Текст книги "Финал в Преисподней (СИ)"

Автор книги: Станислав Фреронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Смерть и Вера

О преодолении пережитков прошлого в сознании масс

Третий рейх был идеократическим государством. Идеология национал-социализма была столь же обязательно для населения, как марксизм-ленинизм в СССР, практическое исповедание иных идей превращалось в тягчайшее государственное преступление. Но, опять-таки, как и в СССР, пришлось сделать одно исключение. И нацисты, и коммунисты вынуждены были допустить существование религиозного мировоззрения и церковных институтов.

Хотя в «25 пунктах» говорилось о «позитивном христианстве без конфессиональных приоритетов», нацистская идеология расового насилия и «земного мессии» была христианству яростно враждебна. «Наша религиозность это вообще наш позор», – говорил Гитлер, добавляя при этом, что, в отличие от христианства, «ислам ещё мог бы заставить обратить взгляд в небеса». Наиболее чётко это отношение выразил Борман: «Национал-социалистическая и христианская концепции непримиримы. Наша идеология более возвышенна, и христианство не нужно нам. С помощью партии и сопутствующих организаций фюрер сделался полностью независимым от церкви. Всё больше и больше народ должен отделяться от неё».

Однако немецкий народ оставался крепок в религиозных воззрениях. Хотя тотальная идеология вытесняла христианскую веру, хотя церковь была лишена всякой социально-политической роли, лобовой «штурм духа» большевистского типа, оказался в Германии невозможен. Вульгарный атеизм, возрождение древнетевтонских культов, проповедуемое Розенбергом неоязычество локализовывались в особо отмороженных бандах СА и кошмарных «прецепториях» СС.

Летом 1933 года правительство Рейха заключило конкордат с Ватиканом. По его условиям католическая церковь Германии признавала новый режим и самоустранялась от политики, тогда как нацистское государство воздерживалось от вмешательства в церковные дела. Но не прошло и двух лет, как НСДАП повела жёсткую антикатолическую кампанию. Закрывались школы и издания, ликвидировались ордена, фабриковались уголовные дела. Не дремал и гестаповский отдел штурмбанфюрера Рота.

Святой престол ответил энцикликой «Mit Brennender Sorge» («Огромная обеспокоенность»): «Кто возводит расу, народ, государство или власть имущих, как бы необходимы и почётны ни были их функции в мирских делах, превыше принадлежащего им достоинства и обожествляет их до идолопоклонства, тот извращает мировой порядок, замысленный и сотворённый Богом». Без конкретной персонификации в энциклике упоминался «безумный и наглый пророк». В марте 1937 года энциклика была прочитана в католических храмах Германии. Отдел Рота отреагировал настолько оперативно, что скоропостижная кончина Папы Пия XI менее чем через год после издания «Mit Brennender Sorge» поныне вызывает вопросы.

Иначе складывались отношения между нацизмом и протестантизмом. Идеология «избранных» отчасти перекликалась с протестантским (особенно кальвинистским и реформатским) миропониманием. В среде евангелической церкви, объединявшей лютеран и реформатов, сформировалось пронацистское движение «Немецких христиан». Его возглавил епископ Людвиг Мюллер, бывший военный капеллан, активный член НСДАП и главный консультант фюрера по религиозным и церковным вопросам, которому принадлежал тезис об «арийской принадлежности» Христа. Протестантские конфессии Германии принудительно объединялись в «Имперскую церковь» под рейхсепископством Мюллера.

Однако открытое протежирование НСДАП не помогло движению «Немецких христиан». Укоренённость христианской веры оказалась сильнее политического давления. «Немецкие христиане» постепенно угасли, подобно «живоцерковцам» и «обновленцам» в России 1920-х. Епископ Мюллер перешёл на сугубо административные функции, участвовал в антикатолических акциях, элементарно информировал гестапо. В июле 1945-го этот «христианин» и «священник» совершил самоубийство.

Из всех христианских конфессий наибольшую лояльность Рейху проявило в Германии православие, представленное в основном общинами РПЦЗ. Сказывался не только антибольшевизм, но и социальная концепция православия, основанная на государственничестве и покорности властям. Митрополит Анастасий в официальном письме благодарил «германский народ и его славного вождя».

И всё же церковная среда порождала яркие эпизоды противостояния. Бешеную злобу Бормана вызывал католический архиепископ Клеменс фон Гален, открыто протестовавший против расового террора и в особенности чудовищной программы эвтаназии. Лютеранский пастор Дитрих Бонхёффер участвовал в антигитлеровском военном заговоре 1938-го, примыкал к антинацистской группе сотрудников абвера. «Гитлер – антихрист, и его убийство было бы делом религиозного послушания», – писал он в теологической работе «Этика», изданной после войны. Бонхёффер был арестован гестапо и казнён в концлагере 9 апреля 1945 года. Евангелический пастор Мартин Неймёллер, поначалу поддержавший Гитлера, публично призывал в своих проповедях к антинацистской борьбе, за что восемь лет провёл в концлагерях. И даже православный архиепископ Берлина о. Тихон Лященко отстранялся от кафедры за «сочувствие евреям». Эти примеры борьбы, приходится признать, единичны. Но этим особо ценны.

Смерть и Народ

О мерах по неуклонному повышению благосостояния трудящихся

Тотальная идеология, административные тиски, жестокий террор, всепроникающая пропаганда – всё это были условия необходимые, но недостаточные. Прочность нацизма обеспечивалась также его социальной политикой. Население признало режим НСДАП. Диктатура и война показались германскому обществу приемлемой ценой за достигнутую стабильность и предложенные перспективы.

30 января 1933 года особенное ликование царило в немецком среднем классе – ремесленно-торговой массе, крестьянстве, служащих и интеллигенции. Победу Гитлера здесь считали своей победой и ждали быстрых ощутимых выгод. Именно лабазная среда стимулировала уличный террор Штурмовых отрядов, стихийные погромы и экспроприации. Жертвами нацистского актива становились отнюдь не только еврейские предприниматели. Плебейские организации конкретно и явочным порядком взялись за большой передел. Эта тенденция была остановлена жёсткими контрмерами МВД и окончательно загашена СС в «Ночь длинных ножей».

Любые улучшения при нацизме могли быть получены не низовой инициативой, а исключительно от власти. Самостоятельные структуры средних слоёв были ликвидированы. Однако партийно-государственная верхушка рассчиталась с ними за оказанную поддержку. Вместо плебейско-штурмового передела собственности была произведена государственная регламентация ремесла и торговли. Она избавляла от конкуренции и дополнялась прямым субсидированием. И люди самостоятельного труда, мелкого производства и коммерции, работники-хозяева, подобно крупному капиталу, приняли эти условия и поддержали власть.

В мае 1933-го было запрещено создание мастерских при магазинах, заводах и кооперативах. Это снимало с ремесленников конкурентное давление многопрофильных предприятий. Одновременно ремесленные мастерские получили крупные госкредиты. Выдавались пособия женщинам, освобождающим рабочие места, причём эти средства выплачивались на «связанных» условиях – они могли быть истрачены только на покупку ремесленной продукции для домашнего обустройства. Эта мера одномоментно и резко повысила потребительский спрос и профинансировала мелкие мастерские. В течение 1933 года экономическое положение ремесла стабилизировалось, мелкое производство устойчиво вышло на подъём.

Правительство Гитлера запретило учреждение новых торговых точек. Жёстко регламентировались товарный ассортимент магазинов и система поощрения покупателей. Демпинг стал уголовно наказуем. Эти законы уравняли финансово слабых коммерсантов с более преуспевающими. Ненавистные мелким торговцам универмаги подверглись налоговому прессованию. Укрепил коммерческие позиции лавочников и запрет уличной торговли с рук.

В деревнях началась интенсивная государственная «расшивка» крестьянской задолженности. По предложению Дарре, возглавлявшего партийное агроуправление, правительство запретило принудительное взимание долгов. Часть долгов списывалась, снижался ссудный процент. Повысились пошлины на импорт продовольствия, субсидировалось внутреннее производство разных видов сельхозпродукции. Финансовое положение «дойчбауэров» укрепилось.

Проведённый Дарре закон о наследственных дворах закрепил крестьянскую земельную собственность и выделил на селе хозяйский слой, поставленный государством в привилегированное положение. Крестьянская проблематика рассматривалась несравненно шире социально-экономической – деревня считалась первоосновой нации, квинтэссенцией «крови и почвы», оплотом расовых добродетелей. Характерно, что условием получения «бауэрского» сертификата ставилось предоставление арийской родословной за более чем 130-летний срок. Закономерно, что именно крестьянские сыновья вскоре дали основное пополнение войсковых частей СС.

В быстром и основательном выигрыше от нацистской политики оказались госслужащие. Раздувание административных структур, разветвление партийных органов в первые же месяцы создали 100 тысяч новых чиновных вакансий. Закон о восстановлении чиновного сословия, означавший капитальную чистку, давал толчок скачкообразным карьерам. Резко расширялись властные прерогативы функционеров госаппарата. Получила широкие карьерные перспективы и немецкая интеллигенция, в большинстве своём идейно близкая национал-социализму, и во всех смыслах востребованная ведомством Геббельса.

Мелкобуржуазные массы составляли социальную опору нацизма ещё на пути к власти. Мастер, лабазник, учитель, клерк были (наряду с безработным и уголовником) типичными фигурами ячейки НСДАП. Сложнее обстояло дело с индустриальным пролетариатом. Хотя около 200 тысяч рабочих состояли в НСДАП и СА, а несколько миллионов голосовали за нацистов, в целом рабочий класс Германии поддерживал социал-демократов, создавал социальную опору республиканского строя и был враждебен гитлеровцам. Промышленные рабочие преобладали в военизированных организациях социал-демократов и коммунистов.

Как уже говорилось, оппозиция не решилась на всеобщую забастовку и уличную войну с режимом. Классовые и католические профсоюзы ликвидировались. СДПГ и КПГ были запрещены. «Рейхсбаннер», «Железный фронт», «Союз красных фронтовиков» разгромлены. Левые активисты и рабочие вожаки изолировались в концлагерях. После этих первоочередных мер можно было приступить к методичному установлению контроля над рабочим классом.

«Бывшему врагу, который искренне верил фантазиям Интернационала, мы протягиваем руку и помогаем подняться», – заявил начальник организационного отдела НСДАП Роберт Лей, ставший во главе Германского трудового фронта (ДАФ). Обработка рабочего класса возвелась в приоритетную задачу дня. Весь 1933-й нацистские функционеры не вылезали с заводов, разруливая «рабочий вопрос». И эти труды дали эффект. Германский пролетарий отошёл от «фантазий Интернационала» почти так же быстро, как «фон» от дворянской традиции, промышленник от незыблемости права собственности, лабазник от бюргерской чести.

Наращивание военного производства стремительно рассасывало безработицу. Уже за первый год гитлеровского правления она снизилась с 6 миллионов до 2,7 миллионов, в 1937-м составляла меньше миллиона, а к началу войны свелась почти к нулю. Этот факт само по себе перевешивал любые «фантазии», поскольку именно безработица была главным кризисным бичом. «Гитлер запретил право на голод» – этот тяжеловесный, типично немецкий юмор стал реальной поговоркой в рабочих столовых.

Замораживание тарифных ставок компенсировалось фиксацией цен. Возникшие в результате «стабильности цен» товарные дефициты казались на этом фоне приемлемыми издержками (тем более, что они никогда не принимали классических советских форм пустого прилавка). Удлинение же рабочего дня воспринималось скорее как перемена к лучшему, позволяющая компенсировать ограничение тарифов зарплаты.

Определённые представительские функции на предприятиях сохранялись за отделениями Всеобщего союза немецких рабочих, возглавляемого бывшим штрассеровцем Вальтером Шуманном, одним из лидеров Национал-социалистических производственных ячеек (НСБО). Функционировали – хотя в жёстко суженных рамках – и сами НСБО, в своё время созданные Штрассером. Хотя, разумеется, обе структуры входили в нацистский ДАФ, где над активистами НСБО с их профбоссовскими привычками к «классенкампфу» поддерживался строгий контроль. Профсоюзы по советскому принципу были превращены в «школу национал-социализма».

Безработные и рабочие становились основными адресатами многочисленных социальных программ типа «зимней помощи», «народного благополучия», различных мероприятий ДАФ. Именно им в первую очередь предоставлялись услуги национального досуго-туристического общества «КДФ», знаменитой «Силы через радость». Пропаганда изо дня в день превозносила арийского человека труда. Почти наравне с солдатом.

Наконец, что крайне существенно, структура ДАФ и «порядок национального труда», представляются антирабочими с социал-демократической позиции или из сегодняшнего дня. Но в цеху немецкого завода 1930-х годов они рассматривались иначе. Уравнивание рабочего и капиталиста перед партийно-государственным «попечителем» выглядело вполне соответствующим принципу социальной справедливости. И даже – социализму. За словами «социалистическая рабочая» в названии НСДАП всё более признавался смысл.

Практически вся Германия была включена в организационную систему национал-социализма. НСДАП к концу своего существования приблизилась к заданной контрольной цифре – 10 процентов населения страны. Самыми многочисленными поднацистскими организациями были к началу войны более чем 20-миллионный ДАФ и без малого 10-миллионный «Гитлерюгенд». Более 4 миллионов девушек организованно наблюдали за полнолунием из стогов сена в женском ответвлении «Гитлерюгенда». Почти 2 миллиона человек состояли в СА, более миллиона в НСБО, полмиллиона в партийном автомотокорпусе. Практически каждая страта и профессия имела свою имперскую организацию – верного помощника партии. А каждая организация, начиная с самой НСДАП – свой аппарат, вступление в которой было ступенью на пути в новый господствующий класс фюреров.

Это стимулировало эффективность социального лифтинга. «Все имеющие влияние национал-социалисты обязаны обеспечить членам НСДАП преимущественное право устройства на работу, – говорилось в циркуляре Гесса от 24 июля 1934 года. – Менее ценные деловые качества старых членов партии компенсируются характерным для них энтузиазмом». И при Гессе, и после него этот принцип неукоснительно проводился в жизнь. Основной выигрыш получили служащие и чиновники (кстати, только в госаппарате количество должностей за первую половину нацистского правления выросло почти на миллион), но и ремесленники, и торговцы, и рабочие, и крестьяне, и техники, и студенты пополняли правящий слой. Этот шанс, довольно распространённый при нацистском режиме, являлся мощнейшим стимулом поддерживать его. Человек бывает слаб перед соблазном обрести силу.

Социальная история нацизма опрокидывает многие идиллические представления об имманентной тяге тех или иных общественных классов к цивилизованной свободе, правам и достоинству человека. Аристократия (восхищающая консерваторов), буржуазия и интеллигенция (надежды либералов), средний класс (опора демократов), промышленный пролетариат (гордость социалистов) – все так или иначе повелись за НСДАП, приняли режим, признали его своим. В наибольшей степени это относилось к служащим, ремесленникам, торговцам. В меньшей, пожалуй, к военной аристократии, глядящей на всё свысока, и криминалитету, видящему мир из последней штольни. Но в целом те и другие тоже служили нацизму: одни командирами в вермахте, другие надсмотрщиками в концлагерях. И не только из страха услышать пронзительную скрипку Гейдриха.

В этом суровый урок: тоталитарная власть располагает мощными средствами социального внушения – страхом, обманом и подкупом. Хоть плебея, хоть патриция можно отвратить от свободы, вынудить к отказу от достоинства. Свобода и достоинство не возникают сами собой, благодаря чьему-либо существованию. Эти принципы никому не свойственны просто по статусу. Они – немалый напряг. Их приходится ежедневно развивать и отстаивать, дабы не потерять.

Смерть и богатство

Об основных направлениях развития народного хозяйства

Веский голос оставался за «фюрерами экономики». Наибольшим влиянием обладали финансисты Ялмар Шахт и Курт фон Шрёдер, углеметаллисты Густав Крупп, Фриц Тиссен, Альберт Феглер, Фридрих Флик, химики Карл Краух, Георг фон Шницлер, Вильгельм Кепплер, двое Бошей – Роберт и Карл, дядя и племянник, электронщик и химик. Между двумя мегагруппировками – с одной стороны, «Стальным трестом» и концерном Круппа, с другой химическим «ИГ Фарбениндустри» и электронным концерном Боша-дяди – шло глухое, но жёсткое противоборство. Конкуренция велась уже не столько за прибыльные госзаказы, сколько за привилегированную близость к аппарату нацистской власти. Банкиры, прежде всего Шахт, были ближе к традиционному угольно-металлургическому сектору, но в партнёрстве с партийной верхушкой представляли капитал как целое.

«Ночь длинных ножей» стала объективным поражением модернистского сектора германской экономики. Магнаты химии и электроники, будучи объективно вторым эшелоном крупного капитала, логично усматривали союзника в Грегоре Штрассере и играли на противоречиях между аппаратом НСДАП и командованием СА. Первые позиции сохранили магнаты угля и стали, ориентированные на Геринга и предпочитавшие монолитный орднунг.

Но вскоре и им пришлось столкнуться с чередой неприятных неожиданностей. Генеральный совет германской экономики, орган совместного государственно-монополистического регулирования, быстро утратил свои руководящие приоритеты. На первый план в управлении хозяйством выдвинулось министерство экономики, которому стали непосредственно подотчётны главы имперских сословий и отраслевых групп. Укрепление фюрерского единовластия в политике не могло не затронуть экономическую сферу. Единая тотальная власть, во имя которой вырезались «длинными ножами» быки из Штурмовых отрядов, левые нацисты и традиционные консерваторы, бесцеремонно вторглась в частнохозяйственные прерогативы.

Политическая чистка быстро затронула среду экономической олигархии. Уже в 1933-м по настоянию партийного руководства из главной классовой организации капитала – Имперского союза германской промышленности были устранены за политическую нелояльность металлургические магнаты Людвиг Кастль и Макс Шенклер. Той же участи, но уже по расовому признаку подвергся крупный угольный бизнесмен Пауль Зильверберг, чьё еврейское происхождение ранее никак не напрягало братьев по классу.

18 октября 1936 года был утверждён государственный 4-летний план индустриального развития. Цель определялась без обиняков: создание самой мощной военной промышленности мира. Для его осуществления учредилось специальное ведомство во главе с генеральным уполномоченным Герингом, по функциям напоминающее советский Госплан. Директивы уполномоченного по четырёхлетнему плану имели силу закона и подлежали строжайшему исполнению всеми предприятиями, независимо от формы собственности. Месяц спустя меры принудительного ценообразования отлились в генеральный запрет на повышение цен, продержавшийся до крушения Рейха в мае 1945-го.

Государственное планирование, обязательный характер заданий, директивное ценообразование означали качественный сдвиг экономических отношений. Частнокапиталистическая собственность сводилась к функции государственного поручения, хотя ориентация на прибыль позволяла сохранять динамику расширенного воспроизводства и обновления фондов. Оживление деловой активности – отчасти объективно послекризисное, отчасти стимулированное гитлеровским перевооружением – привело к более чем внушительному росту прибылей, хотя размер выплачиваемых дивидендов нацистское государство ограничило шестипроцентным потолком рентабельности. Концерны угля и стали за предвоенные годы наварились в среднем четырёхкратно, химические и электронные двукратно. Но получение и использование доходов определялось уже не предпринимателем, а чиновником. В соответствии с нуждами государства. Руководимого партией. Возглавляемой фюрером. В лице Адольфа Гитлера.

Форсированно наращивалась и прямая госсобственность. Флагманом государственного сектора с 1937 года стал концерн «Герман Геринг», оперировавший в угольной, сталелитейной и горнорудной сферах. Первоначально основанный на неприбыльных, но имеющих военное значение активах, геринговский госконцерн агрессивно расширялся. «Неарийская» собственность экспроприировалась по беспределу, как буроугольные шахты Игнация Петчика. Но поглощались и вполне арийские объекты, если в том усматривались нужды четырёхлетнего плана. Передать госконцерну внушительную долю своих активов был вынужден даже «Стальной трест» убеждённого нациста доктора Феглера. В 1939-1940-м была чохом конфискована собственность порвавшего с режимом и эмигрировавшего Фрица Тиссена. Ему самому – одному из первооткрывателей фюрера, субсидировавшему НСДАП аж в 1922-м – ещё предстоял концлагерь. Излишне уточнять, что ни экономическое, ни какое бы то ни было сопротивление этому процессу уже не имело никакого смысла.

В знак протеста против государственной «социализации» хозяйства, инфляционной финансовой политике и международных финансовых афер режима в 1937 году с поста министра экономики ушёл Ялмар Шахт. Его не стали задерживать. Министерство принял Геринг, затем главный экономист НСДАП Вальтер Функ, совместивший министерский пост с руководством Рейхсбанком. Над экономической политикой был окончательно закреплён партийный контроль. Военный лётчик Геринг и экономический журналист Функ, в отличие от профессионального финансиста Шахта, были убеждёнными национал-социалистами, свободными от буржуазной классовой ограниченности.

Эти события имели ещё одну специфическую сторону. В первое трёхлетие нацистского режима в крупном капитале преобладал традиционный блок угледобывающих и сталелитейных компаний. Массированные госзаказы, связанные с программами перевооружения, получали в первую очередь структуры Рейнско-Вестфальской группы, подобные «Стальному тресту». Они же оказались в политическом выигрыше от «Ночи длинных ножей». Их интересы в наибольшей степени выражал Шахт на министерском посту.

1936–1937 годы изменили ситуацию. В военном производстве обозначился «перекос вширь» – большое количество корпусной металлопродукции без должного топливного обеспечения. Наступил час химпрома. Ближайшим сотрудником Геринга в Генеральном совете по четырёхлетнему плану стал глава наблюдательного совета «ИГ Фарбениндустри», выдающийся химик Карл Краух. Концерн изначально продвигал концепцию «вооружения вглубь», инновационного производства синтетического бензина, прежде всего для военной авиации. Теперь программа «ИГ Фарбениндустри» была включена в приоритеты четырёхлетнего плана. То, чего не удалось добиться через Штрассера, реализовалось напрямую через Геринга. Олигархические группы промышленников выровнялись перед государством.

Нацизм всегда оставался для буржуазной аристократии социально-чуждым движением. «Следует отвергнуть точку зрения, будто социалистические требования нацистов выдвинуты не всерьёз. Они, конечно, вполне серьёзны, и их смысл не представляет собой ничего иного, кроме чистого коммунизма», – предупреждал фон Шлейхер ещё в октябре 1930-го. Ещё фундаментальнее идеологических были различия «эстетические», социокультурные. Поднявшийся из плебейских низов, нацизм отвергал и так или иначе ломал традиционную иерархию «фонов» вместе с их традиционной моралью. Гитлеризм был насквозь криминален, и фюрерство комплектовалось соответствующим контингентом. Одно это делало новый порядок принципиально иным, нежели планировался магнатами. Но…

«Я твёрдо убеждён, что может быть достигнуто согласие между воззрениями национал-социализма и возможностями частного хозяйства, ибо альтернатива не капитализм и социализм, а индивидуализм и коллективизм», – писал Шахт Гитлеру весной 1932-го. При этом необходимо учитывать, что «коллективизм» и по Шахту, и по Гитлеру означал этатизм.

Нечто подобное методом тыка нащупывал Ленин в «плане акционирования» 14 годами ранее. Но русская буржуазия оказалась не столь организована, как немецкая. А главное, не столь решительна, чтобы осознанно продать душу дьяволу.

Однако нельзя сказать, чтобы между крупным капиталом и высшей бюрократией хотя бы в какой-то мере произошёл разрыв. Финансово-промышленная олигархия примирилась с приоритетом партийно-государственной верхушки. Претензии на решающий голос были сняты. Далее речь шла не более чем о лояльном сотрудничестве.

Магнаты крупного капитала дисциплинированно выполняли производственные задания государства и оплачивали значительную часть нацистских социальных программ типа «зимней помощи». На постоянной основе функционировал «Кружок друзей рейхсфюрера СС», регулярно жертвовавший крупные суммы на нужды партии и её Охранных отрядов. Подчинённая роль частного капитала в нацистском государстве компенсировалась избавлением от конкуренции, социально-политической стабильностью, перспективой скорых завоеваний, устойчиво высокой нормой прибыли (пусть во многом условной и перераспределяемой) и допуском во власть.

Режим НСДАП эффективно выполнял заявленные задачи. Но на своих жёстких условиях, о которых Гитлер как-то забыл упомянуть в речах 27 января 1932-го и даже 20 февраля 1933-го. Капиталисты были поставлены перед фактом: дьявол хитрее продавшихся. Оставалось делать своё дело в нацистской системе – по-своему готовить Германию к вечной войне.