Текст книги "Зверинец у крыльца"

Автор книги: Станислав Старикович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Пальмы первенства

Этих «пальм» у земноводных не счесть. Они во многом первые. Земноводные первыми стали обмениваться информацией с помощью звуков. Они были первыми существами, которые 300 миллионов лет назад встали на ноги – прежде на Земле ни у кого из позвоночных просто не было ног. Не было и другой полезной части тела – той, на которой сидят. Чтоб земноводные могли присесть и тем более переставлять ноги, эволюция наделила их шаровидными сочленениями – суставами. Это достижение природы доктор биологических наук Б. Ф. Сергеев сравнил с изобретением человеком колеса.

На руках обезьян и человека большой палец отведен в сторону, противопоставлен другим. Так же и у лягушки. Иными словами, они раньше нас узнали, что такое настоящая хватка.

И в то же время лягушки – первые «слюнтяи» планеты. Чтобы на суше можно было легко глотать сухую добычу, потребовалась смазка – слюна. Она у лягушки жиденькая, водянистая, ферментов в ней нет. И еще одно приобретение лягушачьих предков – насморк. И здесь дело в необходимости: лягушки ощущают запах только растворенных веществ, и поэтому их обонятельная полость усиленно снабжается влагой из множества мелких железок.

Перечень принадлежащих земноводным физиологических патентов очень длинен. Этими изобретениями теперь пользуются самые разные животные. И мы тоже. Об этом отлично сказал герой тургеневских «Отцов и детей» Базаров: «На что тебе лягушки, барин?» – спросил его один из мальчиков. «А вот на что, – отвечал ему Базаров, – я лягушку распластаю да посмотрю, что у нее там внутри делается; а так как мы с тобой те же лягушки, только что на ногах ходим, я и буду знать, что у нас внутри делается».

При всей своей хрупкости лягушачьи внутренности необычайно прочны. Нервы отказывают у нее при давлении в 14 атмосфер, а мышцы парализуются лишь при 400 атмосферах! Низкое давление лягушкам тоже нипочем: в барокамере первые признаки кислородного голодания они чувствуют на шестнадцатикилометровой высоте. Зачем такая выносливость? Горы-то на Земле вдвое ниже.

Лягушка – это гораздо больше, чем лягушка. Так сказал знаменитый биолог Жан Ростан в председательской речи, произнесенной в Зоологическом обществе Франции. И еще он сказал: «Хорошо ли, плохо ли, я – лягушатник, лягушачий академик и останусь им до конца своих дней... Журналисты считают, что я провожу весь день, склонившись над толпой лягушек, и все они мои личные знакомые и более или менее ручные. Они считают, что я убиваю их в огромных количествах. Поэтому почти ежедневно я получаю письма примерно такого содержания: На том свете вы будете наказаны за всех лягушек, погубленных вами на этом».

Кто-кто, но не Ростан, великий почитатель лягушек, заслуживает кары. Наказан скорее должен быть Джон Макнамара, победитель нелепого чемпионата по глотанию живых (!) лягушек! Макнамара завоевал первенство, проглотив за минуту пять лягушек. Один из его соперников был дисквалифицирован, потому что начал жевать трепыхающиеся существа...

Вообще-то на Западе вкусные задние лягушачьи лапки в цене. Выпускают даже соответствующие консервы, для чего специально разводят земноводных. А в Швейцарии, где лягушачьих ферм вроде нет, строго-настрого запретили кушать отечественных лягушек. Как швейцарцы узнают, какая лягушка на сковороде – своя или заграничная?

Почему лягушка холодная?

В самом деле, почему она не греется изнутри? Да из-за величины красных кровяных телец – эритроцитов. У лягушки они огромные: длина 23, а ширина 16 микрон. Ничего хорошего в этом нет – чем меньше эритроциты, тем лучше. Миллилитр лягушачьей крови вмещает 400 тысяч эритроцитов, нашей – 5 миллионов, а козьей – даже 18 миллионов. Общая поверхность эритроцитов в миллилитре козьей крови дает умопомрачительную цифру, у нас величина тоже будет внушительной, а у лягушки – скромной.

Из-за этого она и холодная. Ведь чем больше поверхность эритроцитов, тем интенсивней газообмен. Крошечные эритроциты быстрее поглощают кислород и легче отдают его, чем эритроциты-гиганты. После того как кислород в эритроцитах вступил в контакт с гемоглобином, его надо доставить к тканям и органам. Тут принцип един: внутри всех животных действует трубопроводный транспорт. И чем мощнее мотор, прокачивающий кровь по векам, тем быстрее она снова придет в легкие за следующей порцией кислорода. Но и с насосом у лягушки дела обстоят неважно – маломощен. Весит ее сердце в девять раз меньше, чем у равной ей по весу ласточки. Правда, лягушка может возразить, что у нее не один а много моторов, что у нее еще две пары сердец. Но это не помощники, а нахлебники главного сердца. Они перекачивают лимфатическую жидкость, которая занимает обширные полости под кожей. (Одну полость даже назвали большой цистерной.)

И с легкими лягушкам не повезло – уж очень мала их поверхность, ее не хватило бы даже на то, чтобы прикрыть тело. Если, например, тщательно разровнять легкие быка и обернуть его образовавшейся тканью, то получится кокон почти из ста слоев. Маленьким лягушачьим легким требуется помощь – кожное дыхание. Зато она впитывает кислород животом, спиной и даже слизистой оболочкой рта. Летом прохладная кожица выделяет до 3/4 всей углекислоты, выбрасываемой организмом. Так что кожа – более мощный вентилятор, чем легкие.

Даже громадным ртом «от уха до уха» лягушке пришлось обзавестись для того, чтобы побольше набирать воздуха. Но понапрасну рот разевать она не станет – задохнется. Ведь ребер у лягушки нет, и воздух изо рта в легкие накачивает нижняя стенка рта.

Постоянные неурядицы с кислородным снабжением заставили лягушку приглушить обмен веществ. Она и пищу переваривает медленно: жук, не сильно пострадавший при поимке, остается в ее животе живым более часа (обычно это вредитель, которым брезгуют птицы). А в прохладные дни у лягушек, как и у ящериц, совсем нет аппетита. Млекопитающие и птицы в это время страшно прожорливы: им надо покрывать потери энергии, поддерживать температуру тела. Но у холоднокровных существ таких хлопот нет, они не дрожат от холода, даже вконец замерзая.

Чтобы не рисковать, лягушки спешат на зимние квартиры, едва воздух устойчиво станет холоднее воды. Большинство земноводных зимой спит в воде. Но, например, остромордой лягушке подводный ночлег не нравится, она предпочитает зимовать в ямах возле пней, среди опавшей листвы и хвои.

В коллективной подводной спальне собирается десятка два холоднокровных постояльцев. Но бывает; что рядышком в особо уютном местечке в ил зарываются и по сто особей разного пола и возраста. Здесь может прикорнуть и лягушка другого вида – ее не обидят. В коллективе легче сохранить силы: у особей, зимующих вместе с себе подобными, уровень обмена веществ почти на 40% ниже, чем у одиноких!

Во время зимовки под водой лягушки дышат только кожей, пульс слабеет, сдвигается рН крови... Если в спальне станет неуютно, они перебираются в другое место. Так что сон у них чуткий. Более того, они не теряют времени даром и долгими зимними ночами растут – хоть и медленнее, чем летом.

Но если водоем за зиму промерзнет – им конец. Например, суровые зимы 1828—1830 годов погубили всех лягушек во всей Исландии. Теплая зима тоже опасна. В 1924 году под Москвой не все лягушки залегли в спячку, и весной их хор звучал жидковато.

Трудная у пучеглазых жизнь. И врагов у них много. И поэтому пятилетняя лягушка – большая редкость. А между тем в неволе они преспокойно проживут лет 15.

Лягушки растут всю жизнь. За первый год они увеличиваются на три сантиметра, за второй – на полтора, а потом совсем понемножечку. Развитие головы прекращается прежде других частей тела, а задние ноги растут и быстрее, и дольше всего. Наша крупная озерная лягушка иногда достигает 17 сантиметров и весит триста граммов, а лягушка-бык тянет и по шестьсот граммов. Но и это не предел: в 190G году в Камеруне нашли лягушку-голиафа. Эта тридцатисантиметроворостая особа весила 3,5 килограмма.

Почему лягушку пускают в молоко?

Может, потому, что в жару она холоднее воздуха из-за испарений с мокрой кожи? Но в молоке-то ничего не испаришь. Да и вообще лягушка не терпит солнца: жара в 39° несет ей смерть. Можно погибнуть и не в такую жарищу – под солнечными лучами пучеглазая быстро высохнет и умрет от потери влаги.

Поэтому, отправляясь на охоту, лягушка берет с собой воду из пруда или ближайшей лужи, а если таковых поблизости не имеется, рада и росе. Но вкуса росы, так же как и молока, она не знает. Она рьяная поклонница сухого закона и не берет в рот ни капли. Если нет лужи, где можно быстро восстановить запасы воды через поверхность кожи, приходится елозить по траве, и роса благодаря осмосу тоже проникает в тело. И если вы хотите спасти намаявшуюся на жаре лягушку, а рядом лужи нет, заверните ее в мокрую тряпку, и она быстро «посвежеет».

Но если вода легко проходит через кожу, почему она не выльется обратно? Да потому, что лягушачья кожа легче пропускает воду внутрь, а не наружу. В этом важном деле пучеглазой помогает слизь, обильно смачивающая ее небольшое тельце. Если слизь удалить, лягушка сохнет в пять раз быстрее.

Слизь – великолепная штука, она сохраняет в организме воду, помогает выскользнуть из лап или клюва врага. Эта же слизь – нечто вроде персональной химчистки – поддерживает в чистоте лягушачье платье, не дает развиваться микробам на влажной коже. Поэтому-то и родился обычай пускать лягушек в молоко, чтоб не скисало: слизь мешает молочнокислым бактериям делать свое дело.

Лягушачья слизь страшна не только микробам. Если ее впрыснуть золотой рыбке – та через минуту умрет; у мышей инъекция слизи вызывает паралич задних конечностей. Зато для нас слизь безвредна. Яд самого страшного нашего земноводного – жерлянки людям тоже не опасен, хотя птицы от него падают в обморок. Жерлянка, чтоб ее поменьше беспокоили, демонстрирует отпугивающую окраску – яркие красные пятна на брюхе, которые на зверином языке говорят – «не трогай, худо будет». А может быть очень худо: белая пенистая жидкость, выделяемая кожей жерлянки, быстро убивает дже близких родственников—лягушек, посаженных с нею в одну банку. Собака, по неопытности схватившая жерлянку, долго трясет головой и трет лапами морду. В следующий раз хлебнувший горя пес обойдет стороной такое невкусное создание. Мы же спокойно можем взять его в руки. Можно гладить и жаб – ни волдырей, ни бородавок не вскочит. Все это сказки.

В любимой всеми сказке «Царевна-лягушка» молодой наследник престола совершил опрометчивый поступок. Во время пира у батюшки-царя побежал домой, нашел лягушачью кожу и спалил ее на большом огне. Приехала Василиса Премудрая, хватилась – нет лягушачьей кожи. Приуныла, запечалилась: «Ох, Иван-царевич! Что же ты наделал? Если б ты немного подождал, я бы навечно твоей стала, а теперь прощай!» И отправилась она к противному Кашею Бессмертному. А Иван-царевич горько заплакал.

Нельзя так распоряжаться сброшенной кожей – она нужна. Настоящие лягушки переодеваются не реже четырех раз в год и всякий раз съедают свое поношенное платье – здесь с кожными пигментами туговато, нельзя их просто так выбрасывать. Эта процедура свидетельствует о лягушачьей бережливости. Неплохо развито у них и так называемое химическое чувство кожи: если на мокрую лапу брызнуть капельку совсем слабого раствора хлористого аммония, калия или натрия, лапа отдернется.

Кожа на спине толще, прочнее и чувствительнее: тут гораздо больше осязательных бугорков, чем на брюхе. Кожа вся в дырках – у маленького существа 300 000 слизистых желез! Больше всего их на животе и лапах.

Дырявая лягушачья кожа чувствительна к свету. Подумать только, ослепленная лягушка с удаленным мозгом (!) поворачивается к свету. Существо, стоящее одной ногой в гробу, как бы отдает светилу последний земной поклон.

Лягушка, такая спокойная с виду, на самом деле очень нервное существо: кончики чувствительных нервов пронизывают не только кожу, но и даже роговицу глаза. Странно – я никак не мог припомнить, какого они цвета, а в научных книгах об этом почему-то не написано. А глаза у лягушек замечательные. Они видят далеко и на суше, и в воде. Куда дальше, чем глаза рыб.

Лягушку можно сразу назвать и трусихой, и отважным существом. Иначе трудно расценить тот факт, что прыгает она вслепую: втягивает внутрь глаза на время прыжка. Но самое удивительное то, что лягушачий глаз как бы сам думает, вернее, перерабатывает информацию: в мозг поступает обобщенный сигнал о свойствах предмета. Как это получается – еще не изучено.

Лягушки, вероятно, удивились бы, если поняли выражение, что, мол, такой-то подхалим глазами ест начальника. И как не удивиться – они всю жизнь «едят» глазами: втягивая громадные глазные яблоки, словно поршнем пропихивают ими в глотку пойманную букашку.

Прежде чем завершить рассказ, вспомним начало: «Лягушкам только образования не хватает, а так они на все способны». И уж если не на все, то на многое они действительно способны. Травяная лягушка за лето съедает в среднем 1260 вредных насекомых, а остромордая закусывает как раз теми вредителями, которых не трогают птицы.

Так что лягушка – большой и серьезный наш друг. И на научном поприще, и в жизни.

Именно в жизни лягушачья помощь может оказаться столь неожиданной и удивительной, что сошлюсь на десятый номер журнала «Изобретатель и рационализатор» за 1974 год, дабы меня не упрекнули в искажении фактов. «Отправься в пруд и поймай лягушку. Впрысни ей немного мочи беременной женщины и через полтора-два часа извлеки из клоаки каплю жидкости. Подключи ток и гляди в микроскоп. Тогда ты поймешь, кого ждать: сына или дочь. Так можно было бы, подражая языку средневековых алхимиков, довольно точно пересказать суть описания к авторскому свидетельству № 278 008». Это свидетельство получил директор Тбилисского НИИ акушерства и гинекологии К. В. Чачава. Лягушка должна быть самцом, которому и делают впрыскивание. Кто родится – видно в микроскоп: если лягушачьи сперматозоиды сбились в кучу—мальчик, если разбросаны – девочка.

Прямо как в сказке!

Ода дождевому червю

Я связь миров повсюду сущих,

Я крайняя степень вещества;

Я средоточие живущих.

Черта начальна божества;

Я телом в прахе истлеваю.

Умом громам повелеваю,

Я царь, – я раб, – я червь, – я бог!

Г. Державин

Однажды в семье изобретателя пастушьей свирели – древнегреческого бога скотоводства Гермеса и богини красоты Афродиты появился на свет сын. В честь божественных родителей мальчика нарекли Гермафродитом. Когда он вырос и возмужал, в него влюбилась нимфа Салмакида. Отчаявшись завоевать его любовь, она стала умолять богов сделать так, чтобы она не разлучалась с Гермафродитом. Мольба Салмакиды была услышана: ее тело срослось с телом Гермафродита. Юноша неожиданно для себя стал двуполым существом.

В экспериментальной пересадке женских тканей боги, вероятно, шли по пути, проторенному природой: за образец можно было взять хотя бы дождевых червей – они двуполы и могут быть и папой и мамой одновременно.

К совершеннолетию червяки отращивают на передней части тела так называемый поясок. На нем они некоторое время и носят свое чадо: пояс, словно скатерть-самобранка, вдруг покрывается жидким кольцом; сюда заботливо откладывается питательная смесь для будущего малыша и яйцо (иногда их несколько). Потом двуполый родитель, пятясь задом, сбрасывает кольцо-кокон через голову. Сквозное отверстие в колыбели само собой герметизируется, и кокон становится похожим на крошечный лимон. Если погода не подкачает, через месяц из «колыбельки» выскользнет маленький гермафродитик, который на следующий год тоже повзрослеет и обзаведется поясом.

Дождевые черви размножаются не быстро. Те, что с красной пигментацией, за год откладывают не больше ста коконов, а солидный тридцатисантиметровый обитатель почвы, именуемый в народе выползком, еще меньше – 40 коконов. Жизненный путь выползка тоже невелик – всего 5—6 лет. Если учесть, что червяков обожают чибисы, грачи, дрозды, жабы, землеройки и кроты, то это количество приплода уже не кажется большим. А если вспомнить, что подземные жители входят в меню чаек, сов, тысяченожек и мух, то цифра потомства будет выглядеть совсем скромно.

Страшно разбойничают мясные мухи, самки которых разыскивают норки червей, чтобы отложить яйца в копролиты (обогащенные органикой выбросы из кишечника червя). Из этих яиц вскоре выходят кровожадные личинки. Эти гнусные твари, вероятно, руководствуясь обонянием, добираются до ничего не подозревающего владельца норки и, внедрившись в беззащитное тельце, поедают его изнутри. Личинки мух предпочитают взрослого червяка с пояском, если же его поблизости нет, то и неподпоясанных детенышей не пожалеют.

Про мух, терзающих предмет нашего рассказа, писать неприятно. Уж лучше поговорить про более благопристойного пожирателя – крота. Помните, как в сказке Андерсена толстый крот приходил по вечерам в кору старой мыши, где временно проживала Дюймовочка. Он болтал о том, что скоро лету конец, солнце перестанет палить и земля снова будет мягкой и рыхлой. Вот тогда-то они и сыграют свадьбу.

«Но Дюймовочка все грустила и плакала: она совсем не хотела выходить замуж за толстого крота...

– Глупости! – сказала старая мышь. – Не упрямься, а не то я укушу тебя своим белым зубом. Чем тебе крот не муж? У самой королевы нет такой бархатной шубки, как у него. Да и в погребах у него не пусто».

И в самом деле – кротовьи погреба не пустеют, хотя за один присест хозяин проглатывает по 20 граммов червей. А «присесты» повторяются через четыре-пять часов. Червя крот ест с одного конца, придерживая извивающееся тельце лапами и очищая от налипшей земли. Отобедав, владелец шикарной шубы подвертывает голову под брюхо и засыпает часика на четыре. Проснувшись, он чувствует нестерпимый голод и снова кидается на поиск пропитания (в средней полосе половину кротовьего рациона составляют дождевые черви).

Как же крот раздобывает такое несметное количество червей? Очень просто: они сами лезут к нему, сами пополняют его погреба – их привлекает запах кротовьего мускуса. Кроме того, в подземных галереях чуть теплее, чем в сырой земле, и это то же манит несчастных. Владелец лабиринта даже запасает впрок – чтобы они не разбежались, надкусывает им головы. Беднягам ничего не остается, как заняться отращиванием новой головы. А на это требуется время – червяк месяцами лежит на кротовьей кухне и не портится даже без холодильника.

Итак, у червей есть серьезные основания держаться от крота подальше. И некоторые их виды так и поступают: эволюция снабдила их врожденной реакцией удирать из кротового хода, когда по нему бежит хозяин. О его приближении будто бы рассказывают мельчайшие сотрясения почвы. Так это или иначе, но червяки боятся вибрации и выпрыгивают на поверхность. Увы, это не всегда спасение: чибисы, маскируясь под крота, выгоняют их из земли, быстро потряхивая вытянутой вперед ногой; чайки за-ставляют подземных жителей покидать свои норкц топоча ногами – четыре раза в секунду поднимая и опуская лапки. Хорошо, что птицам удается обмануть обычно только небольших серых червей, которых называют аллолобофора.

Еще более загадочно раздобывает дождевых червей новозеландская птица киви. В английском журнале было рассказано, как несколько киви приучили искать еду, замурованную в тоненькие алюминиевые трубочки. (У киви, вероятно, превосходное обоняние, да и ноздри у них на кончике клюва.) Так вот, киви быстро привыкли обедать из алюминиевой посуды. Тогда часть трубочек заполнили дождевыми червями, а остальные – землей. Чтобы было труднее узнать, где запакован провиант, все трубочки .обмотали нейлоном и засыпали толстым слоем земли. Наутро выяснилось, что птицы выкопали и расклевали только те трубочки, где были черви. Как же умудрились киви учуять добычу сквозь землю и сквозь алюминий? Тайна. Но с червяками приключаются и более странные вещи.

Любят ли дождь дождевые черви?

Трудолюбивые создания по утрам любят отдыхать возле самого отверстия норки (чтобы стало теплее и мягче, они выстилают верхнюю часть норки опавшими листьями.) Такое времяпровождение смертельно опасно – птицы не смогли бы вытаскивать червей из норок, если бы те отдыхали не у поверхности, а поглубже. Почему же необходимо устраиваться у самого входа? Увы, ответа пока нет.

Нет ответа и на другое тривиальное и грустное явление—непонятно, почему во время дождя черви массами покидают родной кров. В городе под струями дождя они совсем теряют голову – с зеленого газона выбираются на асфальт, где их давят бесрадостные шины или каблуки прохожих. Впрочем, в дождь они гибнут тысячами и без каблуков: ливневые потоки уносят с полей их бездыханные тельца в реку, на поживу рыбам.

Вначале думали, что не все дождевые черви (именно за эту странность они и получили свое название) в ненастье уходят из дому. Думали, будто уходят лишь те, кого терзают личинки мух. Рисовалась такая идиллия: обреченные якобы потому расставались с жизнью под шум дождя, что вместе с собой уносили в потусторонний мир и зловредных личинок. Но выяснилось, что и здоровый червяк, в полном расцвете сил, в ненастье отправляется в неразумный вояж.

Зачем же в погоду, когда хороший хозяин и собаку во двор не выгонит, червяки улепетывают из дому? Не боятся ли утонуть в подземелье? Вряд ли – специальные эксперименты показали, что в воде они могут прожить 140 дней, даже не поев ни разу. Правда, в воде должен быть растворен кислород, чтобы можно было дышать поверхностью тела. В каплях же, упавших с неба, кислорода достаточно. Значит, дело в чем-то другом. Может, губителен резкий перепад температуры, когда холодный ливень пропитывает нагретую солнцем землю? Может, продрогнув, черви бросают свои апартаменты в поисках тепла? Известно же, что осенью они погибают при самых слабых заморозках, хотя зимой впадают в анабиоз и спокойно переносят несколько градусов ниже нуля. На промокших и продрогших червяков жалко смотреть. Они корчатся в луже, пока не замрут навсегда.

А вдруг в дождевой воде содержатся какие-то вещества, убивающие червей? Вряд ли. К химическому изменению среды подземные труженики обычно относятся безразлично – их организм легко переносит многие токсические соединения. Они не реагируют на высокие концентрации СО ₂, вместе с землей преспокойно заглатывают вредоносные вещества, принесенные водой и опустившиеся на почву из загрязненного воздуха.

Однажды с обочины шоссе Нью-Йорк – Вашингтон, по которому день и ночь мчатся автомобили, собрали дождевых червей. Когда сделали анализы, выяснилось, что обитатели обочины по горло набиты токсическими металлами. Концентрация свинца и цинка в их телах была смертельной для птиц едящих червей. Кадмия было тоже много, но не убийственно. Червяки съели и никель, но о его вреде мало что известно. Как же эти металлы попали в организм обитателей обочины? Вероятно, они были смыты с автострады все тем же врагом червей – дождем. (Свинец входит в горючее, цинк – в смазочные масла, кадмий – в покрышки, а никелем сверкают бампера и радиаторы).