Текст книги "Финал в Преисподней (СИ)"

Автор книги: Станислав Фреронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Триста дней одного тридцать третьего

Правление партии тоталитаризма, расизма и войны было несовместимо ни с Веймарской демократией, отстаиваемой СДПГ, ни с реставрацией монархии, которой грезил Гинденбург, ни с консервативно-авторитарными принципами папенского круга. Социал-демократы, монархисты и консерваторы парадоксальным образом были едины в ожиданиях остепенивания нацизма под давлением «политических реальностей». Но гитлеровцы двинулись иным путём – «пусть лучше мир прогнётся под нас». Этого не ждал почти никто. Кроме коммунистов, которые знали себя и потому знали нацистов.

Много ли времени потребовалось Гитлеру, чтобы превратить демократическую республику в тоталитарную диктатуру? Если, по Штирлицу, не думать о секундах свысока, получится немало – примерно 26 миллионов 265 тысяч 600 мгновений. А так – всего 304 дня.

Новые выборы – третьи за семь месяцев – назначались на 5 марта. Завоевание большинства было для НСДАП принципиальным вопросом: предстояло утверждение кое-каких важных актов, а на формальный закон ещё приходилось слегка оглядываться. Задуманная нацистами тотальная зачистка политического пространства требовала контроля над парламентом.

Первой в очередь на уничтожение была поставлена КПГ. Маргинально-экстремистская партия насчитывала 300 тысяч членов, за неё голосовали более 4 миллионов, но она была слабее других оппозиционных сил. Хотя бы потому, что, подобно НСДАП, не вступала в коалиции и не имела союзников. КПГ была не только чужда и враждебна обществу, но, в отличие от НСДАП, не умела этого скрывать. Тельмановцев не защищал никто, как никто бы не вписался за гитлеровцев.

24 февраля штурмовики разнесли берлинскую штаб-квартиру КПГ (кстати, на тот момент ещё легальной партии). 27 февраля направленная Карлом Эрнстом штурмовая группа подожгла рейхстаг. Безумная акция была приписана коммунистам, хотя не имела для них ни малейшего практического смысла, кроме разве что суицида.

В ночь на 28-е штурмовики и полиция арестовали по всей Германии более 4 тысяч коммунистов и примерно столько же других оппозиционеров. Днём 28-го Гинденбург, уже явно терявший адекватность (только этим можно объяснить его искреннее доверие к официальной версии поджога рейхстага) издал продиктованные Гитлером декреты «О защите государства» и «О подавлении предательства». Парторганизации КПГ были повсеместно разгромлены, партийные помещения оккупированы, документация изъята, предвыборные мероприятия запрещены. 3 марта был арестован Эрнст Тельман, месяц скрывавшийся в подполье. Крупнейшую в Европе компартию раскатали в пыль, причём она не смогла оказать хоть сколько-нибудь значимого сопротивления.

Протест прозвучал… от Генриха Брюнинга. Бывший канцлер обратился с публичным призывом к президенту – тщательно расследовать подозрительные обстоятельства поджога рейхстага и защитить угнетённых от насилия. Гинденбург не обратил внимания на выступление человека, которого три года назад называл «лучшим канцлером после Бисмарка». Зато обратил внимание Гитлер – штурмовики начали разгонять предвыборные собрания Центра. Вскоре Брюнинг отбыл в эмиграцию.

Следующей мишенью стала СДПГ. Поначалу преследования социал-демократов носили в основном «низовой» характер и по большей части велись штурмовиками спонтанно. Верхушка НСДАП опасалась силовой конфронтации. СДПГ была несравненно сильнее КПГ. Численность социал-демократических военизированных формирований – «Рейхсбаннера» и «Железного фронта» – значительно превышала СА. Влияние социал-демократов давало себя знать в рядовом составе и офицерском корпусе прусской полиции, ещё не вполне зачищенной Герингом. А главное, на СДПГ ориентировались почти пятимиллионное Всеобщее объединение немецких профсоюзов (АДГБ). Объявление всеобщей забастовки реально могло свалить правительство Гитлера.

Однако руководство СДПГ также не шло на противоборство. Срабатывали десятилетия парламентской привычки и немецкое законопослушание (начисто отсутствовавшее у коммунистов и нацистов) – что ни говори, Гитлер пришёл к власти законно, и выступление против него формально явилось бы преступным мятежом. К тому же социал-демократы были уверены в себе, обманываясь собственной силой.

Выборы 5 марта принесли НСДАП более 43 процентов голосов. В рейхстаг прошли также СДПГ, КПГ, католический Центр и консервативная ДНФП. Но это уже не имело ни малейшего значения, Гитлер относился к законности не столь трепетно, что социал-демократ Отто Вельс. Мандаты КПГ были аннулированы ещё до открытия заседаний, что обеспечивало нужное большинство блоку «национальной концентрации», к которому присоединялся запрессованный Центр. Первое заседание нового состава рейхстага было проведено 21 марта в гарнизонной церкви Потсдама – в отсутствие не только коммунистической, но и социал-демократической фракций, зато с монументальным участием Гинденбурга. Старый рейхспрезидент в очередной раз благословил молодого рейхсканцлера по сценарию ещё более молодого рейхсминистра пропаганды Геббельса. Этот новый правительственный пост был учреждён неделей раньше. При назначении Гитлера ни о чём подобном речи не шло, но предъявить по этому поводу претензии желающих не нашлось. И впоследствии у Гитлера не возникало сложностей ни с выдавливанием из кабинета Гугенберга, ни с введением в кабинет Гесса или Рема.

В тот же «день Потсдама» растроганный фельдмаршал издал очередной акт государственной мудрости: декрет «О защите правительства национального возрождения от вероломных нападок». Ещё через день рейхстаг собрался в берлинском оперном зале. На повестке дня стоял один вопрос: утверждение закона «О преодолении бедственного положения народа и государства». Этот акт был действительно фундаментальным, здесь требовалось формальное прохождение через рейхстаг.

Пять лаконичных пунктов сосредотачивали всю законодательную и исполнительную власть в руках рейхсканцлера Гитлера. Законы более не нуждались в парламентском утверждении, издаваясь непосредственно кабинетом министров, и на рассмотрение кабинета их единолично вносил глава правительства. Последним фильтром гитлеровского законотворчества оставался президент. Но поскольку названный пост занимал 86-летний Гинденбург, это препятствие существовало лишь теоретически.

«Даёшь закон, иначе смерть и кровь!» – ревели собравшиеся у Кроль-оперы толпы штурмовиков. Председательствовал на заседании Геринг. Консерваторы велись за нацистами, центристы онемели. Ничто не гарантировало от мгновенного прорыва бандитов непосредственно в зал. Однако социал-демократы спасли честь германской республики: фракция СДПГ проголосовала против. Разумеется, это ничего не изменило, закон был принят и 24 марта 1933 года вступил в силу. Формально его действие определялось на четыре года, реально оно не было прекращено до мая 1945-го. Другое дело, что очень скоро в нём отпала нужда – имперский кабинет министров практически перестал собираться, уступив свои функции руководству НСДАП.

В следующие две недели Гитлер в полной мере воспользовался новыми диктаторскими полномочиями. 31 марта законом «Об унификации имперских земель» распускались региональные парламенты. Свободно избранные ландтаги заменялись пронацистскими синклитами «в соответствии с результатами выборов 5 марта». Земельные правительства наделялись полномочиями управлять без парламентских согласований.

7 апреля в регионах появились имперские наместники – рейхсштатгальтеры, уполномоченные проводить политику рейхсканцлера без оглядки на местные власти. В должности штатгальтеров вводились гауляйтеры и другие функционеры НСДАП. Государственный аппарат интенсивно сращивался с партийным. Одновременно с введением института наместников Гитлер издал закон «О восстановлении чиновного сословия», создавший правовую базу всеобщей нацистской люстрации. Неблагонадёжные администраторы изгонялись с волчьим билетом, их места занимали проверенные активисты НСДАП. Веймарские чиновники, оставленные на прежних местах, всеми силами доказывали лояльность новому правительству, вплоть до вступления в партию. Так была выстроена вертикаль партийно-государственной власти, соответствующая фюрер-принципу и венчаемая фигурой Гитлера.

Меньше чем за три месяца демократическая республика превратилась в диктаторский режим. Но ещё существовали ненацистские партии, включая однозначно оппозиционную СДПГ, и неподконтрольные государству профсоюзы. «Над жизненными интересами рабочего класса нависла серьёзная угроза, – говорилось в заявлении АДГБ. – В случае необходимости нужно отбить атаки на конституцию и народные права». Решение вопроса о социал-демократии встало в повестку дня режима. После бешеного террора штурмовиков в феврале-марте, разгона «Рейхсбаннера» и «Железного фронта», геринговского перехвата прусской полиции эта задача выглядела уже вполне выполнимой. Зимой СДПГ не решилась ни на всеобщую забастовку, ни тем более на вооружённое сопротивление (разительный контраст с поведением социал-демократов четырнадцатью годами раньше – когда коммунистические мятежники выступали без опоры на формальную законность). А весной и летом, когда конституция и закон были очевидно растоптаны, соотношение сил уже исключало успех.

Расправа над профсоюзами была приурочена к 1 мая 1933-го. НСДАП и правительство самым помпезным образом, под красными знамёнами отметило пролетарский праздник, объявленный в Рейхе Днём национального труда. «Рабочий! Твои институции священны и неприкосновенны для нас. Клянусь, что мы сохраним всё существовавшее до сих пор и будем дальше развивать систему защиты твоих прав. В новое национал-социалистическое государство рабочий войдёт полноценным и уважаемым представителем народа», – говорилось в первомайском обращении главы орготдела НСДАП Роберта Лея. Через десять дней он возглавил «мегапрофсоюз» – Германский трудовой фронт (ДАФ). Нацистский аналог ВЦСПС принудительно сгонял всех работодателей и работополучателей под партийно-государственный контроль.

Назавтра после Первомая отборные спецгруппы СА, СС и Национал-социалистических производственных ячеек (НСБО к тому времени выросли десятикратно, превысив миллион человек) захватили все помещения АДГБ, его банки, кассы и газеты. Профсоюзные функционеры были арестованы, на их места встали активисты НСБО. Католические и консервативные профсоюзы наперегонки делали заявления о полной лояльности, но это не уберегло их от унификации в ДАФ.

Из-под социал-демократии была выбита её основная опора. 22 июня последовало логическое завершение: СДПГ запрещалась по обвинению в государственной измене. Рискованный шаг удался, социал-демократы не сумели организовать никакого сопротивления. Теперь полное уничтожение многопартийной системы стало вопросом нескольких дней.

Сразу за социалистами пришёл черёд консерваторов. По той же методике, что с КПГ и СДПГ, по всей Германии были захвачены штурмовиками помещения ДНФП. 27 июня партия, так много сделавшая для прихода Гитлера к власти, объявила о самороспуске. На следующий день её лидер Гугенберг был выставлен из правительства, в котором собирался контролировать канцлера. Остатки либеральных партий смелись уже походя. 4 июля самораспустился Центр. Последние в Рейхе ненацистские политические организации – монархические союзы – были ликвидированы приказом Фрика в феврале 1934 года.

Блок национал-социалистов с национал-консерваторами исчез вместе со второй категорией его участников. Фюрер ещё раз показал, во что он ставит любые договоры и любых союзников. Но его опять поняли не до конца.

«Где есть мы, нет места никому», – говорил Гитлер. Эта мысль была конституирована 14 июля 1933 года в законе, запретившем существование политических партий, кроме НСДАП. Продолжение деятельности распущенных партий, равно как создание новых, стало уголовно наказуемым деянием. А 1 декабря 1933 года процесс был завершён законом «О единстве партии и государства», объявившим НСДАП «носителем германской государственной идеи, ведущей и движущей силой государства». Через три года аналогичное положение появилось в 126-й статье конституции СССР.

Республика была уничтожена.

Госпресс трудокапитала

Те, кто лоббировал Гитлера, ожидали от него, в целом, всего двух вещей: отстройки жёсткой вертикали власти и массированных госзаказов производителям вооружений. То и другое Гитлер осуществил. Но не для кого-то, а для себя. И потому совсем иначе, чем ожидалось.

Грозный для традиционной элиты сигнал прозвучал в гитлеровской речи 14 июня 1933 года. Говоря о кадровой политике нацизма фюрер-канцлер употребил такое выражение, как «создание нового господствующего класса». Имелось в виду формирование тоталитарной нацистской номенклатуры, фюрерского слоя носителей партийно-государственной власти. Власти, стоящей над трудом и капиталом, над бедностью и богатством, над аристократией и плебсом. Вечной власти ради вечной войны. Но те, кому адресовалось суровое предупреждение, постарались не услышать.

Зато рейхсканцлера с удовольствием слушали четырьмя месяцами раньше. 2 февраля Гитлер встретился с армейским командованием. В общих чертах он огласил военно-политическую программу НСДАП: восстановление армии, наращивание военной промышленности, завоевание «жизненного пространства» и его «беспощадная германизация». 20 февраля его аудиторией были ведущие промышленники и банкиры. Им было обещано укрепление и развитие частнособственнического хозяйства через уничтожение демократии и обеспечение крупномасштабных госзаказов на перевооружение. Представители основных концернов вместе с верхушкой НСДАП и ключевыми министрами вошли в состав Тайного военного кабинета – внеконституционного органа власти, фактически заместившего формальное правительство уже весной 1933-го. Летом на пост министра экономики вместо отставленного Гугенберга был назначен крупный финансист Курт Шмитт.

Всё это успокаивало магнатов, встревоженных плебейской вольницей СА и НСБО. Весну 1933-го Тиссен, Феглер, Флик и Крупп провели в продуктивных переговорах с Герингом. Размещались первые госзаказы на производство военных самолётов, кораблей, подлодок и бронетехники. Таким образом, первые финансовые выигрыши получили магнаты традиционных отраслей – Рурская и Рейнско-Вестфальская индустриальные группы, короли угля и стали.

Министр Шмитт, возглавлявший крупную страховую компанию, был близок к другой группировке германского капитала – химическому концерну «ИГ Фарбениндустри». Он пользовался полным доверием крупных капиталистов и в то же время лишён политических амбиций, полностью подчиняясь канцлеру. Планы, которые наверняка встретили бы сопротивление Гугенберга, новый министр дисциплинированно претворял в жизнь. Именно министерство Шмитта на том этапе превращалось в основной рычаг нацистского огосударствления экономики.

В апреле 1933-го Густав Крупп от имени Имперского союза промышленности согласовал с рейхсканцлером план реорганизации управления экономикой – «в соответствии с интересами нации и политической целесообразностью». 15 июля был учреждён Генеральный совет германской экономики. Небывалая в экономической истории структура объединила крупнейших частных собственников под эгидой государственного органа – имперского министерства экономики, подчинённого главе правительства. Капиталисты и аграрии добровольно приняли функции агентов государственной власти. В то же время верхушка НСДАП отвергла корпоративную систему итало-фашистского типа. Прямое представительство корпораций было сочтено опасным, так как расширяло возможности бизнеса влиять на государственную власть.

Окончательное конституирование нацистской экономической системы произошло 27 февраля 1934 года. Гитлер издал закон «О подготовке органического построения германской экономики». Народнохозяйственный комплекс подлежал разделению на имперские сословия (промышленности, энергетики, транспорта, торговли, ремесла, банков, продовольствия), в свою очередь делившихся на отраслевые группы и управляемых фюрерами – как правило, собственниками концернов, но теперь назначаемыми министерством и подотчётными государству. Вся система сводилась в единую Организацию промыслового хозяйства, замкнутую на министерство экономики.

Министерство наделялось беспрецедентными правами в отношении частных предприятий: регулирование производства и сбыта, произвольное налогообложение, принудительное картелирование, укрупнение и дробление, запрет деятельности в той или иной сфере. Понятие частной собственности постепенно свелось к «экономическому служению нации» через выполнение государственной функции, прежде всего подготовки к войне. Предпринимательская прибыль (всё в большем объёме изымаемая государством) превращалась в фактическую зарплату – хотя и в баснословно крупных размерах.

Месяцем раньше, 20 января 1934 года был издан закон «О порядке национального труда». Если акт от 27 февраля регулировал экономический макроуровень, то «порядок национального труда» относился к первичной хозяйственной ячейке – предприятию. Прежний хозяин-капиталист объявлялся «фюрером предприятия», которому государство вверяло полномочия владения и управления. Трудовой коллектив становился «дружиной фюрера», обязанной хранить ему верность.

Профсоюзы и производственные советы Веймарских времён заменялись совещательной коллегией при заводском фюрере. Владельцу запрещались увольнения, работникам забастовки. К каждому предприятию приставлялся государственный «попечитель», за которым оставалось последнее слово в любой ситуации. Он утверждал устав предприятия, определял условия труда и зарплаты, только ему принадлежало право увольнений. Принципиальным было положение о равноправии «фюрера» и «дружины» перед лицом государства, представляемого «попечителем».

Это ещё не было госсобственностью советско-коммунистического типа, хотя параллельно расширялся и прямой госсектор. Но это уже не было и частнокапиталистической собственностью. «Национализировать не заводы, а людей» – такая поговорка была в ходу у нацистских экономистов.

Всё это не только не вызывало протестов, но и встречало полную поддержку германской капиталистической олигархии. Достаточно сказать, что её неформальный лидер Ялмар Шахт уже в марте 1933-го вернулся к руководству Рейхсбанком, а летом 1934-го сменил переходную фигуру Шмитта в министерстве экономики. Резкие ограничения в правах управления и даже собственности компенсировались скачкообразным ростом доходов благодаря общей стабилизации и массированному перевооружению. Традиционная этатистская ориентация немецкой буржуазии способствовала принятию гитлеровской версии социализма. Пролетарии же, утратив профсоюзные права, избавились от безработицы, получили стабильные заработки и постепенно охватывались всё более масштабными социальными программами. Гитлеровская стратегия завоевания рабочего класса не до, а после прихода к власти, оправдывала себя.

Прошёл первый год нацистской власти. Год, когда фюреры ещё брали труд убеждать кого-то не только кугелем. Но в свой черёд он прошёл. Обороты ускорялись. Война не ждала.

ЦАРСТВУЙ, СТОЯ НА КРОВИ

Но в пресыщенном взгляде убийцы:

«Вам налево». А значит, не жить!

В. Шалыт

Террористическая революция против эгоистического достоинства

После грандиозной зачистки 1933 года открытая оппозиция гитлеризму перестала быть возможной. Но сохранялась оппозиция латентная, сконцентрированная на противоположных концах социального спектра – в плебейских низах НСДАП и в кругах аристократической верхушки. Между ними существовала отрицательная взаимосвязь: недовольство на одном конце усиливало раздражение на другом.

За полтора года нацистского правления авангард НСДАП – Штурмовые отряды – выросли восьмикратно, перевалив за 4 миллиона. Лабазникам, пролетариям и уголовникам было уже недостаточно погромного самоутверждения. Они ждали полной и единовременной смены управленческого корпуса, массовых экспроприаций, силового передела богатств. Гитлеровские игры с «золочёной сволочью», на пути к власти хоть как-то тактически оправданные, теперь выглядели позорной нерешительностью, если не предательством.

С этими настроениями перекликались проекты идеологов и функционеров левого крыла НСДАП. Грегор Штрассер отошёл от политики, Отто Штрассер и Вальтер Штеннес бежали из страны. Однако программа штрассеризма была жива и становилась популярнее по мере того, как на фоне экономического сговора Гитлера с магнатами укреплялась политическая монополия нацизма.

Экономическим отделом НСДАП руководил штрассеровец Отто Вагенер. Лидер Боевого союза промыслового сословия Андриан фон Рентельн возглавил Объединение торговых палат. Вальтер Дарре сменил Гугенберга на посту министра сельского хозяйства. Напомнил о себе и автор никем не отменённых «25 пунктов» Готфрид Федер. Все они требовали национализации либо корпоратизации промышленности, раздела крупных торговых предприятий между мелкими коммерсантами, радикального снижения ссудного процента.

Боевой союз промыслового сословия явочным порядком присваивал исключительные полномочия размещения заказов. Активисты НСБО во главе с неистовым пролетарским вожаком Рейнгольдом Муховым рвались раз и навсегда посчитаться с «фюрерами предприятий», утвердив на заводах полный рабочий контроль. Полевые командиры СА, безгранично преданные Эрнсту Рему, мечтали заменить рейхсвер собственной «народной армией» под верховным командованием своего лидера и кумира.

Верхушка НСДАП, укреплявшая свою государственную диктатуру, отвечала грозным рычанием. 7 апреля 1933 года Гитлер в специальном выступлении резко одёрнул функционеров НСДАП, вмешивавшихся производственные процессы. В специальном приказе Гесса любые действия такого рода допускались исключительно по согласованию с имперскими экономическими уполномоченными. НСБО были подчинены ДАФ, численность ограничена 1,3 миллионами членов, Мухов внезапно погиб при загадочных обстоятельствах. 11 июля того же 1933-го Фрик разослал наместникам-штатгальтерам инструктивное письмо МВД: «Немецкая революция закончена. Задача состоит в укреплении единой тотальной власти. Разговоры о «второй революции» представляют величайшую угрозу. Те, кто их ведёт, должны быть готовы к тому, что с ними поступят как с врагами фюрера».

Но кого-кого, а штурмовиков сложно было чем-то напугать. Пропаганда «второй революции» продолжалась всё интенсивнее. Её символом и лидером стал Рем, никогда прежде не отличавшийся особым интересом к социальной проблематике. «Мы совершили не просто национальную, а национал-социалистическую революцию, причём особый упор делаем на слове «социалистическая», – громогласно заявил он на международной пресс-конференции 18 апреля 1934 года. Звучали от Рема и глобально-философские постулаты. «Двумя основными столпами являются примат коллективных интересов и подлинное народное сообщество. Эгоизм, личная выгода – самые низменные человеческие чувства. Порок эгоизма, витающий над человечеством с самого его рождения, должен быть изжит из человеческих сердец. «Я» должно быть заменено на «Ты» или «Мы» – эти писания штурмового шефа были ещё созвучны гитлеризму. Но тезис: «Новому германскому идеалистическому национализму чуждо стремление к завоеваниям, ибо он обращает всю свою энергию на решение внутренних проблем страны» – делал Эрнста Рема однозначно обречённым.

«Не слушайте дурака-ефрейтора», – говорил Рем в узком штурмовом кругу, даже не стесняясь присутствием своего неверного зама Виктора Лютце, немедленно доносившего Гитлеру. Рем был уверен в себе, не представляя, чтобы фюрер решился отказаться от опоры на СА. Да и порвать с единственным в жизни личным другом, пятнадцатью годами раньше катапультировавшим его в историю.

Новый «фон-баронский» круг Гитлера пребывал в ярости. Президент фон Гинденбург даже на ритуальных церемониях не подавал руки министру Рему. Военный министр генерал фон Бломберг требовал гарантий для рейхсвера как единственной вооружённой силы в стране. 11 апреля Вернер фон Бломберг, главнокомандующий сухопутными силами генерал Вернер фон Фрич и командующий флотом адмирал Эрих Рёдер принимали Гитлера на борту линкора «Германия». Высший генералитет однозначно дал понять: если канцлер претендует на президентство, ему придётся встать на сторону рейхсвера в противостоянии с СА. Между тем, вопрос не ждал – Гинденбург явно завершал свой жизненный путь, а в его завещании наверняка шла речь о реставрации монархии. Президентское завещание не было государственным актом прямого действия, но внесло бы мощное смятение в умы.

Франц фон Папен решился на открытую конфронтацию. 14 июня 1934 года он выступил с программной речью в Марбургском университете. «Мы не для того совершили антимарксистскую революцию, чтобы претворять в жизнь программу марксизма, – заявил вице-канцлер. – Тот, кто безответственно носится с мыслями о социализации и «второй революции», должен понимать, что за второй последует третья, и тому, кто сейчас угрожает гильотиной, придётся стать её жертвой. Государство должно быть единственной властью в стране и обязано следить, чтобы в стране вновь не развернулась под иными знамёнами классовая борьба». Папен прозрачно напомнил и о своей роли в призыве НСДАП к власти, и о своей функции «полномочного надзирателя» за нацистами.

В то же время в Марбургской речи содержались осторожные, но недвусмысленные призывы «возвратить свободу и достоинство». Прозвучал даже намёк на восстановление многопартийной системы. Германская элита требовала жёстко подавить социалистические устремления нацистского плебейства в социально-экономической области, «поставить чернь на место». Но она уже готова была пойти на либерализацию политической жизни. Первые же полтора года гитлеровского орднунга реально напугали консерваторов. Консерватизм и даже монархизм принципиально отличаются от тоталитаризма. В чём тому же фон Папену очень скоро пришлось удостовериться.

Марбургская речь привела Гитлера в бешенство. Папену была устроена выволочка, конфискован тираж газеты, напечатавшей речь, запрещено распространение брошюры. Гитлер сделал несколько демонстративно благоволящих жестов в адрес Эрнста Рема. Внезапно на канцлерскую аудиенцию был приглашён Грегор Штрассер, которому был предложен пост министра экономики.

Но и консерваторы решились сыграть ва-банк. События стремительно теряли управляемость. 20 июня фон Папен заявил Гитлеру, что, если «радикализму в партии» не будет положен конец, он сам, фон Нейрат и Шверин фон Крозик покинут состав правительства. 25 июня фон Фрич объявил боевую тревогу в войсках. Фон Бломберг предупредил Гитлера, что «продление неясной ситуации» вынудит президента ввести чрезвычайное положение и передать власть рейхсверу. Германия вновь оказалась на исторической развилке: консервативная элита постепенно решалась на антинацистский переворот, способный изменить судьбы мира.

В тугом узле 1934-го интересен ряд социально-политических парадоксов. Кровавые фашистские отморозки из СА, обвиняемые в марксизме, добивались массового распространения частной собственности, введения корпоративной системы и лишь частичной национализации. Консерваторы дали добро на тотальную централизацию экономики, что было куда ближе к марксистской модели. Радикальные нацисты выступали за революционную террористическую диктатуру. «Фон-бароны» склонялись к определённой демократизации политической системы, видя в ней залог собственного свободного достоинства. Плебейско-штурмовая оппозиция не имела конкретных антигитлеровских планов. Респектабельные генералы и магнаты были готовы к военному мятежу.

Гитлер снова переиграл всех. Он решился на собственный крушащий удар, закрепляющий тотальную власть нацизма. Веерный отстрел был подготовлен по всем азимутам, на 360 градусов.