онучи кормилицы.

– Нет, чтобы лучше за собственным ж-жер-р-ребенком пр-р-рисматр-р-ривать, – покосилась на молодицу Савраска.

Глава 7. Сборы Бессонка в дорогу

Перед самой поездкой Бессонко решил пойти попрощаться с приемным отцом, да и красавицу Зеленку надеялся у него, у Лешего, в зимовье застать. Хотя и сам прекрасно понимал, что нечего ей там делать, вольной лесной русалке. Лето ведь сияет и парит, самое ей время – над лесной тропкой на зеленых ветках качаться, зеленоватой ладной ножкой помахивая, и подстерегать прохожего, чтобы ему загадку загадать, да и защекотать, если не ответит.

И как напророчил. Как только подумалось ему вскользь, что вот та дубовая ветвь, над тропкой нависающая, как-то подозрительно покачивается, тотчас же проявилась на ней прекрасная Зеленка во всей своей девичьей красе. Спрыгнула неторопливо прямо на тропу, спросила вкрадчиво:

– Так что же бежит без повода, добрый молодец?

– Что же, как не вода? Вода же, вода, тетя Зеленка – ты сама мне говорила!

– Я? Тебе? Да кто же ты, такой шустрый?

Вместо ответа Бессонко присмотрелся: а вдруг не тетя Зеленка это, а другая русалка? Вот только что чужой русалке делать в нашем Черном лесу? Да нет, она перед ним, красавица Зеленка… Видно, это он сам так изменился, что не узнать теперь.

– Это же я, Бессонко, сын Сопуна, был в приемных сыновьях у Лесного хозяина.

Русалка вытаращила на него свои большущие глаза, потом прыснула и сплеснула руками:

– Ты, в самом деле… Не узнала! Знаешь, против солнца-то глядя… А уж обрадовалась то как: вот есть у меня, наконец, кого защекотать – и еще молоденький такой!

Невольно пожалел тут Бессонко, что не надел, в гости собираясь, на себя доспехи, как было намеревался. Напрасно его Домашний дедушка отговорил! А Зеленка улыбнулась завлекательно (у Бессонка сразу сердце затрепыхалось) и предложила:

– Устал ты в дороге, небось… Есть тут неподалеку полянка, отдохнем давай на траве вместе, Бессонко. Мне, знаешь ли, тоже обрыдло уже на твердой ветви посиживать. Да и спросить у тебя есть о чем…

Пока шли они по тропке, не мог Бессонко глаз отвести от стройной спины русалки, от ее точеной шейки (зеленую косу перекинула она наперед) и пытался понять, как это вышло, что забыл он прекрасную мечту свою ради покойной Анфиски? Затмение, что ли, на него нашло?

А вот и полянка. Трава высокая, душистая. Еще бы ей не душистой быть – ведь если уже осыпались и скукожились многие лесные цветы, вон еще колокольчики видны в траве, кошачьи лапки, скромные купыри да лютики… Счастливо поойкивая, Зеленка растянулась на траве, однако, едва успел Бессонко улечься рядом, как приподнялась на локте и принялась всматриваться в его лицо. Ему даже неловко стало. Поискал он глазами вокруг, сорвал стебелек клевера, присмотрелся – обычные три листочка, а не четыре, которые к счастью. Хотел было потащить их в рот, но постеснялся.

– Да, ты здорово изменился, Бессонко, – заявила наконец русалка. – Настоящий богатырь теперь! Ведь тебе ну никак не больше тринадцати лет, а на вид совсем взрослый уже.

– А ты… еще красивей ты стала, тетя Зеленка, – пробормотал он.

– Не сметь называть меня тетей! – она фыркнула, подняла кулачок, осмотрелась и стукнула по своей же раскрытой ладошке. И вдруг улыбнулась. – Глупо это, потому что теперь я выгляжу, наверное, даже моложе, чем ты.

– А то нет? – с чувством подхватил Бессонко. – Я себя, правда, только в луже видел. А ты… Ты такая красивая, что прямо дух перехватывает!

Русалка задумалась, покусывая травинку и совсем того не стесняясь. Промолвила вкрадчиво:

– Ты не только стал больше похож на своего отца, у тебя и натура незабвенного Сопуна проявляется. Очень похоже, что и ты, как папаша твой, незамедлительно втрескиваешься в любое длинноволосое создание, лишь бы оказалось не дальше вытянутой руки.

– А что такое «втрескиваешься», тет… дорогая Зеленка?

– Влюбляешься, вот что! Нравиться тебе любая начинает, лишь бы рядом была, понял?

– И вовсе нет! Я ведь, пока не знал еще, что не настоящий я сын Лесного хозяина, что слабый я, недолговечный человек, я ведь дни считал до того часа, когда смогу к тебе посвататься. И в корчме о тебе никогда не забывал, дорогая моя Зеленка! И хоть мало было надежды, что на пути в зимовье приемного отца тебя встречу, я подарочек для тебя на всякий случай прихватил.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю