Текст книги "Финал в Преисподней (СИ)"

Автор книги: Станислав Фреронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Его борьба в вечности

Гитлер чётко провозглашает главные принципы: «раса и личность». Расы и личности принципиально не равноценны и неравноправны. Права – исключительный удел высших рас и лучших личностей. Собственно, всякое разделение общества на «элиту» и «быдло», какими бы терминами эти категории ни обозначались – например, «марксистско-ленинский авангард» и «трудящиеся массы», «просвещённые интеллектуалы» и «тупые рэднеки», «моральная аристократия» и «безнравственная чернь» – так или иначе сводится к концепции «Майн кампф». Безразлично, под какой балалайкой она подаётся – коммунистической или либеральной, «национал-патриотической» или «христианско-демократической». В таких случаях не следует стесняться, лучше Гитлера эти мысли всё равно не высказать.

Вопрос лишь в последовательности и откровенности, в которых автор разбираемой книги по своему обыкновению вылетает за предел. А также в готовности и способности без трёпа реализовать эти принципы: «Любую цель, которую человек ставит перед собой, он достигает благодаря своей жестокости» (А. Гитлер).

Этносы и люди расставлены в пирамидальном порядке. На самом верху – германское арийство и нацистское фюрерство, немцы и немецкие власти. В самом низу – иудейство, как раса и как конкретные индивиды (по смыслу позиции, к иудейству относятся не только этнические евреи, но все, кто вольно или невольно в чём-либо евреям способствует – «изменники», «марксисты», «красные», «буржуа» могут принадлежать к любой нации). Между ними многочисленные промежуточные категории, в основном пассивная «женственная» масса, нуждающаяся в руководящем «мужественном» начале.

Задача арийской расы и германского государства – завоевать мировое господство. Задача фюрерского слоя и нацистской партии – установить непререкаемую иерархию власти. НСДАП раздавит иудейского врага, искоренит парламентское разложение, создаст и возглавит новое государство. На основе железного, военного авторитета лучших личностей лучшей расы. И здесь весьма демократично открывается довольно широкий простор, обеспечивший нацизму мощную социальную базу. Каждый ариец, каждый немец, будь он аристократ или пролетарий, промышленник или крестьянин, инженер или купец, может и должен стать одним из фюреров. Если докажет кондиционность своей личности. Если проявит жестокость.

На мировой арене великой цели служит геополитика, направленная на завоевание германскими арийцами жизненного пространства. Прежде всего – на Востоке, где Россия, утратившая немецкое руководство и захваченная евреями-большевиками, так и так обречена на гибель. Ближайший рубеж – сломать Версальскую систему, восстановить мощь германской армии. Дальше – война, война, война, ныне и присно, сейчас и вечно. «Не по принципам гуманности утверждается человек, а в самой жестокой борьбе» (А. Гитлер).

Остальное Гитлер фактически признаёт малозначимым – республика или монархия, капитализм или социализм: Всё дозируется по мере надобности для вождизма, расизма и прежде всего для войны. Скажем, среди социальных групп фюрер благоволит к аристократии и рабочему классу – правда, не столько к реально существующим, сколько к неким «арийским» идеалам. Положительно относится к среднему сословию. Надменно презрителен к погрязшей в материализме буржуазии, склонной сдаваться «иудомарксизму». Зато со всем доступным пафосом превозносит солдата – это ценится по-настоящему.

Это бывает удобным

Всё бы понятно, но напрашивается вопрос: зачем? Какой смысл владеть жизнью, где царит перманентная смерть? Грубо говоря, в чём тут кайф? Или это вопрос медицины, замешанной на мистицизме? Нет, явление вполне объяснимо.

Смерть одних бывает образом жизни других. Самоутверждением, обеспечивающим социальный статус и экономический доход. Команда «Фойер!» становится удобным методом внеконкурентного управления. В силу ряда исторических причин в Германии второй четверти XX века сложился организованный слой, претендующий на отправление власти с использованием указанной методологии (подобно тому, как в России к 1918-му сформировался слой протобюрократии, претендующий на внеконкурентное директивное управление системой коммунистического единообразия). Идеология гитлеризма с предельной тевтонской откровенностью выразила социальные устремления этого слоя (подобно ленинизму, в котором, однако, значительно большее место занимала демагогия в духе европейского Просвещения).

«Майн кампф» не оставляет сомнений: высшая и конечная ценность гитлеризма – насилие как таковое. Вождизм и расизм открывают для него бесконечные перспективы, продолжая в вечность. Главное даже не победа, а война, которая и есть победа. Производство трупов самоцельно. Ради этого создавалась тоталитарная партия фюрера, проектировалось по фюрер-принципу будущее расистское государство, готовилась война за жизненное пространство. Кровь ради смерти, смерть ради крови – в этом идеология нацизма действительно не знала аналогов в мировой истории. Ближайший родственник – коммунизм – всё же ставил высшей целью порабощение человека, не настаивая на его уничтожении. И, по обыкновению Гитлера, всё сказано сразу и до конца. После «Майн кампф» никто не имел оснований оправдываться, будто не знал.

ФРОНДА БРАТВЫ

Бьётся мучительно колокол

Странным звучаньем родным…

В. Шалыт

Лучшее в худшем

Трагическую историю второй четверти XX века трудно понять, если не учесть частный, но важный фактор: особенности социально-политического расклада в Германии времён Второго рейха и Веймарской республики. Успехи НСДАП были во многом обусловлены тяготением тогдашней немецкой элиты к некоторым идеям «Майн кампф».

Чиновно-бюрократическое сословие, наследственная аристократия, генералитет, крупная буржуазия, «сливки» интеллигенции традиционно характеризовались в этой стране жёстким феодально-элитарным менталитетом и придерживались авторитарной, монархо-этатистской позиции (реформы барона Штейна – исключительный для Германии эпизод). Крупный капитал, возникший здесь как «подсобный слой» чиновников и землевладельцев, сильно отличался от английских, французских или американских братьев по классу: он не был склонен ни к буржуазной демократии, ни даже к либерализму. Дворянский кнут, свистящий над чернью, понимался как лучшая принадлежность лучших людей. Отсюда сотни тысяч марок Бехштейна или Тиссена, засылаемые в партию «расы и личности».

Соответственно, освободительные демократические тенденции в Германии традиционно шли снизу и слева, если вообще не извне (как на рубеже XVIII–XIX веков из якобинской и наполеоновской Франции). Закономерно, что главным оплотом немецкой демократии стала марксистская СДПГ. Гражданско-правозащитная линия была заметна в партии Центр, но она объективно ограничивалась католической частью общества и во многом опиралась на национальные меньшинства – французов крайнего запада, поляков крайнего востока.

Как безумно это ни звучит, не всё в НСДАП было чистым негативом. Изначальный национал-социализм был плебейским движением «рвани и черни», что в германских условиях давало социально-освободительный, демократический заряд. В партию шли антикоммунисты, в реальном драйве сумевшие поставить заслон уличному «красному террору». В партию шли плебейские радикалы, стремившиеся опрокинуть пирамиду социальной иерархии, задвинуть наследных «фонов» и денежных тузов, утвердить на её месте вольницу вооружённой черни. Сплав этих направлений в единую тенденцию объективно имел прогрессивный характер. Не фюрер стал её последовательным политическим выразителем в 1920-х, хотя именно он воспользовался этой силой.

Подавление «Пивного путча» временно застопорило развитие нацизма – германского тоталитарного движения, намертво завязанного на фигуру Адольфа Гитлера. Зато на авансцену выдвинулся германский фашизм – «филиал» международного праворадикального движения, в условиях Германии развивавшийся на базе движения фёлькише. 1924–1927 годы стали временем драматической внутренней борьбы между праворадикальными и тоталитаристскими тенденциями НСДАП.

Трое в фашистской лодке

Пока Гитлер описывал свою борьбу, НСДАП, в которой нелегально состояли несколько сот активистов, переживала нелёгкие времена. Провал «Пивного путча» не прошёл даром. Партия была запрещена, штурмовые отряды распущены, главари расселись по камерам, разъехались в эмиграцию, залегли на дно, приструнились. Продолжал бороться по-военному стойкий и по-крутому отмороженный Рем, частично восстановивший СА под временным названием «Фронтбанн» – но именно к нему Гитлер проявлял демонстративное охлаждение. Руководящие полномочия фюрер временно делегировал Розенбергу, однако все усилия расового мистика уходили на грызню с Эссером и Штрейхером. Ситуация объективно складывалась в пользу внебаварской части нацистского актива, до 1924-го пребывавшей во втором эшелоне.

НСДАП в свои первые годы действовала в консервативно-католической аграрно-ремесленной Баварии. В индустриальных регионах Германии, средоточиях крупного капитала и организованного пролетариата, её функции выполняла Немецкая народная партия свободы (ДВФП), ставшая подлинной структурой германского фашизма. Здесь дули совсем иные ветры. Баварские песенки насчёт «арбайтен швайнен» в этих местах не прокатывали. «Рабочий считает себя носителем нынешнего государственного строя, – говорил яркий лидер нацистов Северо-Запада Альберт Фольк. – И мы ничего не добьёмся, если будем приписывать нужду и унижение одной лишь революции».

Непричастная к «Пивному путчу» ДВФП не подверглась запрету. Её лидеры не были скомпрометированы провалом и довольно-таки позорным бегством. Но руководящий партийный триумвират символизировал всю идейно-политическую рыхлость и разрозненность фёлькише.

Парадным лицом ДВФП выступал Людендорф (достойно прошагавший 9 ноября сквозь полицейскую цепь), в личности которого с возрастом всё более проступали черты психопатологии. Он по-прежнему грезил о военно-монархической диктатуре, не имея ничего похожего на конкретный план её установления. Недалеко ушёл Альбрехт фон Грэфе, типичный консервативный аристократ, ностальгировавший по кайзеровской монархии. Его позиция была противоречива в определении: выступая за парламентские методы борьбы за власть, он категорически отвергал популизм, избегал обращения к массам. Особенную идиосинкразию фон Грэфе испытывал к «заражённым марксизмом» рабочим, составлявшим основу электората в ключевых землях Германии. Где и как набирать голоса для завоевания парламентского большинства, фон Грэфе не пояснял, явно рассчитывая не столько на избирательные успехи, сколько на внутриэлитные комбинации. Но и в этом расчёте содержался кардинальный прокол: поддержку крупного капитала и высшего чиновничества могла получить партия, популярная в массах. Разрешить это противоречие брался третий триумвир ДВФП Грегор Штрассер.

Этот человек был потенциально способен возглавить германский фашизм, тем самым предотвратив ужасы гитлеровского нацизма и Второй мировой войны. Достойный бюргер-аптекарь, далёкий от буржуазно-аристократической «золочёной сволочи», но удержавшийся от выпадания в пролетариат. В боевом 1919-м доблестный фрейкоровец. Высококвалифицированный фармацевт, химик с учёной степенью, профессионально связанный с менеджментом высокотехнологичных секторов – химического и электротехнического. Наконец, по всем отзывам, просто красавец мужчина. Во всех смыслах воплощение немецкого идеала.

Боевые братья

Грегор Штрассер олицетворял популистскую социалистическую тенденцию фёлькише и активно проводил эту линию в НСДАП. Ещё радикальнее выступал его младший брат Отто, начинавший левым социал-демократом. В гражданскую войну 1919-го братья воевали по разные стороны: 27-летний Грегор командовал белым фрейкором, 23-летний Отто – «красной сотней». Стрелять друг в друга им не привелось, на родственных отношениях это не отразилось. В НСДАП и ДВФП правый и левый социалист действовали в прочном тандеме.

Оттеснив далеко на задний план Людендорфа и фон Грэфе, братья интенсивно формировали фашистские пролетарские ячейки. В короткий срок им довольно многое удалось. Особенно если учесть, что действовать приходилось в цитаделях СДПГ при заметном влиянии КПГ.

Секретарские обязанности выполнял при Грегоре Штрассере малозаметный Генрих Гиммлер. Несравнимо больше шума исходило от Йозефа Геббельса, возглавлявшего пропагандистский аппарат. На страницах учреждённого Штрассерами теоретического журнала он изливал свою лютую ненависть к капитализму «во всех видах», панегирики Советской России, большевизму и лично В. И. Ленину («Еврей-большевик понял Россию лучше любого царя!»). Вокруг Штрассеров сгруппировался костяк радикальных активистов типа Альберта Фолька. К этой группе принадлежал лидер берлинских нацистов Эрнст Шланге. В качестве умелого и решительного организатора отличался Карл Кауфман. Идеологически левый радикализм генерировал Фридрих Гильдебрандт, с особенной неприязнью относившийся к «зажравшемуся» Гитлеру.

В окружении Штрассеров выделялся организатор рабочих ячеек Эрих Кох – тот самый будущий гауляйтер Украины, один из самых чудовищных гитлеровских палачей во Второй мировой войне. Рядом с ними начинал и Вильгельм Кубе, впоследствии руководивший уничтожением каждого четвёртого белоруса. Характерно, что ультрарадикальные социалисты Кох и Кубе поначалу колебались между НСДАП и КПГ. Свой выбор они в конечном счёте сделали лишь под влиянием антисемитизма. Так же через коммунизм пришёл к нацизму и Геббельс. Что и говорить, такие кадры у коммунистов могли быть вполне при деле.

Фашизм против Гитлера

Быстро сколоченная организационная структура позволила ДВФП добиться небольшого, но осязаемого успеха: Штрассер-старший и фон Грэфе были избраны в рейхстаг. Десятки публичных собраний (основной метод партработы), издания, новые и новые ячейки – всё это ассоциировалось с идеологией штрассеровского фёлькиш-социализма.

Эта идеология была весьма своеобразной. Скажем, младший Штрассер так и не преодолел до конца пробольшевистские тенденции, в которых ему подпевал Геббельс. Люди, подобные Фольку, смыкались с радикальной социал-демократией. Кох, Кубе и вроде них напоминали национал-коммунистов (не случайно бывший гауляйтер Украины, представ перед польским судом, говорил о своих глубоких симпатиях к СССР). Но в целом базой ДВФП было правоориентированное меньшинство рабочего класса – основная масса пролетариев по всей Германии хранила верность СДПГ, и лишь маргинальные её слои отдавали предпочтение иным партиям. Поэтому значительную часть ДВФП составляли те же социальные группы, что и НСДАП – ремесленники, торговцы, люмпены, безработные и демобилизованные.

В своих воспоминаниях Отто Штрассер перечислял идейные разногласия, отделявшие его с братом от Гитлера: «Мы социалисты, он говорил языком капиталистов. Мы республиканцы, он вёл дела с Виттельсбахами и даже Гогенцоллернами. Мы либералы, он тоталитарист. Мы христиане, он атеист». Итак, социалистический радикализм, классово-пролетарская упёртость, республиканско-либеральные политические позиции и христианское мировоззрение – против тоталитаризма, заигрывающего с капиталом и аристократией… Тут и там гремучие смеси.

Идеалом Штрассеров была корпоративно-коллективистская система, проведённая несравненно более последовательно, чем в муссолиниевской Италии. Она должна была, по модели «Нового средневековья», охватить не только экономику, но и социальную жизнь, и государственно-политический строй. Будучи ярыми националистами, Штрассеры, однако, не акцентировали расизма. Даже во внешней политике они не разделяли гитлеровского стремления захватить Европу. Они скорее ориентировались на проект общеевропейской федерации, связанной общей культурой и экономическим взаимодействием. Пожалуй, менее централизованной, чем нынешний Евросоюз.

Штрассер-младший к тому же склонялся к германо-советскому альянсу против англо-французской «империалистической плутократии». Но даже это не было чем-то исключительным. Так же рассуждал и генерал фон Сект, и теоретик борьбы за «жизненное пространство» Мёллер ван ден Брук.

Штрассеров не приходится идеализировать. Этим «республиканцам, либералам, христианам» был не чужд культ насилия, составлявший глубинную суть нацизма. Иначе они не сошлись бы с Гитлером, не собрали бы вокруг себя «кубекохов», не сделались бы кумирами штурмовых отрядов. Но для них сила и жестокость всё же были инструментами достижения неких целей, что вообще характеризовало германскую культуру прошлых веков. Не то Гитлер.

Марш за голосами

Фюрер со смешанным чувством наблюдал за ДВФП. С одной стороны, успешное «хранение огня». Тем более, что, оказавшись за решёткой, он временно порвал с Ремом, уехавшим по контракту тренировать боливийскую армию (из бравого капитана, сумевшего захватить порученные ему объекты в ночь на 9 ноября 1923-го, был сделан стрелочник, виновный в провале «Пивного путча»). С другой, его никак не устраивало появление новых эффективных менеджеров, пусть и более-менее лояльных, как Грегор Штрассер. Но главное – Гитлер чётко уловил новый момент. Выйдя из Ландсберга в конце 1924 года, он резко сменил политическую тактику.

Пообещав впредь не нарушать закон, фюрер добился релегализации НСДАП и объявил о переходе к длительной парламентской борьбе. «Придётся переголосовать, хотя это дольше, чем перестрелять» – в своей характерной манере объяснил он соратникам суть нового курса. Это решение было вполне адекватно объективной ситуации в стране. Демократический режим устоял и укрепился. Экономика, как во всей Европе, двинулась на подъём. С Францией удалось достичь соглашения, облегчившего бремя репараций. Стабилизировалась социальная ситуация, а вместе с ней политическая жизнь. Радикализм вытеснялся на дальнюю обочину, экстремизм сходил на нет. Партия, делающая ставку на террор и мятежи, в изменившихся условиях была обречена.

Перед Гитлером встали новые задачи. Легальное развёртывание нацизма во всегерманский масштаб. Отвоевание электората у коммунистов, социал-демократов, католиков, либералов и консерваторов. Установление связей с элитами, вступление в круг «настоящих партий», допускаемых к решению серьёзных государственных вопросов.

Первый опыт респектабельной политики удался на президентских выборах 1925 года. Нацисты, выдвинув в первом туре заведомо провальную кандидатуру Людендорфа, во втором поддержали фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга и оказались среди победителей. В консервативном лагере Гитлер обрёл репутацию ответственного деятеля, с которым можно серьёзно договариваться. Было характерно, что покойного социал-демократа Фридриха Эберта сменил на высшем государственном посту убеждённый монархист. Присягнувший республике и соблюдавший эту присягу – из принципа дворянской чести, предполагавшей ненависть к этой республике… Такая коллизия свидетельствовала о ранних болезненных мутациях Веймарской политической системы.

Штрассеры располагали крепкой структурой за пределами Баварии и этим были полезны фюреру. Но они же создавали ему большие проблемы: высшая бюрократия, магнаты капитала, юнкеры-землевладельцы, генеральская верхушка воспринимали их как опасных классовых врагов. Фёлькиш-социалисты отвечали глубокой взаимностью. Исключением являлись промышленники-инноваторы, химики и электронщики, по-деловому заинтересванные в Штрассере-старшем. Однако решающий голос в деловом сообществе имели не они, а угольно-металлургические короли Рура и Рейнлнада, берлинские банкиры – те, против кого братья Штрассеры поднимали пролетарские батальоны будущих гауляйтеров.

Гитлер развернул мощный прессинг ДВФП и других «фёлькише». Он не соглашался ни на какие коалиции или равноправные объединения, добиваясь полного поглощения родственных организаций. Штурмовые отряды, восстанавливаемые под командованием опытного офицера-фрейкоровца и уверенного бандюгана-мокрушника Франца Пфефера фон Саломона, стали нападать не только на «красных», но и на единомышленников, охраняемых такими же штурмовиками. Под жёстким давлением ДВФП влилась в НСДАП. Гитлер прорвал кольцо, замыкавшее его в Баварии.

Но в самой нацистской партии Штрассеры учредили «Рабочее содружество» северо-западных парторганизаций, стоявшее на реально социал-фашистских позициях. Особенно тревожным моментом стало для Гитлера быстрое сближение штрассеровцев с восстановленными СА. Праворадикальным боевикам были ближе лозунги «Рабочего содружества», нежели гитлеровский длительный марш к власти и заигрывание с «золочёной сволочью». Они пришли в партию драться и мстить, причём здесь и сейчас. Тот же Пфефер фон Саломон хотя и происходил из дворянской семьи, по менталитету тяготел к парням попроще и активно симпатизировал Штрассеру-старшему.