Текст книги "Парни из Островецких лесов"

Автор книги: Станислав Бискупский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Две телеги остановились перед Сашкой.

– Снимите эти ящики!

Партизаны сняли ящики и поставили их в ряд.

– Открывайте!

Крышки поддавались с трудом. Внутри показались ровные ряды бутылок, в которых весело колыхалась прозрачная жидкость.

Сашка медленным безразличным движением вынул бутылку и ударил ею о дерево. За первой последовали остальные. Звенело разбиваемое стекло, в воздухе стоял запах алкоголя. Водка впитывалась в горячий песок.

Через час отряды продолжали свой путь.

В отряде Олека

Василь оторвал кусочек бумаги, насыпал табаку, скрутил толстую самокрутку и зажал ее в зубах. На ее конце взвился клуб дыма и огня. Василь пальцем сбил черную, обгоревшую бумагу, затоптал ногой упавшие на землю искры и взглянул на Юрека.

– Ну что, сынок, грустно тебе?

Юрек уже привык к тому, что этот пожилой человек всегда отгадывал его мысли. Действительно, он думал сейчас о своих, хотя и этих людей, с которыми он провел последнее время, нельзя было назвать чужими.

После операции в Илже, на перегруппировке в Максимилианове, приказом командования Юрек был направлен во вновь созданный отряд лейтенанта Олека.

Олек в партизанах был давно, воевал в отряде Сашки и был выдвинут командиром другого отряда. Кряжистый, среднего роста, с быстрым взглядом светлых глаз, он мог моментально оценить ситуацию и так же быстро принять соответствующее решение. Он казался суровым человеком, но слегка курносый нос выдавал веселый характер. Сашка умел разбираться в людях, он и в этот раз не ошибся.

Здзих был направлен в спецгруппу. Откровенно говоря, он хотел остаться у Горца, но неожиданно в отряде появился его отец – Быстрый, которому стало небезопасно оставаться в Островце. Здзих не хотел быть в одном отряде с отцом, и не потому, что у него было мало сыновьего уважения и привязанности к отцу. Причины были как раз противоположные.

– Незачем, папа, – решил он. – Вместе нам будет трудно. Я на тебя буду оглядываться, ты на меня, какая это будет война…

С ним согласились. Здзих сердечно попрощался с отцом, который вместе с отрядом Горца ушел в Сташовске на встречу с отрядами Батальонов Хлопских, а сам пошел в отряд Кена, который стал командиром спецгруппы. С Юреком они обменялись сердечным и сильным рукопожатием.

Сначала Юрек чувствовал себя как-то неловко среди незнакомых людей. Он с удивлением отмечал, как эта неловкость растворялась в сердечной теплоте непосредственных отношений. Уже несколько дней спустя ему казалось, что он знает всех очень давно. Эти люди обладали удивительным даром вызывать к себе симпатию. Их грубость была нарочитой, внешней. Они размягчались при самом Легком воспоминании о родных, а грустные мелодии песен вызывали на их лицах отпечаток тоски и раздумья.

Ближе всех Юрек сошелся с Василем. Симпатия их была взаимной. Василь называл его сынком, а Юреку импонировали его зрелость, опыт, знания. Василь был музыкантом, точнее, скрипачом, во что Юреку было труднее всего верить. По его мнению, автомат больше подходил Василю, нежели скрипка. Василь же при одном слове «скрипка» печально качал головой.

– Хотя бы гармошка какая-нибудь…

Но на гармошку, однако, ни разу не удавалось наткнуться. Тоску по музыке Василь заглушал иначе. В свободные минуты он собирал вокруг себя партизан, распределял их по голосам и дирижировал хором. Люди пели, следя за движением его рук:

 
Расцветали яблони и груши…
 

При каждой фальшивой ноте на лице Василя появлялась гримаса, он махал рукой, и все начиналось сначала. Когда кончали одну песню, принимались за следующую:

 
Там на горе цыгане стояли…
 

Все подхватывали припев:

 
Стояла, думала
Цыганочка молода.
 

Но не отдых, однако, был главным для них. Приходилось покрывать переходами большие расстояния. Партизаны портили немцам нервы неожиданными операциями, пускали под откос поезда, идущие на восток, сеяли панику в гарнизонах, укрывшихся за бетонными стенами бункеров.

Перемешались польские и русские ряды. Вопрос заключался не в том, кто командует, а в том, кто крепче бьет немцев.

Если кого и не хватало Юреку в отряде Олека, так это прежде всего Здзиха и Богуся. Здзих в спецгруппе Кена выполнял непосредственные распоряжения штаба, и встречи их были редкими и случайными. О Богусе не было ничего слышно, по-видимому, он по-прежнему был связным и, как всегда, проклинал все поезда.

Кроме Юрека в отряде Олека было еще несколько поляков. Вместе им было свободнее и веселее, особенно в первые дни, когда они еще не познакомились с остальными. Они совершали далекие ночные переходы, в которых люди спали на ходу. Как тени двигались они среди деревьев, каким-то чудом угадывая указанное направление, не теряясь и не блуждая. А когда удавалось задержаться хоть на минуту, ими овладевал внезапный и непробудный сон, устоять перед которым не было сил. Как-то во время одного из таких привалов Юрек присел в придорожной канаве и заснул. Проснувшись, он увидел устремленный на него взгляд Василя. В глазах партизана блуждал лукавый огонек.

– Ну, сынок, пошли…

Юрек встал, одернул пиджак, протянул руку к своей винтовке и… обмер. Ее не было. Он пошарил ладонью по земле, ощупал место, на котором лежал. Безрезультатно.

– Потерял что-то? – вытирая усы, спросил Василь.

Не говоря ни слова, Юрек вертелся на месте. Он хорошо помнил, как сел, как правой рукой обхватил винтовку, как оперся локтем о колено и… И дальше уже не помнил.

– Черт возьми, где моя винтовка?!

Василь тихо свистнул и с сочувствием покачал головой:

– Смотри-ка, винтовку потерял…

Юреку было трудно признаться, что потерял оружие, тем более что только недавно получил почти новую, прекрасную винтовку, с которой, не стыдясь, мог смело показаться на людях, не боясь вызвать с их стороны колкие замечания и остроты.

– А может, кто-нибудь из партизан взял? – подсказывал Василь.

Юрек бросился к идущим гуськом партизанам. Каждый из них усмехался и пожимал плечами:

– Нет, у меня своя винтовка.

Юрек опросил человек шестьдесят. Наконец он наткнулся на последнего, вооружение которого показалось ему слишком подозрительным.

– Послушай, у тебя две винтовки!

– Да, – ответил партизан таким тоном, как будто так и должно быть. – Пригодятся!

– Но одна из них моя.

– Твоя? Да я ее в лесу нашел. Как вы думаете, – обратился он к идущим рядом товарищам, – это винтовка Юрека?

– Его, его… – отозвалось несколько голосов.

– Пусть будет по-вашему! Возьми. Только береги ее, как родную мать.

Юрек не обиделся на партизана. Теперь, даже засыпая, судорожно сжимал свою винтовку, однако сон победить он не мог. После изнуряющего ночного похода сонливость валила его с ног, которые делались как ватные. Засыпанные песком глаза слепли от дневного света. Ему казалось, что он все отдал бы за минуту сна. В это самое трудное для него время Василь был всегда рядом.

Однажды их вместе направили в дозор. Они залегли под кустом на опушке леса, в котором расположился отряд.

Июньский день обжигал зноем. В лесу было душно, пахло земляникой. Над ржаным полем дрожало жаркое марево. Юрек уткнулся лицом в траву, пахнущую влагой, вдыхал ее запах. Голова была тяжелой и бессильно падала вниз, веки закрывались сами собой.

Василь лежал рядом, оглядывался по сторонам и жевал стебель травы.

– Сынок, а ты Венявского знаешь?

Юрек сонно встряхнул головой:

– Из Островца?

– Все тебе Островец да Островец, – засмеялся Василь. – Венявский, знаменитый польский композитор…

– Нет, не знаю, – сонно покачал головой Юрек.

– А после войны ты кем будешь?

Этот вопрос был таким далеким, что даже казался нереальным. И может ли вообще существовать другая жизнь, кроме той, которой они жили в настоящее время? Как выглядит незатемненный город, сияющий тысячами огней? Как выглядит ночь, проведенная в своей собственной кровати, ночь, тишина которой не нарушается сиреной автомобиля и шагами жандарма? И может ли вообще такое быть? Будет ли когда-нибудь такое время, когда можно пойти в лес, чтобы просто погулять в ясный солнечный день, а не ночью с оружием в руках?

– После войны… ого, когда это будет?

– Доживем, голубчик, доживем. К своим придем, к родным…

Эти слова вселяли бодрость, подкрепляли, от них веселей и радостней становилось на сердце. Мысленно Юрек пробовал представить себе сцену встречи с родными. Когда мечты его переходили в сон, удаляющийся голос Василя будил его новыми вопросами.

Юрек удивлялся этому необычному стремлению друга поговорить. Однако Василь объяснил ему причину своей словоохотливости:

– Не спи, сынок, а то и мне захочется.

Юрек обещал, что не уснет, и тут же начинал храпеть. Тогда Василь пододвигался ближе, осторожно укладывал Юрека так, чтобы мальчику было удобней, а сам, вздохнув, садился в тени ближайшего куста и уже за двоих внимательно осматривался вокруг.

В тот день отдыхали в молодом сосновом лесу. Василь лежал на боку и затягивался горьким дымом своей толстой самокрутки. На следующее утро они должны были расстаться. Не навсегда, конечно: партизанские отряды часто меняли свой состав. Те же самые люди встречались в разных отрядах. Но тем не менее это было расставание, а в такие минуты Василь особенно любил поговорить по душам.

– Скучаешь по своим? – снова, уже в которой раз, спросил он.

Юрек сделал движение головой, которое могло означать и «да», и «нет». Конечно, тосковал, но почему-то думал, что если сознается в этом, то обидит Василя.

– А вы не тоскуете?

– Хорошие вы ребята, но по своим, конечно, скучаю, – вздыхая, сказал он.

– Если фронт двинется, то и до нас дойдет.

– Да! А может, и мы через фронт прорвемся. Тогда ты у меня будешь гостем. Ох и угощу я тебя, угощу, сынок, родной…

Он сказал это с такой убежденностью, что Юрек даже увидел себя в гостях у Василя. Был там и рыбный суп – уха, были пельмени – маленькие аккуратные пирожки с мясом, были блины из черной гречневой муки, тающие во рту, и был, конечно, чаек, дымящийся, обжигающий губы, было то, что в своих воспоминаниях рисовал Василь, когда они разговаривали на эту тему.

Таким разговорам не было конца.

В путь двинулись, когда начало смеркаться. Солнце золотило верхушки деревьев, среди кустов предвечерняя прохлада чувствовалась все сильнее, лес, днем полный птичьего гомона, замолкал.

Наиболее тяжелыми были минуты перед наступлением ночи. Угнетала мысль об уходе из отряда, о том, что можно потеряться в темноте. Никогда не было известно, куда направится отряд, к тому же было легко потерять связь с идущими впереди и сзади, так как необходимо было соблюдать точно определенную дистанцию.

Иногда едва маячащая впереди тень человека, иногда тихий треск ветки укажет, в какую сторону необходимо повернуть. Но чем тише шел отряд, тем было безопасней. С этим был согласен каждый, и каждый должен был учитывать это. «Что ж, фонариком не посветишь!» – как обычно говорил Василь.

Как это все было непохоже на ту картину, которую они рисовали себе во время разговоров с Богусем и Здзихом! Тогда все казалось простым, ясным и прекрасным. В горячих головах рисовались приключения. На войну шли, как на игру, а в лесной жизни видели нечто романтическое. Присядешь где-нибудь под кустом, подождешь, пока придут немцы, и выпустишь в них столько свинца, сколько сможешь. Разгромишь гитлеровский отряд, нагонишь на немцев страху и с песней промаршируешь дальше или парадно, в бричках, отобранных у помещиков, поедешь в другие места, чтобы и там задать жару фрицам! А когда будешь проходить через деревню, девчата выйдут на дорогу и будут показывать:

– Смотрите, партизаны идут!

Между тем романтика уступала место горькой действительности, о которой напоминали надоевшие вши. От этой напасти невозможно было избавиться. Наиболее радикальным средством в борьбе со вшами были муравейники. На сухой иглистый стожок ребята обычно бросали брюки или рубашки и терпеливо ждали, пока маленькие трудолюбивые муравьи закончат работу. Затем просто два-три раза ударяли штанами или рубашкой о ствол дерева, чтобы избавиться от уже ненужных муравьев. Правда, часто случалось так, что спустя какое-то время оставшийся в складках одежды муравей своим укусом напоминал, что его не отблагодарили за оказанную им услугу.

Несмотря на все трудности, ни один партизан не вернулся из леса домой. Время было не то. Здесь, в лесу, люди сживались, даже маленькая взаимная помощь и совет укрепляли дружбу.

Внешне партизаны не очень напоминали армию. В кепках, гражданских пиджаках и брюках, подпоясанные ремнем, шнурком или поясом, с гранатами и винтовками, они скорее имели вид вооруженных гражданских лиц, чем военного отряда. Особым спросом пользовались эмблемы с изображением орла, которые почти каждый партизан пробовал изготовить собственными руками: или кропотливо выпиливал из довоенных монет достоинством пятьдесят грошей, или вырезал их из консервных банок.

Пределом всех желаний был мундир, хотя не каждый командир имел его.

Конечно, все хотели выглядеть как можно лучше, но приходилось довольствоваться тем, что имели.

С продовольствием дело обстояло не лучше. У крестьян брать не хотели. В помещичьих дворах в продуктах не было недостатка, правда, иногда приходилось применять силу. Пищу обычно готовили в землянках, так как ночью партизан мог выдать огонь, а днем – дым. То, что оставалось от обеда, укладывалось в вещевой мешок на ужин или на завтрак, ибо специальным предназначением того или иного блюда никто себе голову не забивал. Продовольствия не хватало почти постоянно.

На рассвете раздался приказ остановиться. Партизаны в ожидании распоряжений залегли в молодом сосновом лесу. Люди прислушивались, что делается впереди. В тишине раздался треск сухих ветвей.

– Стой! Кто идет? – крикнул кто-то, щелканьем затвора давая знать, что не шутит.

– Не узнаешь? Свой! – ответил кто-то не по-уставному.

– Не узнаю, – отозвался тот же самый голос. – Пароль!

– Варшава! А ты скажи отзыв, если такой умный, – послышалось в ответ.

– Варка!

После обмена паролем и отзывом стало тихо. По-видимому, они докладывали своим командирам о встрече.

– Ну, пошли! – произнес Василь.

Юрек поднялся. Отряд по-прежнему находился в полной боевой готовности. Только когда вышли на обширную поляну, оружие можно было поставить на предохранитель и перекинуть через плечо.

Вся поляна была заполнена партизанами.

По заведенному порядку сидели группами, скрываясь в тени кустов и деревьев. Чистили оружие, поправляли амуницию и снаряжение.

– Француз! – Юрек даже присел от сильного удара по плечу.

Он обернулся:

– Лёлек!

Тот протянул руку для приветствия. – Привет, старина! Как поживаешь? – произнес он на ломаном французском языке.

– Хорошо! – в тон Лёлеку ответил Юрек.

– Была у вас какая-нибудь работенка?

– И не одна!

– Фью… какой ты важный! – Лёлек оглядел Юрека с ног до головы. – Ты, кажется, уходишь от Олека, да?

– Я ничего об этом не знаю.

– Так я тебе говорю. Идешь в отряд Вереска.

– В отряд Вереска? Это какого?

Лёлек огляделся по сторонам:

– Вон видишь того парня?

Рядом с Горцем стоял высокий блондин лет около тридцати. Слегка сутуловатый, он имел вид человека, несущего на себе какую-то тяжесть. Одет он был в польский мундир без знаков различия, на ногах – офицерские сапоги, закрывающие до половины икры ног. Через плечо проходила портупея, с ремня на красивом плетеном кожаном шнурке свисал внушительный пистолет.

– Этот?

– Что, не нравится тебе?

– Кто сказал, что нет?..

Лёлек начал говорить о бригадах. Лесные отряды выросли до такой степени, что наступило время создать более крупные партизанские части. Именно в связи с этим вопросом прибыл майор Зигмунт.

– У нас будут бригады, это тебе не фунт изюму! – сказал не без гордости Лёлек.

– Конечно! – согласился Юрек и окинул взглядом поляну.

– Бедный Богусь, – сказал вдруг Лёлек.

– Кто?

– Богусь.

– Этот связной? Без пальцев?

– Этот самый.

Юрек схватил Лёлека за рукав.

– Что с ним случилось? – щеки мальчика нервно дрогнули.

– Гестаповцы схватили его. Несколько дней назад…

Бой

Яник не был большой деревней, в этом никто не сомневался. Достаточно было только взглянуть, чтобы убедиться в этом: пара хат около леса, и это все. Была еще изба лесника, но она, как богатая родственница, стыдившаяся своих бедных соседей, стояла в стороне, и поэтому некоторые не были склонны причислять ее к деревне.

Но именно такие деревни, задавленные бедностью и опустошенные, для партизан были наиболее гостеприимными. Бойцы Армии Людовой чувствовали себя здесь как дома. Они знали жителей, и те знали их. Оказываемое гостеприимство ко многому обязывало партизан, потому что вся ответственность за их визит ложилась на деревню. Отряд переночевал и тронулся дальше, а деревня оставалась под угрозой уничтожения за «укрывание бандитов». Партизаны чувствовали эту тяжесть боязни и беспокойства, которую они приносили с собой. И чтобы максимально уменьшить эту тяжесть, командование издало приказ, запрещающий какую-либо реквизицию, а даже, наоборот, рекомендовало подкармливать население. По-разному, выходило с этим. Решающее значение здесь имело наличие собственных запасов, а с этим раз на раз не приходилось.

После похода на Илжу у партизан было чем поделиться с хозяевами, поэтому на этот раз они с меньшим чувством вины располагались в избах на отдых: как обычно, группами по хатам. Юрек и Василь, конечно, оказались в одной группе. Хата была чистая, просторная. Хозяйка угостила их ржаным хлебом, простоквашей и картофелем.

– Постно, все постно, без приправы, но всегда рады вам… – говорила она им, вытирая фартуком натруженные руки.

Они сердечно поблагодарили ее: с гостеприимством встречались на каждом шагу. Было достаточно дать понять, что хочется пить, чтобы этим самым вызвать шум и беготню среди детей, которые начинали борьбу за честь оказать эту услугу.

Через открытое окно из леса доносились запахи смолы и влажной прохлады. После ночей, проведенных в походе, перспектива сна в теплой избе, когда над головой вместо звездного неба белеет ровный четырехугольник потолка, представлялась обычно отдыхом, достойным королей.

Хозяйка развернула перину, взбила подушки, стряхнула с постели невидимые пылинки.

– Ну, постель у вас будет хорошая, – сказала она не без гордости.

– Не утруждайте себя, переспим где придется, – покачал головой Юрек, тайком почесывая себе спину.

– Какой там труд!

Юрек, однако, так настойчиво отказывался от предложения лечь на кровать, что хозяйке пришлось уступить. Юрек и Василь легли на полу. Упорство Француза несколько удивило Василя.

– Ты, сынок, почему на кровать не забрался? Постель ведь чистая…

– А наши вши куда? – буркнул Юрек.

– Ах, вон оно что!

Юрек повернулся на бок, но, несмотря на усталость, уснуть не мог. Его угнетала мысль о Богусе. Перед глазами стояло его детское, улыбающееся лицо, живые глаза, небольшая подвижная фигура. «На этот раз ему не удастся вырваться», – засыпая, подумал он.

Уже начинало светать, когда сменившийся с поста партизан потряс его за плечо. Рядом спал Василь, подложив руку под голову и неестественно откинув в сторону ногу. Приготовленная с вечера постель осталась нетронутой. Из кухни доносилось похрапывание хозяев.

Юрек потянулся, зевнул и полез на чердак, на котором находился наблюдательный пункт. Из проделанной в крыше дыры открывался вид на поля, тянувшиеся в сторону Островца. Холодный рассвет говорил о том, что дань будет знойным. Над полями, покрытыми неровными всходами сочной зелени посевов, стоял легкий утренний туман.

Всходившее солнце постепенно начало разгонять туман. Со стороны леса доносился щебет проснувшихся птиц. Внизу, на кухне, загремело ведро. Там готовили корм для скота.

Начинался один из обычных дней.

Для Юрека это было уже не первое дежурство. Он привык к этой службе и внимательно наблюдал за порученным ему участком. В ночное время видимость обычно была в пределах нескольких десятков метров, в зависимости от того, светила луна или темные тучи закрывали небо. Если было темно, на помощь приходил слух. Стук упавшей шишки, шелест ветра в кронах деревьев заставляли сильнее биться сердце. Напряжение проходило медленно. Немцы, однако, боялись темноты и леса. Ночи, хотя и были еще короткими, но доставляли им больше беспокойства. Дневной свет, возможность проведения разведки местности вызывали чувство безопасности и спокойствия.

Поэтому Юрек не любил ночных дежурств за стволом дерева в лесу или даже на чердаках домов, в которых они останавливались. Самым хорошим временем несения караульной службы для него были утренние часы, как было и на этот раз. Утренняя роса и холод быстро прогнали остатки дремоты. Юрек немного раздвинул солому – видимость стала лучше.

На чердаке пахло зерном и старыми вещами. На стропилах крыши висела отслужившая свой век упряжь, болтались какие-то веревки. Около трубы лежали дырявые чугунки, битая посуда, рассохшаяся бочка – словом, забытое, никому не нужное «богатство», но хранимое главным образом потому, что когда-то за него были уплачены деньги.

Обследовав чердак, Юрек посмотрел наружу через проделанную в крыше дыру и замер от неожиданности. То, что открывалось его взору, поразило его: через поля широким полукругом к деревне двигалась длинная цепь людей. Лучи утреннего солнца отсвечивали на касках, оружие они держали наизготовку, как охотники, ожидающие внезапного появления зверя.

Юрек быстро спустился по лестнице вниз, растолкал Лёлека и Василя.

– Немцы!

Василь уже натягивал сапоги, Лёлек в шапке, как обычно, надвинутой на правое ухо, выскочил во двор. Завязывать бой в деревне партизаны не хотели. Поднятые по тревоге группы быстро отходили к опушке леса. Сашка, Зигмунт, Береза, Олек и Вереск быстро отдавали распоряжения.

Немцы окружали партизан. Было ясно, что без боя не обойдется. Партизаны расположились замкнутым четырехугольником.

Партизаны залегли на опушке леса. По цепи передали приказ: «Без команды не стрелять».

Олек со своим отрядом занимал одну из сторон четырехугольника, его соседями были Береза и Вереск. Юрек залег за дубом, наблюдая, как Василь располагался в удобной ложбинке. Взглянув на Юрека, Василь ободряюще подмигнул ему:

– Держись, сынок! – и перевел взгляд в сторону врага.

Немцы, вероятно, заметили подозрительное движение. Они удвоили внимание, шли медленно, осторожно. Юрек наблюдал, как расстояние все сокращается. Вспотевшая ладонь судорожно сжимала винтовку. Прищурив левый глаз, он выбирал цель.

Лес стоял тихо, зачарованно, ждал. Немцы шли осторожно, с опаской, как по заминированному полю. Чернеющая стена леса грозно надвигалась на них. Ее молчание выводило их из равновесия. Им хотелось, чтобы партизаны открыли огонь и тем самым раскрыли свои позиции. Тогда было бы легче провести атаку, стреляя из автоматов, ручных и станковых пулеметов. Они верили в силу своего оружия, но боялись оказаться застигнутыми врасплох.

Юрек, не отрываясь, смотрел в их сторону. Фигуры немцев приближались и увеличивались с каждой минутой. Уже было слышно, как они переговаривались между собой, можно было различить отдельные лица. Это была его первая непосредственная встреча с врагом в бою.

На других участках тоже было тихо и спокойно. Береза в резиновом плаще присел на одно колено, наблюдая из укрытия за надвигающейся цепью гитлеровцев. Он одним глазом поглядывал на Сашку и удивлялся его спокойствию.

Лес был относительно небольшой. Немцы хотели окружить его, чтобы партизаны не смогли уйти. Кто-то, по-видимому, донес им, что отряды расположились именно здесь. Они намеревались атаковать их еще в деревне, однако бдительность партизанских дозоров расстроила планы фашистов. Бой им предстояло принять в менее выгодной позиции, в лесу. Так или иначе, враги были уверены, что на этот раз партизаны будут полностью разбиты.

Сашка понимал всю трудность положения партизан. Обстановка была действительно очень тяжелой. Еще перед занятием обороны состоялось короткое совещание командиров. План был простой: если не удастся задержать немцев на опушке леса, если кольцо вокруг отрядов будет сужаться, необходимо будет попробовать прорваться в четырех направлениях. Другого выхода не было.

Не более сотни метров отделяло партизан от врага. Юрек теперь уже отчетливо их видел. Ожидание приказа усиливало беспокойство. Василь, сосредоточенный, внимательный и настороженный, лежал неподвижно. Немного дальше от него лежал Мох, брат майора Зигмунта, затем Лёлек, маленький, черный, как кот, приготовившийся к прыжку, еще дальше Янасичик, самый близкий друг Юрека в отряде Олека.

Их присутствие ободряло Юрека.

Вероятно, до немцев было не более шестидесяти метров, когда звук выстрела так неожиданно всколыхнул лес, что Юрек невольно наклонил голову и одновременно потерял из виду того немца, фигуру которого он держал на прицеле.

Немцы сразу же залегли. На секунду поле совершенно опустело, словно наблюдаемой партизанами цепи фашистов никогда в действительности не существовало. Только когда оттуда, со стороны врага, затрещали автоматные очереди, стало ясно, что немцы в нескольких десятка метров от них.

Гитлеровцы не жалели боеприпасов. Земля на поле заклубилась облачками пыли. Пули звучно ударяли в стволы деревьев, в землю.

Сначала Юрек ничего не видел. Огонь был такой сильный, что хотелось закопаться в землю. Он осторожно поднял голову. Пустое поле, лежавшее перед ним, косил свинец. Он постепенно начал привыкать к этому, стиснул винтовку и стал прицеливаться в невидимую тень. Выстрел неожиданно толкнул его в плечо, больно ударил в ключицу. Он перезарядил винтовку, прицелился, снова выстрелил. Лицо его горело. Он стрелял и стрелял, почти не целясь. Горячие гильзы обжигали руки.

Немцев по-прежнему не было видно, они залегли в ложбинках, за бугорками.

– Эй, сынок!

Юрек оглянулся. Василь что-то говорил ему, но из-за треска выстрелов он ничего не мог услышать.

– Не торопись, сынок! Помаленьку, помаленьку.

Василь перезаряжал винтовку, целился, стрелял и слегка подымал голову, стараясь увидеть результат своего выстрела. Стрелял Василь гораздо реже, но значительно эффективней. Юрек понял свою ошибку. Он ведь стрелял вслепую в сторону врага, не имея на мушке конкретной цели. А чтобы запугивать немцев звуком выстрелов, не стоило тратить боеприпасы.

Юрек теперь почти успокоился, он понял: немцы, чтобы выстрелить, тоже должны высунуться из-за укрытий. Он выжидал эти минуты.

Увидев показавшуюся из-за бугра фигуру немца, он выстрелил в ту сторону. Выстрел был неточный, но пригорок на некоторое время замолчал. Гитлеровец понял, что его засекли.

Василь одобрительно кивнул головой:

– Вот это да…

В эту минуту поле огласилось громким криком: немцы бросились в атаку. Сила огня партизан возросла. Кто-то сзади бросил гранату, которая пролетела большим полукругом над головами первой линии. Перед цепью атакующих немцев всколыхнулась земля, в небо взметнулся чей-то душераздирающий крик, он все усиливался и где-то на самой высокой ноте неожиданно оборвался.

Юрек видел перед собой только одну фигуру. Немец бежал на него, из-под каски смотрели злые глаза, полные ненависти и страха. Он стрелял из автомата наугад, посылал очереди вправо и влево. Юрек сам удивился, когда нажал спусковой крючок и немец неожиданно остановился, сделав полшага, раскинул обе руки в стороны и рухнул на землю.

Первая атака была отбита. Огонь на минуту почти прекратился. Из леса еще раздавались одиночные выстрелы, на которые немцы отвечали короткими автоматными очередями. Обе стороны обдумывали план дальнейшего боя.

Зигмунт вместе с Сашкой проверил наличие людей. Пока потерь не было. Положение, однако, было тяжелым. Немцы располагали значительными силами, и ничто не говорило о том, что они намерены отказаться от попытки ликвидировать партизан. Минутное затишье не сулило ничего хорошего. Противник рассчитывал, что силой огня ему удастся прорвать партизанские цепи, но надежды не оправдались, и теперь он обдумывал новый план.

Со стороны поля раздались новые очереди. Скошенные пулями ветви деревьев с шелестом падали вниз.

– Голову нагни! Прижмись к земле! – крикнул кому-то Береза.

Юрек устроился поудобнее.

Немцы ввели в бой новый станковый пулемет, который строчил откуда-то сбоку. На участке отряда Вереска одна за другой разорвались две гранаты. Минуту спустя заговорило противотанковое ружье. Немецкий станковый пулемет замолк.

Немцы уже не решались на новую атаку. Они применили другую тактику: переползали по бугристому полю от одного укрытия к другому. Их преимущество в силе огня было несомненным, но тем не менее каждый метр им приходилось преодолевать с трудом.

– Фрицы слева! – пронеслось по цепи.

Это был новый маневр. Немцы подошли с левой стороны поля и углублялись в лес. На левом фланге отряда Олека создалось угрожающее положение. Необходимо было отходить, и партизаны отошли в лес. Немцы захватили более выгодные позиции. Бой шел уже в лесу.

– Черт возьми, – ворчал про себя Василь, лежа за стволом сосны. – Надо дать им перцу…

Юрек лежал недалеко от него. Во время этого получасового боя он научился большему, чем во время всех уроков в «клубе» на Крысинах. Василю уже не приходилось ему ничего подсказывать. Юрек сам наблюдал за его действиями и пробовал подражать ему. Это был наглядный урок, лучшего не требовалось.

Какой-то немец выскочил из-за ствола одного дерева, прыгнул к другому, но не добрался до него. Сила огня снова возросла. Лес наполнился грохотом выстрелов. Теперь уже невозможно было определить, где проходит линия обороны. Она менялась каждую минуту.

Перевес немцев был очевиден. Мешок затягивался на краю леса, в котором места для партизан становилось все меньше.

Василь, Юрек, Лёлек, Мох отходили медленно. Немцы преследовали их. Олек нетерпеливо ожидал приказа на прорыв, но бой все продолжался. Где-то в глубине леса были Зигмунт и Сашка, и они контролировали не только один участок поля боя, а весь этот лесной фронт. Олек знает, что в любую минуту они могут отдать приказ, которого он ждал. Он посматривает на своих ребят. Они готовы. «Скорее бы уж», – думают они.

Дистанция между ними и немцами сокращается. Теперь она измеряется уже не метрами, а расстояниями между деревьями.

Огонь становится менее интенсивным, выстрелы раздаются редко. Но бой не ослабевает.

Партизаны шаг за шагом отступают.

Неожиданное «ура» как вихрь всколыхнуло листву ветвей. Люди вскакивают с мест. Корни, колдобины мешают им бежать. Кто-то спотыкается и падает. Огонь немцев на секунду замолк, потом снова посыпался град свинца.

Олек уже достиг рубежа, занимаемого фашистами, прочесывает из автомата ближайшие кусты, прыгает вперед и ударом приклада сбивает с ног немца. Рядом, согнувшись, пробегает Лёлек.