355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Станислав Бискупский » Парни из Островецких лесов » Текст книги (страница 4)
Парни из Островецких лесов
  • Текст добавлен: 29 сентября 2016, 05:50

Текст книги "Парни из Островецких лесов"


Автор книги: Станислав Бискупский


Жанр:

   

Военная проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Приговор

Слишком много было свидетелей, чтобы случай на подостровецких лугах мог остаться незамеченным. В зависимости от того, кто рассказывал об этом, картина вырисовывалась более или менее фантастичной. Говорили, что объектом нападения стали несколько жандармов, что с обеих сторон были убитые и раненые; упоминали о партизанском отряде, который неожиданным налетом уничтожил целый гитлеровский патруль; шепотом передавали друг другу самые невероятные подробности.

В это время правду знали только четверо: Здзих, Юрек, Богусь и веркшуц, который лежал в городском госпитале. Командование АЛ в Островце изучало настроения, царившие в городе. Всем троим «налетчикам» крепко досталось. Такой самодеятельности они не имели права себе позволить. Не было сомнения, что со дня на день гестапо даст знать о себе. Нужно было подготовиться к неожиданному визиту. Молодежной группе, которая благодаря энергии Здзиха из первоначальной пятерки разрослась в более многочисленную и окрепла, угрожала наибольшая опасность. Веркшуц, допрошенный гестаповцами в госпитале, без сомнения показал, что участниками повторного нападения на него были молодые парни. Конечно, он их не знал, не мог назвать имен и адресов, по которым они проживали. Однако гестапо начинало действовать…

Богусь выехал уже на следующий день. Перед отъездом он еще переговорил со Здзихом и Юреком. Здзих выглядел серьезным, строгим. Переживания последних дней оставили на нем заметный след. Впервые он вник в сущность борьбы и опасностей, которыми грозят необдуманные, рискованные действия. Только теперь он ощутил всю тяжесть лежащей на нем ответственности – не только за свои собственные поступки, но и за каждый шаг каждого члена группы. Это были уже не просто товарищи. Это были прежде всего его подчиненные. Он знал, что ему полностью доверяли, и поэтому не мог позволить себе необдуманным шагом лишиться этого доверия, обмануть товарищей. Это означало бы не только потерю авторитета, но могло привести к выходу из организации тех или иных ее членов. Своими заботами он не делился со старшими, пытаясь разобраться во всем самостоятельно. Это был более длинный путь, более трудный, но он верил в его эффективность.

В этот день все трое были серьезными и притихшими. Каждый чувствовал себя виновным в неудаче. Они перебирали детали случившегося, находя в каждой из них причину такого исхода дела.

– Я промедлил, – пенял на себя Богусь, – и не мог еще раз выстрелить.

Никто его ни в чем и не упрекал. Но это еще больше причиняло Богусю боль. В этой снисходительной оценке заключалось подтверждение его неполной пригодности к борьбе.

– Вовсе не в этом дело, – подбодрил его Здзих, – тут я виноват. Я слишком рано вас поднял. Надо было подпустить его поближе. Мы остановились, он нас сразу узнал, и все полетело к чертям.

Юрек молчал. Оружие, полученное им от Богуся, не могло сыграть никакой роли.

– Наука на будущее! – с грустью подвел итог Здзих. – Ты когда возвращаешься? – спросил он Богуся.

Парень пожал плечами:

– Должен завтра…

В действительности Богусь никогда не знал точно, когда, куда и с чем ему предстоит ехать. Однако он всегда должен был быть готов отправиться в путь. Приготовления в дорогу не представляли для него никаких хлопот. Богусь выслушивал наставления, брал в руки свой мешочек и уходил. В глазах отправлявших его людей он всегда замечал беспокойство, что одновременно удивляло и забавляло его. «Меня там ничто плохое не ожидает», – повторял он про себя, а все, что с ним случалось до этого, еще сильнее укрепляло в нем эту уверенность. Иногда Дядюшка, провожая Богуся, похлопывал его как бы по-товарищески, однако Богусь знал, что это одновременно был и деликатный контроль: не взял ли парень с собой оружия. Боялись провала. В случае провала Богуся опасность грозила очень большая: ведь парень знал почти все конспиративные адреса. Это, конечно, не означало, что ему не доверяли, но никто ведь не был в состоянии определить, как долго может выдержать человек пытки в гестапо. Богусь повторял, что если с ним что случится, то «бояться нечего».

И на этот раз Дядя похлопал его, как обычно, сердечно обнял:

– Иди!

Богусь незаметно показал на спрятанный пистолет и моргнул Здзиху.

«Опять надул его», – подумал Здзих и в ответ подморгнул Богусю.

– Привет!

– Привет!

Здзих считал, что на этот раз командование поспешило с отъездом Богуся. Может быть, дело заключалось в том, чтобы разрядить атмосферу, которая создалась после покушения на веркшуца. Из-за этого же был отдан приказ, чтобы никто из членов молодежной группы не ночевал дома. Жизнь уходила в подполье.

Здзих созвал собрание на Крысинах, в «клубе».

Собирались поодиночке. Укрытые где-нибудь чужие глаза могли выследить эту странную сходку парней в заброшенных развалинах. Борьба разгоралась и предъявляла им все более суровые требования.

Маленькая комнатка с отбитой штукатуркой, с забитым досками окном едва вмещала их всех. Они составляли всего лишь частицу тех, кого захватила волна конспирации. В Денкуве, Гозьдзелине, Енджеюве действовали все более сильные и многочисленные группы молодежи. Оружие добывалось самыми невероятными способами. Изобретательности и смекалки было не занимать. Один раз это было лихое нападение, другой – откопали оружие, оставленное в примеченном месте в сентябрьские дни тридцать девятого года, а иногда собирали его сами из деталей, вынесенных тайком с островецких предприятий.

Никто не преподносил готовых методов, как вредить оккупантам. Такие методы рождались сами, из глубокой убежденности в необходимости бороться с врагом всеми средствами.

В десятках таких «мелин», как развалины на Крысинах, проводились занятия, обучали новичков владеть оружием. Среди макулатуры, сложенной немцами на бумажной фабрике в Бодзехуве, были найдены обрывки старых воинских уставов и наставлений. Они стали неоценимыми пособиями.

В тот день на Крысинах «прорабатывали гранату». Здзих, взвешивая в руке яйцеобразный корпус, объяснял ее устройство, действие, применение.

– …Правой рукой прижимаем к корпусу рычаг, левой выдергиваем чеку, и граната готова к метанию.

Черный предмет передавали из рук в руки осторожно, как самое дорогое сокровище.

– Эх, сейчас бы эту штучку бросить в кучу швабов, вот было бы зрелище!

Одно прикосновение к гранате порождало фантазию. Но с оружием все еще было скудно. Эта граната играла роль «методического пособия». Она передавалась из группы в группу.

Стефек, который сидел у окна и время от времени смотрел сквозь щель в досках, вдруг задвигался беспокойно и еще раз посмотрел одним глазом в узкую щель. В их сторону по дороге шел невысокий, щуплый паренек. Стефек сразу узнал его.

– Ребята, Петрушка!

Воцарилось молчание. Петрушка уже давно хотел сойтись с ними поближе, искал связи, даже как-то в разговоре со Здзихом попросил его об этом.

– Я знаю, что у вас есть своя организация, – сказал он, – и я тоже хотел бы…

Здзих, помня слова отца, пожал плечами, сделал удивленные глаза:

– Что ты плетешь, хлопче? Какая организация?

Но тот не отставал. Сказал, что понимает, что по законам конспирации нельзя с любым человеком говорить откровенно, но все же он, Петрушка, свой парень и знает, в чем суть дела. Обещал даже доказать, что заслуживает доверия. Как он намеревался это сделать, Здзих не знал.

– Спрячьте гранату! – спокойно сказал Здзих, подходя к окну.

Петрушка действительно шел в их сторону. Наверное, выследил, что сегодня у них собрание в «клубе». Значит, осторожность, которую они старались соблюдать, была недостаточна. С таким же успехом их мог выследить и кто-нибудь другой.

Петрушка толкнул дверь и остановился на пороге. Глаза всех устремились на него. Он смотрел вниз, исподлобья, как человек, пойманный на месте преступления. Может, таким способом он хотел убедить всех, что пришел сюда не шпионить и не запоминать собравшихся в лицо. «Если хотите, могу выйти отсюда и даже знать не знаю, кто тут был», – словно говорил он всем своим видом.

Ветер ударил в доски, закрывающие окно, обдул лица. Никто не знал, что делать. Петрушка молча, красноречивым жестом сунул руку под пальто.

– «Бомбардировщик»! – крикнул Стефек.

Это действительно была винтовка с обрезанным стволом, называемая «бомбардировщиком» из-за того, что она при выстреле издавала неимоверный грохот. Петрушка держал ее на протянутых руках.

– Вот, а вы мне не верили…

Здзих подошел первый, взял «бомбардировщик» в руки, осмотрел его со всех сторон. Работа была солидная, квалифицированная, вызывающая уважение. Человек, делом рук которого была эта винтовка, знал в этом толк.

– Откуда это у тебя? – спросил Здзих.

– От брата.

С братом история была темной. Кое-что о нем слышали, но не было известно, все ли, что о нем болтали, было правдой. Парень, когда-то порядочный, честный, сбился с пути. «Бесхребетный», – как-то сказал о нем Здзих. Война не церемонилась с такими. Беспорядок, хаос создавали своеобразный омут, который легко втягивал в себя заблудших.

Неприятно было брать в руки это наследство. Здзих заколебался, посмотрел на ребят, ища у них ответа на вопрос, как следует поступить.

– Забери, – всунул он винтовку в руки Петрушки. Тот беспомощно огляделся, на секунду задерживая взгляд на каждом из присутствующих. В глазах Петрушки они читали просьбу не отталкивать его.

– Я это для вас… для вас… – бормотал он.

– Раз принес, так будет твой, – твердо произнес Здзих.

– А вы примете меня?

– Не во что принимать. Можешь всегда приходить. Тебе разве запрещает кто?

– Да, но вы…

– Что «вы»? Что ты хотел сказать?

Петрушка замолчал. Спрятал «бомбардировщик» под пальто.

– Не хотите – не надо! – отреченно произнес он.

Здзиху стало его жаль. Может, напрасно они его обижают? Был он такой же, как и каждый из них. Пригодился бы.

– А ты не обижайся, – примирительно ответил он. – Как будет у нас организация, так примем. Подожди, может, удастся что-нибудь сделать…

– А у вас есть связь с лесом?

– С лесом?

– Не, с партизанами…

– Откуда… – Здзих пожал плечами. В его глазах сверкнула искорка, означавшая удивление. – Разве тут бы кто сидел? – мотнул он головой на ребят.

Петрушка поплотнее запахнул пальто, подошел к порогу.

– Так я могу сюда приходить?

– Ну конечно…

Он повернулся и вышел во двор. Сквозь щели в досках ребята следили за его фигурой. Петрушка шагал быстро, не оглядываясь. После его ухода ребятами овладело беспокойство. Волновал вопрос, правильно ли они поступили.

В этот день они не могли найти ответа.

Следующая ночь должна была принести всем неожиданности. Со времени покушения на веркшуца никто не ночевал дома. В сарайчиках, в нежилых домах заблаговременно подготовили укрытия. Способ был простой: несколько досок, прибитых «для вида», закрывали вход в «мелины». Более сообразительные жандармы измеряли дом шагами снаружи, а потом внутри и сравнивали. Иногда в такой пристройке они обнаруживали корову, теленка или тощую козу. Тогда они успокаивались. Им не приходило в голову, что «мелина» может находиться под помещением для домашних животных. Там выкапывали более или менее просторные ямы, прикрывали их сверху досками и подстилкой, делали запасной выход, устраивали вентиляцию, выводное отверстие которой нередко заканчивалось в трухлявом столбе старого забора.

«Мелина» Юрека была значительно скромнее с точки зрения «внутренней архитектуры». Она помещалась попросту в сарайчике, запираемом изнутри на висячий замок. В нее вел вход из другого сарайчика, стоявшего рядом.

Около полуночи Юрека разбудил рокот автомобильных моторов. Тогда машины ездили довольно часто. Каждый раз он с напряжением вслушивался в их нарастающий шум и не засыпал, пока не наступала тишина. Только после этого он укладывался поудобнее и впадал в чуткий, тревожный сон.

В эту ночь шум автомобиля был каким-то необычным. Юрек уселся на постели, внимательно прислушиваясь к проникавшему сквозь стены сарайчика рокоту. Ему показалось, что мотор вдруг замолк прямо рядом, около его дома.

Он прильнул к щели в шероховатых досках, вглядываясь в темноту. Две фары, бросив вдаль снопы света, почти потухли и едва горели. Громкий стук в дверь дома развеял все сомнения. Юрек прижался ухом к стене и слушал.

– Быстро, быстро! – скрипел чей-то голос.

Дверь открылась. Голоса затихли внутри дома.

Ждать было нечего. Юрек оделся, перешел во второй сарайчик. Вверху виднелся светлый проем небольшого окошка. Юрек вскарабкался, высунул голову наружу. Руками ухватился за поперечную балку и через секунду повис над землей. Прыгнуть надо было как можно тише. Он почти сполз вдоль стены. Ноги коснулись мягкой травы. Он пригнулся и, задевая за коварные ветки кустов, побежал в сторону забора. Вдали виднелось поле.

Юрек бежал не оглядываясь. Еще никогда он не преодолевал пути до Милкулува так быстро, как в этот раз. В доме дяди было темно. Он постучал в окно. В ответ лишь молчание. Нелегко в такое время, после полуночи, попасть в чей-либо дом. Юрек продолжал настойчиво стучать. Эта настойчивость должна была расшевелить хозяев. За дверью раздались шаги.

– Кто там? – спросил дядя испуганным голосом.

– Я, дядя! У нас в доме гестапо…

Щелкнул ключ в замке, отодвинут засов. Дядя смотрел с ужасом:

– Забрали кого-нибудь?

– Не знаю, я убежал.

Ночью Юрек долго лежал с открытыми глазами. В ушах все стоял шум проезжающих машин, чей-то голос скрипел: «Быстро, быстро!», глухо стучали подкованные сапоги.

«Если приехали, то только за мной, – думал он. – Больше не за кем».

Итак, начиналась настоящая борьба со всеми последствиями. Десятки мыслей роились в голове. Кто-то предал, в этом нет сомнения. Но кто? Веркшуц? Да, наверное, веркшуц! Нет… не он… Он не знал ни имени Юрека, ни адреса. Но тогда кто же? В самом деле, кто? Может, пронюхали сами? Может, он сам оставил после себя следы? Но как, когда? Голова шумела от вопросов, на которые не было ответа. Он не знал, когда заснул. Проснулся, когда в доме никого не было. Он выбежал во двор.

– Выспался? – спросил его дядя.

– Да. Я пойду домой.

– Ты что, спятил?

– Я должен…

Он отправился в путь напрямик, лишь бы побыстрей. Мать встретила его ворчанием:

– О, явился, партизан! Погоди, погоди! Еще ты навоюешься! Только несчастье из-за тебя на мою голову. Если бы отец про это знал…

– Чего они хотели?

– Ты не знаешь чего? Вчерашнего дня не искали, вот чего. Про тебя спрашивали. Весь дом перевернули вверх ногами. Чтоб их черти утащили в преисподнюю, проклятых…

Только теперь Юрек заметил, что мать занята основательной уборкой. Дом выглядел, как после пожара. Юрек стоял, не зная, что ему делать. Мать хотела, конечно, чтобы он сидел дома, работал. «Было бы как-то по-людски», – говорила она. Но дело в том, что это очень неопределенно – «по-людски». В сидении дома сложа руки Юрек ничего «людского» не видел.

Он уже не сумел бы бросить свое дело. Мать начинала это понимать.

– Были еще у кого? – спросил он.

– У Марианов.

– У Здзиха?!

– Я же тебе сказала!

Он тихо свистнул сквозь зубы.

– Я сейчас вернусь! – бросил он с порога и выбежал. Здзих сразу же явился по сигналу.

– Были у тебя?

– У других тоже… – Он подождал с минуту и начал называть, загибая пальцы: – У тебя, Стефека, Антоничика.

– Холера!

– Стефек не успел убежать в «мелину». Сидел у сестры под периной.

– И не нашли?

– Нет.

Здзих вдруг посерьезнел:

– Антоничика взяли…

Оба замолчали. Это было серьезное предостережение, даже угроза. Каждого так могут схватить. Особенно сейчас, когда Антоничик находится в лапах гитлеровцев.

Товарищи доверяли ему, тут и говорить нечего было о доверии. Легко мудрствовать, когда тебе самому не грозит опасность. Нужно пройти испытание – одно из таких, какие устраивали гестаповцы, чтобы вернее оценить себя.

Антоничик остался твердым до конца. Несколько дней спустя его расстреляли в Покшивнице под Опатувом.

Это была первая потеря в их группе. Очень близкий человек погиб на их глазах. До этого они не понимали, что значит потерять друга. В сердцах запеклась ненависть. Теперь уже никто не отважился бы назвать их детьми.

Это были однообразные дни. Старшие подбрасывали им работу: печатать на машинке листовки. Однако для их ненависти этого было до смешного мало. Они жаждали значительно большего.

Когда Здзих напоминал старшим о партизанах, ему отвечали молчанием, но в этом молчании было согласие. Другого выхода, собственно, и не было. Понимало это и командование.

Однажды к Здзиху забежал Стефек:

– Был у меня Петрушка.

– Ну и что из этого?

– Просил связи с лесом.

– Опять?

– Опять.

– Настырный!

Стефек испытующе посмотрел в глаза другу.

– Здзих, ты притворяешься или правда ничего не понимаешь? Тогда, помнишь, в ту ночь, когда у всех была проверка, ее не было только у Петрушки.

– Везет парню…

Стефек беспомощно развел руки.

– Ты слепой, Здзих, или как тебя прикажешь понимать?

– Не знаю, о чем ты толкуешь?

– Да ведь это же Петрушка, только он, и больше никто не мог нас засыпать.

Свершилось! Здзих не хотел заражать товарищей своей подозрительностью, которая угнетала его после памятного разговора с отцом, не хотел им ничего подсказывать, внушать. Пусть смотрят, слушают. Если придут к тем же выводам, что и он, значит, правда…

Итак, свершилось. Ни отец, ни он, никто из их группы не ошибался.

Здзих вздохнул глубоко и тяжело. А если… если все же окажется, что это было лишь фатальное стечение обстоятельств? Если из всех отягощающих вину фактов окажется хоть один, который вызовет сомнение? Что тогда? Как тогда посмеют они смотреть друг другу в глаза?

– Хорошо, Стефек, я займусь этим, – сказал Здзих, прощаясь с другом.

Несколько дней после этого Здзих был молчалив, недоступен, замкнут. Часто выходил из дому, не встречался ни с кем, не разговаривал. В глубине души у него еще тлела слабая искорка надежды, что все это неправда, что ошибаются все. Он хотел эту искорку раздуть в пламя. Искал фактов, которые говорили бы в защиту Петрушки.

Спустя несколько дней он вернулся с прогулки бледный и подавленный и закрылся с отцом в комнате. Оба разговаривали до ночи. На следующий день отец встретился с товарищами. Вместе обсудили положение. Здзих ждал, нервничая, волнуясь, словно приговор должен быть вынесен ему. Он думал о своих товарищах. Когда-то они все вместе составляли единую, солидарную группу. Они не пытались различать отдельные индивидуальности, не оценивали, кто на что способен. И вот мир вдруг сделался таким сложным, трудным для понимания, полным неожиданностей. Сознание этого пришло так внезапно. Они не знали, что именно так наступает зрелость.

Отец вошел серьезный и мрачный:

– Надо быть сильным, Здзих…

Этого было достаточно. Он все понял.

– Я… я с-сильный… – Нижняя губа у него дрожала.

Он вышел к Стефеку. Тот посмотрел на его бледное, посеревшее лицо, крепко сжатые губы.

– Иди к Петрушке, – начал Здзих, – скажи, что дадим ему связь с лесом. Сегодня вечером…

– Куда ему прийти?

Здзих помолчал с минуту.

– На Долы-Енджеёвски, – решил он. Именно там, на Долах-Енджеёвских, они когда-то давали клятву… – Его там будут ждать.

– Не знаешь кто?

– Н-не знаю. Старшие решат…

Стефек не спрашивал больше ни о чем, и Здзих был благодарен ему за это.

В этот день поздно вечером Здзих забился в темную комнату, оцепеневший, неподвижный. Его оставили в покое. Он очень нуждался в этом, и все понимали его состояние. Отец, выждав достаточное время, решился войти. Здзих сидел у окна. В голубоватом ночном свете, который проникал через окно, его лицо выглядело еще бледнее.

– Здзих…

Он даже не шевельнулся. Руками сдавил разгоряченный лоб, дышал тяжело, как в жару. Смотрел каменным, неподвижным взглядом прямо перед собой, в ночь.

– Здзих…

Отец нежно дотронулся до его лица. Парень прижался щекой к теплой руке, наклонил голову, и вдруг несдерживаемое, громкое рыдание вырвалось из его груди. Все его тело содрогнулось от плача. Он кулаками закрывал глаза, плакал громко, как дитя.

Отец обнял его, прижал к себе.

– Ну вот видишь, – сказал он тихо, ласково, – видишь, а говорил, что сильный…

Борьба

Встречи в лесу

Упругая ветка куста мелькнула перед глазами и сильно хлестнула по щеке. Юрек отвел ее одной рукой и, осторожно придерживая вторую, протиснулся сквозь густые заросли.

Шли так уже около часа. Впереди шагал Здзих. За эти несколько месяцев, со времени, когда он исчез из Людвикува, он повзрослел. Несмотря на дружеские отношения, Юрек постоянно испытывал к Здзиху уважение, которое обычно оказывается командиру, хотя Здзих и не претендовал на это. Сам факт его пребывания в партизанах был достаточен для того, чтобы давнее уважение вызывало тщательно скрываемые зависть и восхищение. Рана, которую получил Здзих в стычке с немцами, хотя и вынудила его к временному бездействию, но создала ему дополнительный авторитет.

Юрек часто засиживался с ним в укрытии. Разговорам не было конца. Юрек был уверен, что в этих беседах Здзих немного преувеличивал свою роль, но и допускал, что это могло быть чистой правдой. Результат этих бесед для Юрека был только один: без него Здзих в лес не вернется.

Мать Юрека также почти смирилась с этой мыслью.

– Пусть идет, если его там возьмут, – доверительно сказала она Тетке.

Однако она по-прежнему оставалась неприветливой и резкой. Искоса поглядывала на сына, следила, как он мечется по дому, задыхаясь в четырех стенах. Юрек пытался сломить ее сопротивление, но мать оставалась по-прежнему твердой и неуступчивой, терпеливо сносила его «домашний саботаж», прекрасно понимая, на что он направлен.

Юреку не уступила, а перед Здзихом капитулировала.

– Идите уж, идите вместе, если вам так не терпится… – решила она однажды.

Что дать сыну в дорогу, она не знала. Во Франции она неоднократно провожала его в летние лагеря, но там все выглядело просто. Летний лагерь, это не партизанский лагерь в лесу.

Мать дала Юреку поношенную одежду дяди, смену белья, хорошие «воскресные» ботинки, которые она долго рассматривала, перекладывая из руки в руку.

– Береги их, не износи вконец.

Здзих усмехнулся и подмигнул Юреку: «Через месяц только один верх останется».

– Положи это все в мой сак, – сказал Юрек, видя, что мать не знает, куда положить половину буханки ржаного хлеба.

– Что такое «сак»? – спросил Здзих.

– Вещевой мешок, с которым я ездил в летние лагеря во Франции. Уразумел?

– Понял.

– Ну, теперь у тебя есть все, – вздохнула мать и еще раз оглядела комнату, как бы проверяя, не забыла ли она что-нибудь важное. Когда они остановились у порога, она взглянула на сына, и ее веки подозрительно вздрогнули. Она отвернула лицо и звучно вытерла нос фартуком.

– Смотри пиши… – сказала она.

Писать было неоткуда, да и как? Но это она поняла слишком поздно.

Сразу же за Островцом они пошли быстро и не останавливаясь. Здзих, как он говорил, имел условленное место и ни за что не хотел туда опоздать. Юрек шел неумело и со стороны выглядел неуклюжим. Здзих же в своем темном пиджаке и гольфах выглядел человеком, идущим на прогулку. Они шли на восток, в Бодзехувский лес.

Как только сошли с дороги в лесные заросли, Юрек широко раскрыл глаза, огляделся по сторонам. Он представлял себе, что сразу же на краю леса они наткнутся на партизанский лагерь. Здзих, однако, продолжал идти вперед, не оглядываясь.

– Где они? – нетерпеливо спрашивал Юрек.

– Не беспокойся. Найдем, – отвечал Здзих.

Деревья в лесу стояли еще голые, но мартовское солнце уже пригревало зеленую травку, которая в скрытых от ветра местах высовывалась из-под земли. В разбуженных деревьях уже началось движение соков, почки на ветках набухли.

– Здзих… а оружие дадут?

– Наверно, дадут!

Мох был еще сырой от недавнего снега. Ноги погружались в него глубоко, как в ковер. Можно было так идти и идти без конца.

– Жалко, что Богуся нет, – вздохнул Здзих.

– Да, жаль.

– Он так рвался в лес.

– Придет.

– Конечно, придет, но когда?

– Может быть, вырвется.

– Может быть…

Когда они уходили из Островца, Богусь находился где-то в пути. Они даже не попрощались с ним. Во время последнего разговора он пригрозил, что если его не пустят, то он сам уйдет.

– А после войны на поезд даже глядеть не буду. У меня он вот здесь! – Он показал на шею.

После войны. Что означали эти слова? Когда это будет? Близко ли это или далеко?

– Как это будет после войны? – задумался Здзих.

– Поживем – увидим, – ответил Богусь.

– Так. Только доживем ли? – с сомнением промолвил Юрек.

Здзих глубоко задумался.

– Кто-нибудь из нас доживет, – сказал он. – Кто-нибудь должен дойти…

На следующее утро Богусь уехал. Они поклялись: «Как бы там ни было, быть всегда вместе». Если это только будет возможно. А неделю спустя оказалось, что это невозможно. Здзих с Юреком ушли в лес. Богусь уехал в Краков с заданием доставить радиостанцию, предназначенную для чехословаков.

Сухо трещали ветки под ногами. Каждый шаг казался им очень громким. Когда подходили к просеке, Здзих поворачивался спиной вперед и так продолжал идти. Делал он это отчасти в целях маскировки, а также и для того, чтобы показать Юреку свою осведомленность в партизанских уловках. Юрек шел за ним следом. «Партизанские приемы», – догадывался он. Кто-нибудь неопытный подумает, что они шли в противоположную сторону.

– Много дадут патронов?

– Двадцать – пятьдесят штук…

– Мало!

– Если все попадут в цель, то много.

И снова минута молчания. Юрек идет след в след за Здзихом, мысленно стараясь понять, много это или мало – пятьдесят патронов.

– В какой отряд нас возьмут?

– А в какой бы ты хотел?

– К Горцу.

– Ого!

– Что значит «ого»?

– Горец отбирает лучших. Все другие – в сторону.

– Я – не все другие.

– В таком случае, возможно, возьмет. Если постараешься, – добавил Здзих, помолчав.

Они выходили из густых зарослей, когда неожиданная команда «Стой!» задержала их на месте.

Громко треснули ветви под сильными шагами, ноги ушли в глубокий мох. Юрек увидел перед собой незнакомого человека с винтовкой, направленной в их сторону.

– А, это ты, Здзих! – Человек приставил винтовку к ноге.

– Привет!

– Привет! Что это за парень? – партизан кивнул в сторону Юрека.

– Свой. Идет в отряд. Они там?

– Там.

Слово «там» оказалось вполне исчерпывающим, Здзих ускоренными шагами шел в известном ему направлении.

– Далеко?

– Нет, уже на месте…

Они спиной вперед перешли очередную просеку и углубились в высокий лес. Юрек осматривался вокруг, стараясь увидеть партизанский лагерь. Он предполагал, что они выйдут на обширную поляну, на которой расположились партизаны. В центре поляны будет гореть костер, и дым его будет подыматься к вершинам высоких сосен.

Тем временем они прошли через старый лес, и Здзих направился в молодой сосновый лесок. Деревья росли здесь тесно, одно к одному, создавая почти непроходимую чащу. Они, согнувшись, продвигались с трудом. Сосновые иголки кололи лица, воздух был пропитан густым запахом смолы. Юрек видел перед собой ссутулившуюся спину Здзиха и его голову, наклоненную вперед. Он так ловко передвигался в густых зарослях, что можно было подумать, что для него это был естественный способ передвижения. Неожиданно Здзих остановился возле молодой сосны и выпрямился. Юрек замер рядом с ним.

То, что он увидел, ни в какой мере не соответствовало тому, что еще минуту назад рисовало его воображение. Среди деревьев лежали несколько десятков людей в самых различных позах. В гражданской одежде и портупеях, они выглядели как переодетые для маскарада.

Из-под лихо сдвинутых на затылок шапок глаза их смотрели внимательно и настороженно. В центре стоял высокий мужчина в военном мундире, с двумя гранатами, заткнутыми за пояс, пистолетом, свободно висящим на плетеном ремне, и бельгийским ручным пулеметом в руках. Юрек окинул восхищенным взглядом фигуру этого человека и затем не без разочарования посмотрел на лицо: розовые, как у девушки, щеки, кроткие глаза и почти детский взгляд.

В это время Здзих направился именно в сторону высокого мужчины и остановился перед ним в положении, которое в действительности должно было означать стойку по команде «Смирно».

– Гражданин командир, разрешите доложить, прибыл.

Офицер приложил два пальца к фуражке и указал на Юрека:

– А этот?

– Это… Француз…

– А, Француз! – Он в течение минуты испытующе смотрел на мальчика. – Ну, если все так, как ты рассказывал, то порядок. Проверим! Лёлек, – обратился он к одному из партизан, – возьми Француза в свое отделение. А сейчас дай ему работу.

Когда Здзих закончил церемонию приветствия с остальными партизанами, Юрек приблизился к нему.

– Как его зовут? – спросил он почти шепотом.

– Кого?

– Командира…

– Как это: как зовут? Горец!

– Горец?!

Это имя было широко известно в округе. Особенно после того случая, когда он с несколькими людьми среди бела дня разоружил немецкий гарнизон в Цмелюве. Да и позднее из лесу часто доходили слухи о его успехах. Юрек представлял его совершенно другим. По его мнению, эти розовые щеки совсем не подходили партизану, и тем более Горцу.

– Будешь в моем отделении. – Голос Лёлека вывел его из задумчивости. – Идем, познакомлю тебя с ребятами.

Они смотрели и взаимно изучали друг друга. Партизаны встретили Юрека приветливо, но он разочаровывался все больше. За исключением Горца, который был вооружен «вполне прилично», все другие мало напоминали армию. Ему казалось совершенно невозможным, чтобы эти плохо вооруженные парни могли задавать немцам жару, как о них говорили.

– А оружие? – наконец решился спросить Юрек.

– Ах, да! – Лёлек махнул рукой так, как будто то, о чем Юрек постоянно мечтал, было сущим пустяком. – Вот, держи, это будет твоя винтовка.

Юрек повертел в руках врученный ему предмет, громко названный винтовкой. В действительности это были ствол и затвор и даже приклад, истлевший и выщербленный, что свидетельствовало о том, что винтовка довольно долго пролежала закопанной в землю.

– Не нравится тебе?

– Нет, ничего, хорошая, только вот приклад…

– Приклад – это чепуха. Тем более что заменишь эту винтовку на автомат.

– А где можно заменить?

– Как это где? У немцев.

– Что ты хочешь? – вмешался в разговор Горец. – Винтовка – как игрушка, не смотри на приклад, смотри в ствол: зеркало!

– Еще бы патроны…

Лёлек отсчитал двадцать штук и положил ему в пригоршню. Юрек рассматривал каждый патрон. Гильзы с подозрительно зеленым оттенком не вызывали у него доверия.

– Выстрелят они?

– Какой-нибудь всегда выстрелит…

Но, как бы там ни было, он теперь имел оружие и патроны. Может быть, не такое, о каком мечтал, но и это уже было хорошо. Постепенно осваивался со всем тем, что его окружало. Несмотря ни на что, чувство обладания собственным настоящим оружием было самым главным.

Густые ветви молодого леса скрывали партизан от непрошеного гостя и любопытных взглядов. Здесь можно было отдохнуть, приготовиться к ночным операциям, проверить оружие и… ноги. Оружие и ноги – это было самое главное. То и другое не должно было подвести. Опухшие и стертые ноги могли доставить столько же неприятностей, сколько заклинившийся затвор винтовки.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю